Семья волшебников. Том 3

Глава 9

Лахджа будто плескалась в холодном море. Медленно погружалась все глубже, в черную хлябь. На самое дно бездонной пучины.

Она не знала, сколько времени уже здесь. Сколько часов, дней или даже лет прошло во внешнем мире. Она крепко спала и понимала это, но проснуться не могла и не могла никак повлиять на свой сон.

Это чем-то напоминало тот год… инкубацию, перерождение в чреве Мазекресс. Демонический плен в темном сновидении, кошмар, который нельзя покинуть.

Не так мучительно, правда. Лахджу не трансформировало и ни во что не превращало — ее просто… пожирали живьем. Словно парализованная осой-наездницей, она чувствовала, как из нее медленно тянут соки, но ничего не могла поделать.

Наверное, это как в Банке Душ. Через какое-то время она умрет, от нее останется только высохшая скорлупка, но случится это еще очень нескоро.

В Лахдже очень много энергии.

Много энергии для… чего? Она не помнила.

Нет, ну надо же что-то сделать. Она уже пробовала куда-то… плыть, вроде как. Но на самом деле это ничего не меняло. Ме ее здесь не слушались…

Что такое, кстати, Ме?.. Звучит знакомо, но…

Так, надо собраться. Она уже начинает забывать значение слов. Что дальше — она забудет свое имя?

А как ее зовут?..

Ах да. Лахджа. Лахджа Ка… Де… Дегатти. Это фамилия мужа.

Муж! Где он⁈ Где⁈

Где кто?.. Вокруг ничего. Всегда было.

Нет!!!

— Привет, — раздался тихий, почти неслышный голос. Но в царящей тут тишине он прозвучал, как набат.

— Привет, — машинально ответила Лахджа. — Ты мой муж?

Донесся шелестящий смех. Словно шуршание сухих листьев. А из жидкой текучей тьмы соткался образ.

Не муж. Лахджа подзабыла некоторые детали, но точно помнила, что замужем за человеком. А этот… это крылатый… хвостатый… фархеррим! Да, она вспомнила слово! Демон, такой же, как сама Лахджа.

Только мужчина. Рыжий и белокожий.

— Привет, — повторил он. — Ты, возможно, меня не помнишь. Я Такил. Сейчас вспомнишь!

Лахджа вспомнила. Он что-то сделал, и в голове начало проясняться. Апостол Сомнамбула, она его видела, и не только наяву, гораздо больше она видела его во снах. Он являлся к ней… раз, два, три… восемь раз.

— Ты учил меня ходить по астралу, — вспомнила Лахджа. — И… мы играли в «Зодиак».

— Надо же, — удивился Сомнамбула. — Обычно я каждый раз представляюсь заново. Ты не запоминаешь мои визиты. Никто не запоминает… Но в этот раз ты не просто спишь, не так ли? Нет, это не сон. Точнее, сон, но иной. Тот сон, что медленно переходит в смерть.

— Как ты меня тут нашел?

— Я обратил внимание, что ты очень долго спишь. Несколько недель. Мне показалось это странным.

— Несколько недель? Ты уверен?

С одной стороны, несколько недель — это плохо. С другой — по крайней мере, несколько недель, а не лет. Что хорошо, учитывая…

— Сорокопут! — вспомнила Лахджа.

— Да, — кивнул Сомнамбула. — Было очень нелегко прийти сюда. Это запертая часть Сновидения. Изолированная.

— Но ты прошел?

— Ну я же стою перед тобой, — хмыкнул Такил. — Матерь щедро одарила меня. В реальном мире я почти бесполезен, но в Сновидении — король над королями. Не фигурально.

На голове у него появилась корона, а плечи покрыла горностаевая мантия. Сомнамбула театрально раскланялся, а Лахджа рассмеялась.

— Короли не кланяются, — сказала она.

— О, вот я растяпа, — развел руками Такил. — Никогда не видел ни одного короля. Хм, почему бы не наведаться? Как думаешь, что снится королям?

— Хорошенькие служанки?

— Вот я и узнаю, — сказал Такил. — Пойду прямо сейчас…

— Подожди! — запаниковала Лахджа. — Ты можешь мне чем-нибудь помочь⁈

— Ммм… могу тебя разбудить, — пожал плечами Такил. — Попроси.

В Лахдже взбурлили противоречивые чувства. Унижаться не хотелось. Это Такил. Воспоминания подсказали, что он любит подразнить, понасмешничать. Он чем-то похож на саму Лахджу, только является во сне и корчит рожи безнаказанно. А потом еще и лишает памяти. Или она просто о нем забывает. Лахджа не знала точно.

Но, с другой стороны, если он просто уйдет, оставит ее здесь… ей конец. Второго шанса не будет.

— Помоги мне, братик!.. — наигранно жалким и писклявым голосом взмолилась Лахджа.

— Больше драмы, — потребовал Такил. — Король желает, чтобы перед ним унижались! Ползали на коленях! Целовали ступни!

— Да, теперь я вижу королевское величие, — кисло сказала Лахджа. — Пожалуйста, не бросай меня здесь, ты моя последняя надежда!

— Это ужасно звучит, — сказал Такил. — Никогда не говори мне таких злых слов.

— Злых?.. — растерялась Лахджа.

— Последняя надежда, — повторил Такил. — Это никуда не годится. Звучит, как последнее средство. Что-то неприятное, то, к чему не хочется прибегать, и прибегают, когда ничего другого не остается…

— Тогда… ты моя единственная надежда?.. — терпеливо перефразировала Лахджа.

Теперь она вспомнила еще отчетливей. Это Такил, он… немного не от мира сего.

— Да, вот единственным я быть люблю, — просветлело лицо Такила. — Всегда помни: я — твой единственный настоящий друг.

— Клюзерштатен с тобой бы не согласился, — пробормотала Лахджа.

— Мы убьем его, — проникновенно заглянул ей в глаза Такил. — Мы убьем всех.

— Кого — всех?..

— Опасных. Враждебных. Назойливых. Будем я, ты, семья. Но прежде всего попробуем убить… ах, здесь и сейчас не получится. Сорокопута убьем потом.

— А…

— Я обещаю!.. Сейчас ты проснешься, а дальше все зависит от тебя. Я… тут рядом… да, будет забавно…

Он подошел ближе. Подошел, подлетел… в этой черной бесконечности не было верха и низа. Мозг цеплялся за понятие о пространстве, которого тут на деле не было. Сомнамбула на секунду завис над Лахджой и нежно коснулся губами ее лба.

…Лахджа открыла глаза.

И все тело охватила боль. Чудовищная, непереносимая боль. По нему прошли судороги, Лахджу затрясло, как в ознобе.

Хотелось кричать, но Лахджа принудила себя к молчанию. Страшным усилием воли проглотила вопль. Хозяин этого места может быть рядом. А даже если и нет — неизвестно, как тут все устроено. Возможно, он уже в курсе, что один из пленников очнулся, но, возможно, у нее есть время. И лучше не привлекать к себе внимание.

Лахджа очнулась в… жутком месте. Одновременно прекрасном и кошмарном. Великолепные цветы, буйная растительность… и насаженные на шипы тела. Не мертвые, но застывшие в вечной агонии. Одни совсем свежие, похожие на прелестных бабочек, другие высохшие и окоченевшие, но все еще тлеющие, все еще хранящие искру жизни. Одни абсолютно неподвижны и тихи, другие корчатся и стонут, плачут, бормочут в кошмарном сне.

Лахджа быстро проверила свои возможности. Ме запечатаны, как и демоническая сила. Тело пронзено шипами и ослаблено до предела. Она еле-еле может шевелить руками. И может говорить.

Возможностей… маловато.

И надо спешить. Из шипов сочится дурман, хочется снова закрыть глаза, погрузиться в дрему…

Лахджа повертела головой. Где Майно? Связи с ним тоже нет, но, может, он близко?..

Да, он близко. Прямо над головой. Волосы и полы изорванного плаща свисают, лицо мертвенно-бледное. Вокруг кошмарное обрамление из фамиллиаров — тоже застывших в агонии, насаженных на шипы. Никто не кровоточит, все соки сразу высасываются терниями. По чуть-чуть, по капле.

Они близко… но недостаточно близко. Дотянуться не получается…

Зато получается до кого-то другого. Лахджа коснулась тонких нежных пальцев, посмотрела в лицо соседки… ба-а-а…

Какая ирония. Абхилагаша. Сорокопуту не чуждо ядовитое чувство юмора.

Лахджа сдавила изо всех сил. Стиснула пальцы бывшей сестры-жены, с наслаждением впиваясь когтями в мягкую кожу.

Конечно, это было ничто рядом с той болью, что гхьетшедарийка уже испытывает. Так просто ее из этой черной бездны не вытащить. Но вряд ли Такил разбудил ее только чтобы поиздеваться…

Такил?.. Что за Такил?..

Лахдже что-то приснилось? Она уже с трудом помнила, и это сейчас неважно. Важно разбудить Абхилагашу.

Надо попробовать что-то еще. Хоть что-нибудь.

— Проснись, — уголком рта зашептала Лахджа. — Проснись, Асмодей рядом! Он подкрадывается к твоей жопе!..

Абхилагаша вздрогнула. Ага, значит, пленники этих терний все слышат. Просто тут обычно царит тишина, нарушаемая лишь шелестом терний, да стонами соседей, да иногда голосом Сорокопута, но от него никто не просыпается. От него погружаются в еще большее отчаяние.

— Мама всегда будет красивее тебя, — продолжила злить спящую демоницу Лахджа. — Ты не очень-то и симпатичная. Хальтрекарок взял тебя в жены только из-за происхождения. И в любимых женах держал только из-за этого. А я… я терпеть не могла, когда он сводил нас в постели. Ты… неуклюжая. И воняешь. До тебя я понятия не имела, что гхьетшедарии могут вонять. Как ты это делаешь? Когда ты преобразовывалась, ты была здорова?

Последнее было абсолютной ложью, но такой мерзкой, что подействовало. Глаза Абхилагаши распахнулись, рот начал раскрываться…

— Только не кричи, — торопливо предупредила Лахджа. — Иначе нам крышка.

— Мне… мне… ах… больно!.. — застонала Абхилагаша.

— И ты это полностью заслужила, в отличие от меня. Ты помнишь, где мы?

— Сорокопут! — чуть взвизгнула Абхилагаша.

— Тихо!

— Гнусная тварь! Он… он не имел права! Он не… ты приносишь одни несчастья!

— Кто, я⁈ — опешила Лахджа.

— А кто же⁈ Я, что ли⁈

— Да. Но сейчас ты можешь исправиться и помочь мне освободиться.

— С чего бы мне это делать⁈

— Ты очистишь свою душу. А еще получишь шанс освободиться самой. Это очень щедрое предложение, потому что я хочу твоей смерти так, что почти готова висеть тут с тобой до конца своих дней. Я буду медленно умирать, но утешением мне будет то, что я буду видеть, как точно так же умираешь ты. Как думаешь, если я попрошу Сорокопута перевесить меня так, чтобы моя задница упиралась в твою морду — он согласится?

— Нет, это будет безвкусица, — скривилась Абхилагаша. — Ладно… чего ты хочешь? Какой у тебя план?

Лахджа задумалась, борясь с дремой. А правда, какой план? Ну да, теперь их две. Но у Абхилагаши возможностей не больше, чем у нее… или все-таки что-то есть?

— Ты что-нибудь можешь сделать? — спросила Лахджа.

— Немного двигать руками… ногами… головой. Говорить… больно.

— Демоническая сила?..

— Нет. Я бы давно отсюда телепортировалась. Или сожрала все, что вижу.

— Ну хоть что-нибудь!

Абхилагаша чуть сильнее вцепилась в пальцы Лахджи. Ее лицо стало таким, словно она разом выхлебала бутыль уксуса, и она нехотя выдавила:

— Мы можем сложить силы.

— Думаешь, получится?

— Не знаю! Но это все, что у нас есть!

Все демоны Паргорона могут объединять усилия, ибо все они в родстве, все произошли от Древнейшего. Лучше всех это получается у гохерримов, но другие так тоже умеют. И хотя Лахджа раньше такого ни с кем не делала, о самой возможности она знала.

А Абхилагаша явно делала это раньше. Она стиснула ладонь ненавистной союзницы и выдохнула:

— Давай, пока Сорокопута нет рядом! Всю силу, что есть!

Лахджа почувствовала, как трещат пястные кости. Гхьетшедарии могут голыми руками дробить скалы. Правда, эта их сила тоже проистекает от демонической, и раз Абхилагаша вот-вот расплющит Лахдже ладонь, у нее и правда что-то прорвалось.

И в себе Лахджа это тоже почувствовала! Чуть-чуть, самая капелька, но она почувствовала свои Ме! Может, на одну сотую процента, но она вернула доступ к Метаморфизму!

И начала сползать с шипов.

Абхилагаша разевала рот, как рыба. Ее пожирательная способность тоже заработала — и тоже в тысячи раз слабее. В эту ненасытную пасть Харибды просто дул легкий бриз.

Пылесос и то втягивает мощнее.

А вот у Лахджи получалось. По чуть-чуть, по миллиметру, но она столкнула себя с шипов, освободив последовательно руки, ноги… и уже потом… ох, это будет тяжело…

Абхилагаша смотрела на это со злостью и страхом. Она боялась остаться на шипах, боялась помочь злейшему врагу и снова погрузиться в пучину еще большего отчаяния, но продолжала складывать с Лахджой силу, потому что это было единственным ее шансом.

— Поклянись, что освободишь меня, иначе я разорву связь! — прошипела она.

— Поздно спохватилась, — вырвала руку Лахджа. — Она мне уже не нужна.

Она упала на сплетенные лозы. В этом анклаве не было земли, под ногами и над головой — только сплошные шипы!.. а, суть Древнейшего!..

Но нет, они не сразу врастают. Все-таки тут гуляет владелец сих мест, его иногда навещают гости. Ступать надо осмотрительно, но передвигаться можно.

— Освободи меня! — почти прорыдала Абхилагаша. — Я же тебе помогла!

— Я здесь только из-за тебя! — ткнула ее в нос Лахджа.

— Я буду кричать! — пригрозила Абхилагаша. — Я позову Сорокопута!

Лахджа тяжко вздохнула. Да, с нее станется. Можно просто оторвать Абхилагаше челюсть, но…

— Мне это отвратительно, но как насчет небольшой сделки? — предложила она.

— Чего ты хочешь?

— Поклянись, что больше не причинишь вреда ни мне, ни моим близким. Поклянись, что сделаешь все, чтобы Хальтрекарок как можно дольше о нас не вспоминал и ничего не предпринимал. Поклянись предупреждать нас обо всем, о чем нам следовало бы знать. Тогда я тебя освобожу.

Абхилагаша скрипнула зубами. Она мучительно жалела, что не сообразила потребовать клятву сразу, до того, как они сложили силы. Ей просто не пришло в голову, что способности Лахджи могут оказаться полезнее в данной ситуации… а к тому же она втайне надеялась освободиться в одиночку и оставить именно Лахджу корчиться на шипах.

— Я клянусь, — без раздумий произнесла она. — Клянусь Центральным Огнем, что сделаю все, что ты перечислила.

— Ну и молодец, — взяла ее за руку Лахджа. — В конце концов, я оказываю медвежью услугу этому миру, освобождая тебя.

Едва шипы оставляли плоть, как способности возвращались в полной мере. И однако в теле все еще царила слабость, голова немного кружилась, воздух по-прежнему наполняла удушливая пыльца, а запросто покинуть анклав не получалось.

Абхилагаша сразу же это проверила. Она первым делом рванулась прочь, попыталась просто уйти сквозь пространство, прорвать Кромку и убраться домой.

У нее ничего не вышло. Клетка осталась клеткой, только стала просторнее.

— Тихо! — стиснула ее запястье Лахджа. — Он может почувствовать!

— Не указывай, что мне делать, дрянь! — вырвала руку Абхилагаша.

Лахджа распахнула крылья. Тернии были со всех сторон, они сплетались над головой куполом, и по всему этому куполу висели тела. И это явно был лишь один из «залов» этой чудовищной выставки, поскольку в нескольких местах лозы расступались, образовывали проходы. В любой момент один из них может выпустить огромную скользкую тушу, и их швырнут обратно на шипы…

Майно. Первым делом надо освободить мужа. Ежесекундно меняя форму, буквально перетекая между шипами, Лахджа поднялась повыше и облепила Майно со всех сторон.

Здесь надо быть гораздо осторожней. Он не демон. У него нет Великой Регенерации, и он не залечит раны так легко, как гхьетшедарий. Если сорвать как есть, обычный человек сразу истечет кровью.

— Что ты делаешь? — донесся брезгливый голос Абхилагаши.

— А на что похоже? — разозлилась Лахджа.

— Да оставь ты своего питомца! Нам надо бежать отсюда!

— Это мой муж! Неужто у тебя не было любовников, которые хотя бы немного тебе нравились⁈

Абхилагаша только покривилась. Однако она не могла просто телепортироваться прочь, не могла взять и уйти сквозь Кромку и боялась оставаться одна, поэтому сложила руки на груди и с отвращением ждала, пока Лахджа закончит.

Та, впрочем, толком еще и не начала. Просто не знала, с какой стороны подступиться. Слишком много органов задето, отделение от этой растительной твари может мгновенно его убить.

Может, освободить сначала Снежка?.. нет, плохая идея. Самого себя он быстро не вылечит.

— Что я буду иметь, если тебе помогу? — спросила Абхилагаша.

— А ты можешь? — заинтересовалась Лахджа.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Я не буду мстить тебе после всей этой истории, — скрепя сердце обещала Лахджа.

— Этого мало.

— Я не дам Хальтрекароку знать, что все еще жива, так что ты сможешь спокойно получить награду за мою голову.

— Это лучше… нет, подожди, ты же сама заставила меня поклясться, что я не расскажу ему, что ты жива!

— И теперь я даю обещание не подставлять тебя, как я собиралась сделать.

Абхилаша распахнула в гневе рот. Лахджу дернуло в пасть, она схватилась за лозы… но Абхилагаша тут же передумала. Она фальшиво улыбнулась и сказала:

— Годится. Подруги?..

— Подруги, — так же фальшиво улыбнулась Лахджа. — Если поможешь освободить мужа и его зверушек.

Абхилагаша поднялась в воздух и щелкнула пальцами. Шипы задрожали, их запах чуть заметно изменился, и Майно со стоном опал вниз — прямо на руки Лахдже. Бесчисленные раны в спине, ногах и руках брызнули кровью, но та сразу же вернулась в сосуды, а кожа срослась.

Таким же образом вслед за волшебником освободили его кота, а потом и других фамиллиаров. К этому времени Майно уже пришел в себя и стал помогать. Абхилагаша морщила нос и брезгливо фыркала, муж Лахджи при виде нее странно поджимал губы, но пока что оба молчали и действовали сообща.

— Всё? — спросила Абхилагаша, когда даже рыбка вернулась в аквариум. — Мы можем уйти?

Майно посмотрел на нее мутным взором. Он все еще был очень слаб, и фамиллиары тоже. Из них вытянули уйму энергии, они полторы луны ничего не ели, и если бы не магия, вряд ли бы вообще выжили.

Перстень Дружбы. Сорокопут первым делом лишил Майно к нему доступа, значит, эта связь здесь должна работать. Вератор услышит и либо пришлет помощь, либо просто вытянет их всех. Услугу «спасательного каната» в его дружбосети предоставляют задаром.

Правда, с Абхилагашей будет не так просто. Фамиллиары с точки зрения дружбосети — часть Майно, и каждый контрактор может прихватить с собой одного гостя… но это уже только в обычных условиях. Из логова Сорокопута даже Вератор, скорее всего, вытащит только «комплексного волшебника Дегатти», никаких «плюс один».

А еще… это анклав. Замкнутая территория, свернутый кусочек пространства, полностью принадлежащий древней могущественной твари. Судя по царящей вокруг тишине, Сорокопут пока не заметил, что часть коллекции освободилась, но если кого-то призвать — паук проснется. Почувствует вторжение.

— Мы еще не все сделали, — сказал Майно, оглядываясь вокруг, задирая голову.

Тут остались другие пленники Сорокопута. Десятки. Сотни. Тысячи — ведь это не единственная пещера. Повсюду на шипах корчатся самые разные фигуры, самые разные существа. Погруженные в кошмарный сон, агонизирующие, медленно истекающие жизненной силой.

— Нет!.. — ужаснулась Лахджа, поняв его мысль. — Ты с ума сошел⁈ Это он точно заметит!

— Я в этом не участвую, — отказалась и Абхилагаша.

Но никуда не ушла. Ее дико бесила Лахджа, но вместе безопаснее, чем по отдельности.

— Участвуешь, — безучастно сказал Майно. — Мы здесь из-за тебя, Абхилагаша. Во всем виновата ты. И я, в отличие от моей жены, ничего тебе не обещал. Ты либо поможешь, либо я насажу тебя обратно на шипы.

Лицо Абхилагаши гневно искривилось, она приоткрыла рот… но тут же закрыла, увидев, что волшебник держится за кошель. Стоящий рядом трехглавый пес тихо-тихо, почти беззвучно зарычал, а на плечах приподнялась змея.

— Я убью тебя, посажу в бутылку или верну Сорокопуту, — угрюмо сказал Майно. — Или ты поможешь освободить остальных. Выбирай.

— Еще неизвестно, кто кого, — зло ответила демоница.

— А я думаю, известно, — пристально уставился на нее волшебник. — Я… знаешь, думаю, я даже смогу тебя зафамиллиарить. Прямо здесь, сейчас.

— Не сможешь!.. — отшатнулась Абхилагаша.

— Думаю, смогу, — прищурился Майно, вскидывая руку. — У меня теперь есть опыт. Я сломаю твою волю и заставлю гавкать по приказу. Или… помогай по доброй воле. Тебе решать.

— Дорогой, но… — заговорила Лахджа.

— Хочешь оспорить мое решение? — посмотрел ей в глаза муж.

Сейчас именно его взгляд стал Взглядом, и по телу Лахджи аж дрожь пробежала.

— Большую часть освобождать бесполезно! — прошипела Абхилагаша. — В основном тут живые трупы, они сдохнут, если оторвать их от терний, и ничем нам не помогут!

— Но есть и совсем свежие, вроде нас, — сказал Майно, оглядываясь. — А еще бессмертные и просто особо живучие. Освободим всех, кого сумеем, поднимем большой тарарам и сбежим толпой, как Ле… неважно. Или, может, даже… посмотрим…

— Ладно, ладно! — выпалила Абхилагаша. — Но тогда давайте быстрее, пока Повелитель Терний не проснулся!

— А он спит? — спросила Лахджа.

— Раз до сих пор не явился — спит или отлучился. Здесь все принадлежит ему, он слышит каждый шорох! И как только он проснется или вернется, нас снова поглотит его логово!

Лахджа решила, что в этом вопросе Абхилагаше стоит доверять. Она не блещет умом, но ей все-таки лет четыреста, и она гхьетшедарий, а они знают кучу вещей просто потому что знают. К тому же Абхилагаша наверняка выяснила о Сорокопуте побольше перед тем, как сговориться с ним.

Хотя… недостаточно много, раз сама в итоге оказалась на шипах.

Майно Дегатти воспарил на фантомных крыльях и осмотрел соседей по заключению. Да, многие практически мертвы, жизнь едва теплится в высушенных телах. Возможно, они висят тут много веков, и их милосердней прикончить, чем освобождать.

Другие уже действительно умерли и частично превратились в компост. Кошмарные тернии Сорокопута сосали соки из живых и росли на разлагающейся плоти. Все тут было гимном агонии и гниению, прижизненным мукам и посмертному тлению.

Но оставались третьи. Те, кого Повелитель Терний сцапал не настолько давно, и те, кто не умрет и за тысячу лет. Внимание Майно сразу привлекла огромная фигура, растянутая на потолке, словно ковер из тигровой шкуры. Шесть лазоревых крыл опоясывали могучее тело, а искаженный в муке лик мерцал и менялся.

— Серафим! — воскликнула Лахджа. — Идеально!

Она прыгнула к нему, как огромная мерзкая блоха. Высший ангельский чин — это вам не смертный колдунец, он не погибнет, если его просто сорвать с шипов. Это не божество, конечно, но очень к тому близко.

Да, логично начать с него. Его не придется уговаривать и торговаться.

Из этого тела крови не выступило. Оно и телом-то было постольку-поскольку — этакий мощный клуб благодати, воплотившийся в материальном виде. Как ларитра, только не оскверненная.

Лахджа дернула изо всех сил. Потянула на себя, ощущая вместо живой плоти что-то… сложно описать, будто не совсем вещественное, но в то же время очень реальное. Демоны ощущаются не так. Они как раз очень… плотские. Кроме, возможно, ларитр.

А потом глаза серафима распахнулись, и Лахджу обожгло. От него хлынул нестерпимый жар, разъедающее Тьму сияние. Абхилагаша зашипела и отпрыгнула назад. Тернии вокруг задрожали и стали скручиваться.

Времени мало.

— Давай тут все сожжем! — с воодушевлением предложила Лахджа.

Серафим воссиял еще интенсивнее. В его глазах закружились крохотные галактики, а вокруг словно заиграла беззвучная музыка. Неизвестно, сколько он тут пробыл и как много сил выпил из него Сорокопут, но осталось явно еще порядочно. Губы разомкнулись, и небожитель изрек:

— Ступайте. Господь с нами.

Эти слова будто придали ему еще большую силу, а в дланях возник пламенеющий меч.

Во все стороны хлынул свет. Ближайшие лозы осыпались пеплом, Абхилагаша взвыла, как ошпаренная кипятком, да и Лахджа на миг почувствовала себя шашлычком. Вслед за Майно они ринулись в ближайший лаз, оставив за спиной бушующего серафима.

Тернии просыпались — как лозы, так и их несчастные узники. Повсюду раскрывались глаза, из глоток рвались истошные крики. Шипастые стебли слепо хлестали со всех сторон, а громадные бутоны испускали ядовитую пыльцу.

Тифон бежал впереди, изрыгая пламя из трех пастей. Абхилагаша глотала целые куски пространства, втягивала в себя лозы, обрывая их. Щелчок пальцами!.. и оглушительный рев. Демоница привела в чувство распластанного в гигантской пещере дракона, и тот принялся бешено рваться.

Абхилагаша пыталась уйти, прорваться сквозь Кромку, но все еще не видела выхода. Сорокопут слишком надежно замуровал свою нору, затаился тут так, что никто не мог к нему прорваться и никто не мог вырваться. Но скоро… если он дома, то уже наверняка проснулся, уже чинит порванную паутину…

— …Это что, Совнар⁈ — изумленно воскликнула Лахджа.

Майно аж глаза выпучил. Да, на шипах Сорокопута корчился бушук… не в обличье рыжего кота, но в натуральном Майно и Лахджа его тоже видели, да и ауру сразу узнали.

Он быстро очнулся. Хватило резкого рывка. Во все стороны хлынула темная кровь, алые глаза и зубастый рот распахнулись, и Совнар захрипел:

— Абхи-и-и… и-и…

Майно и Лахджа уставились на Абхилагашу. Та без тени сожаления пожала плечами и бросила:

— Что?.. Он все узнал и собирался вас предупредить, а меня выпотрошить и сделать чучело!

— Все бы выиграли, если бы у него получилось, все бы только выиграли, — кивнул Майно, таща на руках рогатого карлика.

Анклав Сорокопута ходил ходуном. Сбежать по-прежнему никто не мог, пробужденные и освобожденные пробуждали и освобождали других, это нарастало лавинообразно, и уже отовсюду несся шум, неслись крики. Одни пленники вне шипов тут же и умирали, но другие оправлялись, поднимались, принимались крушить все вокруг… о, Сорокопут собрал великолепную коллекцию, тут были могучие существа самых разных типов!

Вот и Совнар уже оклемался, изрыгнул бешеную брань в адрес Абхилагаши и крутанул когтистой ручонкой, разрывая в клочья целую стену шипов. Демон-колдун спрыгнул с рук волшебника, на лету разрастаясь, превращаясь в великана!.. В огромных лапищах появились сразу два искрящихся топора, и совсем не похожий на чопорного бухгалтера бушук принялся с остервенением рубить тернии!

— …Вератор, меня слышно⁈ — кричал в перстень Майно. — Можешь нас вытащить⁈

Шипение. Шорох. Невнятный голос. Связь была, но слишком плохая. А тут еще и Абхилагаша схватила запястье волшебника и зло рявкнула:

— Бросить меня решили⁈

Вокруг становилось все шумнее. Могильная тишина сменилась дикой какофонией. Вопли, рыдания и мольбы, дикие крики и безумный хохот. Лозы скручивались, переплетались, тянуло дымом, что-то где-то горело…

— …Майно!.. Майно… ты где?.. — донеслось наконец из перстня.

— Мы у Сорокопута! — крикнул Дегатти, надеясь, что Вератор его тоже слышит.

— …не теряй!.. перстень!.. держись!.. я пробью канал!..

…И тут наконец появился сам хозяин логова. Тернии с шуршанием раздвинулись, образуя арку, там вспыхнул черный огонь — и из раскрывшегося портала вышел огромный скользкий сурдит.

Он нес на плече… кого-то. Очередную жертву. Никто не успел рассмотреть, потому что произошло сразу несколько вещей. Сорокопут при виде творящегося в его доме кавардака издал шокированный выдох, а его бездыханная ноша упала к ногам.

Лахджа взмахнула расширившейся рукой, и с нее сорвались сотни гетитовых игл, а вторая удлинилась и врезалась в обезьянью харю. А Абхилагаша мгновенно свернула пространство, переместилась к еще не закрывшейся каверне и ускользнула, утекла сквозь Кромку.

Она еще успела в последний миг обернуться и увидеть, как защищает всех зеркальным экраном Совнар, как посреди пещеры возникает слепой монах в багровой рясе, как освобождается громадный красный дракон, как лопается зеленая стена и сквозь нее шагает в ослепительном сиянии серафим, а за его спиной — другие крылатые фигуры…

Абхилагаше было наплевать. Она удирала. Едва она пересекла границу анклава, как ей снова открылись все пути — и она устремилась домой. В Паргорон, во дворец своего мужа и господина… ублюдка, что без раздумий отдал ее Сорокопуту.

Ну ладно, он не имел в виду конкретно ее. Наверняка Сорокопут просто попросил любую жену, и Хальтрекарок отдал. Купился так же, как в тот раз, с королем Пеймоном. И наверняка точно так же расстроился, поняв, что его поймали на слове, что он потерял свое главное сокровище.

И надо торопиться. Надо вернуться прежде, чем слухи о переполохе у Сорокопута достигнут Паргорона. Они скоро его достигнут, и тогда ничего не получится.

К тому же Совнар теперь жив и на свободе. Абхилагаше нужно успеть первой, нужно срочно стать той, кого он не посмеет тронуть даже пальцем.

Так что Абхилагаша развернула себя сразу в двенадцати измерениях и устремилась туда, где провела большую часть жизни. К тому демону, что составлял смысл ее жизни, что был светом ее очей и любовь к которому помогла ей вырваться из смрадного узилища.

Именно это Абхилагаша скажет Хальтрекароку. Он верит в такое. Это полная чушь, но он верит.

Ну… раньше верил. В последнее время уже не всегда.

Все из-за этой дряни. Хорошо бы она все-таки сгинула там. Это был бы идеальный конец истории.

Но надеяться на это не стоит, так что надо поспешить… а вот уже и дворец. Абхилагаша возникла посреди бального зала, переместилась в другую точку, в третью… и рухнула к ногам своего господина.

— Я исполнила твою волю, о мой любимый муж! — рыдающе возопила она. — Лахджа навек осталась там, в лапах Сорокопута, и проведет остаток вечности в кошмарных муках!

Хальтрекарок аж поперхнулся. Он парил над пышным ложем, когда к нему явилась любимая жена, и в его глотку струилось ароматное вино, а ноги разминали две прекрасные девы из самоталер… просто легкое расслабление, Хальтрекарок проводил так большую часть времени.

Но теперь он смотрел на Абхилагашу и не верил глазам. Та сделка с Сорокопутом… было жаль отдавать ему несостоявшуюся любимую жену, но с другой стороны… Хальтрекарок к тому времени уже пожалел о необдуманном обещании. До конца дней иметь одну и ту же любимую жену… пожалуй, это был излишне щедрый посул.

— Как ты освободилась? — спросил Темный Балаганщик.

— Меня вела сила любви! — восторженно произнесла Абхилагаша. — Я знала, что нужна тебе, мой господин, и это помогло преодолеть все преграды!

Лицо Хальтрекарока озарилось улыбкой. Вот она, его любимая супруга, свет его жизни. Не то что та…

— Поднимись же! — царственно воскликнул он. — Вот, я, Хальтрекарок, истинно говорю перед ликом Паргорона, что отныне ты, Абхилагаша, дочь Гариадолла и Совиты, навек и всегда моя первая и любимая жена, и ни одна другая тебя никогда не превзойдет, и клянусь я в том Центральным Огнем, и не будет сей моей клятве отмены!

Абхилагаша выдохнула. Она успела. Слова произнесены прежде, чем Хальтрекарок узнал, что волю-то она его исполнила, но Лахджа уже вот-вот освободится… возможно, уже освободилась… хотя храк ее знает, возможно, Сорокопут все-таки порвал там всех…

А Хальтрекарок с милостивой улыбкой поднял свою теперь постоянную первую жену, погладил ее по щеке… и вздрогнул. Ощутил чей-то призыв. Какого-то смертного колдунишки. Демолорд отмахнулся от него, как от назойливой мухи… попытался отмахнуться. Его потянуло с непреодолимой силой, насильно швырнуло сквозь пространство…

…И он обнаружил себя в нарисованном мелками круге. Рядом лежали две шоколадных конфеты, а на него таращилась маленькая девочка с длинным носом и глазами цвета фиалок.

— Учти, у меня банан, — сказала она, сердито прищурившись.