Секс в большом городе

14

В конце лестничного пролета распахивается дверь, и Боун, начинающий актер, манекенщик, рекламирующий нижнее белье, темным силуэтом возникает в дверном проеме, ведущем в его квартиру. Одна рука чуть приподнята, он облокачивается о дверную раму, темные волосы спадают ему на лоб, и он со смехом наблюдает, как ты, запыхавшись, одолеваешь последние ступеньки.

— Вечно тебе на месте не сидится, — говорит он, как будто сам только и делает, что целыми днями валяется в постели. Тебе вспоминаются слова его друга, Стенфорда Блэтча: «Боун выглядит так, как будто за ним по пятам ходит художник по свету». Ты больше не можешь вынести этого великолепия — тебе приходится отвернуться.

«Боун — человеческий эквивалент соболиной шубы», — говорит Стенфорд. Он вообще в последнее время только о нем и твердит. Раздается звонок, ты снимаешь трубку — Стенфорд. «Кто сексуальнее — Боун или Киану Ривз?» Ты вздыхаешь. И хотя толком не знаешь, да и не хочешь знать, кто такой этот Боун, покорно отвечаешь: «Боун».

Может, тебя преследует чувство вины, понимаешь, что тебе положено знать, кто он такой, этот мускулистый полуобнаженный юноша, раскинувшийся на гигантском билборде на Таймс-сквер и растиражированный по всем автобусам. Но ты редко бываешь на Таймс-сквер и не обращаешь внимания на автобусы, разве что они вот-вот тебя не собьют.

Но Стенфорд продолжает тебя обрабатывать: — Мы с Боуном тут недавно проходили мимо его щита, и он решил оторвать от него кусок и повесить у себя в квартире — нос, например. А я ему посоветовал взять трусы, так что в следующий раз, когда его спросят, какой длины у него член, можно было бы ответить: «четыре метра». — Боун меня сегодня растрогал до слез, — объявляет в другой раз Стенфорд. — Представляешь, пригласил меня на ужин. Говорит: «Стенфорд, ты мне столько помогал, хочу сделать тебе что-нибудь приятное». Я, конечно, сказал, что все это глупости, но, знаешь, меня еще никто никогда не приглашал поужинать. Представляешь, такой красивый — и такой милый!

Ты соглашаешься с ним познакомиться.

Не успев толком познакомиться с Боуном, сидящим со Стенфордом в баре «Бауэри», ты уже готова его возненавидеть. Двадцать два года. Модель. И так далее и тому подобное. Ты чувствуешь, что и он воспринимает тебя в штыки. Вдруг он окажется совсем тупым? Кроме того, ты все равно не веришь, что секс-символы могут быть сексуальными в жизни. Один, к примеру, недавно напомнил тебе червяка. В буквальном смысле.

Но этот оказывается исключением. Похоже, он совсем не так прост.

— Я бываю разным с разными людьми, — говорит он.

Затем ты теряешь его в толпе.

Месяца два спустя ты оказываешься в «Барокко» на дне рождения какой-то модели и встречаешь Боуна. Он стоит в другом конце зала, облокотившись о стойку бара, и улыбается. Машет тебе рукой. Ты подходишь. Он бросается тебя обнимать, пока фотографы щелкают затворами, фотографируя вас со всех сторон. Ты с подругой оказываешься за его столиком. Ты с головой погружена в бесконечный пылкий спор со своей подругой. Боун то и дело наклоняется к тебе и под щелчки затворов спрашивает, все ли в порядке. Ты говоришь «да», думая, что он просто не понимает, что вы с подругой всегда так общаетесь.

Стенфорд, свой человек в Голливуде, отправляет Боуна на какие-то пробы в Лос-Анджелес. Боун оставляет ему сообщение на автоответчике: «Все только о тебе и говорят. Ты просто гений. Ты станешь настоящей звездой. Повторить еще раз? Ты звезда, звезда, звезда!»

Стенфорд смеется.

— Это он меня передразнивает, — говорит он. Вы с Боуном напиваетесь в баре «Бауэри».

Боун живет в крошечной белоснежной студии. Белое здесь все: белые занавески, белые простыни, белое кресло, белая кушетка. Пока ты в ванной, ты смотришь, пользуется ли он какой-нибудь косметикой. Не пользуется.

Боун вырос в городке Де-Мойн, штат Айова. Его отец был учителем. Мать работала школьной медсестрой. В старших классах Боун и не думал тусоваться с модными мальчиками и девочками. Он учился на одни пятерки, а после школы давал уроки младшеклассникам. Его все уважали.

Боун никогда не собирался стать манекенщиком, но в восьмом классе его признали самым красивым мальчиком школы. В душе он жаждал романтики — например, стать детективом. Но он поступил в университет штата Айова и два года изучал литературу. Так хотел его отец. Один из его преподавателей был молод и хорош собой, и однажды, вызвав Боуна в свой кабинет, он сел рядом и положил руку ему на коленку. Потом на ширинку.

— Для тебя это может стать легкой пятеркой, — произнес он.

На занятия Боун так и не вернулся. Три месяца спустя он бросил учебу.

В последнее время кто-то повадился оставлять ему сообщения на автоответчике — музыка и больше ничего. Сначала он слушал музыку в надежде, что дальше последует текст. Теперь он вслушивается в напеваемые слова, пытаясь найти разгадку.

— Думаю, это мужчина, — говорит он.

Вы с Боуном валяетесь на кровати, как будто вам по двенадцать лет (ты лежишь на животе и болтаешь ногами). Ты говоришь: «Расскажи какую-нибудь историю». Он говорит: «В последнее время мне все чаще и чаще вспоминается моя первая любовь».

Дело было летом 1986 года, ему было четырнадцать. Стоял один из тех летних дней в Айове, когда на небе ни облачка, а в полях зеленеет кукуруза. И все лето, пока ты гоняешь на машине с друзьями, ты наблюдаешь, как она зреет.

В тот день Боун всей семьей поехал на ярмарку. Он прогуливался с приятелем по скотоводческому ряду, как вдруг увидел ее. Она вычесывала теленка, и он схватил друга за руку и произнес: «Я на ней женюсь!»

После этого он не видел ее целый год. Однажды он случайно встретился с ней на местной дискотеке, из тех, что устраивают, чтобы чем-то занять молодежь. Накануне Рождества он с ней переспал.

— А потом она меня бросила, — рассказывает он. — Это было так больно и странно.

Через полтора года она вдруг надумала и вернулась, но он оставался непреклонен.

— Хотя я бы все отдал, чтобы быть с ней, — говорит он. — И однажды я не выдержал.

Они встречались и расставались в течение нескольких лет. Сейчас она работает программистом в Айова-Сити. Они до сих пор общаются. Может, когда-нибудь он на ней все-таки женится?

— Не исключено, — говорит он.

Мне это потом всегда казалось такой невероятно красивой историей! Аж дух захватывает.

— Боун вечно твердит, что мог бы вернуться в Айову, завести детей и стать полицейским, — говорит Стенфорд..

— Очень трогательно, пока это остается на словах, — говорю я, и мне тут же становится стыдно за собственный цинизм.

Воскресный вечер. Вы проголодались и направляетесь в «Бейглз-Ар-Аз». В углу курят две женщины-полицейские. Посетители в засаленных толстовках. Боун съедает половину твоего сандвича с ветчиной и сыром.

— Я мог бы штуки три таких съесть, — говорит он, — но не буду. Меня из-за каждого гамбургера угрызения совести мучают.

Боун заботится о своей внешности.

— Я переодеваюсь по пять раз на день, — говорит он. — А ты разве не смотришься по сто раз в зеркало, прежде чем выйти из дома? Я то и дело бегаю от одного зеркала к другому, как будто надеюсь увидеть что-то новое. Как будто говорю себе: «В этом ничего, теперь посмотрим, как в другом». Разве не все так делают?

— Иногда я становлюсь таким рассеянным, — вдруг роняет в разговоре Боун. — Совсем не могу сосредоточиться. В голову одна чушь лезет.

— И что же тебя сейчас отвлекает? — спрашиваю я.

— Твой нос.

— Ну спасибо. Терпеть не могу свой нос.

— А я свой, — говорит он. — Слишком большой. А может, дело в прическе. Стенфорд мне тут недавно сказал: «Хорошая у тебя прическа. Пышная. Скрадывает нос».

Мы прыскаем от смеха.

На улице Боун толкает тебя локтем под бок.

— Смотри, вот прикол, — говорит он.

Ты оглядываешься. На тротуаре стоит мужик в комбинезоне с гигантским мастиффом и держит в руках табличку: «Продаю щенкоф».

— А? — недоуменно переспрашивает мужик.

— Щенков, а не щенкоф, — поясняет Боун. Мужик смотрит на табличку и ухмыляется.

— Кстати, там за утлом таких же за две сотни вместо двух штук дают, — говорит Боун.

Мужик смеется.

Позже ты сидишь на краю постели, подперев голову рукой, и смотришь на Боуна, который валяется на кровати, заложив руку за пояс джинсов.

— Вот иду я по улице, и вроде все хорошо, и вдруг ни с того ни с сего впадаю в депрессию, — говорит он. — Я знаю, что я псих. Я это вижу. Чувствую. Я вообще склонен к самоанализу и всяческому самокопанию. Отдаю отчет в каждом своем слове. — И добавляет: — Прежде чем что-то сказать, я проговариваю это в голове, чтобы вышло, как надо.

— И не жалко тебе времени? — спрашиваешь ты.

— Да это и занимает-то всего секунду. Какое-то время он молчит.

— Если ко мне подходят на улице и спрашивают, не модель ли я, я говорю, что я студент.

— Ну и? Боун смеется.

— Теряют интерес, — говорит он так, будто не верит, что ты можешь этого не знать.

Звонит Стенфорд:

— Боун оставил мне премилое послание. — Он проигрывает сообщение: «Стенни, ну где ты там? Помер, что ли? Должно быть, помер, раз не отвечаешь. (Смех) Ладно, перезвони!»

Тебе нравится тусоваться с Боуном в его квартире. Как тогда, в шестнадцать лет в твоем родном Коннектикуте, когда ты ту совалась с одним ужасно красивым мальчиком и вы курили травку, а твои родители думали, что ты занимаешься верховой ездой. Правды они так и не узнали. Ты смотришь в окно на блики солнца, мелькающие на стенах невзрачных кирпичных домов.

— С детства хотел иметь детей, — говорит Боун. — Всегда об этом мечтал.

Но это было раньше. До того, как все это с ним приключилось. До сегодняшнего дня.

Пару недель назад ему предложили одну из главных ролей в фильме с участием самых модных голливудских звезд. А потом он оказался на какой-то вечеринке и по неведению увел домой девушку одного из актеров, восходящую супермодель. Актер впал в бешенство и поклялся убить обоих. Боун с моделью на время свалили из города. Где они скрываются, знает один Стенфорд. Он звонит и рассказывает, что телефоны просто надрываются. Звонили из «Хард-Копи», предлагали вознаграждение, лишь бы Боун объявился, но Стенфорд им на это ответил: «Он что вам — дворецкий Иваны Трамп?» Боун говорит:

— Не верю я во всю эту чушь. Я был, есть и буду самим собой. С какой стати мне меняться? Мне все говорят: «Ты только не меняйся!» Они что, боятся, что я превращусь в какого-нибудь самовлюбленного кретина? Подонка? Я себя знаю, как никто. Что со мной может случиться?

— Ты что, смеешься? — спрашивает он.

— Я не смеюсь, — отвечаешь ты, — я плачу. Стенфорд говорит:

— Ты не замечала, что у Боуна нет запаха? Никакого.