Семь Оттенков Зла (ЛП)

Глава 1

Февраль 1704 года.

С нее было достаточно, и она больше не собиралась этого терпеть. Поэтому, поднявшись утром со своей кровати и переодевшись в теплую одежду — ведь на корабле в любом месте, кроме камбуза, всегда было так холодно, что зубы начинали мелодично перестукивать, — Берри Григсби покинула свою каюту и с вызывающей решительностью направилась по освещенному масляными лампами коридору к двери в кормовой части.

После двух резких стуков, укрепивших решимость Берри, дверь открылась. На пороге стояла внушительная фигура капитана Генри Стоунмена. С таким телосложением и ростом ему бы больше подошло покорять горы, нежели управлять кораблем: он был очень крепким и высоким. Берри замечала, что в первую неделю плавания он часто ударялся головой о низкие потолки, после чего позволял себе выругаться. Он быстро брал себя в руки и спешил непременно извиниться за грубость перед присутствующими на борту дамами.

— Доброе утро, мисс Григсби, — поздоровался моряк с каштановой бородой. На нем была его обычная рабочая одежда: темно-синяя куртка с меховым воротником поверх рубашки в красно-синюю клетку, брюки цвета буйволовой кожи с коричневыми заплатами на коленях и черные ботинки. — Что я могу для вас…

— Вы, вероятно, уже знаете, — перебила его Берри, поскольку для нее проблема была очевидна. — Это касается мистера Реджинальда Гулби и его пристального внимания, которое я никогда не поощряла и которое приобретает все более навязчивые формы.

Стоунмен кивнул, но ничего не сказал. Вероятно, он ожидал очередной вспышки возмущения от медноволосой и довольно миловидной, на его взгляд, девушки. Берри не разочаровала его.

— Может, слава ловеласа и сердцееда Роуди Реджи и разнеслась на всю Англию, но я отказываюсь выказывать к ней что-либо, кроме отвращения. Я припоминаю, что перед тем, как мы покинули гавань, вы обещали мистеру Мэтью Корбетту, что присмотрите за мной… — она решила добавить то, что показалось ей немаловажным, — как за собственной дочерью. — Заметив легкую грусть, промелькнувшую в глазах капитана, она поспешила смягчить удар: — Я имею в виду, что, если б она была жива, вы присматривали бы за ней так же, как обещали приглядывать за мной. Ох… простите. — Берри вздохнула. — Мои нервы на пределе. Я лишь хотела напомнить вам о вашем слове, но вышло неуклюже.

Стоунмен снова кивнул. Для Берри он оставался безмолвной загадкой. Затем он открыл дверь пошире и отступил.

— Входите, — сказал он.

Берри вошла, Стоунмен закрыл за ней дверь. Насколько ей было известно, никто из других пассажиров «Леди Барбары» не посещал личные покои капитана. Она быстро поняла, что одной из причин были весьма скромные размеры его личной каюты, а другой — то, что большую часть пространства занимала кровать, которая выглядела слишком короткой для роста Стоунмена. Также здесь был письменный стол, который словно вытащили с другого потонувшего судна, и шкаф с большим количеством свернутых в свитки документов — скорее всего, карт. Обстановку дополняли кресло из воловьей кожи у письменного стола, стул напротив, дубовый комод, две масляные лампы, прикрепленные к стене, умывальник и маленькое овальное зеркало на подставке. Скромная каюта была обставлена так плотно, что больше сюда не поместилось бы ничего, даже банка маринованной селедки.

На самом деле, маринованная сельдь была основным блюдом на камбузе наряду с другой соленой рыбой, а также говядиной, картофелем и кукурузой в самых разных видах: жареная, запеченная, вареная или заправленная сливками. Иногда из ледяных глубин вылавливали свежую рыбу, но эта задача требовала стойкости. Не всякий моряк сможет стоять под февральскими атлантическими ветрами час за часом и забрасывать удочку.

«Леди Барбара» вышла из гавани месяц назад. Капитан сообщил всем, что этот корабль — настоящая женщина, и относиться к ней следует с уважением и чуткостью.

— … ибо, я уверяю вас, она запоминает все обиды и отплачивает за них десятикратно.

Будучи одной из четырех дам на борту «Леди Барбары», Берри сначала была просто раздражена нежелательным вниманием Роуди Реджи, однако он не позволял себе лишнего. Вскоре он начал «невзначай» касаться ее бедер, когда она проходила мимо него по узким коридорам, и эта наглость привела ее в бешенство. Похоже, что ее сестры по несчастью — пассажирки Кара Диксон и Джессика Райнхарт — также стали жертвами его плохих манер. При этом мисс Райнхарт путешествовала одна, и за нее некому было заступиться, а вот муж миссис Диксон прилюдно сообщил Гулби на камбузе, что еще один такой «несчастный случай», и хулиган остальной путь до колоний проделает вплавь.

Остановило ли это горе-ловеласа? Увы, нет.

Берри была уверена, что Гулби засмотрелся бы даже на Гленнис Хэмметт — жену Галена Фицроя Хэмметта — если бы возраст той не приближался к шестидесяти. Только почтенный возраст и спасал ее от приставаний, хотя пожилая женщина оставалась привлекательной, ухоженной, обладала прекрасными манерами и была остроумной в беседах.

Стоунмен оперся на стол. Корабль качало, что было обычным явлением, к которому пришлось привыкать в первую неделю плавания. Сейчас, месяц спустя, желудки пассажиров давно адаптировались к морской качке.

— Не нужно напоминать мне о моем слове, — хмуро сказал капитан. — Я всегда держу его, таков мой принцип. Что касается проблемы, о которой вы говорите… Что ж, у меня состоялось два разговора с этим человеком, и, я думаю, они немного охладили его пыл.

— В самом деле? Я полагаю, вы разговаривали с ним до вчерашнего вечера, когда он чисто случайно «задел» локтем мою грудь? Неприлично говорить о таком, но у меня просто нет выбора.

— Боюсь я не могу полностью оградить вас от контакта с ним. В такой тесноте столкновения неизбежны.

— Разумеется, я это понимаю, — покачала головой Берри. — Но так я сталкиваюсь только с ним. Каждый раз — только с ним. Он использует тесноту в своих интересах при любом удобном случае!

— К сожалению, многие мужчины так делают.

— Некоторые — да. Однако с самого первого дня, еще до того, как мы покинули гавань, он начал набрасываться на меня, как бык во время гона, простите за выражение! Если это еще не насилие, то его поведение невольно наводит на мысли об этом. Простите, что поднимаю такие неудобные темы. Но он буквально пожирает меня глазами! Клянусь, этот мужчина пускает слюни при виде женской шеи и приходит почти в экстаз, если ему удается уловить запах женской прически!

— К сожалению, не в моей власти приказать мистеру Гулби перестать видеть и чувствовать запахи, — сказал капитан, пожимая тяжелыми плечами. — Это выше моих сил.

— Неужели вы ничего не можете сделать? Похоже, вежливые попытки поговорить с этим человеком ни к чему не приводят.

— Возможно, я попробую еще раз. — Он нахмурился от собственных слов. — Но я сомневаюсь, что из этого что-то выйдет. Он высокого мнения о себе, и уверен, что любая женщина обязательно сдастся под его натиском рано или поздно. Возможно, в его биографии есть эпизоды, подтверждающие его самоуверенность. По крайней мере, я так думаю. Все это хвастовство драгоценностями, которые должны приманить женщин, говорит об этом.

Берри подумала, что, в словах капитана, как это ни прискорбно, есть смысл. Она вспоминала заявления Гулби в то первое утро, когда она встретила его на причале.

— Друзья зовут меня Роуди Реджи, — сказал джентльмен с лисьим лицом, каштановыми усами и козлиной бородкой. — Скупщик и торговец ювелирными украшениями. Ваша шея, дорогая, буквально создана для нити жемчуга.

— Которая по чистой случайности имеется в вашем багаже? — спросил Мэтью. Он попытался приобнять Берри, однако она опередила его и обняла первой.

Веки Гулби едва заметно дрогнули.

— О, я понял, сэр. Вы вместе с этой красавицей направляетесь в Нью-Йорк?

— Эта красавица, — подобравшись, сказал Мэтью, — путешествует одна. Но я намерен просить ее выйти за меня замуж, когда сам вернусь в Нью-Йорк.

— О, ясно. — Он коснулся своих поджатых губ пальцами в перчатках. — Это значит, что вы еще не попросили ее руки. Какая жалость. И когда же вы, сэр, собираетесь вернуться в Нью-Йорк?

— Скоро, — ответила Берри. — Очень скоро. И независимо от того, просил он моей руки или нет, мой ответ будет «да». Да, тысячу раз да.

— Жаль, — повторил Роуди Реджи. — У меня в багаже действительно много прекрасных украшений. — Теперь он обращался непосредственно к Берри. — На борту помимо нас всего шесть или семь пассажиров. Путешествие будет долгим. — Он хитро улыбнулся. — У меня будет достаточно времени, чтобы показать вам свои богатства. — Его сальная улыбка исказила смысл его слов так, что они прозвучали как удар наотмашь.

— А я уверена, что предпочла бы их не видеть, — сказала Берри.

— О, но я эксперт по женскому удовольствию! Я имею в виду, что знаю, какие драгоценности вызывают у них наибольшее волнение. Да, поверьте, я очень опытный специалист. Могу я узнать ваше имя? Нам ведь предстоит быть попутчиками в очень долгом путешествии.

— Нет, не можете, — отчеканила Берри.

С лица Роуди Реджи не соскользнула хитрая ухмылка, однако что-то в его глазах потускнело. Он ответил:

— Тогда прошу прощения. Было приятно познакомиться с вами обоими. Сэр, я очень надеюсь, что вы не вернетесь в Нью-Йорк чересчур поздно.

— Поздно для чего? — поинтересовался Мэтью.

— Для всего, — последовал сдержанный ответ. А затем Роуди Реджи презрительным жестом дал сигнал рабочим, чтобы его огромные сундуки подняли по трапу, а сам зашагал прочь.

Он не успел уйти далеко, прежде чем это настигло его.

Скольжение ботинка по коровьему навозу может привести некоторых людей в изрядное замешательство. Для Реджинальда Гулби это означало катастрофу: он потерял равновесие, как будто его ударили мушкетом под колени, пошатнулся, сделал три неловких шага, пнул клетку для свиней, затем сделал еще три шага… к несчастью для него, опора была рассчитана всего на два. С хриплым воплем он повалился в холодную грязную воду. Мэтью и Берри молча стояли и смотрели, как капитан Стоунмен приказывает бросить бьющейся фигуре Гулби веревку. Когда мокрое хлюпающее месиво оказалось поднято на пристань, Роуди Реджи представлял собой печальное зрелище без своей отделанной мехом треуголки и мехового воротника. Его волосы налипли на лицо, напомнив одну из морских диковинок с щупальцами в деревенском кабинете Профессора.

Берри не смогла сдержать легкий смешок, который она попыталась прикрыть, приложив ладонь к губам. Ей стало немного неловко за это, но только немного.

Волнение чуть схлынуло, хотя Роуди Реджи продолжал бушевать и топать ногами, словно в причудливом танце, а вокруг него вились цыгане. Мэтью и Берри поднялись на борт «Леди Барбары». Капитан Стоунмен лично провел их к люку и помог спуститься по наклонной лестнице. Здесь нужно было осторожничать, чтобы ненароком не расшибить лоб о верхние доски. Далее Стоунмен повел их мимо кладовой, где хранились бочки с припасами и пресной водой и по короткому коридору проводил их к небольшой, но очень уютной каюте, выкрашенной в розовый. Там была кровать — узкая, но, судя по всему, удобная, — комод, вешалка для одежды, а также небольшой столик с собственным умывальником и запасом чистых полотенец. На постели, по словам капитана Стоунмена, было свежее белье, а ключ от комода также подходил к наружному замку на двери.

— С внутренней стороны можно запирать на вот эту щеколду, — сказал он, положив на щеколду указательный палец размером с крупный огурец. — Экипажу можно доверять. Мы ходили через Атлантику на «Леди Барбаре» уже шесть раз с этой командой, так что беспокоиться о вашей безопасности нет нужды. Но если хотите, вы можете заказывать еду, и ее будут приносить вам в каюту. — Он улыбнулся, и улыбка показалась смущенной. — Старине Генри никогда не платили столько, сколько предлагалось за эту каюту. Раньше это был загон, где держали коз, но, как видите, мы его переделали, поставили дверь и вычистили все до блеска.

— Похвально, — сказал Мэтью.

— Я бы предпочла есть вместе с другими пассажирами, — сказала Берри. — Путешествие предстоит долгое. Следует быть общительной.

— Очень хорошо! — сказал капитан. — Мне нравится этот настрой. Напоминает мне мою дочь, благослови Господь ее душу. — Что-то печальное промелькнуло на его суровом лице. — Ее больше нет на этой земле, но для меня она всегда здесь. — Он приложил руку к сердцу. В следующую секунду он вернулся к своему прежнему амплуа и снова гордился работой, проделанной для удобства леди. — Еще у вас есть фонарь, — он указал на фонарь на небольшой полке рядом с кроватью, — запас фитилей и собственная трутница. Я его пока не поджигал, чтобы ненароком не спалить корабль. Если сами не справитесь, я попрошу кого-нибудь зажечь вам фонарь.

— Я справлюсь с трутницей, — сказала Берри, — но спасибо за предложение.

— Ночной горшок под кроватью, — продолжил капитан. — Так что вам не придется ни с кем делиться. Я попрошу кого-нибудь убирать его для вас каждый день. Вам понадобятся оба этих сундука?

— Нет, только тот, с синими кожаными ручками.

— Хорошо, мэм. Я прикажу перенести его из трюма после того, как мы отчалим. Береговой колокол прозвонит примерно через час, — обратился капитан к Мэтью. — Я пока оставлю вас наедине. — Он небрежно отсалютовал Мэтью и удалился, предусмотрительно притворив за собой дверь.

Это было месяц назад. И Берри вспомнила заявление капитана о том, что он будет относиться к ней, как к собственной дочери, когда Мэтью собирался покинуть корабль. О, это был печальный момент расставания, который до сих пор отзывался пустотой в ее сердце!

— Этот человек — настоящий пройдоха, — сказал Стоунмен, когда Берри вернулась из своих воспоминаний к проблемам текущих дней. — Никогда не знаешь, что на уме у таких людей.

А по-моему, я прекрасно знаю, что у него на уме. Как можно чаще лапать меня и других несчастных пассажирок этого судна, — чуть не сказала она, но правила приличия заставили ее не поддаться этому порыву.

— Я стараюсь держаться от него как можно дальше, — вместо того заверила Берри. — Но, к сожалению, этого недостаточно, чтобы избежать встречи с ним, поскольку, так или иначе, мы в этом плавании попутчики. И ведь впереди еще целый месяц, не так ли?

— У нас неплохие шансы. При попутном ветре мы прибудем в порт к середине марта.

Это целая вечность в компании Роуди Реджи, — тоскливо подумала Берри. Но что еще ей оставалось, кроме как терпеть?

— Я очень надеюсь, что вы поговорите с ним еще раз.

— Даю вам слово.

Больше она ничего не могла сделать. Пожелав капитану доброго утра, Берри покинула его каюту. По пути на камбуз, она миновала вторую и третью каюты, которые занимали Хэмметты и мистер Кой Чендлер. Следом шли помещения, отделенные друг от друга брезентовыми занавесами. Здесь проживали другие пассажиры: мистер Мика Холлидей, мистер Морган Стаут, Диксоны, Джессика Райнхарт и проклятый торговец драгоценностями Реджинальд Гулби. За этой зоной находилась ее собственная каюта, кладовая и трап, ведущий на палубу. Камбуз располагался дальше. Ближе к носу корабля еще одна лестница вела вниз, в отсек экипажа. На «Леди Барбаре» работали восемь человек, которые управлялись с канатами, парусами и рулем, помимо них был еще корабельный кок.

При первой встрече на причале Гулби сказал, что, по его мнению, на борту будут еще шесть-семь пассажиров, но он ошибся на одного, поскольку тучный торговец растительными лекарствами Морган Стаут прибыл с опозданием. Берри немного разузнала о других своих «друзьях по несчастью». Мисс Райнхарт направлялась на встречу со своим женихом в Нью-Йорке. Хэмметты собирались навестить своих сыновей и их семьи. Диксоны переезжали из Ланкастера, чтобы открыть свою бухгалтерскую компанию. Мистер Чендлер — самый молодой, ему было всего двадцать три года, — отправился в свое «великое приключение в колониях».

Беспокойство Берри по поводу Роуди Реджи было единственным отягчающим обстоятельством этого плавания, но оно не шло ни в какое сравнение с тяжестью, которую она испытывала, беспокоясь за Мэтью. Это чувство не покидало ее ни днем, ни ночью. Оно преследовало ее и теперь, когда она шла на завтрак.

У нас с Профессором уговор: я должен помочь ему найти зеркало.

Одиннадцать слов, сказанных Мэтью во время их последнего совместного ужина. Одиннадцать слов, равные одиннадцати тоннам мучений для Берри Григсби.

Неужели ее возлюбленный попросту сошел с ума? Договориться с Профессором и помогать ему разыскивать какое-то зеркало где-то в Италии? И не простое зеркало, о нет! Темное творение, предположительно созданное колдуном, чтобы вызвать демона из Преисподней! А еще эта книга с ритуалами по призыву демонов и тому подобным. Ритуалы должны помочь человеку стать хозяином демона… если, конечно, при вызове не будет допущена ошибка, и тогда злобная тварь, скорее всего, оторвет наглецу голову.

Уж не сошла ли с ума и сама Берри, если она размышляет о зеркале и допускает, что оно может существовать? Нет-нет, такого просто не могло быть.

Мэтью, конечно, найдет зеркало — он ведь способен отыскать даже пенс в свинарнике, — пусть ему придется рыть яму до самого центра земли! Но зеркало будет просто предметом мебели, скорее всего, сломанным и никому не нужным. И тогда, выполнив это нелепое задание, он освободится от своей сделки с Профессором и сможет отправиться домой. Главное, чтобы в процессе выполнения его части сделки с ним ничего не случилось…

А ведь был еще Хадсон Грейтхауз, который оказался настолько глуп, что вызвался помочь Мэтью.

Нет, нет… нужно отбросить такие мысли! Боже, благослови Хадсона Грейтхауза! Если кто и может уберечь Мэтью от опасности, то только этот здоровенный бык. Не то чтобы Берри не нравился Хадсон, просто он и в самом деле был здоровенным быком. А это — именно то, что нужно Мэтью, чтобы оградить его от… чего?

И снова нахлынула тревога.

Книга заклинаний… зеркало, созданное колдуном… богомерзкая идея вызвать демона из ада, чтобы выполнять приказы зловещего преступника…

Какие злоключения могут подстерегать искателей на пути в Италию, если у их путешествия такая темная цель? А что произойдет, когда они доберутся до Италии?

В разгар бессонных ночей, пока «Леди Барбара» прорывалась сквозь волны, а количество миль, отделявших ее от Мэтью, все росло и росло, Берри размышляла о том, что, если Профессор узнал об этом зеркале, находясь так далеко от Италии, то кто еще мог узнать о нем?

Она вздрогнула. Думая об этом в своей уютной розовой каюте, она иногда чувствовала, как чья-то холодная рука проходится по спине вдоль ее позвоночника. Рука смерти, предзнаменование того, что может ждать Мэтью и остальных в их путешествии. Ибо, если это зеркало настоящее… если оно действительно способно вызывать демонов, то его непременно должны искать и другие люди, с еще более зловещими намерениями, чем у Профессора Фэлла. И такие монстры, несомненно, способны на убийство…

— Ах, вот и любовь всей моей жизни!

Берри резко остановилась, не доходя до двери на камбуз, потому что перед ней предстал хулиган Роуди Реджи. Он, как обычно, улыбался своей сальной улыбочкой, буквально призывающей к разврату.

Глава 2

— Пожалуйста, отойдите с моего пути, — сказала Берри, когда к ней вернулось самообладание. Она увидела, что Гулби держит в руках кукурузный пирог, который он явно взял со стола на камбузе и уже успел откусить кусок.

— Любовь всей моей жизни, — повторил Гулби, как будто не услышал требования Берри. — Моя жизнь начинается каждое утро, как только я взгляну на тебя, красавица. И вот ты здесь.

— Я попросила вас… — Она покачала головой и вздернула подбородок с вызовом. — Я сказала вам отойти с дороги.

— Я слышал, — ответил он, но с места не сдвинулся.

Берри посмотрела на него, как на противное насекомое, попавшееся на пути. Хотя назвать его обладателем отталкивающей внешности было не так уж и просто — многим женщинам Роуди Реджи мог показаться очень привлекательным. Берри предполагала, что ему около сорока лет. Он был подтянут и хорошо ухожен. У него были гладко расчесанные каштановые волосы, собранные в низкий хвост, схваченный черной лентой, подстриженные усы и козлиная бородка. Голубые глаза на остроносом лисьем лице глядели пронзительно и живо. Очевидно, его ювелирное дело процветало, потому что даже во время морского путешествия он носил стильные костюмы пастельных тонов с чистыми белыми рубашками с оборками, обычно более темным галстуком, расшитыми жилетами и коричневыми или черными ботинками из экзотической кожи. Проходя мимо него — к сожалению, на близком расстоянии, — Берри не раз улавливала приятный аромат мужского мыла или тоника для волос. Все эти джентльменские штрихи были вполне способны привлечь внимание дам. Но вместе с тем у него были шаловливые руки, стремящиеся ощупать то ладони, то шею, то грудь, то бёдра. Роуди Реджи использовал любую возможность, чтобы ненароком прикоснуться к женщине. Берри испытывала к нему отвращение и в течение последних двух недель стремилась избегать его изо всех сил, но на корабле длиной менее ста футов, это было проблематично.

И вот он здесь. Отказывается сдвинуться с места и с пошлым блеском в глазах откусывает очередной кусок кукурузного пирога.

— Вы мешаете мне позавтракать, — сказала Берри.

— В самом деле? Каким же образом?

— Таким, что меня от вас тошнит, и я теряю аппетит.

— Так ты, должно быть, еще не привыкла к корабельной качке, моя дорогая. Боже, у тебя такой чудесный румянец на щеках! Твой жених, наверное, полный идиот, раз позволил тебе путешествовать одной!

— Вы уже несколько раз делились со мной этим неверным наблюдением, — буркнула Берри.

— Верно. И каждый раз я говорю это все серьезнее. Я не спрашивал, соблюдая приличия… и все же чем этот молодой человек зарабатывает себе на жизнь?

Фраза «соблюдая приличия» чуть было не заставила Берри громко рассмеяться, но она сжала губы и подавила этот порыв. Она не видела необходимости обсуждать с этим кретином какие-либо свои дела или дела Мэтью, однако пренебрежительный тон заставил ее с вызовом сказать:

— Он — очень ответственный и умелый специалист по решению проблем. Он работает в агентстве, которое… решает проблемы людей. А теперь вы не могли бы удалиться?

— Решает проблемы? — протянул Роуди Реджи. — Хм! Как интересно! Хочешь сказать, он частенько сует нос в чужие тайны, скажем так, по долгу службы? Например, ищет потерянные предметы и все в таком духе?

— Он делает гораздо больше! — взвилась Берри, но заставила себя успокоиться. — Послушайте, мистер Гулби, я хочу успеть позавтракать этим утром. Если вы не отойдете, я…

— Я отойду, — ответил он, и Берри отметила, что его тон стал чуть менее игривым и более серьезным. — Я займу еще всего минуту. Хотел бы я, чтобы твой жених оказался сейчас с нами, чтобы решить проблему. По-моему, у нас на борту есть воришка.

— Воришка? — раздраженно нахмурилась Берри. — О чем вы говорите?

— Я говорю о том… — Он вдруг посмотрел мимо Берри в глубину коридора, обернулся, посмотрел себе за спину, и обвел взглядом все окружающее пространство. Он продолжил заговорщицким, приглушенным голосом: — Я говорю о том, что кто-то шнырял по моим покоям. Это было две ночи назад. Я вернулся с ужина и обнаружил, что мои ботинки кто-то трогал.

— Ваши… ботинки?

— Я ставлю свои четыре пары ботинок рядом со своей койкой. У меня привычка расставлять их ровно по прямой линии, я делаю так уже много лет. Так вот, вернувшись с ужина, я обнаружил свои ботинки в беспорядке. Они были сдвинуты достаточно, чтобы я это заметил. Я полагаю, кто-то на борту хочет украсть мои драгоценности.

У Берри сложилось ощущение, что Гулби ведет рассказ к кульминации, и до возможности распрощаться с ним осталось совсем немного. Однако удержаться от колкости она не смогла:

— О, так ваши ботинки, должно быть, еще не привыкли к корабельной качке.

— Это не повод для насмешек, — возразил Гулби. — Я думаю, кто-то мог решить, что я спрятал часть своих товаров в ботинках, и покопался в них своими неуклюжими руками. Кто бы это ни был, он не знает, что большая часть ценностей находится в моем багаже в трюме, а маленький мешочек я всегда ношу с собой в… ну… — Он сделал движение бедрами, обозначив главный предмет своей мужской гордости.

Ну конечно, где бы еще ты стал прятать ценности, — поморщившись, подумала Берри. Она догадывалась, как он собирается закончить свою хвастливую тираду, и ее щеки были готовы вспыхнуть докрасна, а язык — извергнуть огонь.

Но вместо продолжения Реджи заговорил с таким спокойствием и такой серьезностью, что Берри была ошеломлена. Таким она его никогда не видела.

— Я коротаю время в отсеке с занавешенными каютами, потому что потерял свою уединенную каюту на корабле, на котором должен был плыть в Нью-Йорк. Курьер из компании сообщил мне, что судно «Бриана Хэлси», к сожалению, переполнено, и я места себе не находил, потому что какая-то слабоумная богатая парочка перекупила мою каюту, заплатив за нее вдвое больше! И тогда в последнюю минуту появился мистер Морган Стаут, который, очевидно, произвел оплату после того, как мне забронировали место на этом судне. Интересно, не был ли он на борту «Хэлси» и не решил ли сбежать оттуда, когда узнал из списка пассажиров, что я поплыву на «Леди Барбаре»? Я действительно заметил, что мистер Стаут и мисс Райнхарт покинули камбуз в тот вечер раньше всех. Возможно, они даже работали вместе, чтобы ограбить меня. — Гулби приподнял брови. — Что бы на это сказал твой специалист по решению проблем?

— Он бы посоветовал вам воздержаться от вечерней порции рома, потому что он распаляет ваше воображение, — ответила Берри.

— Клянусь, воображение тут ни при чем! Мои ботинки кто-то трогал!

— Хорошо, — сказала Берри, решив ему подыграть. — Два дня назад? — Она задумалась. — Возможно, вы помните, что миссис Хэмметт в тот вечер неважно себя чувствовала, и ни ее, ни ее мужа не было на камбузе. А также мистер Чендлер вошел позже остальных. И, наконец, я припозднилась прийти на камбуз, потому что мне страшно сидеть за столом, когда на меня все время смотрит ваша похотливая физиономия. Я была последней, кто туда пришел. Но я могу поклясться на тысячах Библий, что мне даже в кошмарном сне не пришло бы в голову трогать ваши ботинки!

— Это очень, очень большие ботинки, — сказал он, и его губы вновь растянулись в сальной улыбке. Похоже, это выражение лица было такой же частью его гардероба, как сегодняшняя жилетка в серую клетку. Но в следующий момент, когда Берри уставилась на него леденящим взглядом, он вдруг потупился и опустил глаза. — Простите, — пробормотал он, резко переходя на более вежливое общение. — Просто это обрушилось на меня, и я ничего не могу поделать…

— С чем? С вашим непрекращающимся неподобающим поведением?

— Я таков, каков есть, мисс Григсби. — Он вздернул подбородок. — Я всегда был таким. Почему? Да кто же знает! Все, что знаю я, это то, что у меня есть власть придать женщине любую форму, какая мне заблагорассудится. У меня есть власть заманивать представительниц прекрасного пола в любое заведение, которое я выберу, и это вызывает у меня такое же привыкание, как тот дьявольский джин, который бушует в Англии[55]. Кажется, он называется «Белый бархат». Да, у меня есть эта власть. Но это также и власть надо мной самим. — В его глазах вдруг промелькнули искорки зарождающегося гнева. Он снова забыл о манерах и похотливо улыбнулся: — Ты думаешь, я высокого о себе мнения, не так ли, милая?

— Да. Слишком высокого для человека со столь ужасными манерами.

Гулби признал поражение.

— Виноват. Можно сказать, наказан и выпорот. — Он продемонстрировал очередную игривую улыбку. — А теперь… окажешь ли ты мне услугу, дорогая?

— Нет, — отрезала Берри.

— Небольшую услугу, — настаивал Гулби. — Твой Мэтью занимается решением проблем. Может, что-то из его умений передалось и тебе? Я припоминаю, что вы с ним провели какое-то время в твоей каюте перед тем, как мы покинули гавань. Так что у него были все шансы передать тебе… Что ж, я снова начинаю забываться. Держи со мной глаза широко открытыми, дорогая.

— Они открыты достаточно широко, чтобы наблюдать за каждой вашей попыткой к кому-нибудь притереться.

— Ух ты! — На его губах появилась улыбка, на этот раз немного натянутая. — Мы, как попутчики, должны признать, что понимаем друг друга, и отставить обиды в сторону. Я прошу тебя прикрыть мне спину.

Берри ожидала, что за этим последует очередная неуместная шутка, однако Гулби не пошел по грязному пути. Он сказал:

— Ты должна внимательно запоминать все, что услышишь и увидишь. Все, что может показаться тебе подозрительным. Вот и все, что от тебя требуется.

— Можете оставить свои требования при себе. Если вы предполагаете, что кто-то решил вас ограбить, вам следует сообщить капитану. А еще подумать над тем, чтобы перестать хвастаться стоимостью вашего товара.

— Мисс Григсби! — громко позвал кто-то, идущий по коридору за спиной Берри. — Этот так называемый джентльмен докучает вам?

Берри обернулась в тот момент, когда Дрейк Диксон подошел к ним.

— Ни в малейшей степени, сэр! — запротестовал Гулби. — У нас просто-напросто дружеская беседа.

— Вроде той, что у вас была с моей женой по поводу, как вы тогда выразились, очаровательного оттенка ее глаз? — Диксон был примерно на пять-шесть лет моложе Гулби, темноволосый и темнобородый. Во время путешествия он перестал бриться, так что борода успела отрасти до внушительных размеров. Его темно-карие, почти черные глаза стрелами пронзали Гулби, брови сходились к переносице над неоднократно сломанным носом.

Берри знала, что он не раз получал удары в лицо: Кара Диксон рассказала ей, что в молодости Дрейк участвовал в боксерских поединках, чтобы оплатить учебу в Королевской школе в Рочестере. К несчастью, эта деятельность была связана с азартными играми, и Дрейка уволили, но он поступил на работу в известную бухгалтерскую фирму в Ланкастере, стал ее главным служащим и теперь готовился открыть офис в Нью-Йорке. Кара сказала Берри, что они хотели снять домик в Англии (ведь Дрейк, безусловно, мог позволить себе такие расходы), однако в колониях сейчас много возможностей, и туда направляется множество деловых людей, посему они с мужем решили эти возможности не упускать. Им придется довольствоваться тем, что Кара называла «закрытыми поместьями». Каждое «поместье» представляло собой двухярусную кровать, небольшой письменный стол и стул, маленький столик для умывания — и все это примерно размером с наперсток.

Выражение лица Диксона было свирепым, но Роуди Реджи не дрогнул и не отшатнулся от него.

— Сэр, — елейно произнес он, — что оскорбительного в том, чтобы делать комплименты красивой женщине по поводу ее прекрасного цвета глаз? Редко можно увидеть такие ярко-голубые…

— Я могу сделать так, что вы долго будете наблюдать более глубокий синий оттенок, — прорычал Диксон, поднимая свой массивный кулак и демонстрируя его Гулби.

Берри решила вмешаться, прежде чем бывший боец отправит хулигана на тот свет.

— Мистер Гулби меня не беспокоил, — сказала она. — На самом деле, он просто шел своей дорогой. Не так ли? — Она одарила Гулби взглядом, который означал: «Если у вас есть хоть капля здравого смысла, уходите прямо сейчас».

Здравый смысл у этого человека действительно был.

— Прошу меня извинить, — кивнул он и с большой осторожностью протиснулся мимо. Впрочем, возможно, его здравый смысл затуманивала большая склонность к риску, потому что, сделав несколько шагов, он вдруг обернулся и сказал: — Мистер Диксон, что я могу поделать, если, когда я смотрю в глаза вашей дорогой жены, я переношусь в самые теплые и радостные дни лета? И там голубое утреннее небо и нежнейший ветерок, который на время уносит меня с этого холодного унылого корабля. Можно ли винить меня за то, что я оценил чудо Божьего творения: Он дал вашей Каре силу распространять тепло одним лишь взглядом! Боже мой, мистер Диксон! Как вы не понимаете, какой дар вы держите в кулаке… то есть, в руке!

Диксон повернулся к Берри.

— Скажите этому ослу, чтобы он убирался, прежде чем я решу, какую из своих рук сжать в кулак.

— Ухожу, ухожу! — воскликнул Гулби и направился вперед по коридору.

Диксон и Берри смотрели ему вслед, пока он не вошел в зону завешенных кают по левому борту корабля. После этого Диксон вздохнул и тихо пробормотал:

— У него дрянной язык и жуткие манеры, но насчет Кары он прав. И все же… я против того, чтобы он «случайно» касался ее бедер в узких коридорах. Это случалось слишком часто. Уверен, вы тоже страдаете от его навязчивого внимания.

— Так и есть. С другой стороны, здесь действительно узкие проходы.

— Что? Вы оправдываете это существо? — возмутился Диксон.

— Нет, просто констатирую факт. А сейчас… я умираю с голоду и хочу позавтракать, так что простите меня, но я предпочту любую еду обсуждению мистера Гулби.

— Абсолютно верное решение. И поскольку я ничего не люблю так, как плотный завтрак, я составлю вам компанию.

Диксон придержал для нее дверь камбуза, когда она вошла.

В помещении было благословенно тепло благодаря печи из красного кирпича, которой пользовался довольно раздражительный судовой повар-шотландец по фамилии МакКиг. Если его не отвлекали от работы, он был способен приготовить все, что угодно, дюжиной способов, включая его фирменное блюдо — овсяную кашу.

Камбуз казался мешаниной из сложенных друг на друга бочонков, кастрюль и сковородок, висящих на крючках, а также тарелок и чашек на полках. Все это умещалось в небольшом пространстве над столом и стульями, рассчитанными на шестерых. МакКиг передвигался по своему царству с грацией королевы. Он кивнул Берри и Диксону, когда они вошли, хотя его выпяченный подбородок и зловещий взгляд говорили: «Добро пожаловать, но не дай вам Бог встать у меня на пути».

За столом, завтракая жареным картофелем, красной фасолью и кукурузным пирогом с чашками кофе и дополнительными кружками подслащенного лаймового сока, сидели Мика Холлидей и Кой Чендлер. Первый — молодой рыжеволосый искатель приключений, а второй — коренастый широкоплечий мужчина лет пятидесяти с квадратной челюстью и светло-каштановыми волосами с сединой на висках.

Все пожелали друг другу доброго утра. Как только двое новоприбывших заняли свои места, МакКиг, как обычно, принес им еду и напитки.

— Может быть, нам подождать, пока к нам присоединится Кара? — спросила Берри у Диксона.

— Это займет некоторое время. Вы уже должны знать, что я встаю рано, а моя жена проводит полночи за чтением, а после не хочет вылезать из-под теплого одеяла чуть ли не до полудня.

Берри кивнула. Одним из приятных сюрпризов на борту «Леди Барбары» был обильный запас книг, и пассажиры развлекали себя, как могли, проводя время за чтением, играя в карты или в различные разновидности шашек.

— Такие уж они, женщины, — заметил Чендлер, чей голос был похож на скрежет пилы по камню. — Их трудно затащить в постель и трудно вытащить оттуда.

— Поосторожнее, сэр! — предупредил Холлидей, бросив быстрый взгляд на Берри. — У нас на борту уже есть один несносный хам!

— О, прошу прощения, мисс Григсби. — Глаза Чендлера под тяжелыми веками напомнили Берри глаза большой ящерицы, греющейся на камне. — Иногда мои лошади освобождаются до того, как я успеваю запереть дверь конюшни. Он был здесь всего несколько минут назад. Рассказывал о своем товаре и тому подобном. Показал нам с Микой несколько голубых сапфиров из того мешочка, который всегда носит с собой. Сказал, что они стоят по сто фунтов за штуку и ни пенсом меньше.

— Я рада, что пропустила эту демонстрацию, — сказала Берри, подумав, что Гулби был круглым дураком, раз продолжал хвастаться, подозревая при этом, что кто-то хочет его ограбить. Его павлинья манера буквально напрашивалась на ограбление.

Диксон покачал головой.

— Вероятно, это просто синие стекляшки. — Он отхлебнул немного горячего кофе. — Я не уверен, что такому человеку можно доверить продавать даже детские мячики, не говоря уже о драгоценных камнях. А вот и наша мисс Райнхарт! Доброе утро, мадам!

Дверь открылась, и на камбуз вошла Джессика Райнхарт. Она была стройной молодой женщиной, которой исполнилось двадцать четыре года через две недели после отплытия. Она рассказала об этом Берри во время одного из разговоров. Джессика всегда была элегантно одета, даже во время самых штормовых дней на море. У нее была персиковая кожа, пепельно-русые волосы, заколотые черепаховыми заколками, и прелестное лицо со слегка вздернутым носиком и серыми глазами, которые сегодня совпадали по цвету с океаном и сияли молодой энергией — ведь сегодня она была еще на день ближе к своему жениху в Нью-Йорке. Как Джессика поведала Берри, ее жениха звали Тимоти Бэтсон, и он был молодым адвокатом в офисе Дэвида Ларримора.

— Всем доброе утро, — ответила она и, приветственно кивнув МакКигу, заняла свое место за столом рядом с Берри. — Все хорошо спали?

— К счастью, мы с Карой выспались, — сказал Диксон. — В отличие от некоторых прошлых ночей.

Берри согласилась с этим, хоть и не произнесла ничего вслух. Иногда дни и ночи в Атлантическом океане были врагами для «Леди Барбары». Океан поднимал судно на волнах, пока ветер стонал и бился в снастях, а затем снова швырял корабль вниз с силой, которая заставляла пассажиров цепляться изо всех сил за все, что попадалось им под руки. Однако на прошлой неделе путешествие шло относительно гладко, только солнце казалось каким-то… незнакомым. Каждое утро, если кто-нибудь осмеливался выйти на палубу для опасной прогулки, этот бесстрашный исследователь обнаруживал, что корабль блестит от льда на перилах, креплениях и канатах, а члены экипажа усердно работали над тем, чтобы его сколоть.

МакКиг принес Джессике завтрак. Она поблагодарила его, а он, как обычно, только хмыкнул в ответ и вернулся к своей работе. Джессика сделала глоток кофе и съела ложку каши, после чего поинтересовалась:

— Он уже встал?

— Мы встретились с ним утром, — ответил Диксон, сразу понимая, о ком идет речь. — Он приставал к мисс Григсби и не давал ей пройти на камбуз.

— Не то чтобы приставал, — пожала плечами Берри. — На самом деле, он остановил меня, чтобы перемолвиться парой слов.

— Парой слов? — Джессика недоверчиво нахмурилась. — И что интересного он может сказать?

— Он был… — Берри замолчала, потому что поняла, что вот-вот раскроет чужую тайну. И неважно, насколько отвратительным ей казался Роуди Реджи, это было не в ее принципах. Она покачала головой. — Просто пожаловался на неудобство своего временного пристанища. Я посоветовала ему обсудить это с капитаном.

— Странно, что он заговорил об этом с вами, — послышался грубоватый голос Чендлера. — Не похоже на него.

— Вероятно, у него было намерение утянуть мисс Григсби в свою каюту, чтобы лично показать ей, что его беспокоит, — сказал Холлидей и сопроводил это заявление своей привычкой дергать себя за мочку правого уха, как будто это помогало ему яснее мыслить. — Этот джентльмен — лис, но он и близко не так умен, как о себе думает.

— Точно, — согласилась Берри, но предпочла не развивать эту тему.

Разговор, к счастью, перешел к постоянной проблеме, волнующей каждого моряка и пассажира на борту: погоде и тому, насколько холодно будет в конце февраля. Пока они обсуждали воспоминания Чендлера о бурном снегопаде на второй неделе марта, дверь камбуза снова открылась, и вошел самопровозглашенный импресарио ботанических лекарств Морган Стаут.

За последние недели Берри могла с уверенностью сказать кое-что о мистере Стауте: он не просто приходил куда-то — он прибывал. В фиолетовом костюме и винно-красном плаще, накинутом на огромные плечи, со своим огромным бочкообразным животом, на фоне остальных пассажиров он был подобен галеону на фоне шхун. Его голова была лысой, глаза — ярко-голубыми (холодными, в отличие от глаз Кары Диксон), подбородок напоминал деревянный таран, а щеки были, мягко говоря, упитанными. Берри подумала, что такая толстая шея, как у него, могла бы запросто выдержать две головы. В целом он был впечатляющим человеком. Особенно выделялся его голос. Когда он к кому-то обращался, это всегда звучало так, будто Морган Стаут считает всех вокруг тупицами, недостойными его присутствия.

Если бы Роуди Реджи был не столь вопиющим в своих выходках, остальные пассажиры дружно недолюбливали бы именно Моргана Стаута. Однако этого большого человека терпели молча. При этом Берри успела выяснить, что Стаут действительно обладает выдающимся умом и, очевидно, прочел сотни книг, ведь он рассказывал о цивилизации древних египтян так же легко, как о последних убийствах лондонских банд. Берри показалось, что у него ярко выраженный интерес к преступлениям… и чем они причудливее, тем лучше.

Мог ли у него быть интерес к краже драгоценностей? Это еще предстояло выяснить.

— Доброе утро, мистер Стаут, — поздоровался Холлидей, но здоровяк не соизволил ответить. Он сел на стул, который издал протестующий звук, похожий на мяуканье кошки, чей хвост угодил кому-то под ноги.

— Кофе! — прогремел заказ, который делался каждое утро примерно в одно и то же время. И каждое утро МакКиг бросал на Стаута взгляд с остротой шотландского клейморского меча[56], вонзаемого в живот, и не торопился исполнять заказ.

Холлидей сохранил дружелюбное выражение лица.

— Хорошо провели ночь, сэр?

Стаут перевел на молодого человека холодный взгляд и несколько неловких секунд сидел, уставившись на него, прежде чем сказать:

— Я нахожусь на борту корабля, который стонет и охает, как старик, которого мучает сам дьявол, а я втиснут в койку, которая придает мне форму, неизвестную жителям этой земли. Как, по-вашему, я мог хорошо провести ночь? — Из кармана пиджака он достал маленький голубой флакончик, откупорил его и поднес к носу. Его ноздри раздулись. — Ах! — воскликнул он. — Эссенция орхидей! Лекарство от нервов, паралича, несварения желудка, испорченного настроения и головных болей!

— Но, похоже, от раздражительности не помогает, — вынуждена была сказать Берри.

Стаут холодно взглянул на нее и выдавил из себя улыбку — такую тонкую, что ею можно было разрезать несколько сосисок МакКига.

— Помогает почти от всего, — буркнул он, — хотя против невежества, маскирующегося под дружеское общение, оно бесполезно.

Какой могла бы быть реакция на это веское замечание, так и осталось загадкой, потому что на камбуз вошел капитан Стоунмен, одетый в шерстяную шапку и теплое пальто. На его бороду налипли крупинки льда. Он сухо пожелал всем доброго утра, взял чашку кофе, отхлебнул немного и только после этого обратился к пассажирам:

— Я советую никому не выходить на палубу. Сегодня довольно сильный ветер. Я бы предостерег вас от подъема, хотя я и знаю, что некоторым из вас хочется подышать свежим воздухом. Если вы все-таки подниметесь, наденьте перчатки и держитесь за страховые канаты. Вы меня поняли? — Он дождался кивков и звуков согласия, а затем пристально посмотрел на Берри. — Мое слово — моя гарантия, — сказал он. — Я установил закон, как вы просили. Надеюсь, это принесет хоть какую-то пользу. — Он допил кофе, взял два куска кукурузного пирога и вышел.

— Установил закон? — переспросил Диксон, когда дверь закрылась. — Что это было?

— Я попросила капитана Стоунмена еще раз поговорить с мистером Гулби о его отвратительных манерах и пренебрежении к дамам на борту, — пояснила Берри. — Я не хочу прожить еще месяц, избегая мужских рук, распускаемых на каждом шагу.

— Это тянет на тост! — Диксон поднял кружку. — Кара будет рада это услышать! Но, будь моя воля, я бы отказался от любезностей и выбросил этот мешок с мусором за борт.

— Что ж, — вздохнула Берри, — поскольку «Леди Барбара» — корабль капитана Стоунмена, он должен обеспечивать соблюдение правил цивилизованного поведения. Будем надеяться, что с Гулби ему это удастся.

— Сомнительно, — проворчал Стаут. — Этот человек — отъявленный хам, и то, что заложено в его крови, изгнать невозможно.

На этой кислой ноте Берри закончила свой завтрак и покинула камбуз. В своей каюте она надела тяжелую меховую шубу, купленную в Лондоне на кровавые деньги Профессора Фэлла, кожаные перчатки и плотно прилегающую шерстяную шапочку. Она была полна решимости подняться на палубу и несколько минут подышать свежим воздухом. Не нужно было говорить, что сочетание запахов от людей, находящихся поблизости, поголовья коров, кур и свиней на борту, а также стойких ароматов ночных горшков — это не прогулка по Кенсингтонским садам. Оттого и возникла необходимость в нескольких чистых, пусть и морозных, вдохах. Стоило быть осторожной — палуба была ненадежной. Пусть вдоль перил тянулись страховочные канаты, за которые можно было ухватиться, на покрытых льдом досках все равно нужно было ходить осмотрительно, а держаться за канаты без перчаток было чревато обморожением.

На высоте переднего трапа она толкнула люк, и ветер почти тут же затолкал ее обратно. «Колкий» — было слишком мягким словом для его жестокой атаки. Тем не менее, никто не осмеливался проклинать ветер на парусном судне, потому что над ними были величественно расправленные полные паруса на высоких мачтах на фоне тусклого серого неба. Судно рассекало море, пронизанное зелеными нитями и белой пеной. «Леди Барбару» качало, волны бились о нос и поднимали туман, который превращался в блестящий лед, покрывающий все поверхности, но в действиях корабля не было ничего необычного, и они были гораздо менее грубыми, чем в другие штормовые дни.

Когда Берри вылезла из люка, она ухватилась за окрашенный в красный цвет канат по правому борту, который был прикреплен к поручням и тянулся по всей длине корабля. Гордясь своим с трудом обретенным равновесием в условиях неустойчивости моря, она прошла мимо дымохода камбуза, выступавшего над палубой до поручня правого борта в средней части судна.

Море и расстояние… Казалось, эта серость будет простираться вечно. Посмотрев направо, Берри смогла различить едва заметную тень фигуры рулевого за штурвалом корабля. Было бы разумно укутать его и надеть маску для лица, чтобы защитить от лютого холода.

Слева брызги, поднимающиеся над носовой частью корабля, были колкими, как иглы. Берри не смогла бы оставаться здесь слишком долго, но она была полна решимости наслаждаться чистым воздухом, пока может.

Роуди Реджи. Реджинальд Гулби.

Кто-то собирался украсть его драгоценности. По крайней мере, он так считал. Могло ли это быть правдой? Он действительно выглядел обеспокоенным тем, как его потревоженные ботинки стояли на полу. Но, опять же… что с того? Мужчина слишком много хвастался своими драгоценностями. Если здесь и есть кто-то, чьи руки алчут до чужих ценностей, он обязательно обратил бы свое внимание именно на Роуди Реджи.

В каком-то смысле Берри было даже жаль его. Он казался человеком, чья слабая натура просто не позволяла ему вести себя нормально. Он был…

Он худший из недугов, — подумала Берри.

И все же, он был человеком, которому очень сложно найти друзей.

Но ведь это было на его совести, разве не так?

Она вспомнила, как Гулби говорил: «Твой Мэтью занимается решением проблем. Может, что-то из его умений передалось и тебе?».

Это было просто смешно.

Однако она вдруг осознала, что с тех пор, как встретилась с Гулби возле камбуза, ее не одолевало беспокойство за Мэтью.

Ты должна внимательно запоминать все, что услышишь и увидишь. Все, что может показаться тебе подозрительным. Вот и все, что от тебя требуется.

Чтобы она — сделала хоть что-то для помощи Роуди Реджи? Это было просто немыслимо!

Или нет?

В конце концов, ее беспокойство о Мэтью не могло никому помочь. Оно лишь терзало ее саму, ее сердце и дух. А здесь… здесь перед ней стояла проблема, которая, возможно, заинтересовала бы даже Мэтью.

Да нет у него никаких проблем! Гулби все это выдумал!

Но… что, если это не так?

Берри стояла, подставив лицо ветру, пока море билось о корпус корабля, а весь мир состоял только из неба и воды.

До гавани еще долго, — подумала она. — Возможно, немного внимания к проблеме Роуди Реджи помогло бы ускорить путешествие, вне зависимости от того, воображает он своего грабителя или нет.

Время покажет.

Берри еще немного подышала холодным воздухом, а затем с прояснившейся головой вернулась к люку, подняла его и спустилась по трапу в мрачную глубину корабля.

Глава 3

После кратковременного визита на палубу Берри провела свой день почти так же, как проводила все остальные дни на борту: закрылась в своей каюте и читала. Иногда ее сманивала легкая полудрема, или мечтания уносили ее в день высадки на прекрасный родной берег. Она не могла дождаться чудесного ощущения твердой земли под ногами.

Ближе к вечеру Джессика Райнхарт постучала в дверь и пригласила Берри присоединиться к игре в шашки на камбузе. Это было ожидаемое приглашение: в это время пассажиры почти ежедневно собирались там, чтобы скоротать тягучие часы.

Во время игры у Берри была возможность не только развить свои способности к шашкам, но и развлечь себя интересной беседой. К примеру, Джессика упомянула, что свадьба с Тимоти — не единственное, чего она ждет. Она также лелеяла мечту попробовать свои силы в написании романа.

— Интересное стремление, — подбодрила ее Берри, наблюдая, как Джессика изучает расстановку сил на доске. — У вас уже есть тема для книги?

— О, да, — ответила Джессика. — Загадка.

— Не поняла…

Джессика оторвала взгляд от доски.

— Загадка, — повторила она. — Я полагаю, это будет роман о том… как бы сказать? О том, кто это сделал и почему он так поступил.

— Простите, но… кто и что сделал?

— Да что угодно! — последовал не менее озадачивающий ответ. — Меня всегда завораживали такие вещи. Преступник в ночи… пропавший мешочек с деньгами, невидимые преследователи. — Она мило улыбнулась. — Это и многое другое. И загадка, кроющаяся во всем этом. Понимаете?

— Не уверена, — призналась Берри.

— Что ж, — вздохнула Джессика, сложив ладони вместе, — я думаю, вы согласитесь, что преступления в мире будут всегда. В будущем все будет точно так же, как сейчас. И людей всегда будет привлекать загадка преступления. Захочется узнать ответ на вопросы, кто это сделал и почему он так поступил. Как мне кажется, это вечная тема, уходящая корнями в глубокие туманы истории самого человечества. Мне кажется, это захватывающая тема для книги.

— Но почему? — спросила Берри.

— Все дело в этих самых вопросах. Они побуждают читателя разгадывать тайну до самой последней страницы. Это, как мне кажется, будет… глубоко вовлекать читателя в историю. И задача писателя — осветить тему, предложить кусочки отгадки — не совсем явные, но и не скупые, чтобы у читателя не было возможности сразу разгадать загадку романа, но и не настолько очевидные, чтобы все сразу догадались. Понимаете?

— Я понимаю, что вы потратили много времени на обдумывание, — сказала Берри.

— И я делала это с радостью! Я думаю, в будущем будут ценить авторов загадочных романов за их воображение. Пусть оно может быть мрачным и освещать самые тяжелые интриги в мире, это все равно необходимо.

Берри улыбнулась.

— Кажется, это благородное призвание. Мисс Райнхарт, я надеюсь, ваши амбиции приведут к тому, что зажжет множество свечей. А теперь, если вы присмотритесь повнимательнее к доске, вы, возможно, найдете ответы на то, кто выиграет эту игру, когда и как.

Берри выиграла первую партию, а Джессика — вторую и третью. Берри победила в четвертой. Пока они играли, на камбуз вошел Мика Холлидей и сел понаблюдать. Следом вошел Гулби и постоял несколько минут, также изучая игру. Он не говорил ни слова, что было для него весьма необычно. Вскоре он покинул камбуз.

В конце четвертой партии Берри сказала, что хочет отправиться в свою каюту, и Холлидей предложил Джессике сыграть в другую игру.

Берри вышла… и в коридоре, в узком проходе, ведущем в закрытые шторами каюты, внезапно появился Гулби. Он был удивительно серьезен, когда обратился к ней:

— Мисс Григсби, могу я поговорить с вами?

— В чем дело? — спросила Берри, изумившись вежливому и подобающему обращению.

— Пожалуйста… не могли бы вы пройти со мной в мою каюту?

— Разумеется, нет! — возмутилась Берри. Похоже, рано она подумала, что Гулби образумился.

Он покачал головой, поднял руки, будто капитулируя, и раскрыл ладони.

— Клянусь вам, это не какой-то трюк. Мне нужно поговорить с вами в моей каюте. Это срочно. Пожалуйста.

— Вы можете поговорить со мной прямо здесь, сэр.

— Если я поведу себя не по-джентльменски, пусть Господь сразу сразит меня насмерть. У меня есть для вас предложение.

Губы Берри покривились.

— О, в этом я не сомневаюсь!

— Нет-нет. Достойное предложение. Пожалуйста. Всего минута вашего времени, но мы непременно должны провести ее наедине. Большего не прошу.

И что с этим делать? Берри никогда бы не пришло в голову входить в каюту Роуди Реджи, но мужчина казался действительно обеспокоенным. Уловка, чтобы заманить ее к себе? Возможно, но…

— Это касается моих драгоценностей, — сказал Гулби, прерывая ее размышления. — Тех, что в моем мешочке. Прошу вас, мисс, всего минуту.

Берри стиснула зубы в ответ на эту просьбу и отчеканила:

— Одна минута и ни секундой больше. И если вы хоть пальцем ко мне притронетесь, клянусь, я либо позову на помощь, либо влеплю вам такую пощечину, что у вас глаза в глазницах перевернутся!

— Согласен, — тут же ответил он, опустив голову в непривычном для него смирении, и пошел впереди.

Его каюта была третьей по коридору справа. Он отодвинул тяжелый брезентовый занавес, открывая небольшое пространство. Берри отметила его коллекцию из четырех пар начищенных и, скорее всего, дорогих ботинок, идеально выстроенных в ряд около койки, которая была заправлена так аккуратно, будто в ней никто никогда не спал. Рядом стоял маленький круглый столик с несколькими выдвижными ящиками, на котором находились умывальник и масляная лампа, чуть дальше расположился ротанговый стул и деревянный стержень, прикрученный к переборке, на котором висело несколько костюмов пастельных тонов и два пальто для холодной погоды.

Гулби задернул занавес за своей гостьей, открыл нижний ящик стола и достал фиолетовый бархатный мешочек, который, вероятно, прежде хранился рядом с его мужским достоинством.

— Я прошу вас спрятать это в вашей каюте, — сказал он и протянул мешочек Берри.

Сделала ли она шаг назад? Возможно.

— Я серьезно, — кивнул Гулби. — Спрячьте это у себя до конца путешествия. Вы сможете? Пожалуйста.

— Я не хочу иметь ничего общего с этим мешочком, — с трудом вымолвила Берри.

— Вы знаете, сколько стоит то, что внутри? По меньшей мере, четыреста фунтов, — настаивал Гулби. — Два сапфира, изысканный неграненый изумруд, два лунных камня, три опала и три серебряных браслета отличного качества. Это то, что я показываю потенциальным клиентам.

— И потенциальным жертвам? — едко уточнила Берри.

— Забудьте об этом на мгновение, прошу вас. — Выражение серьезной озабоченности появилось на лице мужчины и застыло на нем. — Я говорил вам, что кто-то рыскал здесь, вероятно, в поисках этого самого мешочка. Чего я вам не сказал, так это того, что в последние несколько дней я чувствовал, что за мной наблюдают. Это просто… ощущение, что кто-то здесь тайно следит за мной. Ускользает, как только я оборачиваюсь. Тень там, где тени быть не должно. Вы понимаете?

— Я понимаю лишь то, что у вас снова разыгралось воображение.

— Это не так! Послушайте… Я хорошо знаю, как следить за человеком, потому что сам делал это множество раз! Должен признать, я… я… слежу за женщинами. Встречаю привлекательную девушку в магазине одежды или шляп и прогуливаюсь, чуть отставая от нее, чтобы выяснить, где она живет, есть ли у нее жених или нет. Я держусь вне ее поля зрения, чтобы узнать все, что мне нужно, и спланировать встречу. А сейчас кто-то делает то же самое со мной, и я боюсь, что, когда он приблизится, насилия будет не избежать.

— Спасибо вам за историю о ваших отвратительных наклонностях. Должна признать, я ничуть не удивлена, — покривилась Берри.

— Думайте обо мне все, что хотите, но текущая ситуация требует помощи от одного попутчика другому. Я имею в виду, мне нужна помощь от попутчика, которому я мог бы доверять.

— Это просто дико! — воскликнула Берри. — Если вы считаете, что кто-то здесь может напасть на вас и отобрать мешочек, отдайте его капитану Стоунмену, чтобы он запер его в своей каюте.

— Ему я тоже не доверяю, — мрачно ответил Гулби. — Вам я доверяю, потому что видел вас с вашим Мэтью, и то, что вы мне рассказали о нем, вызывает доверие.

— Никто здесь не планирует красть ваш товар. Если допустить такое, то просто подумайте, как нападавший смог бы скрыться от констеблей, которых сразу же вызовут в гавани? В любом случае, я понимаю, что даже на корабле такого размера есть достаточно мест, где можно запереть нарушителя спокойствия до конца плавания. Вам нечего бояться.

— Отлично, — едко сказал Гулби. Его губы превратились в тонкую мрачную линию. — Но что, если не будет жертвы, способной сообщить о беде?

— Убийство? — недоверчиво спросила Берри. — На борту этого корабля? Я сомневаюсь, что ваше отсутствие бы никто не заметил, даже если бы понадобилось много времени на поиски тела. Послушайте, мистер Гулби…

— Пожалуйста, зовите меня Реджи. Мы должны обращаться друг к другу по имени, если хотим быть партнерами.

— Мистер Гулби, — с нажимом повторила Берри, — я считаю, что все на этом корабле являются именно теми, за кого себя выдают. Никто не желает вам вреда и не хочет завладеть вашими драгоценностями. То есть, вашим товаром.

— Никто? Вы забываете о девяти членах экипажа. Откуда мне знать, что ни у кого из них нет злых намерений? Этот МакКиг выглядит так, будто только и ждет, как бы вонзить в меня нож! А капитан Стоунмен? Он тоже на меня волком смотрит. Судоходные компании не слишком много платят этим морским хамам за работу, так откуда мне знать, что кто-то из них не прячется поблизости, выжидая подходящего момента, чтобы нанести удар? И я все еще напоминаю, что не доверяю этому Моргану Стауту, который опоздал на борт. Он очень суетился, чтобы попасть именно на этот корабль.

«Суетливость» — не то слово, которым Берри могла бы описать монументальные движения Стаута, но она никак не прокомментировала замечание Гулби. Ее следующая фраза была прямой и исчерпывающей:

— Я не возьму на себя ответственность за ваш товар. И, я полагаю, одна минута времени, которую вы у меня просили, уже истекла.

— Значит, вы отказываетесь мне помочь?

— Да. Отказываюсь.

Гулби кивнул, опустив взгляд в пол.

— Я надеюсь, — напряженно сказал он, — что вам не придется брать на себя ответственность за любое насилие, совершенное по отношению ко мне в попытках украсть мой драгоценный товар.

— Я повторяю: отнесите мешочек капитану Стоунмену и попросите запереть его. А теперь… доброго вам вечера.

Он больше ничего не сказал.

Берри отодвинула занавес и покинула скромные покои Роуди Реджи.

Ровно в шесть часов, как обычно, прозвонил колокол на камбузе, созывая пассажиров «первого списка» к ужину, поскольку стол там был рассчитан только на шестерых. «Второму списку» ужин подавали в семь, и он был составлен по жребию после того, как корабль покинул гавань. За завтраком списков не придерживались, поскольку МакКиг не был так требователен, и можно было приходить и уходить, когда заблагорассудится. Главное, чтобы нашлось свободное место за столом. У экипажа была собственная зона для ужина внизу.

Берри вошла в освещенный лампами благословенный теплый отсек и обнаружила, что Джессика и Диксоны уже там, а вечно угрюмый и молчаливый МакКиг подает им блюда с колбасками, рисом и уже знакомой красной фасолью.

Берри заняла место за столом, ей подали еду, и она приступила к ужину. Напротив нее сидела Кара Диксон, которая также успела пострадать от преднамеренных косых взглядов и «случайных» прикосновений Гулби. Она была приятной яркой женщиной на несколько лет моложе своего мужа со светло-каштановыми волосами и ярко-голубыми глазами, которые так очаровали Роуди Реджи.

Беседа за ужином, как всегда, сосредоточилась на продолжительности путешествия и проблеме поиска развлечений на борту. У Кары с собой были принадлежности для вышивания, но корабельная качка мешала этому занятию. Грузный и претенциозный Морган Стаут появился примерно в четверть седьмого. Он был последним из «первого списка». Стаут не произнес ни слова в течение всего ужина, поскольку этот безупречный образец цивилизованного человека был слишком занят набиванием желудка.

Когда трапеза подходила к концу, пассажирам подали ром в маленьких коричневых глиняных чашках, и многие ожидали этого момента с нетерпением, потому что он был главным удовольствием дня, которое можно было позволить себе на борту. Особенно радовалась парочка (как их здесь называли) Галена и Гленнис Хэмметт, которые должны были попасть во «второй список» вместе с Холлидеем, Коем Чендлером и Гулби. Хотя обоим супругам было за шестьдесят, Хэмметты были сияющими, как новенькие серебряные монеты, в тон цвету своих волос. Они всегда были одеты так, словно вышли в свет лондонским вечером. Супруги с нетерпением ждали приключений и возможности навестить своих двух сыновей и их семьи в Нью-Йорке, а затем в Чарльз-Тауне. Хотя они сетовали, что им пришлось оставить свою маленькую собачку Астрид дома на попечении слуг.

Выпив ром и покончив с ужином, Берри вернулась по коридору в свою каюту, пройдя мимо мистера Чендлера, который как раз шел на камбуз по сигналу для членов «второго списка». Устроившись поудобнее с зажженной лампой, она продолжила чтение книги леди Маргарет Кавендиш «Описание нового мира», более известной как «Пылающий мир»[57]. Берри выбрала эту книгу на библиотечной полке рядом с каютой капитана.

Постепенно ее поманила кровать. Берри сняла платье и туфли, надела тяжелое шерстяное спальное платье, забралась под желанную тяжесть двух одеял, погасила лампу и попыталась заснуть.

Она чувствовала, как проваливается в сон, и сновидение, пришедшее к ней, поразило своей достоверностью. Берри увидела Мэтью на борту корабля, который швыряло на волнах разбушевавшееся море. За кораблем была темнота, но впереди стелился странный красноватый туман, колышущийся над барашками волн. В своем сне Берри увидела Мэтью, стоящего на палубе и смотрящего вперед на этот странный горизонт. А затем к нему приблизились две фигуры — по одной с каждой стороны. Когда они подошли к ее возлюбленному, Берри почувствовала, как сердце начинает биться сильнее, а дыхание учащается, потому что было в них нечто пугающее и жуткое. Она попыталась предупредить Мэтью, но голос не послушался ее. Она не могла разглядеть их лиц, но точно знала, что один из них был с густой блестящей гривой волос, а другая фигура была женской, с длинными локонами. Удивительным было то, что у мужчины были черные волосы с правой и рыжие с левой стороны, а у женщины — рыжие с правой и черные с левой. Они потянулись, чтобы схватить Мэтью за плечи, а он все еще не подозревал об их присутствии. Берри снова попыталась предупредить его, но ничего не вышло, и как только руки этих двух существ сомкнулись на нем, корабль поглотил туман, и тогда…

Бах!

Берри открыла глаза в темноте.

Шум донесся откуда-то сверху. Или ей показалось?

Нет, шум был достаточно четкий и громкий, чтобы разбудить Берри и вырвать ее из сна, из которого она была рада выбраться. Что-то происходило на палубе, прямо над ее каютой.

Она лежала неподвижно, прислушиваясь. Теперь ничего слышно не было, кроме непрекращающегося шума моря, с шипением бьющегося о корпус корабля.

Вдруг звук послышался снова. На этот раз он напоминал удар тяжелых канатов о доски палубы по правому борту.

И что с того? Главное, чтобы корабль не тонул. Возможно, ей все-таки померещилось? Берри подумала, что вечерняя порция рома, вероятно, подпитала сон, и от него все эти толчки показались ей реальными.

Беспокоиться не о чем, — решила она. — По крайней мере, точно не об этом.

Но сон…

Он был тревожным. Что он мог значить?

Берри подумала, что стоит попытаться снова заснуть. И лучше больше не читать тревожную книгу, в которой молодую женщину похищают в мир, населенный странными говорящими животными, людьми-рыбами и птицами, и вовлекают ее в войну за сказочное королевство Эсфи.

Жаль, что у нее нет возможности почитать один из будущих загадочных романов Джессики Райнхарт.

Применив титаническое усилие, Берри Григсби заставила себя снова закрыть глаза.

«Леди Барбара» продолжала свое путешествие.

Глава 4

Берри вынуждена была спросить:

— Кто-нибудь еще слышал странный шум прошлой ночью?

— О, я слышу странный шум каждую ночь, — ответила Гленнис Хэмметт, сидевшая рядом с Берри за завтраком. — Он исходит из ноздрей того джентльмена, что сидит слева от меня, и представляет собой чудесную серенаду.

— Для тебя все, что угодно, моя дорогая, — рассмеялся Гален Хэмметт, поднося ко рту кусочек ветчины на вилке. — Я знаю, как ты скучаешь по музыкальным вечерам в клубе «Сторк».

— Спасибо за это, дорогой, но, боюсь, твой стиль проведения музыкальных вечеров вышел из моды вместе с варварами.

Гален наклонился вперед, чтобы одарить Берри иронично-возмущенным взглядом, пропитанным стариковским весельем, а затем, ничего не сказав, вернулся к своей утренней трапезе.

— Что за странный шум? — За столом напротив Берри сидел Кой Чендлер, который вошел за десять минут до нее. Остальные еще не появились.

— Звук был такой, словно на палубу прямо над моей головой упало что-то тяжелое. Я не знаю, который был час, но, должно быть, очень поздний.

— Хм, — Чендлер потер челюсть. — Может быть, я действительно что-то слышал. Помню, я внезапно проснулся, но достаточно быстро снова заснул. — Чендлер посмотрел на повара. — Мистер МакКиг, яйца вкрутую уже готовы? — Он просил два еще при входе.

МакКиг оторвался от своей работы достаточно надолго, чтобы бросить на Чендлера недобрый взгляд.

— Я дам вам знать, — буркнул он со своим невнятным акцентом.

— Я должен вам сказать, мисс Григсби, что спас вас прошлой ночью, — признался Чендлер.

— В самом деле? Каким же образом?

— Холлидей, Диксон и я играли здесь в «Ньюмаркет» после одиннадцати. Я направлялся в свою каюту, когда увидел, как кто-то стоит с лампой у вашей двери. Подойдя чуть ближе, я разглядел, что это был он. Ну… вы понимаете. Он.

— О, да, ужасный «он»! — воскликнул Гален, точно зная, о ком идет речь.

— Вдвойне ужасный, — подтвердила Гленнис.

— Да, — кивнул Чендлер. — Я видел, как он заносит кулак, чтобы постучать в вашу дверь.

— Есть одна вещь, которую я терпеть не могу, — нахмурился Гален, — это насилие по отношение к невинным дверям.

— В общем, я окликнул его, чтобы спросить, что он там делает, — продолжил Чендлер свой рассказ, — и он тут же опустил кулак. У него был такой вид, как будто… я не знаю… он смутился или что-то в этом роде. Я сказал ему, что ему не стоит никого беспокоить в такой поздний час, особенно вас.

— Что ж, спасибо вам за это, — медленно кивнула Берри.

— Полагаю, он вернулся в свою каюту. Я тоже вернулся к себе и не видел его после этого. Но, прежде чем он ушел, он спросил меня кое о чем, чего я до сих пор не могу понять. — Чендлер сделал паузу, чтобы отхлебнуть кофе, который передал ему МакКиг.

— Не стоит так обрывать столь интригующий рассказ, молодой человек, — укорила его Гленнис. — О чем он вас спросил?

— Он спросил, не я ли оставил ему записку.

— Записку? — нахмурилась Берри. — Он сказал еще что-нибудь?

— Я ответил ему, что не понимаю, о чем речь, вот и все.

— Не совсем все. — Гален снова наклонился вперед, чтобы бросить острый взгляд на Берри. — Могу я поинтересоваться, почему мистер Гулби собирался постучать в вашу дверь после одиннадцати часов? У меня сложилось впечатление, что вы просили нашего капитана, скажем так, отвадить его от дальнейших попыток общения с вами.

— Вы имеете в виду, прижать его сильной рукой? — хмыкнул Чендлер.

— Именно так. Хотя, кажется, что сила его хватки ослабевает после того, как все двери закрываются, а шторы задергиваются. Так что могло от вас понадобиться мистеру Гулби?

— А разве не очевидно? — спросила Гленнис с сардонической улыбкой. — Дорогой, ты выдаешь свой почтенный возраст.

— Простите мое любопытство, мисс Григсби. Вчера вечером в моей чашке было слишком много рома. Или слишком мало. Я заглажу свою вину сегодняшним угощением.

Берри почувствовала, как к ее щекам приливает легкий румянец.

— Могу поклясться вам, что Гулби не был приглашен в мою каюту, и я…

Понятия не имею, чего он хотел, — собиралась закончить она, однако осеклась. Ведь у нее была догадка, чего он мог хотеть. Он был все так же встревожен возможной кражей.

— У меня нет намерений приглашать его и в дальнейшем, — сказала она.

— Однако это озадачивает, не правда ли? — Гален сложил свои тонкие пальцы домиком. — С какой стати мужчине пытаться постучать в вашу дверь поздней ночью после того, как вы и другие дамы дали ему понять, что ему следует держаться подальше?

— Я рада, что мне не нужно об этом беспокоиться, — усмехнулась Гленнис.

Гален приобнял ее.

— Я очень четко сказал ему не преследовать эту прекрасную, элегантную и утонченную леди, которая является светом моей жизни и зеницей моего ока.

Она искоса посмотрела на него.

— Ты забываешь, что мы оставили Астрид дома, — сказала она и поцеловала его.

— Яйца вкрутую, — возвестил МакКиг, кладя яйца в керамическую чашку перед Чендлером.

— Обожаю, — расплылся в улыбке тот.

Берри доела последние кусочки своего завтрака и покинула камбуз, поприветствовав Диксонов, которые пришли ей на смену.

В своей каюте Берри оделась потеплее, чтобы подышать свежим воздухом на палубе. Задумавшись, она решила, что попала — как говаривала ее бабушка — в щекотливое положение. Она не хотела, чтобы кто-то заподозрил ее в тайных встречах с Роуди Реджи, а ее отказы счел лишь притворством.

Но… что это была за записка?

Что бы это ни было, она ведь должна быть подписана.

Стоит ли Берри спросить Гулби об этом? Нет, конечно же нет! Она не хотела вовлекаться в его дела. Его мысли о том, что за ним наблюдают, все еще казались ей лишь фантазиями. Наверняка эту слежку выдумал его собственный воспаленный разум.

Поднявшись по трапу в носовой части судна и выглянув на палубу через люк, Берри увидела небо, все еще затянутое густыми облаками и серое море. Пронизывающий ледяной ветер с мокрым снегом безжалостно ударял ей в лицо. Но на палубе по правому борту примерно посередине корабля стоял монстр.

Однако это был знакомый монстр. Она много раз видела Моргана Стаута в его черном пальто из медвежьей шкуры с капюшоном. Из-за пальто его размеры казались еще более чудовищными.

Берри ухватилась за страховочный канат и осторожно двинулась с его помощью по блестящим ото льда доскам палубы. Во время своего продвижения она заметила, как Стаут сгибается. При его размерах удивительно, как ему удалось согнуться пополам. Наклонившись, Стаут повозился с чем-то на верхней части своего ботинка.

— Доброе утро, — поздоровалась Берри, подойдя к нему.

Стаут, верный своим привычкам, не ответил. Он рассматривал то, что держал в руке в перчатке.

— Вы что-то нашли? — поинтересовалась Берри.

Она подумала, что снова не дождется ответа, но голова в капюшоне повернулась к ней. Стаут поднял изогнутый предмет длиной примерно с палец.

— Осколок стекла, застрявший во льду, — сказал он. — Я наступил на него и услышал хруст. — Он поводил им туда-сюда перед своим выступающим носом. — Это от фонаря. Чувствую запах китового жира. И следы сажи видно. — Он подался вперед, держась свободной рукой за страховочный трос, пока «Леди Барбара» выполняла свой опасный маневр на надвигающейся волне. — А вот, где он разбился. Видите след сажи на поручне?

Берри придвинулась ближе, так же крепко держась за канат. Там, куда указал Стаут, она разглядела едва заметное темное пятно под бледной белой пленкой.

— Чей-то фонарь разбился здесь прошлой ночью. Вчера его здесь не было, потому что я каждый день выхожу на палубу после обеда. Упражнение, видите ли. — Он одарил ее своей версией улыбки, которая, по правде говоря, больше напоминала пугающую гримасу.

— Я слышала шум прошлой ночью. Как раз где-то здесь, — сказала Берри. — Мне показалось, что что-то упало на палубу, но… по звуку казалось, что этот предмет намного тяжелее фонаря.

— В самом деле? — Губы здоровяка поджались, и его голова задвигалась из стороны в сторону. Глаза что-то искали. — Меня интересует вот что: где остальная часть фонаря?

— Возможно, член экипажа случайно сломал свой фонарь? А остальное забрал?

— И оставил битое стекло на палубе? Сомневаюсь, что капитан Стоунмен одобрил бы подобную небрежность. И почему бы не поднять стекло, пока оно не покрылось льдом? — Стаут подтолкнул носком ботинка заиндевевшее скопление осколков под собой. — Я рискну предположить, что сюда вмерзли стекляшки поменьше. Если бы кто-то изучил толщину льда, можно было бы сказать, что фонарь был разбит прошлой ночью. Вероятно, в поздний час. Интересно, не правда ли?

— Просто чья-то неуклюжесть, вот и все, — покачала головой Берри.

Стаут ничего не сказал, продолжая рассматривать осколок. Подняв взгляд, он ответил:

— Совершенно верно. Чья-то неуклюжесть. — И он бросил осколок в волны. — Простите, мисс. Я продолжу прогулку.

Он отошел, крепко держась за красный канат. Берри осталась на месте, рассматривая пятно сажи под наледью на перилах. Имело ли это какое-то отношение к тому, что она слышала прошлой ночью? Берри подняла глаза и увидела двух членов экипажа, работающих на такелаже наверху. Должно быть, это была неприятная работа в такой непогожий день, но такова уж была тяжкая доля моряков.

Возможно, прошлой ночью кто-то из матросов уронил свой фонарь, и тот разбился, только и всего.

Но Стаут был прав: Стоунмен бы не одобрил подобной небрежности. Судя по тому, что Берри видела, капитан «Леди Барбары» лелеял свой корабль и содержал его в порядке. Битое стекло так близко к тому месту, где прогуливаются пассажиры? Вряд ли он бы это допустил. Это было не в его характере. Кто-то мог упасть на палубу и сильно порезаться. Если бы фонарь упал сверху, наверняка человек, который его уронил, позаботился бы о том, чтобы убрать осколки.

Это было странно. Осколок стекла разбитого фонаря так близко к тому месту, где, как она слышала, ночью что-то упало?

Мокрый снег пошел сильнее, со свистом проникая в снасти и хлеща ее по лицу. Берри посмотрела на бескрайнее серое море и внезапно почувствовала себя очень одинокой. Ей было жаль, что она не может сейчас взять за руку Мэтью. Пройдет много времени, прежде чем она увидит его снова, и такова была суровая реальность.

Через некоторое время Берри отвернулась от моря под хмурым небом и вернулась к носовому люку, чтобы укрыться от суровой погоды, но по какой-то причине, даже когда она спустилась в скупое тепло корабля, внутри у нее продолжал гнездиться холод.

Глава 5

Вечером, когда «первый список» закончил трапезу и покинул камбуз, Берри поняла, что не может отойти от двери и ждет. Прозвенел звонок для «второго списка». Вот появился Чендлер, за ним Мика Холлидей. Несколько минут спустя в коридоре показались Хэмметты: Гленнис смеялась над какой-то шуткой своего мужа. Берри почему-то думала, что в молодости он был тем еще пройдохой.

Она ждала.

Реджинальд Гулби так и не появился.

Берри не видела его весь день. Можно ли сказать, что это было необычно? Пожалуй, нет. Бывали дни, когда он безвылазно сидел в своей каюте, однако сегодня… после того случая с запиской и поздним визитом к ее двери… Что ж, она решила, что подождет еще немного, потому что хотела расспросить его поподробнее о том, что происходит. На сердце у нее было неспокойно.

Время шло. Реджинальд Гулби так и не появился.

Из-за двери камбуза Берри слышала, как остальные переговариваются. Оттуда доносились смешки, ворчание и звуки переставляемой посуды. Гален снова выдал какую-то остроту, а Гленнис рассмеялась. Потом подали ром, и все насладились им как следует.

Реджинальда Гулби все не было.

Берри снова ощутила холодок, и дело было не только в температуре воздуха. Она подождала еще несколько минут, а затем нетерпеливо направилась по проходу, ведущему к занавешенным покоям. Фонари, подвешенные на крюках над головой, освещали ей путь. Ее короткое путешествие завершилось перед третьей каютой справа.

— Мистер Гулби! — позвала она. Голос прозвучал встревоженно и осторожно. Она не хотела привлечь чье-то внимание и вызвать ненужные подозрения. — Вы здесь?

Ответа не последовало.

Его там нет, — подумала Берри, и ей снова стало холодно. — Его нет… нигде…

— Мистер Гулби! — снова окликнула она и на этот раз решительно отдернула занавес.

В свете коридорных фонарей она увидела, что его действительно не было. Койка была не застелена, как будто он пытался заснуть, ему это не удалось, и он встал. Или же сон его был слишком беспокойным, и он сбросил одеяла. На полу стояли четыре пары ботинок, идеально выстроенные в ряд. Берри заметила, что его фонаря не было, как и его теплого пальто.

Ах, вот оно что! — немного расслабившись, подумала Берри. — Он просто поднялся на палубу!

Но она сразу же поняла, что ошиблась. Ведь после захода солнца, когда наступали настоящие холода, никто, кроме членов экипажа, не осмеливался подниматься наверх. И экипаж бы с радостью отказался, вот только им за это платили.

Берри прошла поглубже в каюту, но занавес оставила открытым, чтобы коридорный свет помогал ей лучше видеть. Она осмотрела идеальный ряд ботинок. Это нужно было сделать, чтобы удовлетворить свое любопытство. Если Гулби собирался спрятать свой мешочек, мог ли он спрятать его там, где, по его мнению, грабитель уже все обыскал? Конечно, он мог бы оставить мешочек при себе, но то, как он говорил прошлой ночью, заставляло Берри в этом сомневаться. Он хотел, чтобы она забрала мешочек себе. Боялся, что на него нападут и отнимут сокровища силой…

Берри опустилась на колени и запустила руку в первый ботинок…

Ее пальцы нащупали мешочек, засунутый в носок второго ботинка из следующей пары. Берри вытащила главный предмет беспокойства Роуди Реджи. Вместе с ним на свет появилось еще кое-что, и вскоре она опознала в этом предмете маленький сложенный листок бумаги с рваным краем. Похоже, его оторвали от большого листа.

Берри чувствовала драгоценности сквозь бархат. Вероятно, все сокровища Гулби и вправду были там. Положив мешочек на койку, она развернула листок и увидела то, что было написано на нем черными чернилами печатными буквами.

— Могу я спросить, что вы здесь делаете, мисс Григсби?

Голос, прозвучавший за спиной, заставил Берри подпрыгнуть так сильно, что она едва не выскочила из собственной кожи. Оглянувшись, она увидела огромную фигуру капитана Стоунмена и мгновенно вскочила с запиской в руке.

— Я беспокоилась о мистере Гулби, — торопливо сказала она, стараясь перекричать бешеный стук своего сердца. — Его… его нигде нет.

— Вы? Беспокоитесь о нем? — Взгляд Стоунмена наткнулся на мешочек. — Это его драгоценности?

— Да.

— И они лежали прямо так, на виду?

— Нет. Мешочек был спрятан в одном из его ботинок.

— И вы это знали? Каким же образом?

— Я искала его, вот и все. — Ее сердцебиение наконец нормализовалось. Она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы избавиться от испуга после встречи со Стоунменом.

Капитан кивнул в ответ на ее утверждение, но Берри видела, что его речь, жесты и выражение лица преисполнились подозрительности.

— Я пошел на камбуз выпить чашечку кофе и обнаружил, что Гулби там нет, — прищурившись, сказал он. — Решил сам его поискать. Подумал, что ему, возможно, нездоровится. Никогда бы не подумал, что найду здесь вас. Что вы собирались делать с этим мешочком?

— Отдать его вам, если мне не удастся найти Гулби. — Она подняла мешочек и протянула его капитану. — Вот.

— Погодите. Давайте не будем бросать якорь слишком быстро. Может быть, он забрел куда-нибудь, где ему быть не следует? Например, в отсек экипажа.

— Сомневаюсь, — покачала головой Берри. — Зачем бы ему это делать?

— Вы ведь заперли свою каюту, прежде чем покинуть ее, не так ли?

— Я всегда ее запираю.

— Что здесь происходит? — спросил Дрейк Диксон, появившийся в проходе рядом со Стоунменом. — Наш добрый друг снова решил… — Он увидел Берри в каюте и удивленно замолчал. Несколько секунд он подыскивал слова, затем нахмурился и сказал: — Мисс Григсби! Какого черта вы здесь делаете?

— Мистер Гулби пропал, и я пришла проверить, нет ли его здесь.

— Вы еще не знаете наверняка, пропал ли он, — поправил ее Стоунмен. — Может быть, он поднялся на палубу.

— Никто, кроме членов экипажа, не поднимается на палубу после захода солнца. Я никогда не слышала, чтобы кто-то из пассажиров так делал.

— Все когда-то бывает в первый раз. Так или иначе, если он это сделал, то он непроходимый дурак. — Взгляд Стоунмена наткнулся на записку в руке Берри. — А это что?

— Записка, которую Гулби получил прошлой ночью. Он положил ее в ботинок вместе с мешочком. — Она протянула капитану листок, и тот взял его.

— Сьюзен П.? — спросил он, изучив написанное. — Кто, черт возьми, такая Сьюзен П.? — Его голос сделался грубым и резким. — И откуда вам известно, что Гулби получил эту записку прошлой ночью?

— Мистер Чендлер видел мистера Гулби у моей двери прошлой ночью где-то после одиннадцати. Гулби спросил, не Чендлер ли оставил ему записку.

— А ее оставил Чендлер?

— Нет. Я лишь рассказываю, о чем спросил его Гулби. Очевидно, он получил записку от кого-то неизвестного после ужина. Вероятно, ее оставили здесь, чтобы он нашел ее после того, как покончит с трапезой.

— Что все это значит? — спросил Диксон. — Кому понадобилось писать записку этому негодяю?

— Печатными буквами, — уточнила Берри. — Чтобы нельзя было с уверенностью сказать, мужчина это был или женщина.

— В чем дело? — Кара Диксон подошла к своему мужу. Позади нее стояла Джессика Райнхарт, которая уже надела свое синее фланелевое спальное платье.

Дрейк кивнул.

— Я все еще пытаюсь разобраться. Похоже, мы потеряли одного неприятного пассажира.

— Он должен где-то быть, — настаивал Стоунмен. Он снова взглянул на записку и убрал ее в карман своего пиджака. — Ладно, нужно обыскать корабль от носа до кормы. Я спущусь в отсек экипажа, а команду попрошу подняться на палубу. Если Гулби там, могу поклясться, долго он там не задержится.

— А что насчет этого? — Берри снова подняла бархатный мешочек. — Я не хочу носить его с собой.

— Тогда я запру его в своей каюте, — кивнул Стоунмен. — Давайте не будем мешать остальным ужинать. И не будем поднимать тревогу. Пока что. Я думаю, как только мы начнем поиски, Гулби быстро найдут. Мисс Григсби, встретимся в моей каюте примерно через пятнадцать минут после того, как я спущусь вниз.

— Морган Стаут, — внезапно сообразила Берри. — Где он?

— В каюте его нет, — сообщила Джессика, приоткрыв занавес рядом с каютой Гулби.

— Кто-то упоминал мое имя и осматривал мои покои? — Появился Стаут, идущий по коридору с четырьмя книгами в руках. — Что здесь происходит?

— Гулби пропал, — сказал Диксон. — Вы его видели?

— Не видел со вчерашнего дня.

— На корабле будет проведен обыск, — сказал Стоунмен. — Мы его найдем.

— Если мистер Гулби не объявится в ближайшие полчаса, я бы предположил, что его уже никогда не найдут, — проворчал Стаут.

— Как это понимать? — строго спросил капитан.

— Это значит, сэр, что, если мистера Гулби не найдут на борту корабля, логика подсказывает, что на корабле его нет. Это также означает, что, поскольку вокруг нас нет ничего, кроме холодного океана, — а я сомневаюсь, что этот джентльмен, как Христос, обладает способностью ходить по воде, — он, должно быть, ушел под воду. Позвольте мне спросить: фонарь Гулби все еще в его каюте?

— Нет, — мрачно ответила Берри.

— Вы же помните разбитое стекло от фонаря, которое я показал вам сегодня утром? Я подозреваю, что это мог быть фонарь Гулби, разбившийся, когда он поскользнулся на льду, каким-то образом перестал держаться за страховочный канат — если этот глупец вообще за него держался — и перевалился через перила. На льду осталось пятно сажи. Остальная часть фонаря вывалилась за борт вместе с ним. Итак… продолжайте поиски джентльмена, и я надеюсь, что он по какой-то необъяснимой причине забился в какую-нибудь щель, как напуганная мышь. Однако я полагаю, что последние сутки он пребывает на глубине океана. — Стаут пожал плечами. — Все кончено. Можно лишь пожелать ему покоиться с миром.

— Вы не знаете, о чем говорите! — прорычал Стоунмен. — И что это за россказни о разбитом стекле?

— Предоставьте молодой леди это объяснить. Я отправляюсь на свою восхитительную неудобную койку и попытаюсь немного почитать, чтобы выбросить из головы тот факт, что нам предстоит провести еще тридцать дней и ночей в этой плавучей тюрьме. — И Стаут отправился в свои отгороженные занавесом покои, после чего решительно задернул брезент.

— Этот болван сам не знает, о чем болтает, — буркнул капитан, но в его голосе Берри уловила дрожь. — Я еще раз загляну на камбуз, и, если Гулби там не будет, спущусь в отсек команды. Пару человек отправлю наверх, чтобы они связались с ночными матросами. Остальным предлагаю успокоиться и заняться своими делами. Не говорите пока ничего другим пассажирам. Мисс Григсби, через пятнадцать минут жду вас в своей каюте. Хочу, чтобы вы рассказали мне все.

После того, как Стоунмен ушел, Берри окружили Диксоны и Джессика.

— Я не могу в это поверить! — выдохнула мисс Райнхарт. — Гулби мог вывалиться за борт?

— Если так, то он не продержался бы в воде дольше нескольких минут, — мрачно произнес Дрейк Диксон. — Мисс Григсби, вы нашли на палубе битое стекло?

— Его нашел мистер Стаут. Он осмотрел его и сказал, что, по его мнению, это кусок фонаря.

— И еще записка, — напомнил Диксон. — Вы говорите, кто-то оставил ее для Гулби, пока он ужинал вчера вечером? Вы знаете, что там было написано?

Берри повторила то, что прочитала.

— Сьюзен П.? — переспросила Кара. — Но на борту нет никого по имени Сьюзен П., по крайней мере, никто не назывался таким именем.

— Минутку, — вмешалась Джессика. — Вы хотите сказать, что одна из присутствующих здесь женщин, возможно, самозванка?

— Кто бы это ни был, — сказала Берри, — записка была написана, чтобы заманить Гулби на палубу правого борта в полночь. А у поручней правого борта примерно в середине судна мистер Стаут обнаружил битое стекло.

Воцарилось молчание, и в нем Берри осознала тяжеловесность озвученной ею мысли.

Диксон заговорил первым. Голос был низким и тихим:

— Вы понимаете, какое высказываете предположение? Будто кто-то из нас написал записку, чтобы заманить Гулби на палубу, возможно, подвел его к перилам, а потом… что? Столкнул его? Сомневаюсь, что женщина смогла бы это сделать.

— Возможно, ей мог помогать какой-то мужчина, — предположила Джессика.

— Но на палубе всегда дежурит кто-то из команды. Два или три человека, не так ли? — Диксон выглядел озадаченным. Похоже, их с Берри одолевали одни и те же чувства. — Разве рулевой не должен был что-то видеть?

— Он мог бы что-то увидеть, — согласилась Берри, — если бы погода не испортилась, не пошел мокрый снег, и видимость не ухудшилась. Рулевой, возможно, ничего и не увидел в темноте за снегопадом.

— Мы забегаем вперед, — решил Диксон. — Неважно, во что верит Стаут. Мы не знаем наверняка, что Гулби упал за борт.

— Или его столкнули, — пробормотала Джессика.

— У меня назначена встреча с капитаном, — сказала Берри, понимая, что эта беседа ни к чему не приведет. У нее была своя теория, но делиться ею она не хотела. — Прошу меня извинить, — кивнула она и оставила пассажиров наедине с их мыслями и обсуждениями.

Каюта Стоунмена была заперта. Когда Берри постучала, ответа не последовало, и ей оставалось только ждать его возвращения. Она размышляла о шуме, который слышала прошлой ночью. Звук падения тела Гулби на палубу? Это означало, что кто-то на него напал. Он упал и почему-то не смог закричать. Фонарь выпал из ослабевшей руки, сломался, и кто-то — один или двое нападавших — выбросили его за борт, после чего избавились и от тела.

Но эти предположения были абсолютно дикими. Возможно, Стоунмен вернется и объявит, что Роуди Реджи нашелся. Играл в кости с командой или что-то в этом роде.

Однако… а как же записка? Призыв выйти на палубу в полночь и имя?

Сьюзен П. Кто бы это мог быть?

Кто-то, кого Гулби знал, иначе зачем бы ему так рисковать и подниматься наверх в одиночку? Берри поняла, что, вероятнее всего, Гулби подходил к двери ее каюты, чтобы узнать ее мнение об этой записке. Посоветоваться с ней, стоит ему подниматься на палубу или нет.

И тут возникла другая мысль: если кто-то действительно убил Гулби, то кража драгоценностей, которой он так опасался, не была настоящей целью. Потому что тот, кто это совершил, должен был обыскать тело, которое лежало на палубе, а, не найдя искомого, отправиться в каюту Гулби. А этого никто не сделал, ведь мешочек оставался неприкосновенным.

Над Берри вдруг открылся кормовой люк, впустив поток мокрого снега и морозного воздуха. Капитан Стоунмен в своем плотном пальто и фуражке задраил люк над своей головой, спустился по трапу и, не сказав Берри ни слова, отпер свою каюту.

— Войдите, — пригласил он, заметив, что Берри нерешительно замерла.

Она послушалась, и он закрыл за ней дверь.

Внутри горели две масляные лампы на настенных подвесах, освещая помещение. Стоунмен сбросил пальто, снял фуражку и сел за свой стол, жестом пригласив Берри занять стул напротив, однако она покачала головой.

— Благодарю, я постою. Вам не удалось найти его, не так ли?

— Нет, — последовал краткий мрачный ответ.

— И что это значит?

— Это значит, — едко проговорил Стоунмен, — что Стаут прав. Покойтесь с миром, Реджинальд Гулби. А теперь расскажите мне все, что знаете, начиная с самого начала.

Берри так и сделала. В конце она добавила:

— Мне кажется, я слышала, как прошлой ночью он упал на палубу. Это означает, что он мог потерять сознание, и кто-то перебросил его за борт.

— Значит, два человека. — Стоунмен задумчиво нахмурился, полез в карман и достал записку. — Кто-то заманил его на палубу. Это уже не просто слежка, это похоже на спланированное преступление.

Берри кивнула.

— Если все случилось около полуночи, рулевой мог что-то заметить?

Стоунмен невыносимо долго смотрел на нее, прежде чем ответить:

— Вчера в это время за штурвалом был я. В одиннадцать я сменил Годвина, моего первого помощника, и пробыл за штурвалом до четырех.

— И вы ничего не видели?

— Шел мокрый снег. Море штормило, и корабль вел себя неспокойно. Все мое внимание было сосредоточено на работе. Хотя около полуночи я видел свет фонаря в том районе палубы. Я не мог оторваться от штурвала, чтобы рассмотреть поближе, кто там ходит. Потом свет погас, и я решил, что, кто бы это ни был, он повернулся ко мне спиной и направился к переднему люку, чтобы спуститься вниз. Что касается звуков… сквозь завывание ветра ничего было не расслышать.

— То есть, вы видели только свет фонаря?

— Только его.

— А на палубе были другие члены экипажа?

— Один человек, — отмахнулся Стоунмен. — Да и то, нельзя сказать, что он был «на палубе». Это был о’Хара в «вороньем гнезде». Худшего места такую погоду не найти. Предупреждая ваш следующий вопрос: работа о’Хары заключается в том, чтобы смотреть вперед, а не вниз, на палубу. Так что…

— Что вы обо всем этом думаете? — перебила Берри.

— Это очевидная уловка, чтобы вызвать Гулби на палубу в конкретное время. Но я понятия не имею, кто это сделал. — Капитан подтолкнул к ней записку.

— Сьюзан П., — покивала Берри. — Я рискну предположить, что Гулби знал это имя, иначе он не стал бы подниматься на палубу.

— Да, — согласился капитан, не отрывая глаз от бумаги. — Он должен был знать это имя.

— Что бы все это ни значило, это не имеет никакого отношения к товарам Гулби, — заключила Берри. — Вы согласны?

Он кивнул.

— Да, кражей тут не пахнет.

— Но… чем тогда пахнет?

Стоунмен долго молчал.

— Сьюзен П. Вероятно, это кто-то, кого Гулби когда-то знал. Я не думаю, что она здесь, на борту, но кто-то мог подписаться ее именем. Или же кто-то действует… ну… в ее интересах. Вы понимаете?

— Да.

Стоунмен тяжело вздохнул и провел рукой по лицу.

— Никогда раньше не терял пассажиров таким образом. Нет, случалось, что кто-то заболевал и умирал… даже маленькие дети. Такие случаи разрывали мне сердце, когда я видел, как это происходит, но ничего не мог сделать. Но чтобы кого-то выбросили за борт… Я слышал подобное от других капитанов. Им просто выпал неудачный жребий. Некоторые из них думали, что это расплата. Они называли это «Долгом Нептуна». Вот, почему я так настойчиво убеждал всех не подниматься на палубу, пока лед не растает, и можно будет крепко держаться за страховочный канат. — Он посидел несколько секунд, уставившись в пустое пространство мимо Берри. Затем его взгляд прояснился, и он снова сосредоточился на своей пассажирке. — Я не знаю, нужно ли сделать еще что-то сегодня вечером, — признался он.

— Я согласна с тем, что нельзя все так оставлять. Один или несколько пассажиров этого корабля убили человека. Как вы собираетесь выяснять, кто это сделал?

— Мисс Григсби, я выслушаю все, что вы можете мне предложить. Потому что для меня это нечто новое. Я никогда не попадал в подобные ситуации.

Берри потратила несколько секунд на обдумывание возможностей. Одна из мыслей показалась ей потенциально ценной.

— Каждому на борту следует переписать то, что написано в записке, печатными буквами. Автору оригинала было бы слишком тяжело замаскировать собственный почерк. И я боюсь, что членов экипажа также нельзя исключать. Но… я вам так скажу, капитан: я не могу даже предположить, кто мог это сделать. Никто из пассажиров — а я много раз разговаривала с ними — не вызывает таких подозрений.

— Никогда нельзя узнать человека достаточно хорошо, чтобы с уверенностью сказать, на что он способен, а на что нет. Во всяком случае, по внешнему виду этого никак не определить. Ладно. Мне нравится ваша мысль. Мы начнем утром. Как думаете, вам удастся хоть немного поспать?

— А вам?

— Нет, — ответил он.

— Я попытаюсь. И вам следует.

С этими словами Берри покинула каюту Стоунмена и направилась по коридору к себе. Когда она добралась до своей двери с ключом в руке, она решила, что сон этой ночью — маловероятная перспектива. На корабле было тихо, если не считать обычного скрипа досок и шума моря, бьющего волнами о корпус. Берри покачала головой, прошла дальше и вошла на камбуз.

Помещение пустовало, если не считать МакКига, натирающего песком посуду, оставшуюся после ужина, над большим металлическим котлом. Он кивнул ей в знак приветствия и продолжил работу.

— Могу я попросить у вас чашечку кофе? — спросила она.

— Только остатки. — Это прозвучало как предупреждение.

— Я не возражаю.

Берри села за стол. Над ее головой пара фонарей раскачивалась в такт движению корабля. МакКиг налил ей примерно полчашки и поставил перед ней зловещую жидкость цвета черного дерева. Сделав один глоток, Берри поняла, что сможет бодрствовать еще несколько дней.

МакКиг вернулся к мытью посуды. Внезапно он замер и тихо сказал:

— Слышал, прошлой ночью кое-кто вывалился за борт.

— Так и есть.

— Это был Гулби?

— Верно.

Его лицо с впалыми щеками повернулось к Берри и снова отвернулось. Он продолжил работать.

— Жаль. Но вы можете быть уверены, что он умер быстро.

— Небольшое милосердие. — Берри вдруг поняла, что команда не знает о записке. Другими словами, только человек или люди, написавшие записку, знали о произошедшем.

— Такое время от времени случается, — сказал МакКиг. — Кто-то ведет себя неосторожно. Не понимает, насколько опасной может быть корабельная качка и обледенелая палуба.

Берри сделала еще один глоток кофе, но больше пить не смогла.

— Надеюсь, что скоро погода улучшится.

— Да, мэм.

Берри отодвинула свой стул, встала и вернула МакКигу смертоносную чашку.

— Падение за борт уже случалось… дайте-ка вспомнить… пару лет назад, — сказал МакКиг. — Это был старик. Возвращался из Нью-Йорка. Капитан подумал, что он, возможно, решил уехать, потому что его жена только что скончалась.

— Очень жаль. На каком корабле это произошло?

— Так на этом самом, мисс. Я никогда на другом и не работал.

Берри замерла.

— На этом судне? — переспросила она. — Я только что говорила с капитаном. Из его слов я поняла, что подобных случаев на его корабле никогда не было.

МакКиг перестал натирать посуду. Он отставил тарелку в сторону и повернулся к Берри.

— Кое-что, что вы сказали вчера, задело меня, мисс, и я должен избавиться от своей ноши. Вы сказали, что это корабль капитана Стоунмена. Что ж, это неправда. Капитан этого корабля — Томас Дойл, честный и порядочный.

— Дойл? — переспросила Берри. — Я не понимаю…

— Как и мы. Я имею в виду команду. Незадолго до начала погрузки мы получили сообщение от судоходной компании, что капитан Дойл в этом рейсе не участвует, а у штурвала будет капитан Стоунмен. Именно капитан Дойл украсил вашу милую каюту и выкрасил ее в розовый цвет, так что благодарить вам следует именно его. Дело в том, что никто из экипажа прежде не работал с капитаном Стоунменом. Так что… вы меня задели.

— Ясно, — пробормотала Берри. Ее голос прозвучал вяло. В памяти всплыли слова Стоунмена, когда он показывал ей и Мэтью свежевыкрашенную каюту, переоборудованную из загона для коз.

Мы ходили через Атлантику на «Леди Барбаре» уже шесть раз с этой командой, так что беспокоиться о вашей безопасности нет нужды.

Нерешительно подняв голову, Берри спросила:

— Так вы хотите сказать, что это первый рейс капитана Стоунмена на этом корабле?

— Да, мэм. Я не жалуюсь, он неплох в своем деле, но капитан Дойл… — МакКиг покачал головой. — Мы работали с ним. — Он заметил, как Берри вцепилась в кофейную чашку на столе. — Вы достаточно взбодрились? — спросил он.

— На грани взрыва, — выдавила Берри и наконец отдала ему чашку. — Спасибо.

— Пожалуйста, мэм. Доброй вам ночи.

— Спокойной ночи, — пробормотала Берри и, пошатываясь, вышла.

Глава 6

Наконец-то забрезжил рассвет. Сквозь колючий мокрый снег и порывы ветра проступила тусклая жемчужина утра. Стоя на носу «Леди Барбары», Берри Григсби, закутанная в теплое пальто, шапку и перчатки, наблюдала за хмурым рассветом. Вокруг нее оживал корабль: члены экипажа работали над такелажем и уже откалывали наледь. Паруса наполнялись ветром, который подталкивал судно все ближе и ближе к Нью-Йорку… все дальше и дальше от Мэтью Корбетта.

Во время бессонной ночи Берри много раз спрашивала себя, что бы сделал Мэтью, будь он здесь, рядом с ней. Она знала, как бы он поступил. Как должно. История, произошедшая здесь, была уделом решателя проблем, и Берри с радостью доверила бы ему это дело.

Собравшись с силами, Берри прошла через кормовой люк и спустилась по трапу. Стоя перед дверью капитана Стоунмена, она приготовилась к тому, что ждало ее впереди. Она решила, что не будет ни с кем встречаться этим утром. Не раньше, чем все это закончится.

Она постучала.

Голос прозвучал резко и грубо.

— Кто это?

Видимо, капитан этой ночью тоже не спал.

— Берри Григсби.

Последовала долгая пауза. Он знал? Возможно.

— Не заперто, — наконец ответил он.

Берри вошла и закрыла за собой дверь.

Капитан Генри Стоунмен сидел за своим столом в той же позе, в какой она его оставила. На нем была та же одежда, что и накануне вечером. Его лицо было осунувшимся, а глаза налились кровью. На столе стояла приземистая коричневая бутылка с широким донцем, а в правой руке у капитана вместо глиняной чашки был хрустальный бокал, наполненный янтарной жидкостью на два пальца.

Он ничего не сказал, пока Берри снимала пальто, шапку и перчатки. Она повесила одежду на спинку стула перед его столом и села.

— У меня есть еще бокал, — мрачно буркнул он.

— Нет, спасибо.

— Вы уже завтракали?

— Я не очень голодна. Кроме того, мне не хотелось ни с кем разговаривать этим утром.

Стоунмен сделал глоток и повертел бокал в руках.

— Я не спал. Думаю, вы тоже.

Берри решила перейти к активным действиям.

— Как вам удалось перевести Гулби с «Брианы Хэлси» на этот корабль, а затем заменить капитана Дойла на посту капитана?

Стоунмен изучал свой напиток, выражение его лица было каменным и вполне соответствовало его фамилии[58], которая, как Берри теперь знала, была фальшивой.

— Как долго вы планировали убить его? — спросила Берри.

Он сделал еще один глоток и продолжил вглядываться в янтарный напиток. Затем ответил:

— Годы.

— Сьюзен П., — произнесла Берри с осторожностью. — Умершая дочь, о которой вы рассказывали Мэтью и мне. Вы говорили, что храните ее в своем сердце. Как ваше настоящее имя?

— Генри Парр. — Его запавшие глаза заблестели в свете каютного фонаря. — Да, мою дочь звали Сьюзен. Как вы догадались?

— Неважно. Суть в том, что я это сделала. Что вы искали, когда осматривали каюту Гулби и сдвинули его обувь? Не драгоценности, в этом я уверена. Тогда что?

— Мне плевать на драгоценности, — отмахнулся Парр. — Я просто был там. Смотрел. Оценивал вещи человека, которого собирался убить. Увидел ботинки и красивую одежду. Увидел дорогие пальто. Я подумал: «Этот человек застегивает пиджаки, как и ты, Генри. Точно так же обувается. Он такой же человек, как и ты, Генри. Ты действительно сможешь это сделать, когда придет время?». Я почти сказал себе: «Нет, пусть все идет, как идет. Пора оставить прошлое в прошлом». Но потом я подумал о том, что он вожделеет вас и продолжает в том же духе, что и раньше. Его было не остановить, что бы я ни делал. Я ведь говорил вашему жениху, что буду относиться к вам, как к собственной дочери. Так что… это нужно было сделать.

— Я могла бы позаботиться о себе, не убивая его, — дрожащим голосом сказала Берри.

— Дело не только в этом. — Парр одним глотком допил свой напиток и налил себе еще. — Дело было в нем самом. В его образе жизни. Вы спрашивали, как мне это удалось, и я вам расскажу. В судоходной компании, которую вы выбрали, три партнера.

— Ее выбрали для меня. Я не сама это сделала, — поправила его Берри.

— Хорошо. Выбрали для вас. Так вот, я — один из трех партнеров. Я состоятельный человек, просто не живу на широкую ногу. Люблю море и корабли больше всего на свете. Когда я увидел список пассажиров «Хэлси», я узнал его имя. Попросил бухгалтерию показать мне его счет, который он подписал. Итак, это был тот самый человек. Было несложно перевести его на этот корабль. Затем я попросил Томми Дойла направить «Леди Барбару» в Нью-Йорк. Я был капитаном за много лет до того, как пришел в судовую компанию. Сказал Томми, что соскучился по морю и хочу тряхнуть стариной. — Он поколебался, будто собирался с силами, затем продолжил: — Бутылка хорошего виски, стейк на ужин — и старина Томми согласился. — Парр оторвал взгляд от своего бокала. Его губы дрогнули в слабой мученической улыбке. — Все было проще простого.

— Я должна была догадаться, что это не ваш корабль, — сказала Берри. — Первую неделю в море вы постоянно бились головой о потолок. Если б это был ваш корабль, вы бы давно привыкли к высоте потолков. За шесть рейсов уж точно. Вы бы знали здесь каждый дюйм.

— Совершенно верно. Полагаю я… как бы выразился наш образованный джентльмен, выдал себя? Что ж, главная задача любого капитана — вызывать доверие у пассажиров и команды, так что я поступил по справедливости.

— Но скрыли свои истинные намерения. — Берри покачала головой. — Боже мой, капитан Стоунмен… то есть, Парр! Зачем же вам понадобилось совершать убийство?

Он откинулся на спинку кресла и какое-то время просто смотрел вверх.

— Когда он поднялся, я увидел свет его фонаря, — рассказал Парр. — Я был готов крутануть штурвал. Я знал, что это не займет много времени. То, чего я ждал четыре года… было совсем рядом. Я подошел к нему и сказал: «Я — отец Сьюзен Парр. Девушки, которую ты погубил. Ты не помнишь ее имени?». Он ответил: «Я знал многих Сьюзен». И улыбнулся… так мерзко. У меня с собой был страховочный штифт. Я ударил его по голове. Он упал. Фонарь разбился, часть полетела за борт. Возможно, он сразу умер, потому что он не шевелился, когда я поднял его тело. Крови не было. Я перевалил его за борт, и он исчез. Я вернулся к штурвалу, поправил его на несколько градусов. Позже я пытался отыскать записку, но решил, что он взял ее с собой. Если честно… мне было все равно.

Парр посмотрел на Берри своими покрасневшими глазами. Его лицо исказилось жуткой мукой, на которую было невыносимо смотреть.

— Теперь мне все равно, — повторил он. — Помогло ли это убийство вернуть мою Сьюзен к жизни? Принесло ли оно хоть какое-то облегчение? О, может быть, я просто спас какую-нибудь другую девушку от того, чтобы забеременеть и сгинуть на улицах. Может быть, я спас кого-то от прыжка с лондонского моста и утопления в Темзе, как это сделала моя Сьюзен пятого января 1700 года. Может, и так. Но, видите ли, мисс Григсби, Реджинальд Гулби не был настоящим злодеем в этой пьесе. Настоящий злодей в ней — я.

Он прервался, его голос дрогнул от одному ему известной боли.

— Перед тем, как убить Гулби, я убил собственную дочь. Ее погубило мое пренебрежение и мой гнев. Я отвернулся от нее, когда она нуждалась во мне больше всего. Убил ее, махнув рукой на «славного парня», который называл себя Роуди Реджи Гулби, торговца драгоценностями, который переключил свое внимание на подавальщицу в какой-то таверне и обещал ей безбедную жизнь. Я отплыл на следующем корабле, потому что был капитаном и потому что море значило для меня больше, чем моя девочка, попавшая в беду.

Парр слегка наклонился вперед, его глаза увлажнились от слез, на виске начала пульсировать жилка. Его рот открывался и закрывался, открывался и снова закрывался, как у задыхающейся рыбы, выброшенной на незнакомый жестокий берег.

— Моя жена умерла от лихорадки, когда Сьюзен была совсем маленькой, — сказал он. — Именно тогда я изменился. Захотел сбежать от мира. Я был суров с дочерью, заставил ее уйти из дома слишком рано и отправил в мир, где плавают акулы. Она была не готова к этому. Я не помог ей подготовиться. И когда она забеременела его ребенком, она умоляла меня позволить ей вернуться домой. Я же сказал, что ей придется плыть на своей лодке по реке, которую она сама открыла, потому что я — собирался уйти в море. Позже я узнал, что ребенок умер. Реджинальд Гулби не хотел иметь с моей дочкой ничего общего после того, как попортил ее. Она пошла ко дну… А как может молодая девушка не пойти ко дну, когда собственный отец отворачивается от нее? Может, она была слишком похожа на свою мать. Каждый раз, когда я смотрел на нее, меня будто били ножом в самое сердце. Но я был жесток. Я был… человеком из камня. Наверное, что-то у меня с Гулби было общим: я тоже ничего не мог поделать с тем, кем я был… или с тем, кем я стал. Я становился жестче и жестче, это было сильнее меня.

Дрожащая рука подняла бокал. Парр сделал глоток. Две слезинки медленно скатились по щекам капитана.

— Худшее из зол… — Он вздохнул и покачал головой. — Худшее из зол — это поворачиваться спиной к тому, кто тебя любит. Не слушать, не заботиться, когда тебя зовут на помощь. Когда ты им нужен, потому что больше у них никого нет. Она пыталась достучаться до меня. Видит Бог, она пыталась. Наверное, она просто устала от попыток.

Лицо снова исказилось болью.

— Мост… такой красивый ночью, со всеми этими навесными фонарями, — рассеянно произнес он. — Можно смотреть на него и верить, что он способен перенести тебя в лучший мир. Я… У меня всегда был корабль, которым я управлял, это был мой настоящий дом. А у Сьюзен не было дома, куда она могла бы вернуться. Вы знаете, что мою девочку похоронили на кладбище для нищих? И, черт возьми, ее просто обернули в старую изношенную парусину. Разумеется, я перевез тело на хорошее кладбище, установил памятник. Я чуть не сошел с ума, когда проделывал все это. В тот день я поклялся, что, если когда-нибудь найду Реджинальда Гулби, то позабочусь о том, чтобы он вспомнил мою девочку и поплатился за то, как с ней поступил. И вот его имя попало в список пассажиров.

Парр зажмурился и долго держал глаза закрытыми. Берри не решалась его перебивать. Когда он открыл глаза, из них вновь полились слезы.

— Может быть, если б он сказал, что помнит Сьюзен, я бы его не ударил. Не знаю. Но эта улыбка… — Лицо Парра на миг побагровело от гнева. — Для него моя Сьюзен была просто никем! В тот момент я понял, что не могу позволить ему продолжать топтать ногами эту землю. Легкость, с которой он сказал, что знал многих Сьюзен, ранила меня в самое сердце.

Он прикоснулся к губам и осушил бокал. Когда он продолжил рассказ, голос звучал напряженно и устало:

— Я сказал, что Гулби погубил мою девочку. Я не хотел признавать, что погубил ее первым. Никто в это мире не может жить без любви, заботы и дома. В этом мое зло, мисс Григсби. Да. Худшее из зол.

Он снова закрыл глаза, а когда открыл их, Берри рассмотрела в их глубине настоящий ад.

— Остальные… — надтреснуто пробормотал он. — Вы расскажете им?

— Я не стану. Но вы — должны.

— Я расскажу, — сказал он. — Сегодня вечером на камбузе.

Берри пришлось спросить еще кое-что.

— Этот разговор… грозит мне чем-нибудь? Я в опасности?

— Вы — нет, мисс. А вот я — да. Теперь, когда все сделано, я вижу, сколько человек находится на борту корабля и сколько из них готовы будут набросить петлю на мою шею. Или сбросить меня с той же скользкой палубы посреди ночи. Но я капитан и я несу ответственность за пассажиров и экипаж этого корабля. Полагаю, в Нью-Йорке тоже есть виселицы, и мне дадут до них добраться.

Берри встала. У нее защемило сердце, когда она увидела, как Парр наливает себе еще из бутылки.

— Остальные решат, что делать, когда мы доберемся до гавани. Вы ведь понимаете это, не так ли?

На его кривую вымученную улыбку было страшно смотреть.

— Как я уже сказал, теперь, когда все сделано… мне все равно.

— Мне очень жаль, — сказала Берри, не зная, что еще может ответить.

— Все уже в прошлом, — отозвался Парр.

Берри взяла свое пальто, шапку и перчатки. Пришло время предоставить капитана «Леди Барбары» самому грозному судье — собственной совести.

— Еще кое-что, мисс. — Парр открыл ящик стола и протянул ей фиолетовый бархатный мешочек. — Это ваше.

— Я не хочу его забирать.

— Я тоже. Но, думаю, Гулби хотел бы, чтобы это было у вас. А также все остальное, что лежит в его багаже в трюме. Из того, что вы мне рассказали, я понял, что вы, похоже, были его самым близким другом.

Берри поколебалась, но потом все же приняла мешочек из массивных рук капитана. Она вспомнила, как Гулби рассказывал, что большая часть его товаров находилась в багаже. Церковь Троицы была бы признательна за такое подношение.

Выходя из каюты капитана и прикрывая за собой дверь, Берри услышала прерывистый всхлип. Однако она не сомневалась, что после того, как Парр расскажет все сегодня вечером на камбузе, он выполнит свои обязанности и доставит корабль к месту назначения, как и подобает настоящему капитану.

Берри снова оделась потеплее и поднялась через кормовой люк на палубу, где встала у поручней правого борта недалеко от того места, где Роуди Реджи совершил свой последний прыжок. Она задумывалась о том, насколько на деле тонка грань между жизнью и смертью.

После раздумий Берри открыла мешочек и позволила драгоценным камням и серебряным браслетам упасть в море. Это было ее собственным обращением к Нептуну. Она просила о безопасности для Мэтью и для себя. Когда драгоценности исчезли под водой, она выпустила мешочек из рук и позволила ветру подхватить его.

До конца путешествия она будет просто еще одним пассажиром и уж точно не будет решать чужие проблемы. После того, как все уляжется, она будет настаивать на том, чтобы Генри Парра отдали под суд в Нью-Йорке. В остальном она собиралась коротать свои дни на судне, дожидаться завтраков, вечернего рома и времени на чтение. А также бесед со своими попутчиками, среди которых уже не будет Реджинальда Гулби.

Берри не сомневалась, что Мика Холлидей найдет в своем путешествии по колониям множество приключений, что Кой Чендлер построит солидное и важное здание, Диксоны найдут радость в своей нью-йоркской жизни, а Морган Стаут сохранит свою привязанность к эссенции орхидей. Она верила, что Хэмметты прекрасно проведут время с семьями своих детей, а Джессика Райнхарт найдет счастье в браке. И возможно, когда-нибудь напишет свой роман-загадку.

Берри задавалась вопросом, не появится ли в одном из ее романов когда-нибудь персонаж с ее именем. Потому что ей казалось, что под пером писателя человек может жить вечно. Но Берри не хотелось жить вечно… по крайней мере, без Мэтью.

Следующие несколько месяцев — возможно, год или целую вечность, — ей будет крайне сложно пережить, потому что она не будет знать, что происходит с Мэтью.

Тот сон, что ей приснился. Она все еще видела, как две фигуры — мужская и женская — с их причудливыми черно-рыжими головами приближаются к нему, будто для того, чтобы…

Чтобы что?

Погубить его?

Берри не верила в предчувствия, но если допустить, что они реальны, она бы решила, что эти две фигуры — некое предзнаменование будущего, и они таят в себе ужасную опасность, превосходящую любое злоключение, с которым Мэтью приходилось когда-либо сталкиваться.

Берри не хотела много думать об этом, ведь это изматывало ее, а сделать она ничего не могла. Она примет этот день таким, каков он есть, и будет верить, что судьба вернет ей Мэтью в целости и сохранности.

Берри посмотрела на небо.

В этот момент она испытала странную, непрошенную, почти неуместную радость. Она знала, что это будет длиться недолго, но хотела насладиться каждой секундой.

Солнце выходило из-за облаков.