Семнадцатая

Глава 7

Откровенно говоря, уже какое-то время я чувствовал себя не лучшим образом: вероятно, сказывалась сегодняшняя тренировка, а может, два предыдущих дня, проведенных в деятельном угаре, напоминали о том, что избранная мной стезя — стезя отщепенца и бездельника — требует суровой дисциплины и всякая попытка отступить от ее священных принципов не может обойтись без последствий. Меня неотложно потянуло к моему шкафу — подлечить пошатнувшееся здоровье каким-нибудь подходящим случаю эликсиром, а заодно проверить, что плохо лежит на столе, накрытом приснопамятной Полиной. Однако ничему из этого не суждено было свершиться: двойное журчание зуммера вновь повлекло меня в прихожую, куда я вернулся на заплетающихся ногах и в чертовски дурном расположении духа. И оно отнюдь не улучшилось при виде подтянутой фигуры Эдика, загородившего собой весь дверной проем и выглядевшего так, будто минувший день только приумножил его силы и энергию. Это в одной-то компании с Аленой? Эдик привычно шагнул внутрь и, так как на сей раз я не успел посторониться, по дороге он слегка потеснил меня своим каменным плечом. За ним я обнаружил сестренку, одетую в необычайно жизнерадостные тона и совсем не по-вечернему: в короткие персиковые шорты и синее поло. Впрочем, на ее тарабарском наречии эта синева могла называться как-то иначе: что-нибудь вроде колокольчика, незабудки, виноградного тумана, кипрского бриза, Делла Роббиа, Малибу — чего я только не наслушался от страстной любительницы подбирать всевозможные тряпки под цвет своих хамелеоновских гляделок. Багровая физиономия Степана (так звали второго опричника, чье имя вдруг четко всплыло в моей памяти), безгласно маячившего позади сестры, придавала картине особый колорит: приди мне охота запечатлеть Алену на фоне пламенеющего заката, я мог бы сделать это прямо сейчас.

— А вот и мы! — приподнято сообщила Алена, пребывавшая, по всей видимости, в столь превосходном настроении, что того и гляди готова была взлететь под потолок, как праздничный воздушный шарик.

Я хотел улыбнуться сестре и поприветствовать ее в ответ, но не успел: за моей спиной чеканно прокашлялись, и свинцовый голос Эдика ударил в самый затылок:

— Здравствуйте, Дмитрий Андреевич!

Разумеется, именно это он и должен был сказать. Однако по какой-то причине его обращение подействовало на меня подобно электричеству. На мгновение он словно воскресил во мне того несуществующего уже человека, которому по праву принадлежало названное им отчество и который медленно обернулся на зов, взглянув на посмевшего окликнуть его вассала мертвыми от бешенства глазами.

— Виделись недавно, — мне удалось прошипеть эти слова совершенно по-змеиному, хотя в них не содержалось ни единого пригодного для этой цели звука.

Казалось, что Эдик никак не отреагировал на колкость, но все же следующая в его обойме фраза дала осечку и вышла у него короче обыкновенного.

— Вы позволите? — довольно вежливо осведомился он, указав в направлении жилых комнат одним отчетливым кивком.

— Благоволите выражаться яснее! В каком позволении вы нуждаетесь? — резко отчеканил я, подумав про себя другое: «Благоволите?! Серьезно? Это еще откуда выскочило?».

В моем тылу послышалось неодобрительное хмыканье, произведенное окопавшимся там Степаном. Алена безмолвствовала, но наверняка навострила уши, пытаясь определить, откуда дует ветер. Пока не вникнет, что к чему, — рта раньше времени не откроет: в этом отношении мы прошли с ней одинаковую школу.

— Прошу прощения! У вас какой-то вопрос, Дмитрий Андреевич? — Эдик смотрел на меня сверху вниз, нацелившись своим невозмутимым прищуром ровно в середку моего лба.

— Вот именно, дружище, у меня вопрос! И я только что его задал! Если угодно, могу спросить по-другому: на кой черт вам понадобилось мое позволение?

— Хорошо, я вас понял. Разрешите ответить?

— Я весь нетерпение!

— Отвечаю. Мне потребуется доступ к вашему помещению…

— Для чего?

— Простите, я не закончил… Мне потребуется доступ ко всем комнатам и службам для выполнения рядовой технической задачи. Много времени не займет. Ориентировочно две минуты. Обычная процедура, Дмитрий Андреевич.

— Все еще не понимаю! Что за процедуры в моем доме? Потрудитесь объяснить, чем конкретно вы здесь занимаетесь!

— Обычно?

— Да, обычно!

— Я действую по инструкции.

— Это не ответ! В чем состоит инструкция?

— Не могу сказать, — в голосе Эдика не прозвучало и капли сожаления по этому поводу.

— Чем бы это ни было, — решил уступить я, — считайте, что на сегодня ваша инструкция исполнена. Одного раза достаточно. Нет нужды повторяться.

— Определенные действия я должен производить не каждый день, а каждый раз, — не столько возразил, сколько констатировал Эдик.

— С моего позволения, если не ошибаюсь?

— Верно. С вашего позволения, Дмитрий Андреевич.

— В таком случае вы его не получите!

Лицо Эдика никак не откликнулось на отвешенную ему оплеуху: разумеется, фигуральную, иначе моей руке было бы несдобровать. Похоже, что мое неожиданное сопротивление не вызвало в нем никаких особенных чувств: ни беспокойства, ни досады, ни раздражения, ни даже ответной агрессии. Если бы ранее на этом лице присутствовало какое-то выражение, я бы сказал, что оно ничуть не изменилось. Эдик по-прежнему смотрел на меня в упор и не произносил ни слова, как бы не находя в своей инструкции подходящего к ситуации параграфа. А раз так, то безмозглому киборгу вроде него оставалось лишь выпустить дым из ушей и отключиться. Я частенько видел такое в кино и подобный исход меня полностью устраивал. Вот только в действительности нужный параграф у Эдика имелся, и от касты безмозглых киборгов моего противника отличало хотя бы то, что сейчас он совсем не спешил применить его к делу, а спокойно ожидал от меня следующего шага, желая выяснить, как скоро я пойду на попятную. Ведь все, что я должен был знать о его инструкциях, он когда-то обсудил со мной лично, и, по сути, мне было известно главное: все инструкции должны неукоснительно исполняться. В противном случае…

— А может, не будем ерепениться? — раздался позади меня негромкий скрипучий тенорок, который никак не вязался с Аленой, а значит, методом исключения, мог принадлежать только оставшемуся рядом Степану.

Впервые услыхав его голос, я невольно удивился, так как в моем представлении этот крепкий и даже отчасти грузный дядька должен был разговаривать иначе: этаким гулким перекатистым басом, если, конечно, ему вообще полагалось разговаривать. Эдик, как мне показалось, удивился не меньше: по крайней мере, он моргнул и переместил свой взгляд на новую цель, находившуюся за моим плечом.

— Что вы сказали? — повернулся я к той же цели, которая, скорее всего, рассчитывала на внимание соревнующихся сторон не больше, чем болельщик у телевизора, вследствие чего неуклюже набычилась и покраснела сильнее прежнего.

— Я сказал, что не стоит вам сюда вмешиваться, — любезно перевел Степан свое собственное изречение, постаравшись вложить в перевод чуть более Лозинского и Пастернака, чем содержалось в первоначальной версии.

Алена страдальчески закатила глаза, после чего тихо отошла в сторонку, облокотилась о стену и, взглянув на меня, укоризненно покачала головой.

— Или что? — задал я вопрос, без которого не может обойтись ни один уважающий себя кинобоевик.

— Да не будет у нас с вами никаких «или», господин Неверов, — попытался втолковать мне Степан, подстегиваемый воцарившейся вокруг тишиной. — Нравится вам это или нет, мы все равно сделаем по-своему. Так, как положено. Хотите сохранить лицо — продолжайте оказывать содействие…

Одинокая фигура Степана заволоклась красивой розовой дымкой, крайне идущей к его кумачовому рылу, и, невзирая на некий посторонний шум, народившийся в моих ушах и мешавший четко мыслить, я не раздумывая двинулся вперед, желая выяснить природу такого поразительного феномена. Каждый шаг давался с трудом, будто я карабкался в гору, но я должен был добраться до своей цели. Ведь всякому в данный момент было очевидно, что весь корень зла таился в Степане, что он всему виновник и, следовательно, с ним надлежало покончить раз и навсегда. И тогда все снова станет хорошо…

— Дима, не нужно! — предостерегающе вскрикнула Алена.

Корень зла и виновник всему круто опустил подбородок, посмотрел на свои сжатые в кулаки руки и зачем-то спрятал их за спину. Я подошел к нему вплотную и, чтобы не упасть, надежно оперся о его мощное плечо.

— Ну, вот что! — произнес Степан. — Подурачились и хватит. Давайте не будем усложнять.

— Алена, — попросил я, — зайди, пожалуйста, в квартиру.

Как ни странно, сестренка и не подумала перечить. Она всего лишь на секунду замешкалась, одарила меня безрадостным взором, а затем беспрекословно отлепилась от стенки и не оглядываясь потопала к Эдику, с которым мне тоже требовалось перекинуться парой слов.

— Ваш напарник, — сказал я ему, по-прежнему опираясь о Степаново плечо, — нуждается в моем совете. Приватный разговор. Прошу не нарушать наш тет-а-тет.

— Что вы, я и не собирался, Дмитрий Андреевич, — удивил меня Эдик. — Беседуйте сколько захотите.

— Ну, вот что! — снова заговорила моя живая опора. — Кончайте балаган! Соскучились по неприятностям? Их ведь не так сложно обеспечить, вы это понимаете?

— Слушай меня очень внимательно, Степан Топтыгин, — начал я тихим, проникновенным и, можно сказать, глубоко фамильным голосом. — Ты же у нас Топтыгин, верно? Дурацкая фамилия, потому и запомнил… В пяти шагах за моей спиной стоят наши друзья. Казалось бы, рукой подать… Но я говорю так, что они ни полслова не слышат — проверено многократно. А ты должен услышать, Степашка: вся твоя жизнь теперь зависит от того, услышишь ты меня или нет… Я знаю, кто ты. Знаю, что ты сделал. Знаю, от чего тебя спасли… Я достаточно простым языком излагаю? Ты знатный паршивец. Но до меня тебе далеко. Я — настоящий подонок, к которому ты, шваль, и пальцем не смеешь притронуться. Даже ради своей защиты. А таким подонкам, как я, только того и нужно. Несмотря ни на что за мной стоят огромные средства и власть. Большие, чем ты можешь себе представить. Ничего, что хвастаю? И я не пользуюсь ими лишь по собственной прихоти. А ты, червяк, дразнишь меня и будишь во мне то, чему лучше бы оставаться под спудом… Пока все понятно? Слушай дальше… Мы же не станем тратить время на пустяки, правда? Поэтому за свою ничтожную шкуру можешь не волноваться. А что же тебе еще дорого, кроме нее? Посмотрим… Ты женат вторым браком. Любишь жену и, судя по кольцу на твоем пальце, она тебя до сей поры не бросила. Мои поздравления. У нее есть сын. Сколько ему сейчас? Дай посчитать… Около двенадцати? С ним все в порядке?

— Как вас понимать? — одними губами произнес Степан. — Вы что, угрожаете моему сыну?

— По счастью, он тебе не сын, Степка, — ответил я. — Всего лишь пасынок. Иначе все выглядело бы совсем скверно. Ты что же, бродяга, успел его полюбить? А знаешь, в нашем несовершенном обществе не всякая любовь приветствуется людьми и их отсталым правосудием…

— Да вы с ума сошли!

— Тише, Топтыгин! Пока это исключительно между нами… Такое ведь возможно. А значит, так и будет. По мне, ты типичный растлитель. И нужно ли пояснять, что ничье слово, даже слово несчастного мальчика, не сможет доказать обратного, если такой человек, как я, то есть, совершенный подлец и выродок, возьмется за это дело? Если ты сам вынудишь меня взяться за это дело… Впрочем, это и не дело вовсе, а так — безделица. Все ходы известны заранее. Догадываешься, кто меня этому научил? Твой нынешний хозяин… Тот самый, что защитил твою тушу от беззубой пасти закона, но не станет защищать от другого хищника. И знаешь, почему? Вот тебе поучительный факт: между хищниками так не принято… А теперь у тебя только два варианта: либо спроси меня, чего я хочу, либо поступай как знаешь — на свой собственный страх и риск…

— И чего же вы от меня хотите? — не задумываясь спросил Степан, уставившись на меня почти с благоговейным отвращением.

— Да ты и сам уже понял, Степа. Ненавидь меня сколько пожелаешь, но никогда больше не пытайся добиться взаимности. Даже в этом отношении ты не в моем вкусе… Стой тут, помалкивай и суши штаны.

Я повернулся к нему спиной, испытывая подлинный прилив сил, знакомый, вероятно, всякой просвещенной личности, которой довелось удачно и без особого напряжения напакостить своему менее развитому брату. Эдик торчал на прежнем месте, скрестив руки на груди, и взором полководца озирал покинутое мной поле брани, проницая рассеивающийся дым сражения, а также оценивая понесенный урон в живой силе и орудийной мощи. Что до Алены, она стояла рядом и делала вид, что с головой погружена в содержимое своего телефона. Не знаю, как насчет головы, но свисающие по бокам пряди волос были аккуратно заправлены за уши, что в ее случае могло означать только одно: если сестрица и не расслышала всех нюансов нашего со Степаном разговора, то вовсе не потому, что не пыталась подслушивать.

— Мы тут с вашим товарищем обстоятельно все обсудили, — уверенно заявил я Эдику, — и сошлись во мнении, что всяческие секретные процедуры лучше отложить до следующего раза. Все мы здесь, знаете ли, устали, перетревожились…

— Принял к сведению, — хладнокровно парировал Эдик. — Однако, должен вас уведомить, что по данному вопросу с мнением Степана я считаться не обязан.

— Значит, остается только мое мнение, — заключил я, подходя к своему главному оппоненту. — И оно не изменилось: никаких жандармских развлечений сегодня в моем доме не предвидится. Вы, друзья мои, ошиблись вечеринкой. Сворачивайте знамена, и — на выход!

— Эд, ты его слышал, — внезапно заговорила Алена, решительно усаживаясь на банкетку и закидывая ногу за ногу. — Мне по барабану, чем вы, мальчики, тут меряетесь, но я вас, пожалуй, рассужу. Хорош понтоваться! Все будет так, как сказал мой брат.

Эдик внимательно оглядел Алену и, очевидно, неплохо ориентируясь в языке тела, которое он с таким усердием охранял, счел ее демарш достаточно серьезным, чтобы положить конец холостым спорам и выпалить из своего основного калибра. Выстрел этот, как и ожидалось, пришелся на мою долю.

— Ситуация следующая, — Эдик смотрел только на меня. — Дом ваш, Дмитрий Андреевич, и я шагу здесь не ступлю против вашей воли. Однако, учитывая обстоятельства, Алену Андреевну я оставить в вашем распоряжении не смогу. Сожалею, но это категорически исключено. Сами понимаете: инструкция. Желаю вам приятного вечера и прошу прощения за потраченное время…

Что ж, возможности сохранить лицо мне, по-видимому, уже не предлагалось. Милый, разлюбезный Степан! Почему тебя нет, когда ты так нужен? Всего-то ты и требовал от меня, недоумка: продолжать оказывать содействие. Уж такая малость. А теперь вот придется идти на Эдика врукопашную. Лицу это точно на пользу не пойдет…

— Эдичка, прелесть моя, думай, что говоришь, — Алена заметила свое отражение в зеркальной дверце шкафа и последовательно поправила сначала волосы, а затем грудь. — Умный парень, но, бывает, такое сморозишь. Давай тогда по душам, раз такое дело… Я уже здесь. И никуда отсюда не двинусь. Коснешься меня — пожалеешь. Испортишь мое чудесное настроение — пожалеешь. Откажешься прокукарекать, когда я попрошу, — тоже пожалеешь. Нет, мне не нужно, чтобы ты кукарекал, но нужно, чтобы был готов, если понадобится. Или я, Эдичка, с чистой совестью спроважу тебя к херам собачьим. И сделаю это так, что сначала ты сам туда отправишься, а уж потом тебе твои яйца отдельно подошлют. Как я это сделаю? Ну, смотри: ложь, клевета, подтасовка… слезы еще очень хорошо срабатывают… Знаешь, как меня жалко становится, когда я плачу? Жуть! Кто же такую лапочку мог обидеть? В папеньке просто зверь просыпается… Прости, чувак, но у меня на такие случаи тоже инструкция — прямо в генах прописана. А ведь могли бы жить долго и счастливо… Разве мы не одинаково понимаем наши отношения?

Судя по реакции Эдика, до настоящего момента свои отношения с подопечной он понимал несколько иначе. Но, воздадим ему должное, его массивная, гладко выбритая челюсть недолго провисела в воздухе, а, откатившись на исходную позицию, клацнула довольно громко.

— Благодарю за откровенность, — вступил он вполне официальным тоном, но сразу же сменил его на иной, к которому, как я догадывался, они пришли с Аленой за многие годы вынужденного партнерства. — Алена, то, на чем ты настаиваешь, имеет свои границы. В этот раз речь идет о формальности. Я могу отступить от правил, и никакого кризиса это не вызовет. Здесь нет реальной угрозы, мы все это понимаем. Но в других условиях… В других условиях такой просчет может стать фатальным. Я обеспечиваю твою безопасность и отвечаю за нее не только перед своим нанимателем. Верь не верь, но в первую очередь я несу ответственность перед самим собой. Поэтому мне нужно четко знать, на что я даю свое согласие. Если подобное войдет в норму, и я окажусь не в состоянии сохранять контроль…

— Эд, ты меня уже столько лет знаешь, а все никак не привыкнешь, — Алена сожалеюще развела руками. — Скажи, мне моя задница дорога?

Эдик позволил себе испустить болезненный вздох:

— Боюсь, я не понимаю вопроса.

— Да чего уж там не понять, — отмахнулась Алена. — Для меня дороже нее ничего не существует. Думаю, здесь все такие, но я одна из всех имею смелость это признать. Ну, и с задницей мне, конечно, повезло больше вашего, ребята. Без обид! Такой как не дорожить… Только два человека и есть на всем свете, для которых мне своей задницы не жалко. Но сейчас не об этом… Эд, я часто с тобой спорю, когда дело и правда касается моей безопасности?

— Мне отвечать? — дисциплинированно уточнил Эдик.

— Без разницы: ответ нам обоим известен. Никогда такого не было и впредь никогда не будет. Ответь мне лучше вот на что — это важно: у нас с тобой все в порядке?

— На тех условиях, которые только что прозвучали?

Алена медленно кивнула, глядя ему прямо в глаза.

— Да, все в порядке! — твердо заявил Эдик, совершенно как несколько часов назад, после триумфального рейда по моему жилищу. — Степан, мы уходим. Доброй ночи, Дмитрий Андреевич. Закройте за нами дверь, пожалуйста…

— Увидимся! — крикнула им вслед Алена. — Вику мне там не напугайте, варвары!

Оказавшись наедине со мной, сестренка устроила мне небольшую выволочку: молча покрутила пальцем возле виска и больно ущипнула за складку на животе, о существовании которой я до сих пор даже не подозревал. Поскольку только этим я и отделался, можно было заключить, что настроение у Алены оставалось просто сказочным. Ничто не могло омрачить ее грядущего свидания. Она быстро проверила, на месте ли еще ее отражение в зеркале и не случилось ли с ним за время разлуки какой-нибудь неприятности, после чего занялась мной и энергичными мановениями рук в два счета поправила мою прическу.

— Опять бока отлеживал на своем диване, — благодушно проворчала Алена, пробуя различные положения для моей отросшей челки. — Может, я чего не понимаю в ваших отношениях? Если я ему теперь золовкой довожусь, то так и скажи… Димочка, что с футболкой? Ты жевал ее, что ли? Через минуту Вика появится, а ты у меня вахлак вахлаком…

— И что с того? — возразил я. — Мне-то зачем перед ней красоваться? Прима сегодня — ты.

— Ну еще бы! И во мне должно быть прекрасно все. Даже твоя футболка, если такое вообще возможно… А ну-ка подыши на меня!

— Алена! — я обидчиво отстранился. — У меня уже несколько часов капли во рту не было!

— Уже несколько часов? Ох, жаль все-таки, что ты не женился. Именно это и мечтает услышать всякая любящая жена.

— Между прочим, я нам ужин приготовил, — с гордостью ввернул я. — В столовой все уже накрыто. Чувствуешь какой запах?

— Ах вот это что! — сестрица сильно потянула носом. — А я-то думаю, откуда здесь настоящей едой может пахнуть? То ли холодильник забыли закрыть, то ли ту, другую помойку… Да ладно, Димуль, я шучу! Если глупо, прости: это от нервов… А пахнет действительно вкусно. Умница ты моя! Дай чмокну. Вот Викуля пожалует, тут мы и отужинаем…