Семья Буссардель

- Бедный!.. Ах, бедный!..

- Да, - тихо сказала вдова. - Не надо так расстраиваться, хорошая моя.

Она потрепала Аглаю по плечу, но та все не успокаивалась, тогда госпожа Буссардель обняла ее и притянула к себе. Не смея прижаться к груди хозяйки, Аглая робко плакала и жалобно говорила:

- Простите меня, пожалуйста. Это все от нервов.

- Да, да... Я понимаю.

Высокая, грузная госпожа Буссардель стояла, не проронив ни единой слезинки, уже успокоившись, и смотрела в одну точку поверх плачущей Аглаи, придумывая обстоятельства смерти своего мужа, в которых ей предстояло уверить и семью и общество.

XXVIII

Вход в мавзолей был достаточно широк, чтобы четыре человека могли стоять в ряд у распахнутой настежь двустворчатой двери; но сыновья покойного, шедшие во главе похоронной процессии, и их дядя, старик Амори Буссардель, следовавший непосредственно за ними, предоставили вдове выступить вперед и постоять одной у порога часовни, в которой зиял раскрытый люк семейного склепа.

Когда прочтены были положенные молитвы, священник передал кропило старшему сыну, но тот, сжимая кропило в руке, все не входил в часовню: надо было с уважением отнестись к глубокой сосредоточенности вдовы. Однако она вовсе не молилась. Под траурным крепом глаза ее были устремлены не на гроб, который уже опустили в склеп. Она смотрела на имена умерших, вырезанные внутри часовни на мраморных досках справа и слева от алтаря. Их уже было много, не меньше двенадцати, они охватывали четыре поколения, считая и маленькую Берту, - четыре, а не пять, ибо Буссардель, живший во времена Наполеоновской империи, основатель гробницы, так в нее и не попал: забывчивые потомки в конце концов оставили его там, где он был похоронен.

Вверху, с левой стороны, самая давняя из всех погребальных семейных надписей, сделанных до этого дня, гласила:

ЛИДИЯ-МАРТА-ВИКТУАР ФЛУЭ

супруга Флорана Буссарделя

родилась 18 февраля 1791 года

умерла 22 июня 1816 года

Госпожа Буссардель часто приходила сюда, провожая родственников к месту последнего упокоения, принося цветы или надзирая за порядком в часовне, но лишь сейчас впервые почувствовала, что эта незнакомка, о которой говорилось в надписи, была матерью ее свекра и что именно от нее пошла вся семья, как река вытекает из своего истока, из узенького ручейка. Эта умершая мать смотрела на нее с высоты своей лаконической эпитафии, они перекликались друг с другом через пространство целого столетия; до Лидии Буссардель были тени прошлого, после Амели Буссардель будет сумрак грядущего.

Наконец она вспомнила о своей роли, о своей семье, о покойном муже. Гроб окропили, и, когда закончился этот обряд, родня кратчайшей дорожкой спустилась с холма вниз, к круглой площадке Казимира-Перье, где после каждых похорон в семье Буссардель происходила церемония рукопожатий.

Эта часть кладбища, одна из самых старых, была переполнена покойниками: множество могил, ни одного пустующего вершка земли. Некогда свободный склон холма перерезали теперь опорные стенки, змеились по нему дорожки и неровные лестницы; и хотя вне главных аллей вырубили много деревьев, тут буйно разрослись, переплелись, перемешались побеги плюща, кусты жимолости, акации и букса, мох плотно покрывал камень, и весь этот край старого кладбища Пер-Лашез сохранял сельский характер и живописную холмистость.

Благодаря своей архитектуре и орнаментам, которые в новом столетии стали образчиком наилучшего стиля Персье-Фонтена, мавзолей семьи Буссардель царил над всем этим пейзажем, где рука человека чувствовалась больше, чем присутствие смерти. Он высился на верхушке пригорка, подавляя своей грандиозностью жалкую мелкоту - уйму низких, тесных гробниц, построенных после него; с ним могли сравниться только находившиеся неподалеку горделивые усыпальницы Греффюля и Константа Сей. Он один занимал место, равное целой дюжине современных могильных участков; ведь он был задуман и воздвигнут в доброе старое время, с широким размахом, который при повышении цен в дальнейшем стал уже невозможным; площадь его была скорее земельным участком, чем могилой, да, в сущности, она и являлась первым участком, приобретенным в Париже семейством Буссардель.

Госпожа Буссардель без чужой помощи спустилась по короткой тропинке; никто не посмел поддержать ее - все знали, что она отвергнет подобное внимание. Но, сойдя на вымощенную плитами полукруглую площадку, где уже расположились мужчины, представители семьи Буссардель, она не встала в конце их ряда, а заняла первое место, впереди своего старшего сына, тогда как другие дамы выстроились в шеренгу вслед за мужчинами. Ни одна из невесток не осмелилась подойти указать на ее ошибку; зная ее характер, можно было подумать, что она вполне сознательно заняла первое место; Теодор коротким жестом остановил распорядителя похорон, направившегося было к ней, и госпожа Буссардель так и осталась там, где стояла, впереди всех - высокая, объемистая груда черных шерстяных одежд и траурного крепа, за которой цепочкой тянулись мужчины, - настоящая глава семьи.

Провожавшие двинулись вереницей. Буссардель умер в марте. Серые тучки разнообразных оттенков неслись наперегонки с востока на запад, пролетая над бронзовым Казимиром Перье, который, стоя на высоком пьедестале, председательствовал на этом сборище крупной парижской буржуазии.

Госпожа Буссардель пожимала протягиваемые ей руки, отвечала на объятия, но проделывала это как-то рассеянно. Внезапная ее растерянность, быть может, происходила из-за того, что силы организма и воля, которые у нее были так напряжены в течение тридцати пяти лет, сдали наконец. Она чувствовала себя в каком-то необычном для нее состоянии. Мозгом ее овладевало странное оцепенение, какое возникает в конце долгих часов бессонницы; она склонила голову и ограничивалась тем, что молча выставляла протянутую руку. По темным поникшим складкам траурного крепа все видели, что она удручена. Ей пожимали руку и проходили дальше.

Длинное шествие наконец закончилось - она это все же заметила и выждала, когда последние сочувствующие завершат обряд рукопожатий по всему фронту скорбящих родственников. Тогда она отделилась от него и обвела взглядом Буссарделей. Все они еще стояли в ряд и молча смотрели на нее. Она повела рукой под траурной вуалью, и многие поняли этот жест: кто-то произнес имя Аглаи, остальные зашушукались, зашептались, и компаньонка, стоявшая в самом конце шеренги, тоже отделилась от нее и подошла к хозяйке.

Опираясь на руку Аглаи, госпожа Буссардель вновь принялась взбираться по мощеной дорожке вверх, к мавзолею, и тогда почувствовала, как отяжелели ее ноги, поняла, что пришла старость, благодушная, патриархальная, втайне Желанная старость, в которой она завершит свое назначение и приобретет окончательный свой облик. Она будет старухой почитаемой, избавленной от всякого труда. Она познает наслаждение ленью - телесной и умственной ленью, доселе ей неведомой. Ее жизнь кончилась. Она уже видела себя в мыслях бабкой, прабабкой, представляла, что с каждым годом будет все молчаливее и равнодушнее ко всему на свете, все реже станет выходить из своих покоев, будет сидеть в неизменном своем кресле и потихоньку, незаметно перейдет в небытие.

Она с трудом поднялась по дорожке и остановилась перевести дыхание. Аглая, поддерживая ее еще крепкой своей рукой, сказала:

- Устали вы!

Госпожа Буссардель посмотрела сквозь креповую вуаль на свою старую компаньонку, верную свою союзницу.

- Да, - ответила она, покачивая головой, - устала.

И двинулась дальше, к наследственной гробнице.

Двустворчатая дверь оставалась отворенной, люк еще не

закрыли каменной плитой; могильщики, увидев двух возвратившихся женщин, прервали свою работу и, сняв шапки, вышли из часовни.

Но вдова не подошла к порогу, а, остановившись на некотором расстоянии, попробовала откинуть с лица длинную креповую вуаль. Аглая помогла ей.

Госпоже Буссардель удалось наконец запрокинуть голову. Открыв лицо, прищурив глаза, она вглядывалась в надпись, начертанную на фронтоне мавзолея, в почерневшие от времени, глубоко врезанные в камень слова:

СЕМЬЯ БУССАРДЕЛЬ