38

Лейла


Мэдди предлагает встретиться за ланчем в итальянском ресторане по середине пути между нашими рабочими офисами. Я приезжаю первой и пью минеральную воду, когда она входит в ресторан. Она не улыбается, как только ее глаза встречаются с моими, даже когда садится в кресло напротив, то улыбка не озаряет ее лицо.

— Как ты? — спрашивает она.

— Все хорошо, — говорю я, удивленная ее недружелюбием.

— Да? — она сжимает губы, и еле сдерживается, чтобы рассерженно не ответить.

Я стараюсь не реагировать на ее поведение.

— Да. У меня все в порядке. Я не испытываю боли или чего-то еще.

— Правда?

— Да, правда, — отвечаю я, понимая, что она просто нарывается на скандал.

— Ну, тогда ты просто счастливчик, потому что мне больно смотреть на Би Джея, как у него сердце обливается кровью.

Я пребываю в полном изумлении.

Она сердито смотрит на меня.

— Я никогда не думала, что скажу тебе это, но ты очень бессердечная, Лейла. Как ты можешь так поступать с нами? — она прерывисто вздыхает, прежде чем продолжить. — Мы так тебя любим, и ты готова бросить все ради… зародыша. Он же не любит тебя так, как мы. Черт побери, он же даже ничего не чувствует.

У меня такое ощущение, будто внутри я распадаюсь на маленькие осколки. Моя броня ослабела, поскольку каждый день я борюсь, пытаясь сохранить ее, когда единственное, чего мне больше всего хочется — плакать из-за того, что я могу потерять все.

Ничего не видя перед собой, я хватаю пачку хлебных палочек и надрываю ее. Вокруг нас слышатся приглушенные звуки столовых приборов о тарелки, а также разговор и смех, и в фоновом режиме играет музыка.

Не плачь, Лейла. Не делай этого.

Я вытаскиваю палочку и подношу ее ко рту, но все мое тело тут же напрягается и сопротивляется. Одна часть во мне говорит, что она полна консервантов, другая — грустит, даже не собираясь притворяться, чтобы ее съесть. Никто на самом деле не понимает. Не мама, не Джек, не Би Джей, а сейчас даже Мэдди. Слезы жалят глаза. Я не позволяю им упасть, и откладываю хлебную палочку на девственную скатерть, идеально выровняв ее с ножом.

— Бессердечная, — шепотом, устремив глаза на нож, повторяю я.

— Да, жестокая, — повторяет Мэдди чуть ли не с пеной у рта, громко и возмущено, переисполненная своею правотой.

Я поднимаю глаза.

— Я не бессердечная, Мэдди. Ты знаешь, что такое жестокость? Этот мир жесток. Судьба жестока. Бог, который решил, что я в моем чреве должен появиться прогрессирующий рак, именно в тот момент, когда там растет мой ребенок, тоже жесток. И я скажу тебе, что еще может быть жестоким. Предлагать мне убить своего собственного ребенка, тоже будет жестоким.

Мэдди даже не дрогнула.

— Нам всем стоит когда-то принимать тяжелые решения. Наши политики убивают каждый день сотни ни в чем не повинных людей на Ближнем Востоке, называя это — сопутствующим ущербом. Это же зародыш даже не вполне здорового человека, — страстно кричит она.

— И что? Я должна поступить так, потому что так делают другие?

— Нет, — она замолкает на мгновение, чтобы сменить тактику. — Какова же твоя великая любовь к Би Джею по сравнению с этим не рожденным плодом?

— Любовь — это любовь. Ты не понимаешь. Это маленькие и незначительные вещи отображают саму личность человека и называются тестом официантки. Ты всегда можешь составить свое мнение о человеке, как он или она обращается с официанткой, хотя бы потому что официантка не представляет собой никакую ценность, в виде персоны, с которой ты могла бы что-то планировать в бизнесе. Если я говорю, что люблю этого ребенка, это, в конечном счете показывает, насколько я люблю и как отношусь к Би Джею. Чем я готова пожертвовать ради него и нужна ли я ему?

— Я не хочу, чтобы ты умирала, — вдруг всхлипывая говорит она, и ее глаза наполняются слезами.

— Ах, Мэдди, — вздыхаю я, потянувшись к ее холодной и вялой руке. — Я четко поняла, что это не смертный приговор. Я беру на себя просчитанный риск, которому мы подвергаемся каждый день, даже того не подозревая. Я могу попасть под удар молнии, пока сплю в своей постели, или могу быть сбита машиной, пока перехожу улицу, или меня могут застрелить, как в кино, человек, который накачен по самые уши психотропными препаратами.

Мэдди всхлюпывает, но при этом внимательно меня слушает.

— Можно подумать, что я беспечна, но это не так. Обещаю тебе, я все продумала. И мое решение основывается на выводе лауреата Нобелевской премии сэра Фрэнка Макфарлейн Бёрнета (Сэр Фрэнк Макфарлейн Бёрнет (англ. Sir Frank Macfarlane Burnet, 3 сентября 1899, Траралгон, Виктория — 31 августа 1985) — австралийский вирусолог. Основные исследования посвящены экологии вирусов, взаимоотношениям вирусов и их «хозяев», механизму размножения вирусов, их изменчивости. Королевская медаль (1947), Премия Альберта Ласкера за фундаментальные медицинские исследования (1952), Медаль Копли (1959), Нобелевская премия по физиологии и медицине (1960), Рыцарь-Командор Ордена Британской империи, Рыцарь Ордена Австралии, Австралиец года (1960)), который сказал, что раковые клетки не являются инородными телами в нашем организме. Это просто дефектные, мутировавшие клетки, производимые сотнями в нашем теле. В нормально работающей иммунной системе они быстро разрушаются естественным путем. Проблема возникает, когда наша иммунная система дает сбой, и не сопротивляется этим больным клеткам. Поэтому опухоль — это не сама проблема, а следствие неспособности иммунной системы нормально работать.

Я делаю глубокий вдох, поскольку это объяснение очень важно для меня самой, а также и для нее.

— Поэтому, я обратила свое внимание на источник самой проблемы. Я собираюсь заставить правильно работать свою иммунную систему, чтобы она была способна делать свою работу самостоятельно, собственно для чего она и предназначена. Я искренне верю, что наше тело обладает своими собственными мощными исцеляющими способностями.

Я слегка поглаживаю руку Мэдди и грустно улыбаюсь.

— Я люблю тебя, Мэдди. Всегда.

Слезы начинают течь у нее из глаз, она даже не пытается их вытирать.

— Кроме того Мэдди, ты меня знаешь, я не сдамся и не позволю никому говорить, что мне лучше не пытаться этого сделать, так как ничего не смогу изменить. Статистика говорит сама за себя. Меньше людей умирают от рака, чем от лечения рака.

— Мне так грустно, что я даже не могла заснуть прошлой ночью, Лейла.

Я закусываю губу, пытаясь придумать, чтобы мне такое сказать, чтобы она почувствовала себя лучше.

— Помнишь, когда мы были детьми и очень симпатичный парень, как его звали? Ах да, Маркус пригласил нас на вечеринку?

Она хмурится.

— Да.

— Помнишь, ты хотела пойти.

— Да.

— А я нет, потому что моя интуиция подсказывала мне, что здесь что-то не так.

— И ты оказалась права, потому что вечеринка поверглась облаве, и все дети попали в большие неприятности, — закончила она медленно.

— Тот же самый инстинкт подсказывает мне сейчас, держаться как можно дальше от врачей.

Мэдди смотрит на меня совершенно другими глазами, постепенно осознавая мои слова.

Загрузка...