Сердце Мириаля

Глава 11. ЖИЗНЬ ЗА ЖИЗНЬ

Суффраган Гиларра, в величии своем уступавшая только самому иерарху, наслаждалась столь дорогим и необходимым для нее домашним уютом, проводя послеобеденное время в своем неброском и уютном доме, что стоял в ремесленном квартале Пределов. Двум своим слугам она дала выходной, чтобы побыть наедине с родными и хотя бы так успокоить смятенную душу. У этого смятения были две причины: во-первых, планы лорда Блейда по устранению иерарха, а во-вторых, судьба жены и маленькой дочери вольного торговца, которые сгинули в недрах Цитадели — словно и не существовали вовсе. Трижды Гиларра отправлялась навестить их, и всякий раз ее отсылали прочь: гости моются, говорили ей, или едят, или крепко спят. Всякий раз одно и то же — притворная почтительность, не слишком скрывающая намек на то, что суффраган сует нос не в свои дела. Всякий раз упоминание приказа иерарха либо лорда Блейда, приказа, который она не имеет власти оспаривать. И всякий раз вооруженная стража, которая, ничем открыто не угрожая, все же как-то ухитрялась дать Гиларре от ворот поворот.

Наконец ей удалось перехватить молодого лейтенанта, заместителя лорда Блейда, и в открытую сообщить ему о своих опасениях. Гальверон славный мальчик, уговаривала себя Гиларра. Он не допустит, чтобы с Канеллой и ее малышкой случилось худое. Может быть, все обойдется. Может быть, опасность существует только в ее воображении. Даруй Мириаль, чтобы это было так! Заваль не станет причинять зло беззащитной матери и невинному дитяти, ведь правда же не станет? Он, конечно, упрям, заносчив, фанатичен, но он никогда не творит зла, никогда не бывает несправедлив — разве что к самому себе.

Муж Гиларры, Беврон-златокузнец, который по такому случаю сегодня тоже отдыхал от работы, растянулся сейчас на коврике перед очагом и играл с их маленьким сыном Аукилем. Гиларра вышивала рубашку, но подняла глаза от вышивания, когда Беврон заговорил:

— Поразительно, как все меняется в Пределах в отсутствие Заваля. Как будто все мы дружно испускаем вздох облегчения и позволяем себе расслабиться.

Гиларра отчаянно не желала нарушать послеобеденный покой, а потому до сих пор ухитрялась как-то избегать разговора о грядущей участи Заваля. На сей раз, однако, она не могла промолчать, не подставив под угрозу доверие, которое всегда связывало ее с мужем. Женщина принялась лихорадочно соображать, как бы помягче обрушить на голову Беврона последние новости, но тут же поняла, что это напрасный труд. Как бы она ни старалась, а Беврон ее речам все равно не обрадуется. Уж лучше покончить с этим сразу и навсегда.

Если Блейд исполнит то, что задумал, то после завтрашнего дня у тебя будет много возможностей расслабиться, — сухо сообщила она. — Что до завтрашней ночи — ты будешь спать с новым иерархом.

— Что?! — Беврон так и подскочил. Деревянные фигурки животных брызнули во все стороны, и маленький Аукиль издал возмущенный вопль.

— Так ты хочешь принести Заваля в жертву? Нет, Гиларра, только не это! Не может быть!

Гиларра отшвырнула шитье и тоже вскочила, схватив мужа за руки.

— Это не я придумала, любимый… но, кажется, мы с тобой — единственные во всем городе, кому еще не приходила в голову эта идея. Как убеждены жители Тиаронда и, похоже, всей Каллисиоры, наш иерарх крепко подвел своих подданных. Если Мириаль отвернулся от Заваля — а ты должен признать, что, судя по последним событиям, так оно и есть, —нынешний иерарх стал не нужен людям, которых он представляет перед Богом. Разве что в качестве жертвы.

Беврон так крепко сжал ее руку, что у нее заныли пальцы.

— А если Заваль умрет, заменить его должна будешь ты.

— Любимый, ведь мы с тобой всегда знали, что такое может случиться. Всю мою жизнь я помнила о такой возможности… и ты смирился с ней, когда стал моим мужем.

Только потому, что в душе никогда не верил, что это произойдет! — проворчал Беврон. — Треклятый Заваль! Как можно было допустить такое? Если б только он не был таким набожным, самовлюбленным болваном!..

— Перестань! — одернула мужа Гиларра. — Бедняга Заваль! Не хотела бы я жить на свете с таким характером, как у него. Никогда в жизни я не видела такого одинокого человека. Порой мне его ужасно жаль, а порой так и тянет его отколотить: ведь главный виновник почти всех своих бед — он сам. Еще в детские годы он все воспринимал слишком всерьез.

— Пап, давай еще поиграем! — Аукиль, сердито выпятив нижнюю губку, дергал край отцовской рубахи. Тяжело вздохнув, златокузнец выпустил руки жены.

— Нет, солнышко, не ставь своих коровок на желтый квадрат. Это же кукурузное поле, забыл? — На сей раз Беврон обращался к своему сыну, который давно уже обнаружил, что коврик перед очагом, весь в ярких разноцветных квадратах, превосходно подходит для игры в хутор.

Аукиль еще сильнее выпятил нижнюю губу. Русоволосый крепыш, он был точной копией отца.

— А вот и поставлю! Это мой хутор. — Мальчик дерзко, с вызовом глянул на отца и снова передвинул деревянные фигурки коров на желтый квадрат коврика. — Они любят кукурузу.

Беврон пожал плечами:

— Дело твое, приятель, однако будущей зимой твой крестьянин будет голодать.

Он снова повернулся к Гиларре и продолжил разговор — как с улыбкой отметила она, с того же места, на котором их прервали. С тех пор как на свет появился Аукиль, его родители в совершенстве изучили искусство вести два разных разговора одновременно.

— Как думаешь, почему Заваль стал таким, каков он есть? — спросил Беврон. — Я хочу сказать — вы же вместе росли в Базилике и Пределах. Почему же тогда вы — хвала Мириалю! — получились такие разные?

— Что ж, по справедливости говоря, жизнь Заваля в детстве сильно отличалась от моей. — Гиларра подняла шитье и на миг умолкла — прикусив от усердия кончик языка, она вдевала нитку в иголку. Управившись с этим делом, она продолжала: — Не забудь, его растили как будущего иерарха. На моих плечах никогда не лежала такая тяжкая ответственность. Что до старого Малахта, жреца, который был воспитателем Заваля… — Гиларра задумалась, вспоминая, и невольно содрогнулась. — Вот это был самый настоящий фанатик! Казалось, у него и плоти-то нет — сплошная сталь, камень и купорос. Мне-то повезло — я росла в Доме Жриц, но Заваль был в полной власти этого жестокого, бессердечного деспота. — Женщина отвела взгляд, нахмурилась — будто снова перед ней встали картины прошлого. — Если б с этим ублюдком не произошел несчастный случай, который скорее можно назвать счастливым, кто знает, каким мог бы вырасти Заваль…

— Какой еще случай? — перебил Беврон. Гиларра удивленно глянула на него:

— Ах да, я и забыла, что ты вырос в ремесленном квартале, а потому не можешь знать этой истории. Малахт свалился с лестницы в храме, той, которую зовут лестницей иерарха, — она ведет от его личных покоев до самого подножия храма.

Беврон негромко присвистнул:

— Вот это, я вам доложу, падение!

Гиларра пожала плечами.

— Он переломал себе все кости, покуда добрался до последней ступеньки. И знаешь, что я тебе скажу? Никто в Священных Пределах не пожалел о его смерти. Никто!

Лицо женщины исказила такая яростная гримаса, что Беврон невольно попятился. Раздался громкий хруст, сопровождаемый сердитым воплем маленького Аукиля.

— Ой-ей-ей! — Беврон наклонился и поднял с пола двух деревянных бычков, являвших собой весьма жалкое зрелище. — Извини, сынок, — сокрушенно прибавил он, взъерошив вихры мальчика.

— Ты убил их! — горько всхлипнул Аукиль.

— Да нет же, солнышко, у них только переломаны ножки и хвосты, — ласково сказала Гиларра. — Папа склеит их, и они будут как новенькие.

— Конечно же, склею. Пойди принеси горшок с клеем, и я их сразу же починю.

Мальчик умчался прочь, а Беврон, подкинув на ладони деревянные фигурки, задумчиво пробормотал:

— Точь-в-точь как старый Малахт… Гиларра покачала головой.

— Хвала Мириалю, его ты не сможешь склеить. Как бы то ни было, после смерти Малахта Завалю стало куда как полегче, но такое детство не может пройти бесследно. Я не знаю, наверно, и половины тех издевательств, которые ему пришлось вынести, так что у меня не хватает духу винить его за все нынешние промахи. Понимаешь, Малахт так и не смог простить Завалю, что тот был сыном служанки, а не жрицы, как я. Ты же знаешь, каков закон: Гласом Мириаля становится первый ребенок, родившийся в Священных Пределах после смерти прежнего иерарха, а кто его мать — не имеет значения. И все же я подозреваю, что, если б не свидетели, Малахт удушил бы бедняжку Заваля его же собственной пуповиной и подождал бы более подходящего кандидата.

— То есть тебя, — негромко уточнил Беврон. Гиларра вновь пожала плечами.

— Что ж, признаюсь, когда я была молода и честолюбива, долгими ночами я часто размышляла о том, как могло бы повернуться колесо судьбы. И надо же было так случиться, что я стану иерархом именно сейчас, когда мне это совсем не нужно, да еще придется распутывать все то, что успел напутать Заваль. Да и в чистоте помыслов Блейда я тоже не совсем уверена, хотя… Что это? Стучат? Да кто бы это мог быть?

Хотя Гиларра сразу отругала себя за глупость, торопливый негромкий стук показался ей почти зловещим. Опять она вспомнила, как жена торговца и ее крохотную дочку уводили прямо в алчную пасть Цитадели — и недоброе предчувствие вспыхнуло в ней с новой силой.

— Я открою, — сказала Гиларра, знаком попросив мужа вернуться на коврик у очага. Она бросила шитье в корзинку и торопливо пошла к двери.

На пороге стоял юный лейтенант Гальверон, заместитель лорда Блейда. Гиларра только глянула на его лицо — и сразу все поняла. Пошатнувшись, она отступила на шаг и тяжело привалилась к дверному косяку. И все же Гиларра недаром столько лет возилась с разнообразными человеческими бедами, которые сваливал на нее неудачливый иерарх. Привычка взяла верх, и женщина быстро пришла в себя. Лишь тогда она заметила, что молодой офицер прячет под просторным черным плащом гвардейца какую-то ношу. Гальверон перехватил ее взгляд и кивнул.

— Входи, быстро! — шепотом приказала она и, втолкнув Гальверона в узкий коридор, поспешно захлопнула дверь и заперла ее на засов.

Гальверон заглянул в дверной проем уютной комнаты, где Беврон увлеченно играл с сыном. Лицо его на миг исказилось, он круто развернулся и, не говоря ни слова, пошел в кухню. Усевшись на стул у длинного, выскобленного до блеска стола, он наконец распахнул плащ. На руках у него была крохотная растрепанная девочка с грязным, залитым слезами личиком. Дочка торговца. Она сосала большой палец, и темные глаза, еще недавно такие живые и веселые, тупо смотрели в пустоту.

— Сохрани нас Мириаль! — Гиларра пробежала через кухню и опустилась на колени рядом с девочкой. — Аннас! Аннас!..

Протянув руку, она нежно коснулась измазанной щечки. Девочка с силой зажмурилась, отпрянула, но не издала ни звука, даже не захныкала.

— Она держится так с тех пор, как я нашел ее. — Голос Гальверона был хриплый, сорванный. — Ее мать… в общем, я опоздал. Ее убили по приказу иерарха. Малышка все видела. Она убежала, спряталась. Мы перевернули вверх дном всю крепость. Если бы ее нашел не я, а кто-то другой… — Он покачал головой. Дыхание его срывалось, точно после долгого бега. Гиларра заглянула в его глаза — и поняла, что юный офицер вне себя, только не от горя, как она заподозрила вначале. Гальверон, в конце концов, воин и уже многое повидал, несмотря на то, что его синие глаза сияют почти детской чистотой. Нет, его голос срывается от ярости — чистой, беспримесной, слепящей ярости, — и Гальверон с немалым трудом подавляет ее, чтобы еще больше не напугать Аннас и не потревожить малыша Гиларры, играющего в соседней комнате.

— В конце концов я нашел ее во внутреннем дворе. — Гальверон справился с собой, и теперь его голос звучал почти ровно. — Одному Мириалю ведомо, как она сумела пробраться туда незамеченной. Она пряталась в этом их нелепом фургончике.

Гиларра заметила, что он крепко прижимает к себе девочку — так крепко, что Аннас, должно быть, едва могла дышать, но она по-прежнему молчала и не шевелилась.

— Дай-ка мне ее, — сказала Гиларра, и Гальверон поспешно, почти с облегчением вручил ей свою драгоценную ношу — как будто, избавляясь от нее, он заодно мог избавиться от страшных воспоминаний.

Нежно напевая, Гиларра укачивала малышку на руках и старалась не думать о том, кто приказал убить ее. «Не сейчас, не сейчас, — мысленно напевала она себе в такт укачиванию. — Вначале займемся самыми неотложными делами…» Но даже загоняя чудовищную мысль в самую глубь своего сознания, Гиларра знала: рано или поздно та подымется на поверхность, и тогда ей придется думать о том, что Заваль, которого она знала всю жизнь и любила как брата, — этот Заваль обернулся вдруг омерзительным чужаком…

— Будь ты проклят, Заваль, за такое злодейство! Гиларра стиснула зубы, чувствуя, как нарастает в ней ненависть. Быть может, ты и вправду заслуживаешь смерти.

— Гальверон, — сказала она вслух, — принеси мне тазик горячей воды. Котелок вон там, сбоку от очага. — Гиларру тоже начинало трясти — как будто лейтенант, вручив ей девочку, передал вместе с ней и свою ярость. Ох, Заваль, Заваль, как ты мог сотворить такое?

В кухню заглянул Беврон, глянул на девочку, на лицо Гиларры — и быстро попятился назад, в комнату, чтобы не отвлекать от игры Аукиля. Меж бровей его пролегла едва заметная морщинка, и Гиларра хорошо понимала, что позже ей придется ответить на добрую сотню нелегких вопросов. Тем не менее она знала, что всегда может рассчитывать на его понимание. Сейчас она терпеливо раздела девочку и бережно вымыла. Мытье длилось долго, потому что Аннас никак нельзя было уговорить хоть на минуту вынуть большой палец изо рта. Обтерев девочку мягким полотенцем, Гиларра обрядила ее в одну из ночных рубашек Аукиля, но переодевание тут же пришлось повторить: Гиларра попыталась напоить Аннас теплым молоком, в которое было подмешано снотворное, но питье струйкой вытекло из безвольно приоткрытых губ девочки и, конечно же, намочило сорочку.

Тогда Гиларра отступила, надеясь в душе, что Аннас все же успела проглотить хоть немного молока и сумеет уснуть. Уложив девочку в большую супружескую кровать, Гиларра вернулась к Гальверону. Офицер стремительно расхаживал по кухне, точно посаженный в клетку волк, и глаза его горели ледяным огнем ярости.

— Почему? — спросила Гиларра. — Почему иерарх приказал совершить такое жестокое деяние? Хладнокровно убить женщину и ребенка…

Юный лейтенант с открытым приятным лицом поднял на нее глаза, которые никак нельзя было назвать юными.

— Ты его лучше знаешь, суффраган. Я надеялся, что услышу объяснение от тебя.

Гиларра наполнила кружку крепким чаем из котелка, что кипел на краю очага, и, заставив Гальверона сесть, сунула ему кружку.

— Ты подверг себя огромному риску, — негромко проговорила она. — Что ты станешь делать, когда Блейд и Заваль вернутся и не обнаружат трупа девочки?

Лейтенант пожал плечами.

— Наверное, сбегу, — устало ответил он. — Иначе — плети либо тюрьма, а то и виселица — если учесть, в каком сейчас настроении иерарх. — Он с мольбой, почти виновато взглянул на Гиларру. — Но я должен был спасти малышку, суффраган! Я не мог допустить, чтобы ее убили — такую кроху!

Гиларра, которая и прежде винила себя во всем, сейчас только с большим усердием предалась самоистязанию. «Это все моя вина, — размышляла она с горечью. — Я же знала, чувствовала неладное! Мне следовало тогда настоять, чтобы Аннас и ее мать пошли со мной. Если б я не отступила, сейчас Канелла была бы жива. Из-за меня жизнь этого чудесного юноши висит на волоске, его будущее загублено безвозвратно. Притом же иерарх, решившись на такое, не может оставить живого свидетеля своего преступления. Не обнаружив трупа девочки, он перевернет вверх дном всю Каллисиору, но найдет ее…»

Вот только Заваль скоро не будет иерархом.

С души Гиларры свалился огромный камень. Пожалуй, в конце концов есть свои преимущества в том, чтобы принять сан иерарха. Женщина похлопала Гальверона по руке:

— Не тревожься, дорогой мой. Когда вернется лорд Блейд, я лично позабочусь о том, чтобы этот случай нисколько тебе не повредил. Даю тебе в том слово чести.

Молодой офицер сдавленно ахнул:

— Ты хочешь низложить иерарха?

Во имя Мириаля, до чего же он сообразителен!

— Помалкивай пока об этом, слышишь? Скоро эту новость узнает весь город. — Гиларра затаенно улыбнулась — ее осенила идея. Когда она поднимется на вершину власти, у нее будет много возможностей защитить себя от интриг Блейда. — Послушай, Гальверон, если я стану иерархом, я намерена кое-что переменить. Не согласишься ли ты стать личным телохранителем?

Впервые за все время лейтенант улыбнулся.

— С радостью, миледи, — сказал он. — С радостью. Когда Гальверон ушел, Гиларра отправилась посмотреть на девочку. Аннас крепко спала, упрямо засунув в рот большой палец. Глядя на девочку — теперь уже наверняка полную сироту, ведь если Заваль так дешево оценил жизни матери и дочери, он не задумываясь прикончит отца, — встревоженная женщина пыталась собраться с мыслями. Пока что сделать ничего нельзя — только ждать и надеяться, что Гальверон попадет в Цитадель до возвращения иерарха.

Гиларра заломила руки. Как сможет она посмотреть в глаза Завалю — теперь, когда знает эту его страшную тайну? Что сталось с тем умным, слабым, меланхоличным, уязвимым юношей, которого она знала, ее собратом по детским играм, возлюбленным, с которым они раз в год совершали обряд солнцестояния? «Я тебя больше не знаю, Заваль, — с горечью подумала Гиларра. — Да и знала ли? Неужели все эти годы я ошибалась?»

Молитвенно сложив руки, Гиларра опустилась на колени рядом с кроватью и крепко спящей девочкой. Сейчас ей оставалось только одно — молиться. Молиться Мириалю за жизнь этой малышки и за спасение души Заваля.

Беда с этими людьми — они передвигаются так медленно! Шри, которой не терпелось поскорее исполнить поручение Совета, намного обогнала Элиона, который все еще карабкался по узкой тропе, ведущей к Змеиному Перевалу и Тиаронду, располагавшемуся у отвесного склона по другую сторону горы.

Необходимость не упускать из виду своего напарника волей-неволей раздражала и без того взвинченную фею. Насколько сумели определить старшие чародеи Гендиваля, та сторона Змеиного Перевала, что спускалась к Тиаронду, была именно тем местом, откуда Вельдан послала свой отчаянный крик о помощи. С тех пор как чародеи Тайного Совета услышали этот мысленный крик, уже миновали день и ночь, а теперь и второй день клонился к вечеру. Судя по тому, что за мысленным зовом Вельдан последовало глухое молчание, никто из троих не уцелел… но если все-таки случилось чудо и кто-то жив? Проворная фея поняла, что больше не в силах терпеть человеческую медлительность. Предоставив Элиону и его коню в одиночку штурмовать крутой склон, Тиришри стрелой помчалась вперед, чтобы обследовать перевал по другую, тиарондскую сторону горы.

Зрение феи разительно отличалось от человеческого. Воздух был ее стихией, как земля — стихия георнов, а вода — левиафанов и афанков. Для Тиришри, невидимой людскому глазу и с точки зрения людей бестелесной, родная стихия была прибежищем, источником пищи и даже средством передвижения — поскольку она запросто могла оседлать восходящий поток или ветер. Воздух также мог быть ее оружием. Шри могла сознательно изменять форму и незримыми своими щупальцами так нахлестывала неподвижный прозрачный воздух, что он по ее желанию превращался в смерч, бурю или шторм. Могла она также сжимать воздух в невидимый прочнейший барьер, правда, требовало это немало трудов и сил, и потом нужно было долго отдыхать. И еще фея могла вылепить из воздуха все, что угодно. Насыщая его волей и памятью, желанием и воображением, она творила иллюзии, которые невозможно было отличить от реальности — покуда до них не дотронешься.

Тиришри видела каждое движение воздуха, как человек видит движение воды — волны, течения, мелкую рябь. Видела она также, где воздух был потревожен, к примеру — вытеснен движением живого существа (человека) или неживой силы (оползня). Следы, оставляемые живым существом, держатся в воздухе по нескольку часов, а в безветренный день и дольше, так что фея могла как бы заглядывать в прошлое, наблюдая то, что совсем недавно произошло в каком-то месте. Такое же катастрофическое событие, как оползень, создает в воздухе возмущение, которое держится и по нескольку дней.

И едва Тиришри перелетела через последнюю вершину горного хребта, как уже поняла, что же здесь произошло, ей даже не нужно было видеть на склоне горы длинную черную полосу обнажившейся земли. Картина оползня, ясная и четкая, парила в воздухе, словно дожидаясь того, кому дано природой разглядеть ее. События последних двух дней наглядно, как письмена, предстали перед Шри, парящей над перевалом, — оставалось только прочесть их, распутать хитросплетения множества следов. Перебрав и отбросив посторонние видения, фея отыскала призрачных двойников Казарла, Вельдан и дракона и увидела, как их накрыло оползнем.

— Я нашла это место, — сообщила она Элиону, даже не стараясь скрыть свой ужас. — Их завалило оползнем, как мы и предполагали.

Когда человек открыл свой разум для ответа, его чувства на миг перехлестнули через край, и прежде, чем он восстановил мысленные щиты, Тиришри кое-что успела уловить. Там были жалость, страх, тревога — все как положено, но гораздо меньше порадовало фею другое. Вспышка бешеного восторга, самодовольный оттенок мести… а под ними, еще глубже таилась мрачная, гнилостная тварь — омерзительная зависть к Вельдан, которая все-таки умерла.

Тиришри постаралась укрыть нешуточную тревогу — она не желала предавать огласке то, что нечаянно открыл ей Элион.

— Быть может, они и уцелели, — продолжала она. — Следы в этом месте сильно перепутаны, но иные из них ведут вниз, с горы. Мне нужно подобраться поближе, чтобы верно истолковать… Погоди-ка! Что это такое?

Описывая круги, Шри опустилась ниже и увидела коней, привязанных под козырьком скалистого карниза, и разглядела наконец узкий и глубокий овраг, который отходил в сторону от тропы.

— Элион! — закричала она. — Здесь дракон! И люди — они все гонятся за одним человеком!

Безоружного беглеца гнали, стреляя на бегу, человек десять с оружием — явно опытные, прошедшие огонь и воду солдаты. Судя по всему, здесь устроили что-то вроде засады. Даже на расстоянии Тиришри чуяла смертный страх, который источал беглец, — страх и жгучий гнев на тех, кто неправедно покушался на его жизнь. Стрелки между тем целились все точнее, и арбалетные стрелы вот-вот должны были настигнуть добычу.

Шри оказалась перед нелегким выбором. С одной стороны, она должна была первым делом позаботиться о драконьем провидце — но Этон уже никуда не денется, если он вообще жив. С другой стороны, всякий чародей — и не только по обязанности, но и по велению сердца — непременно вмешался бы в такую погоню… но при этом Шри не должна была обнаружить себя перед суеверными дикарями и не могла причинить вред стрелкам, не выдав своего присутствия. В конце концов, кто знает — этот человек может оказаться и беглым убийцей. И все же Тиришри не могла допустить убийство невиновного, а чутье подсказывало ей, что беглец и вправду ни в чем не виновен.

Оставалось только одно. Шри нырнула между охотниками и добычей и прильнула к спине беглеца. Напрягая все силы, она сжала воздух позади него в упругий невидимый щит — такой, что способен был задержать летящую стрелу.

И вовремя. Арбалетная стрела ударила беглеца в спину, точно между лопаток. Удар был такой силы, что человек ничком рухнул наземь и потерял сознание. Хотя Шри помешала стреле вонзиться в человеческую плоть, она не в силах была смягчить силу удара. Во влажном воздухе его звук был особенно громким и четким. Вот и славно, подумала фея. Бедняга еще долго будет залечивать синяки, но удар стрелы и падение помогут обмануть его врагов.

Теперь нужно как-то укрыть беглеца, а погоню сбить со следа. Что ж, так или иначе скоро начнется снегопад, а потому… Тиришри дотянулась до набрякших снегом туч, дернула — и прямо в овраг рухнула завеса крутящейся снежной пыли, надежно спрятав беглеца от чужих глаз. Фея слышала ошеломленные крики солдат, слышала, как они сыплют проклятиями, налетая друг на друга в кромешной снежной мгле. Она приспособила свое зрение к тому, чтобы видеть сквозь густую пелену снегопада, и с мрачным удовольствием понаблюдала, как солдаты бродят, спотыкаясь, по кругу, не в силах разглядеть даже своих сотоварищей, не то что беглеца. Для верности Шри растормошила небольшой смерчик и охапкой бурелома присыпала лежащего в беспамятстве человека. Он лишился чувств из-за падения и удара стрелы, но вряд ли бессознательное состояние продлится долго. Шри надеялась только, что у него достанет ума не шевелиться, пока его преследователи не уберутся подальше.

И тут зазывание ветра перекрыл пронзительный крик. Ругнувшись, Тиришри метнулась к содрогавшемуся в агонии телу Этона-провидца — и раскат грома взорвался в воздухе, когда она потрясенно вскрикнула. Во имя Эолиса, праотца всех фей воздуха, — что же такое сделал дракон? Человек упал на колени, обеими руками схватившись за голову, но продолжал душераздирающе вопить:

— Мириаль! Сохрани меня Мириаль — он у меня в голове! Перенос сознания? Неужели провидец, оказавшись на краю гибели, сумел совершить невозможное? Шри лихорадочно воззвала:

— Этон! Этон! Ты меня слышишь ?

Молчание. В сложном мысленном узоре не было и следа присутствия дракона.

Нет, подумала Тиришри. Мне, должно быть, почудилось. Сама эта мысль — безумие. Она решила разузнать побольше… но тут вопящий человек исчез в толчее солдат, которые сбежались, привлеченные шумом. Душераздирающие вопли разом оборвались — это вожак солдат ударил несчастного по голове рукоятью своего меча.

— Довольно! — сказал он. — Как видно, иерарх не выдержал напряжения последних месяцев. Хуже того — его надежда, что Мириаль ниспослал это существо для принесения жертвы, не оправдалась. Зверь не только мертв, но — и вы сами видели это — испустил дух в то самое мгновение, когда Заваль возложил на него руку. Разве можно ждать более ясного знака? Мириаль отвернулся от иерарха, а стало быть, и от его подданных. Завтра Заваль послужит своему народу в последний раз — единственно доступным для него теперь способом. Он должен принести себя в жертву, дабы Мириаль снова стал милостив к нам.

С этими словами он презрительно отвернулся от лежавшего на земле бесчувственного тела.

— Свяжите его. Привяжите к седлу его коня, и уедем отсюда, пока буран не разыгрался в полную силу. Если мы сейчас не спустимся с горы, то останемся здесь навсегда.

Тиришри, охваченная безмерным отчаянием, не обращала внимания на людей. Обследование дракона подтвердило ее худшие страхи — он мертв. Шри парила над его телом, невидимая в снежной заверти, и тут ее настиг мысленный оклик Элиона:

— Шри! Все в порядке ?

— Нет, Элион, не в порядке — и даже хуже. Где ты?

— Совсем близко к началу перевала. Добираясь сюда, я почти что выбился из сил, да и конь, хотя я вел его в поводу, едва стоит на ногах. Мне пришлось все время волочить за собой эту чертову клячу, да вдобавок еще нам на головы свалился такой буран, какого не видали с начала времен. Здесь, наверху буря свирепствует немилосердно — мне еще повезёт, если успею спуститься вниз до того, как перевал окончательно засыплет снегом, и одному провидению ведомо, как мы доберемся домой до весны. Словом, я постараюсь поскорее нагнать тебя. Что там так грохотало, клянусь семью адскими безднами?

— Да так, ничего особенного. Послушай, Элион… я нашла Этона.

— Что?! Он жив? А остальные?

— Здесь их нет. Я нашла вчерашние следы, которые ведут вниз с горы. Некоторые из них принадлежат людям, но точно ничего сказать не могу, покуда не разузнаю побольше. Одно безусловно: где бы мы ни нашли Каза, там же будет и Вель…

В этот миг внимание феи отвлек от разговора поспешный отъезд вооруженных людей — те связали своего бесчувственного собрата и перекинули поперек седла.

— Шевелитесь! — услышала Шри повелительный рык предводителя. — Треклятый перевал того и гляди совсем занесет!

— Шри! — нетерпеливо окликнул Элион. — Что там происходит? Дракон мертв?

Фея опустилась ниже и коснулась дракона. Исполинское тело на ощупь было холодным, окоченевшим, и внутренним зрением она не смогла уловить ни малейших следов драконьей ауры.

— Да, Элион, — печально отозвалась она, — дракон-провидец более не дышит.

Последовало долгое молчание, и наконец чародей отозвался.

— Дерьмо собачье! — прорычал он.

Если бы не сгинувшие невесть куда Каз и Вельдан, Тиришри прямо сейчас отправила бы своего напарника назад, и тогда они оба успели бы вернуться на зиму в Гендиваль. Долг ее, однако, состоял в том, чтобы найти пропавшую парочку и убедиться, что им ничто не угрожает… а потому ей и Элиону вряд ли удастся вернуться домой до весны. И впрямь дерьмо собачье! Сама Шри не смогла бы выразиться лучше.