Семейные тайны

ГЛАВА 14

В семь часов утра Филипп отпер замок мастерской, в которой он не показывался накануне и все прошлое воскресенье. Правда, братья ни разу не укорили его за отлынивание от работы, но это лишь усугубляло в нем чувство вины.

Он надеялся, что у него в запасе целый час, а то и больше, прежде чем Кэм явится достраивать корпус спортивного рыболовного судна. Этана не надо ждать раньше полудня. Осень — сезон ловли крабов, и он наверняка все утро проведет в море.

Значит, у него есть немного времени, чтобы в спокойной обстановке привести в порядок документацию, оставшуюся не разобранной с прошлой недели.

Войдя в свой тесный кабинет, Филипп первым делом включил свет и радио и десять минут спустя уже с головой ушел в расчеты. Это была его стихия.

Получалось, что их фирма задолжала всем подряд. Нужно было платить за аренду помещения, за коммунальные услуги, делать страховые взносы и платить за поставленную древесину.

Правительство получило свою долю — весьма солидный кусок — в середине сентября, но от этого не легче, поскольку очередной налоговый платеж не за горами.

Филипп жонглировал цифрами, перечеркивал их, переворачивал так и этак и в конце концов пришел к выводу, что иметь долги не так уж страшно. Первый заказ принес им вполне приличный доход, большая часть которого была пущена на развитие предприятия. Как только они перевернут ныне строящийся корпус, заказчик выпишет чек, что позволит им удержаться на плаву.

Однако до солидной прибыли им еще далеко.

Он покорно сократил расходы, внес последние данные в крупноформатную таблицу, привел в соответствие цифры, стараясь при этом не очень сокрушаться из-за того, что как ни крути, а дважды два четыре.

Внизу громко хлопнула тяжелая дверь.

— Опять там прячешься? — окликнул его Кэм.

— Да, развлекаюсь.

— А некоторые приходят сюда трудиться.

Филипп глянул на цифры, пляшущие на экране монитора, и усмехнулся. По мнению Кэма, по-настоящему трудится только тот, у кого в руках инструмент.

— Это все, на что я способен, — пробормотал он и закрыл компьютер, затем сложил на углу стола счета к оплате, сунул в задний карман чеки на зарплату и спустился вниз.

Кэм пристегивал пояс с инструментами. Бейсболка на его голове сидела задом наперед. Он специально ее так надевал, чтобы в глаза не лезли волосы, сейчас падавшие на его плечи из-под козырька. Филипп увидел, как Кэм снял с руки обручальное кольцо и аккуратно убрал его в передний карман.

Все так же аккуратно, думал Филипп, он вытащит его из кармана по окончании рабочего дня и вновь наденет на палец. С кольцом на руке работать не рекомендуется. Зацепится за что-нибудь, и останешься без пальца. Но почему-то братья никогда не оставляли свои обручальные кольца дома. Интересно, они видят в этом какую-то символику или им просто спокойнее, когда атрибут супружества постоянно при них?

А собственно, ему-то какое дело до супружества с его символикой?

Поскольку Кэм первым добрался до рабочего места, из радио уже гремел бешеный рок, которому Филипп, безусловно, предпочел бы ленивую мелодию блюза. Он тоже стал надевать пояс с инструментами. Кэм смерил его оценивающим взглядом.

— Не ожидал увидеть тебя здесь в такую рань. Да еще таким бодрым и свеженьким. Думал, ты вчера поздно лег спать.

— Не задирайся.

— Да я так, к слову. — Анна уже отчихвостила его за прошлый инцидент с Филиппом. Пристыдила и запретила вмешиваться, сказав, что негоже попирать чувства брата.

Лучше уж получить по морде от Филиппа, чем словесный нагоняй от жены.

— Желаешь побаловаться с ней, дело твое. Дамочка она симпатичная, хотя, на мой взгляд, черствая.

— Ты ее не знаешь.

— А ты уже успел узнать? — Заметив, как вспыхнули глаза брата, Кэм выставил вперед ладонь. — Я просто пытаюсь понять. Сет ведь не останется равнодушным к твоему увлечению.

— Я знаю, что она стремится помочь и делает все от нее зависящее, чтобы Сет остался там, где он должен быть. Насколько я могу догадываться, она росла в чопорной бездушной среде, где все подчинено правилам внешнего этикета.

— В роскоши и богатстве.

— Да. — Филипп направился к груде досок. — Частные школы, личные водители, загородные клубы для избранных, прислуга.

— Вообще-то ей трудно сочувствовать.

— Не думаю, что она ищет сочувствия. — Он поднял доску. — Ты сказал, что хочешь понять ее. Безусловно, определенные блага у нее были. Но что касается теплоты, любви, в этом я сомневаюсь.

Кэм пожал плечами и взялся за другой конец доски, решив, что, работая сообща, они успеют больше.

— Она не производит впечатления несчастной и обездоленной. Скорее хладнокровная, безучастная.

— Сдержанная. Осторожная. — Филипп вспомнил минувший вечер, вспомнил, как она потянулась к нему. Но это произошло впервые. Единственный раз. Может, Кэм и прав, уныло подумал он.

— По-твоему, только вы с Этаном вправе общаться с женщинами, которые удовлетворяют вас физически и интеллектуально?

— Нет. — Кэм вставил брус в корпус и расправил плечи. В голосе Филиппа он уловил досаду и какую-то необъяснимую тоску. — Нет, не только мы. Я поговорю о ней с Сетом.

— Я сам поговорю.

— Ладно.

— Мне он тоже небезразличен.

— Знаю.

— Раньше было не так. — Филипп вытащил молоток. — Я, в отличие от тебя, не сразу его принял. Но теперь все по-другому.

— И это знаю. — Следующие несколько минут они работали молча. — И все же ты не отказался от него. — Кэм вбил брус на место. — Даже когда не испытывал к нему особой привязанности.

— Я делал это ради отца.

— Мы все делали это ради отца. А теперь делаем ради Сета.

К обеду остов судна был обшит деревом. Обшивка методом гладкой нахлестки — отличительный знак их компании — была трудоемким, нудным и утомительным занятием, требовавшим от корабелов высокого мастерства и взыскательности к собственному труду. Но в результате получалась конструкция особой прочности и добротности.

Кэм, безусловно, из них троих самый искусный плотник, но Филипп считал, что и он постарался на славу.

Да, думал он, разглядывая обшивку, хорошая работа.

— Ты взял что-нибудь на обед? — спросил Кэм, открывая бутылку с водой.

— Нет.

— Черт. Держу пари, Этану-то Грейс, как всегда, навалила с три короба. Жареного цыпленка положила или несколько толстых кусков подрумяненной ветчины.

— У тебя тоже жена есть, — заметил Филипп.

Кэм фыркнул и закатил глаза.

— Ну да, представляю реакцию Анны, если попросить ее заворачивать мне каждый день обеды. Шмякнет меня портфелем по голове и пошла себе на работу. Так, нас двое, — рассудил он. — Можно причислить еще и Этана, особенно если не дать ему опомниться, когда он войдет.

— Давай не будем мудрить. — Филипп порылся в кармане и извлек монету в двадцать пять центов. — Орел или решка?

— Орел. Проигравший бежит в магазин.

Филипп подкинул монету, поймал ее и разжал ладонь. Над ним ухмылялся орлиный клюв.

— Проклятье! Чего тебе?

— Большой бутерброд с мясом, двойную порцию чипсов и шесть галлонов кофе.

— Ну-ну, засоряй свой организм.

— Последний раз, когда я заходил в «Кроуфорд», соевого творога у них не было. Не понимаю, как ты жрешь такую гадость. Рано или поздно все равно ведь умрешь. Так лучше уж сытным бутербродом полакомиться.

— О вкусах не спорят. — Филипп вытащил из кармана чек на зарплату Кэма. — Держи. Только не истрать все в одном месте.

— Ну все, можно выходить на пенсию и перебираться жить в шалаш на Мауи. Этану тоже выписал?

— Выписал. Что из того?

— А себе?

— Мне не нужно.

Кэм прищурился, наблюдая, как Филипп надевает куртку.

— Так не пойдет.

— Финансами ведаю я, так что сам буду решать, как пойдет, а как нет.

— Ты вкалываешь, тратишь время, значит, и зарплата тебе полагается.

— Мне она не нужна, — раздраженно бросил Филипп. — Когда понадобится, возьму. — Он покинул мастерскую.

Упрямый сукин сын, подумал возмущенный Филипп. Как на него не злиться, когда он такую чушь порет?

Тот еще стервец, подумал Кэм, закрывая бутылку с водой. Всю плешь проест из-за малейшего пустяка. Потом сам же все эти пустяки и утрясает. Сначала загонит в угол, потом на стену лезет ради тебя.

Как тут не беситься?

Теперь вот заморочил себе голову женщиной, которая вряд ли заслуживает доверия. Лично он, Кэм, глаз не спустит с этой Сибилл Гриффин.

И не только ради Сета. Филипп хоть и толковый парень, но, когда видит смазливое личико, дуреет, как всякий мужик.

— И юная Карен Лосон — она работает в гостинице с прошлого года, с тех самых пор как спуталась с Маккинни, — читала собственными глазами. Она позвонила своей мамочке, а поскольку Битти Лосон моя подруга и давнишний партнер по бриджу, то сразу же мне перезвонила.

Нэнси Клермонт, первая сплетница в городе, никогда не отказывала себе в удовольствии почесать языком. Поскольку ее мужу, а следовательно и ей, принадлежал солидный кусок Сент-Криса, в том числе и старый сарай, который братья Куинны арендовали под судостроительную мастерскую — хотя одному Богу известно, чем они там занимаются, — она считала, что не только вправе, но и просто обязана разнести по всему свету пикантную новость, услышанную накануне.

Разумеется, сначала она прибегла к самому удобному способу передачи информации. К телефону. Однако гораздо приятнее видеть реакцию людей собственными глазами. Поэтому она нарядилась в новый брючный костюм тыквенного цвета, выписанный по каталогу, и отправилась на прогулку.

Если уж ты самая богатая женщина в Сент-Кристофере, значит, тебе сам Бог велел пощеголять своим богатством. И идти в первую очередь следует в лавку «У Кроуфорд». Это самое популярное местечко в городе. Там можно и себя показать, и сплетнями поделиться.

Затем, разумеется, она нанесет визит в салон красоты «Стайлрайт», что на рыночной площади. Тем более что ей все равно надо привести в порядок голову — покрасить волосы, постричься, уложиться.

Мамаша Кроуфорд, живущая в Сент-Крисе все свои шестьдесят два года, сидела за прилавком в замызганном, как у мясника, переднике и, затаив дыхание, внимала болтовне Нэнси.

Молва, естественно, уже достигла ее ушей — мимо Мамаши мало что проходило незамеченным, и ни одно событие не оставалось долго в тайне от нее, — но она не мешала Нэнси высказаться.

— Подумать только, этот мальчик внук Рея Куинна! А та заносчивая писательница, оказывается, сестра безобразной девицы, которая распустила весь этой ужасный слух. И мальчик ее племянник. Родная кровь. А она хоть бы словом обмолвилась! Какое там! Разгуливает по городу задрав нос, плавает с Филиппом Куинном. И не только плавает, если хотите знать мое мнение. Ну и молодежь нынче пошла. Никаких понятий о нравственности!

Она щелкнула пальцами буквально в нескольких дюймах от лица Мамаши. Ее глаза засветились злорадством.

Мамаша, догадавшись, что Нэнси собирается и дальше развивать эту тему, тряхнула дородными плечами.

— Сдается мне, — начала она, зная, что ее речь непременно привлечет внимание посетителей лавки, — многим в этом городе теперь должно быть стыдно за свое поведение в отношении Рея. Шептались за его спиной, когда он жив был, и даже над его могилой продолжали перемывать косточки. Все болтали, будто он изменял Стелле, да хранит Господь ее душу, с той девицей Делотер. А ведь зря болтали-то, верно?

Она окинула лавку зорким взглядом. Действительно, несколько человек стыдливо понурили головы. Удовлетворенная, она сурово взглянула на Нэнси.

— Ты, насколько я знаю, с радостью поверила всем гадостям, что наговорили про Рея Куинна, и давай чернить доброе имя хорошего человека.

Оскорбленная Нэнси выпятила грудь.

— Да что ты, Мамаша, я ни одному слову не верила! — Не обязательно верить в то, что обсуждаешь, подумала она. — Слепой, и тот заметил бы, что у мальчика глаза Рея. Сразу видно, что родня. Да я только на днях заявила Сайласу: «Сайлас, наверное, мальчик приходится каким-то родственником Рею, не иначе». Ничего подобного она, разумеется, не говорила. Но в принципе могла бы сказать. — Правда, никогда бы не подумала, что он внук Рея. Представить только, у Рея была дочь!

А это значит, что он вовсе не такой уж невинный агнец! Она всегда подозревала, что Рей Куинн в молодости был безумцем. Возможно, даже хиппи. А всем известно, что под этим подразумевается. Марихуана, оргии, шествия нагишом.

Но нет, с Мамашей обсуждать эту щекотливую тему она не будет. Прибережет ее для салона красоты.

— Да еще и похлеще тех парней, что Стелла привела в свой дом, — тарахтела Нэнси. — Та девица из гостиницы, должно быть, такая же…

При звуке колокольчика на двери она резко замолчала, обрадовавшись, что у нее появился новый слушатель, но, увидев входящего Филиппа Куинна, едва не захлебнулась от восторга. С действующим лицом любопытнейшего спектакля общаться гораздо интереснее, чем со зрителями.

Филипп открыл дверь лавки и сразу понял, кто являлся объектом обсуждения до его появления. В лавке мгновенно повисла звенящая тишина. Все присутствующие виновато отводили глаза.

Кроме Нэнси Клермонт и Мамаши.

— О, Фил! Даже не помню, виделись ли мы с тобой после Дня независимости, — радостно заворковала Нэнси. Пусть он и повеса, зато какой красавчик! Она считала, что кокетство — лучший способ развязать мужчине язык. — Хороший тогда выдался денек.

— Да, хороший. — Он направился к прилавку, зная, что теперь взгляды всех посетителей устремлены ему в спину. — Мне пару больших бутербродов, Мамаша. С мясом и индейкой.

— Сейчас сделаем, Фил. Малыш! — окликнула она сына.

Тот, будучи зрелым мужчиной тридцати шести лет и отцом троих детей, подскочил от ее зычного окрика.

— Иду, ма.

— Что это ты целый день задницу просиживаешь? А народ кто будет обслуживать?

Бедняга покраснел и, что-то пробурчав себе под нос, вернулся к кассе.

— Ты сегодня в мастерской работаешь, Фил?

— Совершенно верно, миссис Клермонт.

Филипп выбрал пакет чипсов для Кэма и подошел к полке с молочными продуктами, чтобы купить себе йогурт.

— А ведь обычно ваш младшенький приходит за обедом, верно?

— Он в школе. Сегодня же пятница. — Филипп взял первую попавшуюся упаковку.

— Ну конечно, — рассмеялась Нэнси, игриво постучав себя по голове. — И где только мои мозги? Красивый мальчик. Рей, наверное, гордился им.

— Не сомневаюсь.

— Мы слышали, у него объявилась родственница.

— Насколько я помню, у вас всегда был хороший слух, миссис Клермонт. И еще два кофе, Мамаша. Большие.

— Сейчас сделаем. Нэнси, ты уже нахваталась достаточно новостей. На целый день хватит языком чесать. Если еще немного задержишься, пытая парня, опоздаешь в парикмахерскую.

— Не знаю, что вы такое говорите, — фыркнула Нэнси, наградив Мамашу сердитым взглядом, затем взбила волосы. — Но мне и впрямь пора. Мы с мужем сегодня идем на ужин с танцами к Эвансам, и, разумеется, мне нужно привести себя в порядок.

Она выпорхнула из лавки и засеменила к салону красоты.

Мамаша прищурилась и обратилась к остальным:

— Если вы здесь по делу, Малыш вас обслужит. А без толку нечего тут прохлаждаться. Это не парк. На улице рты разевайте.

Филипп кашлянул, скрывая усмешку, и заметил, как несколько человек поспешили из лавки, внезапно вспомнив, что у них есть дела в другом месте.

— У Нэнси Клермонт мозгов меньше, чем у гусыни, — провозгласила Мамаша. — Вечно расфуфырится, как королева, а такта ни на грош. Она с улыбкой повернулась к Филиппу. — Не скажу, что я менее любопытна, чем все остальные, но, Бог свидетель, тот, кто пытается выудить информацию, не заботясь о приличиях, не только грубиян, но в первую очередь дурак. Терпеть не могу невоспитанности и глупости.

Филипп облокотился на прилавок.

— Знаешь, Мамаша, я вот все думаю, может, мне назваться Жан-Клодом и переехать в какой-нибудь винодельческий район Франции, где-нибудь в долине Луары. Куплю там виноградник.

В глазах собеседницы заплясали смешинки. Она слышала эту байку в разных вариациях на протяжении многих лет.

— Ну-ну рассказывай.

— Буду смотреть, как зреет на солнце мой виноград, и есть свежеиспеченный горячий хлеб с сыром. Представляешь, как бы я классно зажил? Если бы не одно обстоятельство.

— И что же тебя удерживает?

— Ты. Без тебя я там не смогу быть счастливым. — Он схватил ее руку и смачно поцеловал. Мамаша разразилась громким смехом.

— Ну и плут! Никогда не знаешь, чего от тебя ждать. — Она отерла с глаз выступившие слезы и вздохнула. — Нэнси, она ведь не злая по натуре. Просто глупая. Рей со Стеллой, кто они ей были? Обычные знакомые. А меня с ними связывали совсем другие отношения.

— Знаю, Мамаша.

— Люди любят поболтать, хлебом не корми.

— И это я знаю, — кивнул Филипп. — Как и Сибилл.

Брови Мамаши взметнулись и опустились. Она поняла намек.

— Хорошая девушка. Не робкого десятка. Молодчина. Сет должен гордиться такой родственницей. И дедом своим тоже. — Она помолчала, заливая бутерброды соусом. — Думаю, Рею со Стеллой она бы понравилась.

— А тебе? — тихо спросил Филипп.

— Угу. Мне она нравится. — Мамаша улыбнулась, быстро заворачивая бутерброды в белую бумагу. — Она вовсе не задирает нос, как утверждает Нэнси. Просто застенчивая.

Филипп раскрыл рот от изумления.

— Застенчивая? Сибилл?

— Конечно. Очень старается не выглядеть таковой, но ей это стоит больших усилий. Ладно, неси бутерброды брату, а то он с голоду помрет.

— Какое мне дело до кучки придурков, живших двести лет назад?

Сет сидел перед раскрытым учебником истории с упрямым выражением на лице и со смаком пережевывал виноградную пластинку «Баблишес». После десяти часов тяжелого физического труда в мастерской Филипп был не в том настроении, чтобы мириться с очередным приступом раздражительности Сета.

— Отцы-основатели нашей страны не были придурками.

Сет фыркнул и ткнул пальцем на рисунок во всю страницу с изображением Континентального конгресса.

— Как же не придурки, когда пялили на себя чудные парики и ходили в девчачьей одежде?

— Тогда мода была такая. — Филипп понимал, что мальчик дразнит его, но все равно почему-то шел у него на поводу. — И, обзывая людей придурками только за то, что твоему пониманию не доступны их манера одеваться и стиль жизни, ты демонстрируешь свое невежество и нетерпимость.

Сет улыбнулся. Иногда ему нравилось выводить Филиппа из себя.

— Если парень надевает курчавый парик и туфли на каблуках, другой характеристики он не заслуживает.

Филипп вздохнул. Такая реакция брата тоже доставляла Сету удовольствие. На самом деле он ничего не имел против истории. Как-никак последнюю контрольную он написал на «отлично». Просто тоскливо и нудно излагать тупую биографию кого-то из этих придурков.

— Знаешь, что это были за ребята? — спросил Филипп и предостерегающе прищурился, когда Сет открыл рот. — Твое мнение я уже слышал. А теперь позволь мне высказаться. Это были бунтовщики, повстанцы, настоящие мужчины.

— Настоящие мужчины? Ты серьезно?

— Представь только, в каких условиях они проводили собрания, составляли документы, выступали с речами. Они утерли нос Англии, и прежде всего королю Георгу. — Глаза Сета загорелись любопытством. — И дело было вовсе не в беспошлинном ввозе английского чая. Это был просто повод, предлог. Они больше не желали повиноваться прихотям англичан. Вот за что они боролись. За независимость.

— Выступать с речами и составлять документы — какая ж это борьба?

— Они готовили почву для борьбы. Чтобы было за что бороться. Народ должен видеть альтернативу. Если хочешь, чтобы он отказался от чего-то, покажи ему замену, но эта замена должна быть во всех отношениях лучше того, что они имели. Допустим, я скажу, что твоя жвачка «Баблишес» гадость? — Вдохновившись, Филипп схватил со стола большую упаковку с жевательной резинкой.

— А мне нравится. — В доказательство своих слов мальчик выдул изо рта огромный розовый пузырь.

— Да, но я утверждаю, что это дерьмо и производят ее грязные твари. Ты же не выкинешь ее только потому, что я так говорю?

— Конечно нет.

— А если я представлю тебе альтернативу, если скажу, что жвачка «Суперпузырь»…

— «Суперпузырь»? Ну ты даешь!

— Заткнись. Пусть будет «Суперпи». Она лучше во всех отношениях — жуется дольше, стоит дешевле, дарует силу и счастье всем, кто употребляет ее: тебе, твоим друзьям, твоим родным. «Суперпи» — жевательная резинка будущего. «Суперпи» — хорошая жвачка! — добавил Филипп с силой в голосе. — «Баблишес» — плохая жвачка. А «Суперпи» даст тебе личную и духовную свободу, и никто никогда не запретит тебе ее жевать.

— Классно. — Филипп, конечно, чудак, но с ним не соскучишься. — Где можно оформить заказ?

Филипп со смехом швырнул пачку «Баблишес» на стол.

— В общем, представление ты получил. Те ребята были мозгом и кровью нации. Они поднимали народ на борьбу.

Мозг и кровь! Хорошее выражение, отметил Сет. Пожалуй, он использует его в своем докладе.

— Ладно, может, напишу про Патрика Генри. Он на вид не такой придурок, как остальные.

— Вот и замечательно. Информацию о нем ищи в компьютере. Как найдешь библиографию, распечатай. В балтиморской библиотеке больше материала, чем у вас в школе.

— Ладно.

— А сочинение на завтра готово?

— Боже, ну ты и заводной!

— Дай посмотрю, что ты там настрочил.

Не переставая ворчать, Сет порылся в папке и подал Филиппу одинарный листок.

Вверху стояло заглавие: «Собачья жизнь». Ниже шло описание самого заурядного дня глазами Глупыша. Рассказчик от лица щенка поведал, как ему нравится гоняться за кроликами и общаться с добрым мудрым другом Саймоном, но вот пчелы его ужасно раздражают.

Губы Филиппа изогнулись в улыбке. Башковитый малыш, думал он, пробегая глазами концовку. Свой длинный, утомительный день Глупыш завершал, свернувшись клубочком в собственной кровати, которую он великодушно делил со своим юным питомцем — мальчиком.

— Отлично, — похвалил Филипп, возвращая сочинение Сету. — Теперь я знаю, от кого ты унаследовал талант рассказчика.

Опустив ресницы, Сет аккуратно убрал сочинение в папку.

— Рей, конечно, был очень умный, раз преподавал в университете.

— Да, очень умный. И добрый. Если б он узнал о тебе раньше, Сет, то давно бы вызволил тебя из того ада.

— Да, наверное… — Он передернул плечами. Типично куинновское телодвижение.

— Завтра я встречаюсь с адвокатом. Возможно, нам удастся ускорить процесс… с помощью Сибилл.

Сет взял карандаш и стал машинально водить им по промокашке. Бездумно чертил круги, треугольники, квадратики.

— Может, она передумает.

— Нет, не передумает.

— Люди постоянно меняют свои решения. — Он на протяжении многих недель ждал, что Куинны вот-вот откажутся от него. И в любую минуту готов был сбежать. Потом постепенно проникся к ним доверием. Но к побегу был готов всегда.

— Некоторые держат свои обещания, несмотря ни на что. Например, Рей.

— Но она же не Рей. Она приехала сюда шпионить за мной.

— Она приехала посмотреть, все ли у тебя благополучно.

— У меня все благополучно. Теперь пусть уезжает.

— Остаться труднее, — ровно произнес Филипп. — Это требует больше мужества. О ней уже весь город судачит. Представь, каково это, когда люди косятся на тебя и шепчутся.

— Дуракам закон не писан.

— Возможно. Но приятного в этом мало.

Сет был согласен с братом, но только крепче стиснул карандаш в руке, вычерчивая жирные линии.

— Ты просто влюбился в нее.

— Может быть. Она, безусловно, красавица. Как не влюбиться. Но фактов это не меняет. Малыш, ты только посмотри, сколько людей печется о тебе! Разве раньше когда-нибудь такое было в твоей жизни? — Филипп дождался, когда Сет поднимет на него глаза. — Я тоже не сразу привязался к тебе. Пожалуй, даже слишком долго привыкал. Просто выполнял обещание, данное Рею. Потому что любил его.

— Но ты не хотел его выполнять?

— Нет, не хотел. Для меня это была лишняя обуза. Ты — лишняя обуза. Постепенно мое отношение стало меняться, хотя я по-прежнему заставлял себя, по-прежнему считал тебя неприятной обузой. А потом вдруг понял, что стараюсь не только ради Рея, но и ради тебя самого.

— Ты, наверное, думал, что я его сын, и тебя это злило.

До чего самонадеянны и глупы взрослые, отметил Филипп. Они искренне полагают, что способны скрывать от детей свои грехи и тайны.

— Да. Меня это мучило. До вчерашнего дня. Я не мог смириться с мыслью, что он изменял маме и что ты его сын.

— Но ты все равно указал мое имя на вывеске.

Филипп посмотрел на него и усмехнулся. Иногда, осознал он, поступаешь, как должно, даже не задумываясь о том.

— Там его место, так же как здесь твое место. И Сибилл волнует твоя судьба. Мы теперь знаем почему. Когда кто-то стремится подарить тебе свою заботу и любовь, глупо отталкивать этого человека.

— Думаешь, мне следует встретиться с ней и поговорить. — Он и сам уже думал об этом. — Я не знаю, что ей сказать.

— Ты ведь прежде встречался с ней и разговаривал. Почему бы опять не попробовать?

— Может быть.

— Ты ведь знаешь, что Грейс с Анной готовят пир в честь твоего дня рождения на следующей неделе?

— Да. — Сет чуть опустил голову, чтобы Филипп не видел его расплывшийся в улыбке рот. Он до сих пор не мог поверить, что специально для него устраивается торжество. И он сам купит продукты и на следующий день соберет своих друзей. Чертовски здорово, когда тебе исполняется одиннадцать лет!

— Может, стоит и ее пригласить на день рождения? На семейный ужин?

Улыбка исчезла с лица Сета.

— Не знаю. Может быть. Но она, скорей всего, откажется.

— Хочешь я передам ей твое приглашение? Наверняка выгадаешь еще один подарок.

— Правда? — Мальчик опять просиял. В глазах заискрился лукавый огонек. — Тогда уж пусть дарит что-нибудь хорошее.

— А как же иначе?