Секс с чужаками

Эдвард Брайант ТАНЦУЮЩИЕ ЦЫПЛЯТА

Эдвард Брайант, уроженец Вайоминга, живет в настоящее время в двухэтажном кирпичном викторианском здании 1906 года, расположенном в очень старом районе на севере Денвера. Он рассказывал мне, что главным декоративным элементом в этом доме служат книги. Являясь выдающимся писателем-новеллистом, Брайант кроме того пишет рецензии и обозрения, специализируясь в области литературы ужасов; а по слухам, он еще и прекрасный преподаватель писательского мастерства.

Его последний сборник, состоящий из семи рассказов и 30 тысяч слов, называется «Ночные видения-4»; он вышел в серии «Хардшелл» (издательство «Беркли»). Сейчас Брайант работает над сборниками «Вечерние империи» и «Америка Эда Глейна», а также над коротким романом «Фетиш».

«Танцующие цыплята», наряду с еще одним рассказом в нашем сборнике, перешли в него из знаменитой неопубликованной антологии начала 1980–х годов «Новые измерения-13» (редактором ее была Марта Рэндолл). Эта книга должна была завершить достославную серию антологий, выходившую первоначально под редакцией Роберта Силверберга, и уже находилась на стадии корректуры, когда издатель отменил ее выпуск. Ни «Танцующие цыплята», ни «Все мои дорогие дочери» Конни Уиллис, другая помещенная здесь перепечатка из этой злополучной антологии, не были опубликованы в научно-фантастических журналах, так как считались слишком сексуально ориентированными, слишком «отталкивающими». Я отвергла их, будучи редактором «ОМНИ», несмотря на то, что рассказы мне понравились. Теперь я искупаю свою вину.

«Танцующие цыплята» были в конце концов напечатаны в антологии Майкла Бишопа «Световые годы и тьма». Брайант начинал как научный фантаст, но начиная с этого рассказа стал отклоняться от НФ в сторону ужасов. «Танцующие цыплята» подходят под оба жанра.

Чего могут хотеть инопланетяне?

Их черные полированные корабли, жужжа зловещей энергией сжатого кулака, призраками проносятся над нашими городами. Вначале мы задирали головы к небесам, стоило наверху пройти любой движущейся тени. Теперь мы, похоже, чувствуем лишь безразличие, порожденное привычкой. Облегчения, однако, это не принесло. Всеобщие опасения сохранились, хотя и уменьшились. Многие из нас, как я полагаю, чувствуют себя словно ожидая сверла дантиста.

Хотят ли инопланетяне вообще чего-нибудь? Если это известно хоть одному человеку, то он молчит. Наши вожди уклоняются от ответов, средства массовой информации строят предположения, но факты и справедливые догадки равно тонут в бессмысленных комментариях. Если на внеземные тайны и есть ответы, то они проявляют хороший вкус, оставаясь невысказанными и загадочными. Большинство из нас читали о переданных правительствами обращениях, сплошь оставшихся как бы незамеченными.

Какая разница людям?

Я уже не совсем уверен, что знаю ответ. Корабли появились много месяцев тому назад — год, а то и больше. Люди всем пресыщаются, даже мыслью об этих загадочных судах и их невидимых пилотах. Когда ожидание стало невыносимым, большинство людей, казалось, просто перенастроились и вновь стали думать о других вещах: закладных, лезущей вверх инфляции, ближневосточной неразберихе и необходимости откладывать деньги. Но глубоко внутри напряжение осталось.

Некоторые из нас, гражданских лиц, еще сохранили любопытство. Вот хотя бы и в нашем районе, Дэвид рассказывал соседям, как он поутру сидел и отстукивал морзянкой сообщения силуэтам кораблей, выплывавшим из тьмы над горами и скрывающимся в восточной дымке. Если были какие-то ответы, Дэвид не смог их истолковать. «Могли бы, небось, хоть вылезти пропустить стаканчик», — заметил Дэвид.

Райли пробовал посылать сигналы зеркальцем из своей пудреницы, словно гелиографом. В страшном возбуждении он утверждал, будто получил ответ, своего рода сообщение. Мы предположили, что если он вообще что-нибудь видел, то это были отражения его зайчиков от нижней стороны темного корпуса. Это ничуть не уменьшило его экстаза. Он верил в то, что видел. Я ему вполне сочувствовал. Ястреб — лоточник не очень-то вылезал с разными предположениями.

— В свое время, — говорил он, — они нам расскажут, чего хотят; расскажут, а потом купят это или возьмут и используют по назначению. Они нам дадут о себе знать.

Ястреб выудил меня, беглого и отчаявшегося юношу, в буквальном смысле из сточной канавы на Бульваре. Он заботился обо мне еще когда кораблей не было и в помине. Он отвел меня домой, почистил, накормил и согрел. Он пользовался мной, и иногда по-доброму. Иногда просто пользовался. Любит ли меня Ястреб, остается спорным вопросом. Созерцание кораблей не помогло мне получить ответ.

Я каждый день пытался наладить с ними общение. Это немного напоминало рассказ моего сотрудника социальной службы о том, как поступали дантисты с неправильным прикусом до того, как изобрели скобки. Когда мой сотрудник был мальчишкой с торчащими вперед зубами, врач ему велел острожно нажимать на эти зубы каждый раз, как он вспомнит про свой рот и достающиеся ему из-за рта дразнилки. Несколько лет осторожных, настойчивых прикосновений делали то же самое, что теперь делают скобки.

«Корабль, приди ко мне…» Я хотел, чтобы он меня унес, избавил меня от ответственности за мою жизнь и поступки. Я знал, как это глупо, но не мог побороть искушения. Один, всего лишь один-единственный раз мне показалось, будто я получил ответ, легчайшее покалывание на самой границе сознания. В то время это не было ни приятным, ни неприятным; скорее, просто структурным элементом: скользкие поверхности, холодные, влажные; одна полностью окружает другую. (Словно заполненная кулаком перчатка. Одна рука, влажная, теплая; изгибающееся запястье).

Я пытался описать это ощущение некоторым из соседей по улице. Не уверен, что многие мне поверили. Но знаю, что Ястреб поверил. Он пристально посмотрел на меня темными глазами хищника и коснулся моей руки. Я боязливо отдернулся.

— Ты подходишь, Рикки, — сказал он. — Ты в самом деле подходишь.

— Не для этого, — возразил я. Этот разговор повторялся уже много раз, со многими вариациями, во многих спальнях или на улицах, и повторяется до сих пор. — Хватит. Никогда больше.

Ястреб кивнул, как мне показалось, почти грустно.

— Все-таки собираешься уйти?

— Я снова начну танцевать, — сказал я. — Я молодой.

Из всего, что советовали врачи, только танцы мне и нравились.

— Это точно, — согласился он. — Но ты не в форме. — Голос его снова стал грустным. — По крайней мере для танцев.

— Я наверстаю, — беспомощно сказал я, разводя руками. — Быстро. — Я пытался позабыть о том, что как я ни молод, а лучшие годы успел уже проворонить.

— Хотел бы я, чтоб ты смог, — проговорил Ястреб самым мягким тоном, на какой он вообще способен. — Это трущобы, детка, — пояснил он. — Ты же беглец, отверженный, выброшенный на улицу. В трущобы.

Я не люблю, когда мне об этом напоминают. Он вынуждает меня вспомнить каждый дом, каждую пару несостоявшихся приемных родителей, которые снова швыряли меня обратно в грязь. Ястреб кивает в сторону лестницы.

— Поднимайся.

Я смотрю на темноту, собирающуюся за лестничной площадкой. Я смотрю на граненые кольца, которые Ястреб носит на пальцах правой руки. Я смотрю в пол.

— Нет.

Я чувствую, как кольцо сжимается.

— Рик… — голос у Ястреба блестящий, темный и граненый.

— Нет.

Но я следую за Ястребом по ступеням вверх, в мерзлые чужие тени.

Я планирую побег. Так я говорю про себя. Но это и все, что я делаю. Планирую. Если я уйду, мне ведь придется куда-то пойти. Если трезво взглянуть на вещи, нет ни одного места, куда бы мне хотелось пойти. «Корабль, приди…»

Одно время я подумывал отправиться на перекладных в Монтану. После того, как посмотрел по ночному каналу телевидения «Появление всадника». Я тогда совершил ошибку, упомянув мой план в разговоре с Ястребом. Он оторвал голову от подушки и сказал: «Рикки, ты хочешь вновь стать танцором и при этом отправиться в Монтану? Может быть, ты собираешься танцевать в Репертуарном Балете Грейт — Фолс?» Я притворился, что пропустил насмешку мимо ушей. Когда-нибудь я все равно уйду. Сразу же, как только приму решение.

Мысль о Монтане я оставил. Но все равно я планирую побег. Я заначил несколько сотен долларов чаевых, обслуживая столики в Кофейне Ричарда. У меня есть карта дорог штата Орегон и дорожный путеводитель с загнутыми углами. Мне кажется, Портленд гораздо больше и космополитичней, чем Грейт-Фолс. И уж конечно — культурней. Орегон кажется мне знакомым. Я читал однажды «Над кукушкиным гнездом» в потрепанной бумажной обложке — это сохранилось среди разорванных воспоминаний о времени, когда меня перебрасывали из дома в дом, и всегда я ждал, что вот-вот моему сотруднику социальной службы вновь скажут, что я «не совсем то, что им нужно».

Если бы я действительно хотел уйти, я бы ушел. Верно? Ястреб шутит об этом, потому что он мне просто не верит. Он не знает меня. Он так и не нашел тропинку ко мне в душу. Сегодня я иду к Дэвиду и Ли на вечеринку. Мне очень часто хочется иметь с кем-нибудь такие же отношения, как у них двоих — с любовью и взаимной поддержкой.

Квартира Дэвида и Ли находится на четырнадцатом этаже высотки, неправдоподобно торчащей над кварталом отреставрированных викторианских зданий. Балкон выходит на восток и оттуда можно смотреть через весь город, почти до самых равнин. В квартире собралось человек тридцать, они курили, пили, разговаривали. Ли разложил на большом сердцевидном зеркале, что на кофейном столике, несколько понюшек хорошего кокаина, который принес с работы, но те исчезли в самом начале. Кое-кто из гостей смотрел, как Дэвид отстукивает на своем коротковолновом сообщения инопланетянам: бип-би, бип-би, бип-бип-би.

Райли, весь разодетый, в горностае и жемчугах, подхватил меня под руку.

— Ой, Рикки, ты ДОЛЖЕН посмотреть!

Я повернулся, глядя мимо него. Вокруг бара толпился народ. Слышны были раскаты громкого смеха.

— Рикки, ну пойдем, — Райли дернул меня за руку и втащил в комнату.

Я вытянул шею, силясь рассмотреть, что происходит. В кои-то веки оставив дамские ужимки, Райли вскочил на стул. За стойкой бара, сделанной из красного дерева, стоял кто-то мне незнакомый, весь в блестящей коже. На секунду я было подумал, что на руке у него белая перчатки — но только на секунду. Это был цыпленок. Этот человек затолкал руку в бледного, ощипанного цыпленка только что вынутого из целлулоидной обертки управления мясопоставок. Он надел цыпленка на руку, словно куклу. Я едва мог поверить.

Человек поднес цыпленка к самому лицу и обращался к нему, словно чревовещатель, сюсюкающий со своей куклой: «Вот славный мальчик; тебе нравится вечеринка? Хочешь поразвлечь добрых людей, станцевать им немного?» Я понял, что на безголовой шее у цыпленка надет черный галстук — боло с серебряным зажимом величиной с гривенник. Со вкусом подобранный, оттенка маренго. На тонких куриных ножках сидели кукольные башмачки. От блеска отпотевших капель на резинистой, рябоватой коже меня начало подташнивать. Это должно было казаться забавным — но не казалось.

Человек с цыпленком обратился к нам, аудитории.

— А теперь, — сказал он, — двуногое существо, лишенное перьев, исполнит свой номер, отмеченный многочисленными премиями, — он кивнул Дэвиду, который тоже подошел посмотреть, оставив свой радиопередатчик. — Маэстро, с вашего позволения.

Дорогой стереомаг захрипел и мы услышали треньканье на мотив «Чай для двоих» в переложении для фортепьяно. Человек с цыпленком полуприсел за стойкой, так что большей части его рук не стало видно. Цыпленок остался снаружи. И начал танцевать.

Вероятно, суставы у него были сломаны, потому что конечности у танцора безвольно свисали. Маленькие башмачки отстукивали по несгораемой пластмассе, покрывающей крышку стойки. Крылья бешено вскидывались и падали. На стойку летели капельки жидкости.

— НЕПРИСТОЙНОЕ двуногое существо без перьев, — сказал кто-то и попал прямо в точку. Но все мы продолжали смотреть. Покрытая бугорками кожа мокро отсвечивала. Не думаю, чтобы тот греческий философ, который определил человека, как двуногое существо, лишенное перьев, имел в виду что-либо подобное. Мелодия изменилась, темп ускорился — теперь это была «Если б ты знала, Сюзи» — и у танцора начались неприятности. Кажется, он соскальзывал с руки манипулятора. Человек за стойкой нетерпеливо потянулся свободной рукой и покрепче насадил цыпленка на кулак. Тот издал чмокающий звук, какой бывает, когда натягивают резиновую перчатку. Я уже чуял запах сырой курицы. Внезапно я повернулся и выбежал на балкон, к чистому воздуху, который должен был вновь успокоить мой желудок.

Я пришел с Ястребом. Он слегка коснулся моего запястья, когда я пробегал мимо, но не оторвал взгляда от сцены за стойкой. Ему даже смотреть на меня не приходится. На балконе я перегибаюсь через перила и меня выташнивает. Уже темно и я не имею ни малейшего представления, кто или что может оказаться четырнадцатью этажами ниже. Я питаю безумную надежду, что все испарится, не долетев до земли, как вуали брызг над этими невероятно громадными и прекрасными южноамериканскими водопадами, которые превращаются в водяную пыль, а потом исчезают, так и не достигнув подножия джунглей.

Снова мысли о путешествиях. Я хочу убежать. Мысли мои беспорядочно бродят. Мне придется еще подыскать нового врача. Сегодня утром мой визит к врачу закончился тем, чего я уже боюсь до дрожи. Каждый раз наступает момент, когда очередной доктор хитровато смотрит на меня и говорит: «Сынок, это не обычный геморрой». Я начинаю заикаться и ухожу.

Ухожу.

Прощай, Ястреб.

Я ухожу.

— Но чего же им нужно? — говорит кто-то, когда я пересекаю комнату. Орегон, в некотором смысле, находится прямо за дверью. Чего им нужно? Инопланетные корабли по-прежнему беззвучно проскальзывают между нами и звездами. На балкон выходят желающие посмотреть, стеснявшиеся раньше, пока я там очищал желудок. «Корабль, приди ко мне…»

В квартире бурно обсуждают эпизод с танцующим цыпленком. Я поражен, обнаружив, что Дэвид и Ли ссорятся. Столкновение между ними — достаточно приметное событие, чтобы заставить меня остановиться.

— Тошнотворно, — говорит Ли. — Безвкусно. Как ты мог позволить ему испортить вечеринку? Ты ему даже помогал.

— Это твой друг, — замечает Дэвид.

— Всего лишь коллега. Он укладывает ящики. Вот и все, — на лице у Ли бешенство. — Ну вы и парочка! Каким человеком надо быть, чтобы воображать, что это смешно — сунуть руку в мертвую курицу?

— Все же смотрели, — защищается Дэвид.

— Вот уж действительно! — потрясение и гнев Ли можно уже потрогать руками. — Господи! Мы живем в самой развитой и технологичной цивилизации на Земле, и при этом так вот себя ведем.

Райли приближается к нам со спокойным и серьезным видом.

— Любое общество состоит из личностей, — замечает он рассудительно. — Приходится допускать значительные расхождения, — он сладко улыбается, — в индивидуальных вкусах.

— Нечего потчевать меня прописными истинами! — кричит Ли сердито. Широко шагая, он удаляется на кухню.

— Бука, бука, — произносит Райли и пожимает плечами. Стоя втроем, мы слышим сзади хор охов и ахов. Мы как один оборачиваемся к балкону.

— Никогда не видел ни одного так близко, — говорит чей-то голос, сдавленный от удивления. Мне кажется, это как сидеть беспомощным в легкой лодке, глядя на проплывающего кита. Впечатление такое, будто блестящая металлическая шкура инопланетного корабля скользит всего в нескольких ярдах от балкона. Корабль настолько огромен, что я не могу как следует оценить расстояние. В окна врывается вихрь вытесненного им воздуха. Нас омывают холодные токи воздуха.

Холод нарушает чары.

— Я ухожу, — говорю я стоящим вокруг меня. Ли и Райли словно пригвождены к полу зрелищем проходившего корабля. Они меня не слышат. Впрочем, мне кажется, они вообще меня никогда не слышали.

— Прощайте, — говорю я. — Я ухожу.

Никто меня не слышит.

Итак, я наконец привожу в исполнение свои планы, свою угрозу, свое обещание самому себе.

Я ухожу, и это оказывается приятнее, чем я ждал.

Оказывается, кое-кто все же заметил мой уход, и он перехватывает меня у лифта. Я пытаюсь не обращать на Ястреба внимания. Он небрежно стоит рядом с дверью лифта, пока она не открывается. Затем следует за мной в кабину. Я бью кулаком по кнопке первого этажа.

— Оставайся, — говорит Ястреб.

Я встречаю острый взгляд его глаз.

— Чего ради?

Он чуть улыбается.

— Я еще не собираюсь прекращать тобой пользоваться.

— По крайней мере, ты честен.

— Мне незачем лгать, — говорит он. — Я тебя знаю достаточно хорошо, уж это-то я могу сказать. Уверенность, звучащая в его голосе и мое собственное согласие соединяются где-то внутри меня, порождая тошноту, такую же, как я чувствовал наверху, глядя на цыплячий танец. Но вырвать меня уже не может, потому что нечем. Лифт тормозит, и я чувствую это всеми потрохами — внутри меня жжение, словно я наглотался ледяной воды. Дверь с шипением открывается. Ястреб следует за мной в холл.

— Дай мне уйти, — говорю я, не оборачиваясь. Когда я подхожу к наружной двери, меня настигают его слова:

— Знаешь, Рикки, я ведь тебя по-своему люблю.

Хотел бы я знать, понимает ли он, как это жестоко. Я изумленно таращу на него глаза. Он на моей памяти первый, кто говорит мне такое. Слезы, которых я не знал с детства, катятся по моим щекам. Я отворачиваюсь.

— Оставайся, детка, — окликает меня Ястреб. — Будь другом.

— Нет.

На этот раз я говорю всерьез. Я принял решение. Я не оглядываюсь на Ястреба. Я толкаю дверь негнущейся рукой и проскакиваю мимо пары старушек; оказавшись на тротуаре, я уже бегу. Сквозь слезы я едва различаю, как на меня опускается тень более глубокая, чем окружающая ночь. Протирая глаза мокрыми кулаками, я смотрю вверх и вижу, как инопланетный корабль проплывает по небу и скрывается на востоке. В небе есть сейчас и другие корабли. Сколь они ни огромны, а все-таки кажется, будто корабли порхают и пританцовывают, словно огромные мотыльки. Должно быть, то, что я вижу, есть и на самом деле, потому что другие люди вокруг меня тоже смотрят на небо, разинув рты. А может, просто у всех нас один и тот же обман зрения.

— Рик! — зловеще доносится сзади голос Ястреба.

Я опускаю голову и бросаюсь вперед.

— Рикки, осторожней!

Я наконец воспринимаю то, что все время находилось у меня перед глазами. Автобус. Водитель, широко раскрывший глаза и глядящий вверх. Мчащийся на меня хромовый бампер…

Вначале я не чувствую боли. Только жестокую физическую мощь, сминающее движение, удар всем телом о тротуар. Я чувствую себя… сломанным. Отдельные части меня уже не составляют привычного целого. Когда я пытаюсь пошевелиться, какие-то из них не двигаются, а те, что двигаются, двигаются не там, где надо. Я лежу на спине. Кажется, одна нога подвернута под меня. «Корабль, приди ко мне…»

Один из мечущихся, возбужденных инопланетных кораблей завис неподвижно над кварталом, над улицей, надо мной. Он затеняет и сияние города, и те немногие звезды, свет которых проникает сквозь это сияние. Все углы странные. В поле моего зрения вплывает лицо Ястреба. Я ожидал, что он будет выглядеть потрясенным или хотя бы озабоченным. Он же выглядит лишь… я не знаю… как собственник, как мальчишка, у которого сломали игрушку. Вот уже и другие лица, все они смотрят с замешательством, а некоторые как бы с интересом. Я видел на вечеринке эти лица, эти выражения. Глядя мимо Ястреба на неподвижный инопланетный корабль, я понимаю, что умираю здесь, лежа на улице. «А ведь я уже собирался в Орегон…» Зачем надо мной висит инопланетный корабль? Где-нибудь ведь они начнут, говорил Ястреб. Когда-нибудь. С кого-нибудь.

Затем я чувствую лед. По крайней мере, я хоть что-то чувствую. Я чувствую, как сжатое в узел НЕЧТО, какое-то чужеродное тело проникает внутрь меня, вторгается холодом в самую мою сердцевину. Корабль, кажется, приближается, нависая над всем, заполняя поле моего зрения. Они дадут нам о себе знать, говорил Ястреб. Я хотел, чтобы мне дали знать. А теперь я чувствую себя стиснутым, сопротивляющимся.

Глубоко изнутри распространяется, изгибаясь, разрывая внутренности, пронизывая меня, лед. Холод жжет, как огонь. Я пытаюсь отстраниться от него — и не могу. А потом что-то начинает двигаться. Мои ноги. Они сокращаются — раз, другой. Моя лодыжка подергивается. Колено у меня вывернуто, хрящи разошлись, теперь они сходятся, но не так, как надо. Все мое тело содрогается, хотя каждый его член протестует. Хрустят суставы.

Но я начинаю двигаться. Медленно, страшно, против своей воли, я начинаю подниматься. ПРЕКРАТИ, приказываю я себе, но не могу прекратить.

Интересно, инопланетянам тоже известно определение «двуногое, лишенное перьев»?

На окружающих меня лицах отражается боль — они видят, как мое тело силится встать на колени. Никто больше не смотрит на корабль. Все глаза устремлены на номер, который я откалываю.

Меня зовут… Наконец я кому-то нужен.

Почему я не умер? Я двигаюсь и не могу этому помешать. Мое тело поднимается на ноги, конечности торчат под странными, неправильными углами. Кулак у меня внутри пробует проворачиваться. Я силюсь упасть, отдохнуть, но в такой роскоши, как конец, мне отказано. Я слишком долго ждал и потерял право на побег. По крайней мере, я в конце концов попытался. Это нечестно, но ведь так бывает всегда.

Засевший во мне кулак вновь начинает двигаться. В глазах у меня рябит. Ко мне подходит Ястреб. Он смотрит бесстрастными черными глазами, сделанными из блестящего металла. Чего хотят инопланетяне?

Цыплят — и танцев.

Путь «Танцующих цыплят» к опубликованию был таким же странным и неровным, каков, по мнению некоторых, сам рассказ.

Начнем с Ли Кеннеди. Прежде чем Ли стала преуспевающей романисткой, живущей в Британии, она взошла сияющей звездой на небосклоне Писательской Мастерской Северного Колорадо. Мастерская существовала по крайней мере десятилетия полтора и включала таких членов как Конни Уиллис, Дэн Симмонс, Стив Резник Тим, Саймон Хоук, Джон Стайт, Вэнс Эйендол и Дэвид Дворкин. Однажды Ли Кеннеди поведала нам о детском воспоминании: как маленькой девочкой на кухне у своей матери в Сентрал-Сити, высоко в колорадской части Скалистых Гор, Ли открыла для себя новое удовольствие: засовывать руку внутрь еще не сваренных цыплят и заставлять их плясать, как кукол.

Правда, приходилось вывернуть им суставы лапок и крыльев, да и осязательное ощущение было довольно гадким, но было во всем процессе и нечто притягательное в духе Грегори Хайнса. Это было задолго до того, как подобные танцующие цыплята появились в телевизионном комическом сериале «Пятницы», и образ сей неизгладимо запечатлелся в моей нервной системе.

Потом был фильм Аль Пачино «Круиз». Этот несколько противоречивый фильм представил широкой аудитории странную и чужую культуру «голубых баров». Я смотрел этот фильм вместе с мальчонкой — братом в закрывшемся ныне кинодворце, расположенном в центре Чейенна, и приметил, что зрители не проявляли особого энтузиазма.

Где-то в промежутке между двумя этими событиями на меня громадное впечатление произвел отмеченный «Небьюлой» рассказ Роберта Силверберга «Пассажиры», мрачная и сильная история о том, как людьми манипулируют чуждые им силы. Эмоциональный

заряд от этой вещи тоже во мне остался.

Где-то в начале 1981 года я положил руки на клавиши пишущей машинки и заставил «Танцующих цыплят» появиться на свет. Хотя реакция на него моих товарищей по писательской мастерской была в значительной степени позитивной, однако швырялся кое-кто и такими прилагательными, как «отвратительный», «нездоровый» и «подавляющий». Я стал чувствовать некоторый пессимизм относительно перспектив рассказа на публикацию.

Затем, ближе к Рождеству, редактор Марта Рэндолл с радостью приобрела этот рассказ для «Новых измерений-13». Я обнаружил, что он оказался в компании таких вещей, как «Надсознательное» Вонды Н. Мак-Интайр и «Рок-н-ролл летающих тарелочек» Ховарда Уолдропа. Я был счастлив.

Издательство «Покет Букс» включило антологию в свой план на июнь 1982 года. Рецензентам уже были разосланы пробные экземпляры. А потом сработал, видимо, номер этой антологии и ее отменили. Официальный предлог был тот, что на нее собрано слишком мало предварительных заказов. Марта с сожалением вернула мне права на рассказ.

Майкл Бишоп между тем все приставал ко мне, чтобы я дал оригинальный рассказ для его антологии «Световые годы и тьма», которая замышлялась как смелая и разносторонняя. Я послал ему «Танцующих цыплят». Майклу рассказ совершенно не понравился и он вернул его, сопроводив любезным, но решительным отказом.

Где-то во время этих событий Эллен Датлоу прочитала этот рассказ, будучи редактором «ОМНИ», и тоже отвергла, заявив, что вещь мощная, но для журнала слишком уж откровенная. Услышав затем об отказе Бишопа, она оказала мне великую услугу. Она взяла на себя труд убедить Майкла перечитать рассказ заново. Он так и сделал, после чего решил, что теперь рассказ нравится ему больше и отменил свое первоначальное решение. «Танцующие цыплята» появились в конце концов в сборнике «Световые годы и тьма» в конце 1984 года. С тех пор рассказ не перепечатывался.

Не все рассказы, конечно, добираются до читателя таким извилистым путем. Но ведь произведения — они как дети и с некоторыми из них трудней, чем с другими. Я разумею под этим не только сложности рынка, но и содержание. Надеюсь, дитя по имени «Танцующие цыплята» покажется вам таким же трудным для чтения, как и мне — для написания.