Серапионовы братья. 1921: альманах

Колокольчики ликующе звенят вдали, едет по деревне

комиссар,

А в деревне холод, а в деревне голод, а в деревне

бушует пожар.

Если бросить камень в голову вам, выдержит ли голова?

Колокольчики ликующе звенят вдали, а комиссара укрыла

трава.

Тридцать градусов долготы и шестьдесят широты.

Если ты туда попадешь, в Петрограде очутишься ты.

На узкой улице живет коммунист, неизвестный совсем.

В доме номер не помню какой, кажется, тридцать семь.

Ровно в семь зажегся огонь и ровно в двенадцать погас.

Бьет первый час и второй час, бьет третий час.

Спит коммунист и слышит звон, да не знает, откуда он,

А над кроватью висит телефон и верещит телефон.

Бей, барабан, труби, труба, стройся за взводом взвод:

Коммунистический отряд отправляется ночью в поход.

Впереди комиссар, а за ним идет коммунист, бледен и нем:

Идет расстреливать коммунист из дома тридцать семь.

В деревне крик, в деревне стук, готовится млад и стар.

Ведь камнем убит, убит комиссар, камнем убит комиссар.

Приказ дан палить всем зараз. Пли, пали,

И еще: пли, и еще: пли, и еще, и еще: пли.

И вот уже со всех сторон летят стаи ворон.

Идет коммунист и слышит стон, да не знает, откуда он.

У комиссара квадратный лоб, шестистопный склад ума.

Коммунист отказался стрелять в крестьян, коммуниста ждет

тюрьма.

Каждую четверть бьют часы, и стрелки всегда бегут,

Бегут мужики, и вдогонку им коммунисты пули шлют.

Крутясь, к ногам падает лист под ветра осеннего свист.

По стенке прыгают зайчики-лучи, у стенки стоит коммунист.

Во весь рост встал коммунист и голову повернул:

Пред ним в ряд двенадцать солдат и двенадцать

стальных дул.

Двенадцать солдат, двенадцать дул и двадцать четыре руки,

И под солнечным лучом блестят стальные курки.

И, глухо стукнув, вверх поднялся каждый притвор,

И, звонко звякнув, вниз упал каждый притвор.

Дом, телефон, путь, крестьян, лоб комиссара, тюрьму…

И двенадцать сестер, двенадцать пуль заглянули

в сердце ему.

Бои не страшны, переходы легки, и винтовка тоже легка

Рядовому тринадцатого пехотного полка.

Но вчера война, и сегодня война, и завтра тоже война,

А дома дети, а дома отец, а дома мать и жена.

И завтра война, и всегда война, никогда не наступит мир.

И из тринадцатого полка бежит домой дезертир.

Он бежит в лес, он по лесу бежит, и уже наступила мгла,

И луна погасла, и солнце взошло, и снова луна взошла.

И филин кричит, и вторит сова, и воет голодный волк,

И, не заметив пути, дезертир вернулся назад в полк.

Всегда гладко брит командир, и на нем сияет мундир,

Собирается военно-полевой суд, и пред ним стоит дезертир.

А закон чист, а закон прост, и один приговор — расстрел.

И осужденный дезертир не понял, но побледнел.

«Завтра на заре расстрел», — и командир умолк.

Завтра снова идет в поход тринадцатый пехотный полк.

Завтра утром расстрел, и в избу ведет дезертира конвой.

Идет дезертир, будто сам не свой, с повисшей головой.

Ночь темна, а на страже солдат, а на страже свой

брат-солдат,

И бежит дезертир, куда ноги бегут, куда глаза глядят.

Он бежит час, он бежит два, он бежит третий час,

И солнце погасло, и месяц взошел, и месяц тоже погас.

И винтовкой кажется каждый сучок и солдатом каждый куст,

Но лес тих, небосвод чист, а горизонт пуст.

Над его головой развевайся и вей,

Зеленая армия свежих ветвей.

Весенний ветер, играй листвой

Над его усталою головой.

На зелено-желтых лужайках напрягайте голоса,

Кузнечиков кавалерийские корпуса.

Валежник сухой трещит под ногой, и мягко шуршит трава.

Воет волк голодный, и филин кричит, и вторит ему сова.

Весь день дезертир ничего не ел, весь день меж деревьев

блуждал.

Весь день голодал, и второй голодал, и третий день голодал.

И когда настала четвертая ночь, дезертир на дерево влез.

Справа лес и слева лес, и со всех сторон лес.

Два зеленых глаза в кустах горят, а в листьях желтых два.

Воет волк голодный, и филин кричит, и вторит ему сова.

И вдруг желтым лунным лучом пронизалась ночная мгла,

И мягкие дезертиру в лицо шарахнулись два крыла.

Два мягких крыла, острый клюв, два глаза в глаза глядят.

И вскрикнул солдат, зашатался солдат, наземь упал солдат.

А дома дети, а дома отец, а дома мать и жена,

Но вчера война, и сегодня война, и завтра будет война.

Над его головой голодный волк поднимает протяжный вой.

Дезертир лежит у волчьих лап с проломленной головой,

Над его головой развевайся и вей,

Погребальный саван сухих ветвей.

Ветер, играй сухою листвой

Над его разбитою головой.

Он лежит на сырой земле, не двигаясь и не дыша,

Он лежит на сырой земле, и земля ему будет легка.

Отошла к Богу еще одна грешница-душа —

Рядового тринадцатого пехотного полка.