Семейные тайны

ГЛАВА 10

Измученная, больная мигренью, опустошенная, Сибилл трясущимися руками открыла дверь своего номера. Только бы добраться до постели в темной комнате и провалиться в забытье, тогда, возможно, у нее еще есть шанс достойно пережить завтрашний день. Тогда, возможно, она найдет в себе силы предстать перед Куиннами — в одиночку, с позорным чувством вины.

Они сочтут, что она помогла Глории бежать. Но разве имеет она право обижаться на них за это, если уже зарекомендовала себя лгуньей и подлой пронырой в их глазах? В глазах Сета.

Да и в своих собственных, вынуждена была признать Сибилл.

С нарочитой медлительностью она повернула язычок замка, поставила его на предохранитель и прислонилась к двери, собираясь с силами. Ноги не держали ее.

Когда вспыхнула лампа, она сдавленно охнула и ладонью прикрыла глаза, защищаясь от яркого света.

— Ты права, — произнес от балконной двери Филипп. — Вид отсюда прекрасный.

Филипп, как она заметила, уже снял пиджак и галстук, но в остальном выглядел таким же, каким предстал перед ней в полиции. Элегантным, изысканным и разгневанным.

— Как ты сюда вошел?

Он наградил ее холодной улыбкой, обратившей его глаза в два пугающе бездушных колодца цвета морозного зимнего солнца.

— Ты разочаровала меня, Сибилл. Я-то думал, что, собирая информацию об «объекте», ты установила тот факт, что в числе некогда усвоенных мною навыков есть и такой, как беспрепятственное проникновение в любое помещение.

— Ты был вором? — Она так и стояла, прислонившись к двери.

— И вором тоже. Однако хватит обо мне. — Он шагнул от балкона и присел на подлокотник дивана, словно добрый приятель, заглянувший поболтать. — Я восхищен тобой. Твои записи исключительно информативны, даже для дилетанта.

— Ты читал мои записи? — Ее взгляд метнулся к переносному компьютеру на рабочем столе. Из-за дикой боли в голове она не могла в полной мере выразить свое негодование. — Ты не имел права являться сюда без приглашения, лезть в мой компьютер и читать заметки.

Потрясающе спокойна, отметил Филипп. Что же это за женщина? Он поднялся и достал из мини-бара бутылку пива.

— В данной ситуации я не считаю себя обязанным придерживаться условностей. Ты солгала мне, использовала меня. Все заранее обдумала, верно? Когда на прошлой неделе ты вплыла в нашу мастерскую, у тебя уже был готов план действий. — Он не мог сохранять спокойствие Чем дольше она стояла, глядя на него без всякого выражения, тем сильнее он распалялся. — Внедриться в лагерь противника. — Он с громким стуком поставил бутылку на стол. От скрежета стекла по дереву у нее возникло ощущение, будто ей в голову вонзился топор. — Наблюдать, делать выводы, передавать информацию сестре. При необходимости пожертвовать своим телом, если это поможет втереться в доверие. Ты готова была переспать со мной?

— Нет. — Сибилл прижала руку к голове, едва не уступив одуряющей потребности соскользнуть на пол и скорчиться у порога. — У меня и в мыслях не было доводить…

— Думаю, ты лжешь. — Он подскочил к ней, взял за плечи и чуть приподнял, вынуждая ее встать на цыпочки. — Уверен, ты пошла бы на что угодно. Так сказать, провела бы очередной научный эксперимент, верно? А заодно помогла бы своей сволочной сестричке выжать из нас еще денег. Сет значит для тебя не больше, чем для нее. Просто средство для достижения собственной цели.

— Нет, это не… Я плохо соображаю. — Она едва не теряла сознание от боли. Если бы он не держал ее, она упала бы на колени и молила его о пощаде. — Я… мы завтра все обсудим. Мне нехорошо.

— Прямо как Глория. Меня не проведешь, Сибилл.

У нее перед глазами поплыли круги, дыхание участилось.

— Извини, но я не в состоянии что-либо обсуждать. Мне нужно сесть. Прошу тебя. Я должна сесть.

Разъяренный, он пристально посмотрел на нее. Ее щеки покрыла мертвенная бледность, глаза остекленели, дыхание вырывалось из горла судорожными хрипами. Если она симулирует недомогание, подумал Филипп, значит, Голливуд потерял в ее лице звезду первой величины.

Выругавшись себе под нос, он поволок ее к дивану. Сибилл буквально повалилась на подушки и закрыла глаза.

— Мой портфель. В нем таблетки. — От боли она забыла про всякое смущение.

Филипп взял черный портфель из мягкой кожи, стоявший у стола, и, порывшись в нем, извлек пузырек с таблетками.

— Имитрекс? — Он взглянул на нее. Она сидела с закрытыми глазами, закинув голову. Ее стиснутые в кулаки руки лежали на коленях. — Сильный болеутоляющий препарат против мигрени.

— Да. Я принимаю его время от времени. — Сосредоточься, расслабься, приказывала себе Сибилл. Но, как она ни старалась, мучительная боль не уменьшалась. — Мне следовало взять его с собой. Если бы таблетки были при мне, я не довела бы себя до такого состояния.

— Держи. — Он подал ей одну таблетку со стаканом воды, взятой из мини-бара.

— Спасибо. — Сибилл едва не захлебнулась, спешно запивая таблетку. — Она не сразу начнет действовать, но это лучше, чем инъекция. — Она опять закрыла глаза, молясь про себя, чтобы Филипп ушел и оставил ее в покое.

— Ты ела?

— Что? Нет. Сейчас все пройдет.

Истерзанная болью, Сибилл казалась хрупкой и беззащитной. Она заслужила эти страдания, думал Филипп. Ему следует удалиться, пусть сидит тут и мучается от боли. Но вместо этого он снял телефонную трубку и заказал в номер ужин.

— Я ничего не хочу.

— Помолчи. — Он заказал порцию супа и чай и принялся вышагивать по комнате.

Как мог он так непростительно ошибаться, когда, казалось бы, до совершенства развил в себе навык быстро и верно оценивать людей? Он считал, что познакомился с умной интересной женщиной, наделенной тонким вкусом и чувством юмора, а на поверку вышло, что под привлекательной внешностью и изысканными манерами скрывается беспринципная лгунья и авантюристка.

— В своих заметках ты пишешь, что единственный и последний раз видела Сета, когда ему было четыре года. С чего вдруг теперь такой интерес?

— Я думала, что смогу помочь.

— Кому?

Надежда на то, что боль скоро отступит, придала ей силы. Она открыла глаза.

— Не знаю. Хотела помочь ему, Глории.

— Помогая ей, ты обрекаешь мальчика на страдания. Я ведь прочел твои записи, Сибилл. «Вступила в контакт с объектом». И ты еще надеешься убедить меня, будто он тебе небезразличен? Это ребенок, а не объект, будь он проклят.

— Я пыталась соблюдать объективность.

— Тебе нужно попробовать пробудить в себе человечность.

Его слова ужалили ее в самое сердце.

— Я не очень хорошо разбираюсь в чувствах. Моя специализация — реакции людей и модели поведения. И я надеялась, что, наблюдая развитие ситуации со стороны, сумею верно проанализировать ее и найти приемлемое решение проблемы для всех заинтересованных лиц. Как выяснилось, я оказалась не на высоте.

— Почему ты раньше ничего не предпринимала? — спросил Филипп. — Почему не пыталась анализировать обстоятельства, когда Сет жил с твоей сестрой?

— Я не знала, где они. — Она тяжело вздохнула и покачала головой, понимая, что сейчас не время оправдываться, тем более что мужчина, взирающий на нее холодными глазами, в любом случае не примет ни одну из предложенных версий. — И, честно говоря, никогда по-настоящему и не пыталась выяснить. Время от времени посылала ей деньги, если она просила. Наши с Глорией отношения, как правило, носили непродуктивный и неприятный характер.

— Ради Бога, Сибилл. На карту поставлена жизнь ребенка, а ты толкуешь о своих взглядах на соперничество между сестрами.

— Я боялась привязаться к нему, — вспылила она. — Потому что однажды, когда это случилось, она забрала его от меня. Это ее ребенок, не мой. Что я могла сделать? Я предлагала свою помощь, но она не захотела. Она растила его одна. Мои родители от нее отказались. Мама даже признавать не желает, что у нее есть внук. Я знаю, что у Глории есть проблемы. Но ведь у нее нелегкая жизнь.

Филипп смотрел на нее, изумляясь про себя.

— Ты это серьезно?

— Ей не на кого рассчитывать, — начала Сибилл и закрыла глаза, услышав стук в дверь. — Извини, но я сейчас не способна проглотить ни крошки.

— Способна.

Филипп отворил дверь, впустив в комнату официанта. Он жестом показал ему поставить поднос на столик перед диваном и быстро отпустил, присовокупив к счету щедрые чаевые.

— Ешь суп, — приказал он Сибилл. — Необходимо подкрепить организм, пока тебя не стошнило от лекарства. Не забывай, у меня мама врач.

— Хорошо. — Она медленно поднесла ко рту ложку с супом, убеждая себя, что принимает очередное лекарство. — Спасибо. Я понимаю, ты сейчас не в настроении проявлять доброту.

— Бить лежачего не в моих правилах. Ешь, Сибилл, а потом продолжим.

Она вздохнула. Боль в голове чуть притупилась. С такой болью она уже справится, подумала Сибилл. И с Филиппом теперь, пожалуй, тоже.

— Попытайся понять мое видение происходящего. Глория позвонила мне несколько недель назад. Она была в отчаянии. Сказала, что потеряла Сета.

— Потеряла? — Филипп издал саркастический смешок. — Забавно.

— Я поначалу решила, что его похитили, но потом мне удалось вытянуть из нее кое-какие подробности. Она объяснила, что мальчик в вашей семье, что вы отняли его у нее. Денег на адвоката у нее нет, а ей приходится в одиночку бороться с целой семьей, с системой. Я выслала ей денег на адвоката и обещала помочь. Сказала, чтобы она ждала, когда я свяжусь с ней.

Чувствуя, что организм постепенно приходит в норму, она взяла из хлебницы булочку и разломила ее.

— Я решила приехать сюда, чтобы оценить ситуацию собственными глазами. Я знаю, Глория не всегда рассказывает всю правду; ей свойственно передергивать факты в угоду своим интересам. Но в данном случае главный факт налицо: Сет у вас, а не у нее.

— И слава Богу.

— Я знаю, вы заботитесь о его благополучии, но ведь она его мать, Филипп. Она имеет право воспитывать собственного сына.

Он пристально вглядывался в ее черты, вслушивался в интонации голоса, не понимая, озадачен он или разгневан.

— Ты действительно в это веришь, да?

Ее лицо приобретало естественный цвет, взгляд просветлел. Теперь она могла прямо смотреть ему в глаза.

— Что ты имеешь в виду?

— Веришь, что мы отняли Сета, воспользовавшись плачевным состоянием бедной матери-одиночки. Веришь, что она стремится вернуть своего сына. И даже в то, что она наняла для этого адвоката.

— Но ведь он у вас.

— Абсолютно верно. Там, где ему положено быть. И где он останется. Позволь изложить тебе несколько фактов. Она шантажировала моего отца. Она продала ему Сета.

— Я знаю, вы так считаете, но…

— Я сказал «факты», Сибилл. Меньше года назад Сет жил в грязной квартирке в злачном квартале Балтимора, а твоя сестра была на панели.

— На панели?

— Боже, ты с луны свалилась, что ли? Занималась проституцией. И это тебе не проститутка с золотым сердцем, не отчаявшаяся мать-одиночка, готовая пойти на все, лишь бы выжить и прокормить свое дитя. Таким способом она зарабатывала на наркотики.

Сибилл медленно покачала головой, хотя умом частично понимала, что Филипп говорит правду.

— Ты не можешь знать это наверняка.

— Знаю. Ведь я живу с Сетом. Я разговаривал с ним. Слушал его.

У Сибилл похолодели руки. Чтобы согреть их, она взяла с подноса чайник и медленно наполнила чашку.

— Но он же еще ребенок. Мог неверно истолковать то, что видел.

— Конечно, как же иначе? Разумеется, он неверно истолковывал, когда она приводила домой очередного выродка или напивалась до потери сознания, так что даже до кровати дойти не могла и просто валилась на пол замертво. Он неверно истолковывал, когда она избивала его, если была в плохом настроении.

— Она его била? — Чашка задребезжала на блюдце. — Била?

— Избивала. Не просто шлепала, как обычно наказывают детей за какую-то провинность. В ход шли кулаки, ремни, тыльная сторона ладони. Вам когда-нибудь случалось получать кулаком по лицу, доктор Гриффин? — Он поднес свой кулак ей под нос. — Вот и прикиньте. В пропорции это то же самое, что кулак взрослой женщины перед лицом, скажем, пяти-шестилетнего мальчика. А если еще эта женщина одурманена спиртным и наркотиками, ее кулак бьет быстрее и больнее. Я на себе испытал, что это такое. — Он опустил руку. — Моя мать предпочитала героин. Если ей не удавалось вовремя подкрепиться, я старался держаться подальше от нее. Уж мне-то хорошо известно, что такое кулак злобной наркоманки. И твоя сестра никогда больше и пальцем не прикоснется к Сету.

— Я… ей нужно лечиться. Я никогда… Он был в нормальном состоянии, когда я видела его. Если б я знала, что она жестоко обращается с ним…

— Я еще не закончил. Он красивый мальчик, верно? Некоторые из клиентов Глории тоже так считали.

Сибилл опять побелела как полотно.

— Нет. — Качая головой, она оттолкнула его и неловко встала с дивана. — Нет, не верю. Это ужасно. Не может быть.

— И она им не препятствовала. — На этот раз Филипп безжалостно проигнорировал ее бледность и болезненность. — Даже пальцем ни разу не пошевельнула, чтобы защитить его. Сет мог надеяться только на самого себя. Он отбивался или прятался. Но рано или поздно обязательно появился бы кто-то, от кого ему не удалось бы отбиться или спрятаться.

— Нет, не может быть. Она не способна на такое.

— Еще как способна. Особенно если знает, что это принесет ей несколько лишних баксов. Прошел не один месяц, прежде чем он перестал дергаться от малейшего к нему прикосновения. Ему до сих пор снятся кошмары. И если попробуешь при нем произнести имя его матери, его глаза наполнятся таким неописуемым страхом, что тебе станет дурно. Вот такие дела, доктор Гриффин.

— Господи, и ты думаешь, я могу поверить во все это? Поверить в то, что она способна на такое? — Сибилл прижала к груди руку. — Мы росли вместе. Тебя же я знаю меньше недели. И ты надеешься, что я приму твой ужасающий рассказ как данность?

— Думаю, ты веришь, — помолчав, сказал Филипп. — В глубине души веришь. Ты достаточно умна и, скажем так, проницательна, чтобы не видеть истинного положения вещей.

Сибилл пришла в ужас.

— Если это правда, почему же власти ничего не предприняли? Почему не помогли мальчику?

— Сибилл, ты как будто только сегодня на свет родилась. Видать, всю жизнь прожила в тепличных условиях и потому плохо представляешь, что такое улица. Знаешь, сколько там бегает таких вот Сетов? Иногда система срабатывает, но везет немногим. Мне, например, не повезло. Не повезло Сету. Своим спасением я обязан Рею и Стелле Куиннам. И чуть меньше года назад мой отец передал твоей сестре первый взнос за десятилетнего мальчика. Он привез Сета домой, подарил ему жизнь, нормальную жизнь.

— Она сказала… она сказала, что он забрал Сета.

— Да, забрал. Заплатив десять тысяч. И потом пару раз еще примерно по столько же. А в марте она прислала ему письмо, требуя кругленькую сумму. Сто пятьдесят тысяч наличными. И тогда она обещала оставить его в покое.

— Сто… — У Сибилл сорвался голос. Потрясенная, она пыталась сосредоточиться на фактах, которые можно перепроверить. — Она написала письмо?

— Я читал его. Оно было у отца при себе, когда он разбился на машине. Он возвращался домой из Балтимора. Снял со своего счета в банке почти все сбережения. Полагаю, в скором времени большую часть этой суммы она прокутила, потому что несколько месяцев назад прислала еще одно письмо, теперь уже нам. И опять требовала денег.

Сибилл повернулась, быстро прошла к балкону и распахнула двери. Она задыхалась и ловила ртом воздух как рыба.

— Значит, я должна допустить, что Глория совершила все, о чем ты говоришь, из-за денег?

— Ты ведь послала ей деньги на адвоката. Как его фамилия? Почему он не связался с нашим адвокатом?

Сибилл зажмурилась. Горько, очень горько, когда тебя предают, но жалеть себя бессмысленно.

— Она увильнула от ответа, когда я задала ей этот вопрос. Судя по всему, адвоката у нее нет и вряд ли она собирается его нанимать.

— Что ж, соображаешь ты медленно, — его голос был пронизан сарказмом, — но все же соображаешь.

— Я хотела верить ей. В детстве мы не были близки, и в этом я виновата не меньше ее. Я надеялась, что смогу помочь ей и Сету. Хотела как лучше.

— Значит, она одурачила тебя.

— Я считала, что обязана помочь. Мама в этом вопросе занимает непреклонную позицию. Очень сердится на меня за то, что я приехала сюда. С тех пор как Глория сбежала из дому в восемнадцать лет, она отказывается признавать ее. Глория тогда заявила, что над ней надругался директор нашей школы. Она постоянно обвиняла кого-нибудь в приставаниях. Они с мамой жутко поскандалили, и на следующий день Глория убежала из дому, прихватив с собой мамины драгоценности, коллекцию монет отца и кое-какие деньги. Она не давала знать о себе почти пять лет. И те пять лет были для всех большим облегчением.

Сибилл замолчала, глядя на отражавшиеся в воде фонари, потом тихо продолжила:

— Она ненавидела меня. Всегда. Сколько я себя помню. И не важно, давала я ей отпор или уступала, отношение ее не менялось. Я предпочитала не связываться с ней. Так было спокойнее. Ненависти к ней я не питала. Вообще ничего не чувствовала. Да и сейчас, если отмести в сторону все наносное — родство, долг, — я не найду в душе ни единого чувства к ней. Она мне безразлична. Может, это мой собственный изъян. Или передалось по наследству. — Она повернулась к Филиппу с грустной улыбкой на губах. — Когда-нибудь об этом можно будет написать интересное исследование.

— Значит, ты понятия не имела, чем она занимается?

— Нет. При всех моих наблюдательных способностях. Мне очень жаль, Филипп. Я горько раскаиваюсь и в том, что сделала, и в том, чего не сделала. Но, клянусь, я приехала сюда не за тем, чтобы навредить Сету. Обещаю, я постараюсь помочь, чем смогу. Утром я обязательно приеду в Службу социальных проблем, чтобы поговорить с Анной и всей вашей семьей. Если вы позволите, мне хотелось бы увидеть Сета и попытаться объяснить ему все.

— Он останется дома. Мы не подпустим к нему Глорию.

— Ее там не будет.

Его взгляд вспыхнул.

— Вот как?

— Я не знаю, где она. — Сибилл виновато развела руками. — Я обещала, что привезу ее. И собиралась это сделать.

— Так ты дала ей уйти? Проклятье!

— Я не… не преднамеренно. — Она опустилась на диван. — Я повела ее в ресторан. Хотела накормить ее, поговорить. Она была возбуждена и много пила. Меня это раздражало. Я сказала, что мы все должны утрясти, что утром мы встречаемся с вами. Я поставила условия. Ей, разумеется, это не понравилось, но, на мой взгляд, выхода у нее не было. И я опять недооценила ее.

— Что за условия?

— Чтобы она показалась врачам, прошла курс реабилитации, вернулась к нормальному образу жизни, прежде чем вступать в борьбу за Сета. Глория отправилась в уборную и пропала. Я посидела немного одна и пошла за ней. — Она всплеснула руками и безвольно уронила их. — Я нашла свой кошелек. Должно быть, она вытащила его из моей сумочки. Кредитные карты были на месте, — добавила Сибилл с кривой усмешкой. — Она понимала, что я немедленно заблокирую счета. Взяла только наличные. Глория уже не впервые поступает так со мной, но для меня это каждый раз оказывается неожиданностью. — Она смиренно вздохнула. — Я около двух часов кружила по городу, надеялась найти ее. Но так и не нашла. Теперь я не знаю ни где она, ни что собирается предпринять.

— Да, заморочила она тебе голову.

— Я взрослый человек, могу позаботиться о себе. Я сама за себя в ответе. Но Сет… даже если хотя бы часть из того, что ты рассказал, правда… он же возненавидит меня. Я понимаю это и должна смириться. Но мне хотелось бы поговорить с ним.

— Это решать ему.

— Согласна. Я также хотела бы ознакомиться с документами. — Она сплела пальцы. — Я понимаю, что вы, возможно, потребуете распоряжение суда, но я предпочла бы избежать формальностей. Мне будет легче разобраться в обстоятельствах дела, когда я увижу все черным по белому.

— Не так все просто, когда имеешь дело с судьбами и чувствами людей. На бумаге всего не передашь.

— Возможно. Но мне нужны факты, документальные свидетельства, протоколы. Если, ознакомившись с ними, я пойму, что Сету лучше остаться в вашей семье, я сделаю все, что в моих силах, чтобы вам разрешили официально усыновить его или установить над ним опекунство на законных основаниях. — Будь настойчивее, приказала себе Сибилл. Убеди его предоставить тебе еще один шанс. Всего один. — Я психолог и сестра его матери. Думаю, суд прислушается к моему мнению.

Филипп смотрел на нее, стараясь сохранять беспристрастность. Детали, думал он. Умение разбираться в деталях — в этом залог его успеха. Те, что присовокупит она, только помогут ему устроить все, как он задумал.

— Полагаю, прислушается. Мы обсудим это в семье. Но, думаю, ты заблуждаешься, Сибилл. Она не собирается бороться за Сета. И никогда не собиралась. Просто использует его как средство для выкачивания денег. Но у нее ничего не выйдет. Она больше не получит ни цента.

— То есть я зря стараюсь?

— Возможно. Я еще не решил. — Он поднялся и зашагал по комнате, позванивая мелочью в кармане. — Как ты себя чувствуешь?

— Спасибо, лучше. Извини, что так расклеилась перед тобой. Мне действительно было очень плохо.

— И часто тебя мучает мигрень?

— Несколько раз в год. Но обычно я успеваю вовремя принять лекарство и до такой дикой боли дело не доходит. Просто сегодня по рассеянности забыла прихватить с собой таблетки.

— Ну да, вызволение сестры из тюрьмы — дело нешуточное. На твоем месте любой потерял бы голову. — Он взглянул на нее с мягким любопытством. — Какова сумма залога?

— Пять тысяч.

— Что ж, думаю, с этими деньгами ты можешь попрощаться.

— Вероятно. Деньги не имеют значения.

— А что имеет значение? — Он остановился, повернулся к ней. Вид у нее был утомленный и по-прежнему удручающе болезненный. — Что для тебя важно, Сибилл?

— Довести до конца начатое. Может, моя помощь вам и не требуется, но я не уйду, пока не сделаю все, что от меня зависит.

— Если Сет откажется встретиться и поговорить с тобой, значит, так тому и быть. Вопрос исчерпан. Он и так уже натерпелся.

Сибилл распрямила плечи.

— Согласится он встретиться со мной или нет, я намерена оставаться здесь, пока не будут улажены все формальности. Уехать раньше ты меня не заставишь, Филипп. Ты способен усложнить мое пребывание в вашем городке, чиня всяческие препятствия и неудобства, но заставить меня уехать ты не сможешь.

— Да, я могу усложнить твое пребывание здесь, усложнить почти до невозможности. И сейчас как раз подумываю об этом. — Филипп наклонился к ней и взял ее за подбородок. Сибилл инстинктивно мотнула головой, пытаясь высвободиться, но он лишь крепче сжал пальцы. — Ты легла бы со мной в постель?

— При сложившихся обстоятельствах, полагаю, этот вопрос не подлежит обсуждению.

— Я так не считаю. Отвечай.

Она открыто посмотрела ему в лицо. Для нее это было делом чести и самоуважения, хотя ей казалось, у нее уже не осталось ни того, ни другого.

— Да. — Заметив, как вспыхнул его взгляд, Сибилл выдернула подбородок из руки Филиппа. — Но не ради Сета или Глории. Я согласилась бы на близость с тобой, потому что ты мне нравился. Потому что меня влекло к тебе и рядом с тобой я забывала о своих приоритетах.

— Забывала о приоритетах. — Засунув руки в карманы, он стоял, покачиваясь на каблуках. — Да, вы крепкий орешек, доктор Гриффин. Ваша заносчивость не имеет аналогов. Я восхищен.

— Я не заносчива. Ты спросил, я честно ответила. И, заметь, в прошедшем времени.

— Так-так. Ну, а допустим, я задам тот же вопрос в настоящем времени? Только не говори, что он не подлежит обсуждению, Сибилл, — предупредил ее Филипп, когда она открыла рот, собираясь ответить. — Я сочту это за вызов. И если мы закончим вечер в одной постели, то к утру оба станем себе омерзительны.

— Ты мне и сейчас не очень приятен.

— Взаимно, лапочка. — Он опять зазвенел мелочью в кармане, потом передернул плечами. — Ладно, утром встречаемся в конторе Анны. Что касается меня, я позабочусь, чтобы тебе предоставили все необходимые документы, включая шантажирующие письма твоей сестрицы. А насчет Сета никаких обещаний не даю. И не пытайся увидеться с ним в обход меня и моих близких. Пожалеешь.

— Не угрожай.

— Я не угрожаю. Говорю как есть. Это твое семейство чуть что прибегает к угрозам. Куинны дают обещания. И держат свое слово.

— Я не Глория.

— Нет. Но, кто ты на самом деле, это мы еще увидим. В девять часов, — добавил он. — Да, кстати, доктор Гриффин. Вы наверняка пожелаете еще раз просмотреть свои записи. Так вот, когда будете читать их, спросите себя, почему вы предпочитаете наблюдать, а не участвовать. По-моему, для психолога это весьма занимательный вопрос. Ложись спать, — посоветовал он, направляясь к выходу. — Завтра тебе предстоит нелегкий день.

— Филипп. — Поддавшись гневному порыву, Сибилл встала с дивана, ожидая, когда он обернется от открытой двери. — Удачно, не правда ли, что обстоятельства изменились, прежде чем мы допустили ошибку с сексом?

Он резко остановился, пораженный тем, что она рискнула бросить на прощание столь провоцирующую колкость.

— Дорогая, ты даже представить себе не можешь, как я благодарен судьбе, — сказал он и тихо закрыл за собой дверь.