Семейные тайны

ГЛАВА 5

В отличие от всех тех, с кем ей когда-либо доводилось договариваться о встрече, Сибилл не имела привычки опаздывать, поэтому была несколько удивлена, когда, войдя в ресторан, увидела, что Филипп уже сидит за заказанным столиком.

Заметив ее, он поднялся и с чарующей улыбкой вручил ей розу. Его поведение покорило ее и одновременно пробудило подозрительность.

— Спасибо.

— Это я должен тебя благодарить. Ты выглядишь восхитительно.

Да, ей пришлось потрудиться над своей внешностью, но больше ради себя, чем для него. Звонок матери оставил в ее душе неприятный осадок. Настроение упало. Казалось, она кругом виновата. Чтобы избавиться от угнетенного состояния, она довольно долго занималась своим обликом.

Простое черное платье с длинными узкими рукавами и квадратным вырезом было одним из ее любимых. Она освежила его ниткой жемчуга, тоже любимым украшением, доставшимся ей в наследство от бабушки по отцовской линии. Волосы она собрала в гладкий пучок, а в уши вдела сережки с неограненными сапфирами, купленными в Лондоне много лет назад.

Грамотно наложенный макияж и элегантный наряд — это броня, в которую одеваются женщины, желая обрести уверенность в себе и власть над мужчинами, думала Сибилл. Сейчас ей требовалось и то и другое.

— Еще раз спасибо. — Она села за столик напротив Филиппа и понюхала розу. — Ты тоже.

— Я знаю здешний ассортимент вин, — сказал он. — Полагаешься на мой вкус?

— В винах? Так и быть.

— Вот и хорошо. — Он взглядом подозвал официанта. — Пожалуйста, бутылку под номером сто три.

Сибилл положила розу рядом с кожаной папкой, в которой лежало меню.

— И что это за вино?

— «Пуйи Фюис». Очень приятное. Насколько я помню по «Шайни», тебе нравятся белые вина. Это, пожалуй, будет получше того, чем там тебя потчевали.

— Думаю, та кислятина вообще не выдерживает сравнений.

Он вскинул голову и взял ее ладонь.

— Тебе что-то не нравится?

— Отчего же? — Она улыбнулась. — Здесь все так, как ты разрекламировал. — Она глянула в окно возле столика, за которым простирались темно-синие воды залива, волнующе бурные на фоне безмятежного неба, подернутого розовыми языками заходящего солнца. — Чудесный вид. Милый ресторан. Интересный собеседник.

Нет, думал он, всматриваясь в ее глаза. Что-то ее тревожит. Интуитивно он подался вперед и, заключив в ладонь ее подбородок, несильно прижался губами к ее губам.

Она почему-то не отпрянула. Его ласковый искусный поцелуй нес успокоение. Когда он отстранился, она удивленно приподняла брови.

— И как понимать твой поступок?

— Мне показалось, тебе это нужно.

Она вздохнула, но сдержалась и опустила руки на колени.

— Еще раз спасибо.

— Всегда к твоим услугам. Вообще-то… — Он крепче взял ее за подбородок и опять поцеловал. Второй поцелуй был более глубокий и длительный.

Не отдавая себе отчета, она раздвинула губы. Дыхание перехватило, сердце затрепетало. Его зубы нежно касались ее плоти, язык сомкнулся с ее языком в медленном эротическом танце. Она сидела, сцепив пальцы. Разум заволокло.

Когда он наконец дал ей передышку, она вымолвила с трудом:

— А теперь почему?

— Наверное потому, что это было нужно мне.

Он продолжал теребить ее губы, пока у нее не достало сил упереться в его грудь ладонью. Ладонью, которая желала вцепиться в тонкую мужскую рубашку, чтобы притянуть его к себе, а не отогнать.

И тем не менее она его оттолкнула. Нельзя позволять ему лишнее. Она должна владеть ситуацией.

— Это, безусловно, возбуждающее аппетит средство. Поэтому, думаю, нам все же следует что-нибудь заказать.

— Расскажи, что тебя тревожит. — И это не праздный интерес, осознал Филипп. Он хочет знать, хочет помочь, хочет изгнать мрачные тени из ее невероятно ясных глаз и зажечь в них улыбку.

Кто бы мог подумать, что в нем так скоро возникнет влечение к ней? Не ожидал он такого от себя.

— Ничего.

— Я же вижу. И согласись, когда пооткровенничаешь с едва знакомым человеком, на душе всегда становится легче.

— Верно подмечено. — Она раскрыла меню. — Однако людей, с которыми ты едва знаком, как правило, редко интересуют чужие проблемы.

— Ты меня заинтересовала.

Она улыбнулась и, оторвавшись от меню, подняла глаза к его лицу.

— Тебя влечет ко мне. Это не всегда одно и то же.

— В моем случае, думаю, и то и другое.

Он взял ее руку и не отпустил даже тогда, когда принесли вино. Официант показал ему этикетку и налил немного в один бокал, предлагая снять пробу. Все это время Филипп смотрел на нее безотрывно тем завораживающим восхищенным взглядом, который покорил ее в баре. Он поднял бокал, пригубил его и кивнул официанту. Тот наполнил оба бокала.

— Вкусное вино, — похвалил Филипп. — Тебе понравится.

Она тоже сделала глоток.

— Ты прав. Очень вкусное.

— Назвать вам наши рекомендуемые блюда на сегодняшний вечер? — предложил официант и тут же стал бодро перечислять.

Они продолжали смотреть друг на друга, держась за руки.

Сибилл внимала официанту вполуха, улавливая каждое третье слово, не больше. Ее внимание было приковано к лицу Филиппа. Удивительные глаза, думала она. Как старинное золото. Нечто подобное она видела на картинах в Риме.

— Мне, пожалуйста, салат ассорти с уксусом и ваше фирменное рыбное блюдо.

Филипп, не отрывая от нее взгляда, медленно изогнул губы в улыбке и, притянув к себе ее руку, поцеловал ладонь.

— То же самое. И не надо торопиться, мы не спешим. Я очарован, — сказал он Сибилл. Официант, закатив глаза, удалился. — И заинтересован. Расскажи о себе.

— Ладно. — Вреда от этого не будет. Скоро им придется вести разговор с других позиций, поэтому, может, и лучше, если они постараются сейчас найти взаимопонимание. — Я — хорошая дочь. — Забавляясь над собой, она чуть улыбнулась. — Послушная, почтительная, воспитанная, образованная, добившаяся определенных успехов на профессиональном поприще.

— Тяжелое бремя.

— Да, иногда. Конечно, разумом я понимаю, что в моем возрасте недопустимо все время оглядываться на родителей.

— Но, — Филипп сжал ее пальцы, — ты стараешься не разочаровывать их. Обычное явление.

— Значит, и тебе это свойственно?

Он вспомнил про ночной разговор с умершим отцом.

— Больше, чем я мог предположить. Видишь ли, мои родители всего лишь усыновили меня. Но именно они подарили мне жизнь. Настоящую жизнь. Они создали меня. Что же касается тебя… — Он задумался. — Говоришь, ты хорошая дочь. Значит, есть и плохая?

— Моя сестра всегда была неуправляемой. Родителей это, безусловно, огорчало. И чем больше они разочаровывались в ней, тем большего ожидали от меня.

— То есть они желали бы видеть в тебе совершенство?

— Именно. А я, разумеется, далека от идеала. — Стремилась к этому, работала над собой, но идеалом так и не стала. Значит, как личность не состоялась, по их мнению. А как же иначе это можно расценивать?

— Быть совершенством скучно, — заметил Филипп. — И страшно. Да и зачем?

Сибилл в ответ лишь нахмурилась.

— Так что же произошло? — спросил он.

— Да в общем-то ничего особенного. Просто опять не угодила маме. Она требует, чтобы я поступила так, как хочет она… а я не могу. Не могу, и все.

— И поэтому ты терзаешься угрызениями совести, переживаешь, грустишь?

— И боюсь, что навсегда утратила ее расположение.

— Даже так?

— Это тоже не исключено, — тихо сказала Сибилл. — Я очень благодарна им за предоставленные возможности. Они дали мне хороший старт в жизни, хорошее воспитание, образование. Мы много путешествовали по миру, и я уже с детства начала знакомиться с культурой разных народов. Для моей работы это бесценный опыт.

Возможности, думал Филипп. Воспитание, образование, путешествия. А как же любовь, привязанности, развлечения? Неужели ничего этого не было в ее жизни? И вообще, сознает ли она, что характеризует скорее школу, чем семью.

— Где ты росла?

— Гм. Везде понемногу. В Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго, Париже, Милане, Лондоне. Отец читал лекции и давал консультации. Он — психиатр. Сейчас они живут в Париже. Маме этот город всегда нравился больше других.

— Ну да, а удаленность усугубляет чувство вины.

— Совершенно верно, — рассмеялась Сибилл, откидываясь на спинку стула, потому что им принесли закуску. Как ни странно, ей действительно стало чуть легче на душе. Рассказав ему немного о себе, она в некоторой степени избавилась от комплекса подлой обманщицы. — А ты, значит, вырос здесь.

— Приехал сюда, когда мне было тринадцать. Когда Куинны стали моими родителями.

— Стали?

— Это тоже часть той длинной истории. — Он поднял бокал с вином, изучающе глядя на нее поверх ободка. Обычно, откровенничая с женщинами о периоде своей жизни до встречи с Куиннами, он, как правило, излагал тщательно отредактированную версию. Лгать он не лгал, но и в подробности не вдавался.

Как ни странно, Сибилл ему захотелось рассказать все без утайки — голую неприкрашенную правду. Он колебался, размышляя, как поступить, и наконец выбрал золотую середину.

— Я вырос в Балтиморе, в бандитской среде. Однажды угодил в неприятную историю с серьезными последствиями. К тринадцати годам я уже вовсю катил по наклонной. Ничего хорошего мне не светило. Куинны предоставили мне возможность изменить свою жизнь. Они вытащили меня со дна, привезли в Сент-Кристофер, взяли в свою семью.

— Усыновили? — Эту информацию она и сама раскопала, когда собирала сведения о Реймонде Куинне. Но чем был продиктован их поступок?

— Да. У них уже были Кэм и Этан, однако они нашли место еще для одного подростка. И, надо признать, я на первых порах давал им жару, но они не отступились. Я вообще не помню, чтобы кто-либо из них хоть раз спасовал перед трудностями.

Вспомнилось, как умирал отец на больничной койке. Даже тогда, перед смертью, Рей тревожился за своих сыновей, за Сета. Беспокоился о семье.

— Когда я впервые увидела вас вместе, всех троих, — заговорила Сибилл, — то сразу поняла, что передо мной братья, хотя внешне вы абсолютно разные. Сходство прослеживается на каком-то неосязаемом уровне. Я бы сказала, вы пример того, как среда вырабатывает отсутствующую наследственность.

— Скорей уж, пример того, что два великодушных решительных человека способны сделать для трех несчастных мальчиков.

Сибилл глотнула вина, чтобы смочить горло, и добавила:

— И для Сета.

— Несчастный мальчик номер четыре. Мы пытаемся сделать для него то, что сделали бы мои родители. То, о чем просил нас отец. Мама умерла несколько лет назад, и мы все четверо какое-то время барахтались, словно щенки в воде. Она была потрясающая женщина. Мы мало ценили ее, когда она была с нами.

— Думаю, тут ты ошибаешься. — До глубины души тронутая неизбывной тоской в голосе Филиппа, Сибилл улыбнулась ему. — Я уверена, она чувствовала, что вы ее очень любите.

— Надеюсь. После ее смерти Кэм отправился в Европу. Стал профессиональным гонщиком. Состязался в скорости на парусных судах, автомобилях и прочее. И у него неплохо получалось. Этан остался здесь, купил себе дом. Он без залива и дня прожить не может. А я вернулся в Балтимор. Все-таки я по натуре горожанин, — добавил он, сверкнув улыбкой.

— Тебе милее Внутренняя гавань, Камденские доки.

— Точно. Здесь стал бывать наездами. По праздникам, изредка по выходным. Но это уже все не то.

Сибилл чуть склонила набок голову и с любопытством взглянула на него.

— А ты скучаешь по прошлому?

Она вспомнила, как ликовала в душе, когда поступила в университет и уехала от родителей. Она стала жить самостоятельно; никто не следил за каждым ее шагом, не взвешивал каждое слово. Она обрела свободу.

— Нет, но случалось, да и до сих пор иногда такая ностальгия накатывает. Разве в твоей жизни никогда не было прелестных летних деньков, о которых вспоминается с грустью и тоской? Тебе шестнадцать, в твоем бумажнике новенькие водительские права, и весь мир лежит у твоих ног.

Сибилл со смехом тряхнула головой. В шестнадцать лет у нее не было водительских прав. В тот год они жили в Лондоне, и всюду, куда ей было дозволено ездить, ее возил персональный водитель в форменном костюме. Правда, иногда ей удавалось ускользнуть из-под родительского надзора и она путешествовала на метро. Единственная форма протеста, на которую она отваживалась.

— Шестнадцатилетние девочки, — отвечала Сибилл, в то время как официант заменял тарелки с остатками салата на основное блюдо, — не столь привязаны к своим автомобилям, как шестнадцатилетние мальчики.

— Мальчику проще снять девочку, если он на колесах.

— Сомневаюсь, чтобы у тебя были проблемы в этой области, с машиной или без машины.

— И все же, как ты будешь обниматься с девушкой на заднем сиденье машины, если машины у тебя нет?

— И то верно. И вот теперь ты снова здесь. И твои братья тоже.

— Да. Сет попал к отцу при крайне сложных и неясных обстоятельствах. Мать Сета… ты услышишь всякие разговоры об этом, если пробудешь в городке еще какое-то время.

— Вот как? — Сибилл положила в рот кусочек рыбы, надеясь, что ей удастся проглотить его.

— Отец преподавал английский язык в университете, в филиале на Восточном побережье. Чуть меньше года назад к нему явилась женщина. Встреча проходила без свидетелей, поэтому подробностей мы не знаем, но, судя по всему, разговор был не очень приятный. После она отправилась к декану и обвинила отца в сексуальных домогательствах.

Вилка выпала из руки Сибилл. Стараясь сохранять невозмутимость, она как ни в чем не бывало вновь взяла ее с тарелки.

— Должно быть, ему… вам всем тяжело было перенести такое.

— Не то слово. Она заявила, что в годы ее учебы в университете он принуждал студенток расплачиваться за оценки своим телом и угрозами склонил ее к любовной связи с ним.

Нет, кусок застревает в горле, осознала Сибилл, до боли в пальцах сжимая вилку.

— У нее был роман с твоим отцом?

— Она так утверждает, но, конечно, это неправда. Ведь тогда мама еще была жива, — задумчиво отозвался Филипп, будто рассуждая сам с собой. — Во всяком случае, в списках студентов того университета она никогда не значилась. Отец преподавал там на протяжении двадцати пяти лет, и его поведение никогда не вызывало нареканий. А она попыталась скомпрометировать его. Очернить его репутацию.

Никакого романа, конечно, не было, устало думала Сибилл. Глория, как всегда, в своем амплуа. Действовала по типичному сценарию: оболгала, дискредитировала и исчезла.

Однако свою роль тоже нужно играть, опомнилась Сибилл.

— Но зачем? Зачем она это сделала?

— Из-за денег.

— Не понимаю.

— Отец дал ей деньги, много денег. За Сета. Она — мать Сета.

— Ты хочешь сказать, что она… продала своего сына? — Нет, на такую низость даже Глория не способна, убеждала себя Сибилл. Она просто не могла так поступить. — В это трудно поверить.

— Не у всех матерей развито материнское чувство, — заметил Филипп, пожимая плечами. — Он выписал чек на сумму в несколько тысяч долларов на имя Глории Делотер — так ее зовут — и уехал на три-четыре дня. А вернулся с Сетом.

Сибилл молча поднесла ко рту бокал с водой, чтобы унять жжение в горле. «Он приехал и забрал Сета», — рыдала Глория. — «Они отняли у меня Сета. Ты должна мне помочь».

— Спустя несколько месяцев, — продолжал Филипп, — он снял со своего счета в банке почти все сбережения и отправился в Балтимор. А по дороге назад попал в аварию. Скончался в больнице от полученных травм.

— Мне очень жаль, — пробормотала Сибилл, сознавая всю несуразность своей реплики.

— Он держался, пока Кэм не приехал из Европы. Попросил нас троих не оставлять Сета, заботиться о нем. Мы стараемся выполнять данное обещание. Хотя не скажу, что это сплошное удовольствие, — добавил с улыбкой Филипп. — Зато не скучно. Вот организовали судостроительный бизнес. Весьма увлекательное занятие. А Кэм, благодаря Сету, еще и жену приобрел. Анна ведет его дело. Она — работник социальной службы.

— Вот как? Значит, они поженились, едва познакомившись?

— Полагаю, когда два человека чувствуют, что не могут жить друг без друга, временной фактор не имеет значения.

Сибилл всегда была убеждена в обратном. Считала, что удачный брак зиждется на основе тщательного планирования и психологической совместимости партнеров, которые хорошо изучили друг друга, уверены во взаимной привязанности и имеют общие интересы и цели. А чтобы выяснить все это, требуется время.

Впрочем, динамика любовных отношений в семье Куиннов не ее проблема.

— Да, занимательная история. — Только велика ли в ней доля правды? Много ли фактов искажено? Неужели она должна поверить, будто ее сестра продала собственного сына?

Очевидно, правда кроется где-то посередине, решила Сибилл. Нечто среднее между двумя полярными версиями.

Филипп, разумеется, не догадывается, кем приходится Глория Реймонду Куинну. Интересно, как повлияет этот факт на сложившуюся ситуацию?

— Пока все идет неплохо. Малыш счастлив. Через пару месяцев будет оформлено официальное опекунство. Да и мне нравится быть старшим братом. Есть кем покомандовать.

Ей необходимо подумать. Отрешиться от эмоций и трезво все обдумать. Однако вечер еще не окончен.

— А ему нравится роль младшего брата?

— Еще бы! Он выигрывает больше всех. Кэму жалуется на меня или Этана, мне — на Кэма или Этана. Использует нас на полную катушку в своих интересах. Гениальный парень. Тестирование, которое он прошел, когда отец устраивал его здесь в школу, показало, что он обладает почти феноменальными способностями. Знаешь, как он окончил прошлый учебный год? На одни пятерки.

— Правда? — Сибилл радостно улыбнулась. — Ты гордишься им?

— Конечно. И собой тоже. Меня ведь подрядили готовить с ним домашнее задание. До недавнего времени я и не вспоминал, как ненавижу дроби. Ну ладно, теперь, когда я поведал тебе свою длинную историю, расскажи, что ты думаешь о Сент-Крисе?

— Я еще только осматриваюсь.

— Значит, ты пока не намерена уезжать?

— Нет. Побуду здесь немного.

— Чтобы оценить всю прелесть городка у воды, нужно пожить в нем некоторое время. Пойдем со мной завтра под парусами?

— А разве ты не возвращаешься в Балтимор?

— В понедельник.

Сибилл молчала в нерешительности, но потом напомнила себе, что именно за этим она сюда и ехала. Нельзя отказываться от приглашения, если она желает разобраться что к чему.

— Тогда с удовольствием. Только, по-моему, моряк из меня никудышный.

— Это мы выясним. Я заеду за тобой. В десять — в половине одиннадцатого?

— Да, в самый раз. А вы, полагаю, все плаваете?

— Вплоть до собак. — Филипп расхохотался, увидев выражение ее лица. — Не волнуйся, с собой мы их не возьмем.

— Я не боюсь собак. Просто не привыкла к ним.

— У тебя никогда не было щенка?

— Нет.

— И кошки тоже?

— Нет.

— И рыбок?

Сибилл рассмеялась, качая головой.

— Нет. Мы ведь постоянно переезжали с места на место. Когда жили в Бостоне, я дружила в школе с одной девочкой. У нее тогда ощенилась собака. Кутята были такие милые. — Странно, что она теперь вспомнила тот эпизод, думала Сибилл. Ей так хотелось взять домой одного из тех щенят. Но родители конечно же не разрешили. В доме, где стояла антикварная мебель и принимали важных гостей, собаке не было места. Это исключено, сказала мама. И разговор был исчерпан. — Теперь я все время в разъездах. Обзаводиться питомцами было бы непрактично.

— И где тебе больше нравится? — поинтересовался Филипп.

— Я легко приспосабливаюсь. Меня устраивает любое место, где бы я ни жила.

— Значит, в данный момент тебя устраивает Сент-Крис.

— В общем-то да. Занимательный городок. — Она посмотрела в окно. В водах залива отражалась мерцающими бликами плывущая по небу луна. — Ритм жизни неспешный, но не вялый. Настроение меняется, как погода. За несколько дней я научилась отличать местных жителей от туристов. И лодочников от всех остальных.

— Каким образом?

— Каким образом? — Она рассеянно посмотрела на него.

— Как ты отличаешь одних от других?

— По самым типичным признакам. Смотрю на набережную из окна и наблюдаю. Туристы, как правило, представлены парами; это чаще всего супруги. Но встречаются и одиночки. Они гуляют, заглядывают в магазины, берут напрокат лодки. Общаются только друг с другом или себе подобными. Потому что все они в незнакомой среде. У многих фотоаппараты, карты, бинокли. Местные же появляются на набережной с определенной целью. По долгу службы или еще зачем-то. Они останавливаются на минуту, чтобы поприветствовать соседа, и скоро раскланиваются, торопясь по своим делам.

— Почему ты наблюдаешь из окна?

— Мне твой вопрос непонятен.

— Почему ты сама не спускаешься на набережную?

— Я там бываю. Но точное представление легче составить, когда наблюдаешь со стороны.

— Думаю, являясь непосредственной участницей сцены, ты получила бы более разнообразные впечатления. — Он обратил взгляд к официанту, подошедшему подлить им вина и предложить десерт.

— Только кофе, — попросила Сибилл. — Без кофеина.

— То же самое. — Филипп подался вперед. — В твоей книге есть раздел, в котором ты анализируешь такой способ самосохранения, как отстраненность, на примере человека, лежащего на тротуаре, которого люди обходят стороной, отворачивая от него взгляды. Некоторые замедляют шаг, но не останавливаются.

— Равнодушие. Разобщенность.

— Именно. Но ведь всегда найдется кто-то, кто в итоге остановится и попытается помочь. А когда один отказывается от принципа отстраненности, его примеру следуют другие.

— Когда принцип отстраненности нарушен, другим легче переступить черту. Многие даже видят в этом насущную необходимость. Труднее всего сделать первый шаг. Я проводила подобные исследования в Нью-Йорке, Лондоне, Будапеште, и результат везде был один и тот же. Это психология выживания жителей большого города. Избегай зрительного контакта на улице, не замечай бездомных.

— А чем отличается тот первый человек от остальных?

— У него инстинкт самосохранения менее развит, чем склонность к состраданию. Или же он более импульсивный по натуре.

— То-то и оно. Он живет полноценной жизнью, а не проходит по ней стороной. Он живет, а не существует.

— По-твоему, если я наблюдаю, значит, я не живу, а существую?

— Не знаю. Но думаю, быть участником событий гораздо интереснее и полезнее, чем наблюдать за ходом жизни издалека.

— Я занимаюсь наблюдениями и нахожу это занятие вполне интересным и полезным.

Не обращая внимания на официанта, расставлявшего перед ними чашки с кофе, Филипп приблизил к ней свое лицо и заглянул в глаза.

— Но ведь ты ученый. Опыты — твоя стихия. Почему бы тебе самой не принять участие в эксперименте? С моим участием.

Сибилл опустила глаза, глядя, как он кончиками пальцев теребит ее пальцы. По телу медленно разливался жар.

— Впервые слышу, чтобы приглашение в постель выражалось в столь своеобразной иносказательной форме.

— Вообще-то я имел в виду другое, но… если ты ответишь согласием, я буду только признателен. — Филипп сверкнул улыбкой, встречая ее настороженный взгляд. — На самом деле я хотел предложить прогуляться по набережной, когда допьем кофе. Но если ты предпочитаешь лечь со мной в постель, мы будем в твоей гостинице уже через пять минут.

Сибилл не стала отворачиваться, когда он склонил к ней лицо и принялся целовать ее с ленивой невозмутимостью, обещавшей обратиться в страсть. Стоит ей только захотеть. А она хотела. Очень хотела. И удивлялась себе. Потому что ей требовалось вот в это самое мгновение ощутить взрыв жгучих чувств, в котором сгорели бы все ее тревоги, сомнения и внутренняя напряженность.

Но она всю жизнь вырабатывала в себе привычку укрощать свои несвоевременные желания и потому сейчас положила ладонь ему на грудь и легонько оттолкнула, прерывая поцелуй, отдаляясь от соблазна.

— Я предпочитаю прогуляться.

— Тогда пошли.

Он желает большего. Следовало сразу сообразить, что несколько коротких поцелуев только разожгут в нем аппетит. Но он не ожидал, что будет чувствовать влечение к ней так остро. Может, виной тому задетое самолюбие, размышлял Филипп, ведя ее за руку по набережной. Ведь она реагировала на его ласки с полнейшим самообладанием. Вот бы соскоблить с нее защитный покров благоразумия и рассудительности, слой за слоем, и отыскать под ним женщину. Докопаться до голых чувств и рефлексов.

Филипп едва не рассмеялся над собой. Конечно, в нем говорит самолюбие. Насколько он может догадываться, доктор Сибилл Гриффин намерена держать его на расстоянии.

Что ж, он принимает вызов. Трудно отказать себе в удовольствии потягаться с таким противником.

— Теперь я понимаю, почему бар Шайни столь популярен среди местных жителей. — Сибилл искоса глянула на него и улыбнулась. — Еще нет и половины десятого, а все магазины уже закрыты, суда пришвартованы, улицы почти пусты. Все готовятся ко сну.

— Летом здесь чуть оживленнее. Ненамного, но все же. Холодает. Ты не замерзла?

— Нет. Мне тепло. Приятный ветерок. — Она остановилась, глядя на покачивающиеся мачты. — Ваш парусник тоже здесь?

— Нет. У нас свой причал возле дома. А вон парусная шлюпка Этана.

— Где?

— Это единственная парусная шлюпка в Сент-Крисе. Таких всего штук двадцать во всем заливе. Вон та, — жестом показал Филипп. — С одной мачтой.

Сибилл все парусные суда казались одинаковыми. Разумеется, они отличались одно от другого размером и степенью ухоженности, но по сути все это были парусники.

— А что собой представляет парусная шлюпка?

— Производное от плоскодонных краболовных скифов. — Рассказывая, Филипп притянул ее ближе. — Только парусные шлюпки больше и с V-образным днищем. Строить их легче и дешевле.

— Значит, на них ловят крабов?

— Нет. Крабов ловят в основном на моторных катерах. На парусных шлюпках добывают устриц. В начале девятнадцатого века в Мэриленде вышел закон, согласно которому добыча устриц разрешалась только с парусных судов.

— Во имя сохранения вида?

— Да. В результате на свет появились парусные шлюпки, и они до сих пор находят применение. Правда, их осталось немного. И устриц здесь тоже мало.

— И твой брат ходит на ней за устрицами?

— Да. И надо признать, это занятие не из приятных. Тяжелая противная работа на собачьем холоде.

— Ты говоришь, как настоящий профессионал.

— Мне тоже пришлось на ней попотеть. — Филипп остановился у носа шлюпки и обнял Сибилл за талию. — Ходить в море под парусом в феврале, в штормовую погоду, когда промозглый ветер швыряет тебя как щепку, продувая насквозь… В общем, Балтимор мне больше по нраву.

Сибилл хмыкнула, разглядывая судно, на вид старое и грубое. Прямо пережиток древних эпох, подумала она.

— Я, пожалуй, соглашусь с тобой, даже не пробуя ступить на нее. Так почему ты ходил в море в штормовую погоду, если Балтимор тебе больше по нраву?

— Чтобы мозги проветрить.

— Надеюсь, ты не на этой шлюпке приглашаешь меня покататься завтра?

— Нет. У нас есть симпатичный прогулочный парусник. Плавать умеешь?

Сибилл выгнула брови.

— Это намек на твои капитанские способности?

— Нет. Предложение. Вода холодная, но купаться в ней можно.

— Я без купальника.

— Ну и что?

Сибилл рассмеялась и вновь зашагала по набережной.

— Я удовлетворюсь завтрашней прогулкой под парусом. А сегодня мне нужно еще поработать немного. Спасибо за ужин. Я получила большое удовольствие.

— Я тоже. Позволь проводить тебя до гостиницы.

— В этом нет необходимости. Гостиница за углом.

— Все равно.

Сибилл не стала спорить. В любом случае провожать ее до номера она не позволит. И в номер тоже не пригласит. Она чувствовала себя уверенно. Ей казалось, что она грамотно манипулирует и Филиппом, и трудной запутанной ситуацией. Чем быстрее она уединится в своем номере, тем больше времени у нее будет, чтобы разобраться в своих мыслях и чувствах перед новой встречей с ним.

А поскольку парусник пришвартован прямо возле их дома, весьма вероятно, что она опять увидит Сета.

— Я приду утром. — Она остановилась у входа в вестибюль. — Часов в десять?

— Прекрасно.

— Что-нибудь взять с собой? Кроме аэрона.

— Я обо всем позабочусь, — улыбнулся Филипп. — Приятных сновидений.

— Спокойной ночи.

Сибилл приготовилась принять прощальный поцелуй, и, как она и ожидала, он коснулся ее губ ласково и нетребовательно. Довольная собой и Филиппом, она расслабилась и отступила на шаг, собираясь уйти.

И вдруг почувствовала на затылке его руку. Он чуть склонил голову, и на одно ошеломляющее мгновение его поцелуй обратился в нечто жгучее, исступленное и угрожающее. Ее ладонь, лежавшая на его плече, сжалась в кулак, цепляясь за его пиджак. Ноги подкосились, рассудок затуманился, голова закружилась, в висках гулким эхом отдавалось биение сердца.

Она услышала стон — низкий, гортанный, протяжный.

Поцелуй длился всего несколько секунд, но он поверг ее в шок. Встретив ее взволнованный потрясенный взгляд, Филипп едва не задохнулся от всколыхнувшего все его существо желания.

Не такая уж она холодная и сдержанная, отметил он. Один слой счищен. Он провел большим пальцем по ее подбородку.

— До встречи утром.

— Да… спокойной ночи. — Сибилл быстро взяла себя в руки и, улыбнувшись ему, пошла прочь. Но, шагая по вестибюлю к лифту, она держала трясущуюся ладонь на животе, пытаясь унять внутреннюю дрожь.

Недооценила она его, призналась себе Сибилл, стараясь дышать ровно и глубоко. Он вовсе не такой рафинированный и безвредный, как представляется на первый взгляд. Под элегантной привлекательной оболочкой кроется нечто первобытное и хищное. И что бы это ни было, ее оно непреодолимо влечет.