Сердце Мириаля

Глава 14. НАСЛЕДНИЦА

Серима ниже склонилась над столбиком цифр. Не желая отвлекаться от дела, она все медлила встать и зажечь лампу — и вот теперь, когда в комнате неотвратимо темнело, все сильнее щурилась, стараясь разглядеть цепочки цифр. Сейчас зажгу, мысленно пообещала она себе — уже в который раз — и принялась просматривать очередной счет.

Магия цифр всегда неодолимо влекла Сериму — особенно когда эти цифры касались ее коммерческих предприятий. Еще ребенком она любила приходить в контору к отцу, коммерсанту Стемонду, который возглавлял могущественную Торговую Ассамблею. Серима могла часами восседать на высоком табурете, с необычайным для ребенка терпением любуясь тем, как отцовское перо скользит по длинным рядам цифр.

Порой отец, точно угощая особым лакомством, показывал Серимее свои карты — подробные до мельчайших деталей и искусно разрисованные — и рассказывал ей о золоте и драгоценных камнях, блистающем серебре и красно-рыжей меди, которые добывались в недрах принадлежащих ему северных гор; об изобильных равнинах, где растят упитанный скот и щедрые урожаи злаков; об изысканных пряностях и редких винах с дальних холмов диковинного юга, где марево жары шелковой завесой ложится на серебристые кроны оливковых рощ. Осторожно водя пальчиком по карте, Серима прокладывала пути своих воображаемых караванов, а ее отец, в те годы все еще уверенно ждавший появления на свет сына и наследника его торговой империи, смотрел на дочь со снисходительной улыбкой, которая с годами превратилась в недовольную гримасу — ибо постепенно он осознал, что других детей, кроме Серимы, у него не будет.

Стать отцовской наследницей оказалось для Серимы куда как непросто, хотя большинство тиарондцев было свято уверено, что некрасивой девчонке остается лишь дождаться того благословенного часа, когда богатое наследство само свалится ей в руки, точно переспелая груша, а потом уж без зазрения совести пользоваться денежками до конца жизни. На самом деле, конечно, все было совсем не так. Семнадцати лет от роду Серимее пришлось руками и ногами отбиваться от настойчивых требований отца, чтобы она выбрала себе в мужья какого-нибудь смышленого молодого купца, дабы после смерти Стемонда этот человек взял бы в свои руки его дело, а в грядущем, если будет на то воля Мириаля, благополучно передал его своему сыну и внуку Стемонда. Серима воспротивилась отцу, и между ними началась затяжная домашняя война, навсегда разрушившая прежнюю близость отца и дочери; даже смерть матери Серимы, измученной, как шептались в городе, этой бесконечной враждой, не смогла ничего поправить. Стемонд так и не смог простить дочери того, что считал эгоистическим нежеланием продлить его род и обеспечить будущее его торговой империи; Серима же затаила гнев на отца, не верившего в ее силы, слепо и безрассудно оттолкнувшего ее только потому, что она — женщина. В конце концов Серима победила — как побеждала всегда. Когда Стемонд умер, у его процветающих предприятий был только один наследник — его мятежная дочка.

И тут же, без промедления, Серима принялась доказывать всему миру, что она не только может стать вровень со своим отцом, но и превосходит его (и любого купца в Тиаронде) в умении прибыльно вести дела. И если для этого нужно было стать упорней, тверже, бессердечней, чем другие, что ж, Серима быстро научилась безжалостности, и прочие коммерсанты, которые после смерти Стемонда накинулись было на нее, точно стая голодных акул, осознали свою ошибку очень скоро… и, как правило, дорогой ценой. И если после всего этого Серима оказалась совершенно одна, без друзей и близких, у нее было одно утешение: те, кто ее терпеть не мог, по крайней мере ее уважали, а кто не хотел проявить уважения, очень скоро выучились ее бояться. За короткий срок Серима смогла пробить себе путь на самую вершину, улучшив даже отцовские достижения и возглавив не только Торговую Ассамблею, но и Консорциум шахтовладельцев, и свое место на вершине она не собиралась уступать никому, как бы сильно ни били по ее карману треклятые бесконечные дожди.

От боли заслезились глаза, и лишь тогда Серима осознала, что, сражаясь с неутешительными отчетами приказчиков, списками товаров на пустеющих складах и зловещими итогами товарооборота, она не заметила, как в комнате воцарилась темнота. Торопливый стук в дверь вынудил ее с раздраженным вздохом оторваться от густо исписанных бумаг. В комнату вошел Пресвел, ближайший помощник Серимы. В одной руке он нес чашку с чаем, в другой — зажженную лампу. Резкие тени плясали на его круглом, вечно бодром лице, невольно маскируя залысины, уже наметившиеся в темных курчавых волосах. Хотя обе руки у Пресвела были заняты и двигался он осторожно, чтобы не расплескать чай, он все же ухитрился войти в комнату, как всегда, с деловитой поспешностью.

— Госпожа, да что же это такое? — с порога упрекнул он. — Опять все то же самое! Знаю, ты велела тебя не беспокоить, но ведь сама ты вечно забываешь зажечь свечи и безжалостно губишь глаза в темноте!

Серима, хотя и была раздражена тем, что ее прервали, терпеливо выслушала этот фамильярный выговор. Она никогда не ругала подчиненных, если они были правы. Кроме того, пускай она и никогда не призналась бы в этом вслух, чрезмерная заботливость Пресвела была одной из немногих радостей в ее тусклой, одинокой жизни.

— Вот, я принес тебе чашечку славного горячего чаю. — Пресвел поставил лампу на свободный уголок стола и небрежно сгреб в сторону груду бумаг. Серима спрятала усмешку. Она-то знала, что на самом деле этот небрежный жест хорошо рассчитан. Помощник ни за что на свете не стал бы путать ее бумаги. Когда она опять вернется к работе, все эти документы будут лежать в том же порядке.

— Пей, госпожа, покуда чай горячий, хотя удивительно, как он до сих пор не остыл на этих-то сквозняках! — Пресвел с торжественным видом поставил чашку на освободившееся место. — Бьюсь об заклад, что у тебя сейчас голова раскалывается от адской боли, — и так тебе и надо, нечего работать днями напролет, не щадя себя. Я же тебе тысячу раз говорил, что иногда нужно и отдыхать…

Приговаривая, Пресвел расхаживал по комнате, зажигал масляные лампы и свечи в бронзовых подсвечниках — и все это время ворчал не переставая. Серима не прерывала этот бесконечный поток слов: голос Пресвела разгонял затхлую тишину ее кабинета так же весело и беспощадно, как золотистое пламя свеч разгоняло вечерний сумрак.

Вскоре помощник ушел — как раз тогда, когда явилась раздуть пламя в угасающем очаге Марута, старая экономка Серимы. Едва шагнув на порог, старуха открыла было рот, чтобы сделать выговор Серимее, но Пресвел одним взглядом заставил ее замолчать.

— Все в порядке, Марута, — сказал он, — можешь не трудиться. Мы с госпожой уже подробно обсудили и работу на износ, и порчу глаз.

Марута метнула ему в спину ненавидящий взгляд и присела на корточки у очага, ворча себе под нос что-то о заносчивых умниках. Серима с наслаждением отхлебнула горячего чаю — и впрямь горячий, что бы там Пресвел ни бурчал о сквозняках! — и притворилась, что не слышит старухиной воркотни. Потом с хрустом потянулась, заведя руки за голову и оттопырив локти, чтобы размять затекшие до боли плечи и шею. Болели глаза, натруженные долгим чтением в сумерках, и Серима в который раз призналась себе, что Пресвел прав. И так уже далекие предметы расплываются перед глазами — если так пойдет и дальше, она совершенно испортит себе зрение. Надо расслабиться и хоть немного отдохнуть — позабыть хоть на время о своих заботах…

Отдых, само собой, оказался недолгим. Старая экономка давно уже изнывала от желания высказаться. Повозившись с очагом, она подняла голову и обратилась к Серимее раздражающе фамильярным тоном старинной служанки, которая знает свою хозяйку с пеленок:

— Да не выходи ты так из себя из-за этих дурацких дождей! Злостью все одно делу не поможешь.

— Надо же, какая проницательная! — ядовито огрызнулась Серима. — Может, дашь мне практический совет, как сохранить душевное спокойствие?

Лишившись вначале матери, а затем и отца, Серима в своем одиночестве поначалу воспринимала воркотню старой экономки так же снисходительно, как излишнюю заботливость Пресвела. Однако с тех пор, как она стала главой Торговой Ассамблеи и приступила к своим новым обязанностям, постоянная фамильярность Маруты начала ее раздражать.

Толстая седовласая старуха, кряхтя, поднялась на ноги.

— И нечего на меня огрызаться! — отдуваясь, заметила она. — Не я же испортила тебе настроение!

— Во всяком случае, ты его и не улучшаешь! — отрезала Серима. — Ради всего святого, Марута, убирайся вон и займись чем-нибудь полезным!

— Ох-ох, прошу прощения, леди Серима! — фыркнула экономка. Когда она с оскорбленным видом удалилась, все еще ворча что-то себе под нос, Серима пересела в удобное кресло у очага и закрыла лицо руками, вновь предавшись размышлениям о своих заботах. Как бы тщательно и часто ни проверяла она счета и отчеты, результат неизменно выходил один. Торговля приходит в упадок, и если только какое-нибудь чудо вскоре не прекратит убийственные дожди, вся коммерческая система Каллисиоры, которая создавалась и сохранялась столетиями, рухнет окончательно.

— А когда прекратится движение товаров по стране, в дело двинутся армии, — вполголоса пробормотала Серима. По спине пробежал ледяной ручеек страха. Ее ждет не только разорение — распад и гибель всей Каллисиоры.

Марута постучала в дверь кабинета — нарочито громко, словно давая понять, что намерена дуться до утра, а то и до конца недели.

— Вас, леди, хочет видеть какая-то женщина. Кто такая, не говорит, и вся закутана в черный плащ, так что и лица не видно. Разговор у нее, правда, не простецкий, и она говорит, что это-де вопрос жизни и смерти. Мне привести ее или пускай Пресвел вытолкает ее взашей? Ежели хотите знать мое мнение…

— Твоего мнения никто не спрашивает!

К ужасу своему, Серима поняла, что визжит, как базарная торговка. «Нет, право, — подумала она, — Маруте давно пора удалиться от дел. Тогда я могла бы нанять новую экономку, которая будет относиться ко мне более почтительно». Серима сделала глубокий вдох, стараясь сосредоточиться на деле. Посетитель в такой поздний час вряд ли придет из-за пустяка.

В ней проснулось любопытство.

— Я приму эту женщину, Марута. Куда ты ее проводила — в гостиную? Очень хорошо, но все же кликни Пресвела, и пускай на всякий случай постоит за дверью. Если что не так, я позову.

Притворившись, что не заметила неприязненного взгляда экономки, Серима застегнула ворот коричневого бархатного платья — она расстегнула ворот, увлекшись работой, — и проворно зашагала к лестнице.

Почему-то ей казалось, что загадочная гостья должна быть выше ростом. Серима шагнула в гостиную — и остановилась в дверном проеме, опираясь рукой о косяк. Отчего-то ее охватила оторопь при виде коренастой фигурки, закутанной, к вящему удивлению Серимы, в чересчур просторный и длинный солдатский плащ.

— Да закрой ты эту проклятую дверь! — Голос гостьи был низкий, охрипший, но, несомненно, женский и странно знакомый. Ошеломленная, Серима подчинилась. Она вошла, и массивная дверь гулко захлопнулась за ее спиной. Лязг вошедшего в паз засова прозвучал так резко, словно этот звук разом отсекал все ее прошлое и Серима, со всеми ее мыслями, планами и тревогами, шла навстречу неведомому будущему.

— Ну не стой же ты, как полоумная! — резко бросила женщина. — Помоги мне избавиться от этого чертова плаща. Ну же, Серима, пошевеливайся, ради всего святого, одна я не управлюсь. У меня заняты руки, и я не могу торчать здесь всю ночь.

И тут Серима узнала этот голос.

— Гиларра? Это ты? Во имя Мириаля, что ты затеяла? Она метнулась к гостье, проворно расстегнула нехитрую бронзовую застежку плаща — и ахнула, увидев, что суффраган, растрепанная и красная от натуги, держит на руках спящую девочку.

— Она не проснется, — негромко проговорила Гиларра. — Мне пришлось напоить бедняжку снотворным.

Она уложила темноволосую девочку на покрытую вышитым покрывалом кушетку и выпрямилась, шумно и облегченно вздохнув.

— И почему это дети всегда тяжелее, чем кажутся с виду? Серима, потерявшая дар речи, остолбенело смотрела на ночную гостью. Суффраган вскинула онемевшие руки над головой, помахала ими, энергично растерла. Все это время девочка даже не шевельнулась — не разбудил ее и резкий, громкий стук в двери.

— Я принесла горяченького чаю, леди, — фальшиво сладким голоском пропела Марута, — для вас и вашей гостьи.

Гиларра беззвучно ахнула, глаза ее округлились от ужаса.

— Прогони ее! Нельзя допустить, чтобы меня узнали!

Мириаль милосердный, подумала Серима, что же это творится нынешней ночью в Тиаронде? И ответила вслух таким же приторным тоном:

— Оставь поднос с чаем за дверью, Марута. Я его потом заберу.

— Ну-ну! — недовольно проворчала экономка. — Все когда-нибудь происходит в первый раз…

Из-за двери донеслось слабое звяканье фарфора — поднос поставили, причем без особых церемоний, на столик в коридоре. Затем наступила долгая тишина:.

— Довольно, Марута, — жестко бросила Серима. — Ступай.

— Ха! — фыркнули за дверью, и экономка, нарочито громко топая, удалилась.

— Как видно, даже быть главой Торговой Ассамблеи и Консорциума шахтовладельцев недостаточно, чтобы укротить своих слуг, — заметила Гиларра, заметно расслабившись. Отойдя от спящей девочки, она остановилась у очага и протянула к жаркому огню закоченевшие от холода пальцы. — Может, ты и впрямь принесешь чаю, душенька? Я, признаться, совсем выбилась из сил.

— Как пожелаешь. — Серима, уже вконец обозленная самонадеянностью Гиларры, тем не менее сдерживала свою злость, хотя всегда ненавидела тайны. Способность сохранять хотя бы внешнее спокойствие не раз сослужила ей службу в нелегких стычках с хитрыми и умными противниками. Притом же любопытство в ней уже начало брать верх над раздражением. С какой это стати Гиларра, после стольких-то лет, решила вдруг заявиться в ее дом? Когда-то, учась в школе в Пределах, они были подругами. По причине, которой Серима так и не смогла постичь, Гиларра, будучи на несколько лет старше, взяла под свою защиту одинокую и застенчивую дочку торговца. Впрочем, шесть лет разницы все же дали о себе знать, и когда Гиларра, с рождения призванная стать суффраганом, окончательно приняла на себя все блага и обязанности своего чина, она понемногу отстранилась от младшей подруги. Серима, изнывавшая от тоски и гнева, всегда подозревала, что виной всему был не кто иной, как Заваль.

Открыв дверь гостиной, чтобы забрать поднос с чаем, Серима заметила, что в тени у подножия лестницы переминается Пресвел. Строгим жестом она велела помощнику удалиться, и тот, помедлив, с явной неохотой подчинился. По его недовольной физиономии Серима заключила, что Марута велела ему, стоя на страже, подслушивать то, что происходит в гостиной.

Вернувшись, Серима налила чаю себе и Гиларре и уселась напротив суффрагана.

— Итак, — сказала она твердо, — я жду твоих объяснений. Гиларра глянула на нее, затем на спящую девочку.

— Серима, — сказала она, — я хочу оказать тебе услугу. И, пользуясь ошеломленным молчанием Серимы, торопливо продолжила:

— У тебя нет времени на мужчин — не только в прямом смысле, потому что ты трудишься и днем и ночью, но и в переносном смысле, потому что не желаешь, дабы невежа супруг совал нос в твои торговые дела. Однако же, душенька, при этом ты забываешь о своем будущем — поразительная близорукость для такой умницы!

С этими словами Гиларра, подавшись вперед, взяла Сериму за руку. Та невольно дернулась и торопливо отстранилась. Она не привыкла к чужим прикосновениям и оттого их недолюбливала.

Гиларра, не сказав ни слова, убрала свою руку и продолжала как ни в чем не бывало:

— Скажи, Серима, что будет, когда ты умрешь? Кто воспользуется плодами твоего упорного труда, самоотверженности, самоотречения? Куда денется все твое богатство?

Слова суффрагана потрясли Сериму до глубины души. И в самом деле, как могла она оказаться настолько близорука? Все эти трудные годы после смерти отца она как одержимая укрепляла и расширяла свою торговую империю — и при этом ни разу не задумалась о будущем. Злясь и досадуя на себя, Серима порывисто повернулась к Гиларре:

— А тебе-то какое до этого дело? С каких это пор тебя беспокоит мое будущее? О да, когда-то в школе мы были друзьями, но с тех пор, как ты начала исполнять с ним свои обязанности суффрагана, ты ни разу ко мне и близко не подошла! И сегодня не пришла бы, если б не усмотрела в том какую-то выгоду для себя!

— Не для себя, а для нее. — Гиларра кивком указала на спящую девочку. — И, надеюсь, для тебя. Серима, я принесла тебе твою наследницу.

На миг Серима потеряла дар речи, ухнув с головой в водоворот самых разнообразных чувств. Она смутно гадала, зачем Гиларра это делает и кто настоящие родители девочки, но к любопытству примешивалась злость на такое бесцеремонное вмешательство в ее жизнь. Была тут и тень жалости к несуразной бледненькой пигалице, которая даже во сне держала во рту большой палец. Сильнее всего, однако, оказалось одно чувство — страх, даже ужас. Впервые в жизни Серима оказалась не способна справиться с ситуацией.

Как я должна о ней заботиться? С него мне начать? Что, если она заболеет — или уже заболела ? Выглядит она так ужасно! Где ее настоящие родители ? И что я скажу этому ребенку, которого попросту сунули мне в руки, точно отдали в дар вышедшее из моды платье?

— Нет! — выпалила Серима прежде, чем даже приняла решение. — Извини, Гиларра, но об этом не может быть и речи.

— Что ж, очень жаль, — негромко проговорила Гиларра. — Она, видишь ли, сирота и осиротела внезапно, в один день. Ее отец и мать были убиты. По приказу иерарха.

— Ну, уж в этом-то я никак не могу… Что?! Иерарха? Но, Мириаль милосердный, почему?

— Послушай меня, Серима. Пожалуйста, хоть минуту послушай. Я принесла девочку к тебе, поскольку ты одна можешь дать ей наилучшую заботу и защиту. Я не могу рассказать тебе всего… — Гиларра оборвала себя, многозначительно глянув на собеседницу.

Чтоб ты провалилась, подумала Серима, уже сгорая от любопытства. Как же ты хорошо меня знаешь!

— Продолжай, — обреченно вздохнула она.

— Родители девочки обладали сведениями, которые Заваль ни за что на свете не хотел сделать достоянием гласности. Ее отец… скажем так, с ним произошел несчастный случай. Мать… — Гиларра замялась. — Серима, ради нашей давней и незаслуженно забытой службы я доверяю тебе тайну, которая может стоить нам обеим жизни. Мать девочки была убита гвардейцами.

— Что?.

— Как я уже сказала — по приказу иерарха. — Гиларра прямо поглядела в глаза бывшей подруге. — Думаю, мы обе уже хорошо знаем, что Заваль не сможет больше совершить подобное злодейство. Однако же если эта история станет широко известна, она может поколебать доверие к новому иерарху. Я полагаю также, что лорд Блейд пожелает уничтожить всех, кто осведомлен о причастности к этому убийству Мечей Божьих, — и в этом-то главная проблема. Понимаешь, Серима, малышка видела, как убили ее мать.

Серима побледнела как смерть и поглядела на девочку с ужасом и жалостью.

— Кое-кто в Цитадели, — вполголоса, хрипло продолжала суффраган, — хотел избавиться от единственного свидетеля, но один храбрый молодой воин спас ее. Вдвоем с ним мы сумели скрыть бегство девочки. Теперь она нуждается в убежище, где могла бы расти в уюте и безопасности, так, чтобы никто не знал ее настоящего имени.

Сериму охватил ледяной, смертоносный гнев.

— Чья она дочь?

— Ты же знаешь, что этого я не могу тебе сказать. Ради ее безопасности — и твоей тоже.

— К чертям мою безопасность! — Серима вдруг вскочила. — Как смеешь ты являться в мой дом и слагать к моим ногам свои проблемы — точь-в-точь кошка, что притаскивает хозяйке полусъеденную мышь?! Тебе плевать, что ты перевернешь мою жизнь вверх дном, накликаешь на мою голову все мыслимые беды, всучив мне эту грязную полудохлую от заразы нищенку и…

— Она дочь вольного торговца Тормона.

На миг Серима так и застыла, не в силах ни шевельнуться, ни вымолвить слова. Затем она медленно опустилась в кресло, намертво вцепилась одной рукой в подлокотник, а другую выставила перед собой, словно так надеялась отгородиться от слов суффрагана.

— Аннас — дочь вольных торговцев Тормона и Капеллы. — Гиларра роняла слова нарочито медленно, и они словно камни падали в обманчивую гладь безмолвия Серимы.

Та закрыла глаза, не в силах смириться с тем, что иерарх осмелился совершить такое злодеяние с ее собратом по ремеслу. Само собой, дерзкие и независимые простолюдины наподобие Тормона и его жены находились вне юрисдикции и защиты Торговой Ассамблеи. Правдой было и то, что этот молчаливый смуглый человек с его смешным раскрашенным фургончиком много лет досаждал Серимее, как гвоздь в башмаке, — несмотря на то, что (а может быть, именно поэтому) был самым честным, трудолюбивым и удачливым среди независимых торговцев. На самом деле Серимее был по нраву этот человек. Когда бы ни пересекались их пути, он держался с Серимой на равных, как с собратом по ремеслу, — не более. Никогда Тормон не пытался опекать или принижать ее лишь потому, что она — женщина, занявшаяся мужским делом, никогда не выказывал к ней вражды, зависти или злобы только потому, что она обладает богатством и властью. Тормон обращался с Серимой точно так же, как с другими торговцами, — то есть вежливо, уважительно, но не забывая о честной конкуренции. До этой минуты Серима даже не представляла, как сильно он ей нравится. Она сделала глубокий вдох.

— Хорошо. Я возьму эту девочку. Как, ты сказала, ее зовут?

Каз проснулся с наступлением сумерек. К немалому его изумлению, в его неуклюжие, сонные пока мысли постучался вдруг иной разум.

— Старший чародей Тиришри! Это ты! Поверить не могу!

— Это я. До чего приятно слышать тебя, Казарл! Когда мы увидели оползень, мы уж не чаяли с вами свидеться. Ты здоров? Где ты? И как здоровье Вельдан? Судя по твоим мыслям, она жива.

— Вельдан выздоравливает. Ты же знаешь, как хрупки эти люди. Ее изрядно потрепало в оползне, да еще она получила изрядный удар по голове. Вначале я беспокоился, но теперь уверен, что она оправится — вот только отдохнет и наберется сил. Мы нашли приют у бывшей наемницы, в доме у самого подножия перевала. Старая вояка, да и характерец тот еще — в общем, они с Вельдан уже лучшие друзья. А кстати, ты-то здесь откуда взялась? Если ты помянула оползень, стало быть, бродишь по соседству. И еще — ты сказала «вы». Кто еще с тобой? Ведь не Кергорн же?

— Мы сейчас на том месте, где сошел оползень. Мы прибыли в ответ на зов Вельдан о помощи, но, похоже, опоздали. Драконий провидец мертв, и теперь нам остается лишь благополучно доставить домой тебя и Вельдан — если, конечно, не помешает снегопад. Скоро мы присоединимся к вам. Что до моего напарника в этом деле… — Каз почуял в мысленном голосе феи едва заметную тень колебания. — К сожалению, Каз, мой спутник — Элион.

— Что?! — взревел Каз. — Это ходячее злосчастье?! Этот неблагодарный, вечно ноющий болван? Да как ты посмела?! Гха-а-а! Да если только этот вонючий гаденыш хоть на милю приблизится к моей Вельдан, я откушу ему руки-ноги и забью их в его собственную глотку! Я его разорву в кровавые клочья! Я…

— Не смей! — Даже на таком расстоянии мысленный окрик Тиришри оказался так увесист, что дракена просто пригвоздило к земляному полу амбара. — Ты чародей, Казарл, и член Тайного Совета. Как тебя учили, ради своего долга ты забудешь все личные обиды и счеты.

— Да неужели? — зловеще пророкотал Каз. — Ну так слушай меня, старший чародей Тиришри, ибо я не хочу, чтобы у тебя осталась хоть тень сомнений на этот счет. Если эта вонючая кучка затхлого крысиного дерьма еще хоть раз, словом или делом, причинит боль моей Вельдан — я его сожру. Пускай меня пинком вышибут из Тайного Совета — лишь бы насладиться тем, как захрустят его косточки! Запомни, Тиришри, у этого ублюдка дохлой ящерицы есть только один, маленький шанс выжить. Уж лучше ты предупреди его об этом. Стоит ему совершить хоть малюсенький промах — и он очень горько об этом пожалеет. Если успеет, конечно.

— Хозяйка! Хозяйка!!!

Рев Каза, сопровождаемый грохотом и треском дерева, ворвался в неспокойный сон Вельдан. Открыв глаза, она увидела, что дракен пытается протиснуть свою голову в узкое окно. Обугленные обломки ставен красовались на его рогах, щедро усыпали одеяло, которым была укрыта Вельдан, и пол у ее кровати. На дворе, оказывается, уже стемнело. В комнату задувал ледяной пронизывающий ветер, а в зазор между головой Каза и оконной рамой было видно, что снаружи густо валит снег.

— Да ладно тебе, — сонно пробормотала Вельдан, — уймись. Что случилось-то?

Борясь с дремотой, она попыталась сесть, собраться с мыслями, приготовиться к встрече с новой опасностью… Проклятый удар по голове! Впрочем, на сей раз Вельдан чувствовала себя намного лучше, чем после первого пробуждения.

— Что случилось? — повторила она, сознавая, что дракен смолк только ради того, чтобы не растревожить ее еще больше. Вельдан хорошо слышала, как он в раздражении молотит хвостом по грязи — точь-в-точь рассерженный кот. Это означало, что дракен в бешенстве.

— Не беспокойся, Хозяйка, — я его предостерег. Он не доставит тебе хлопот, если не захочет, чтобы ему выпустили кишки… — Мысленный голос Каза завершился низким гортанным рыком, вырвавшимся из оскаленной пасти.

Нет, только не это! Насколько знала Вельдан, лишь один человек на свете мог привести Каза в такую ярость. Сердце чародейки болезненно сжалось.

— Элион? Сюда идет Элион? — Вельдан внутренне похолодела. Да, они провалились, не исполнили поручение Совета — но неужели Кергорн не мог выдумать худшего наказания, как только послать к ним Элиона, дабы тот сполна насладился ее поражением?..

— Клянусь всем святым, что здесь творится?!

Вельдан стремительно обернулась к двери — голова тотчас отозвалась вспышкой ноющей боли — и увидела, что на пороге спальни стоит Тулак, мрачная, как сама смерть.

— Эй, ты! — рявкнула старая наемница, обращаясь к дракену. — С чего это ты решил разнести в щепки мой дом? А ну пошел вон отсюда, скудоумный увалень, не то я сдеру кожу с твоей задницы и сделаю из нее новую ставню! Ну! Пошел отсюда! Убирайся!

Привыкшая всегда защищать напарника, Вельдан едва не вспылила от такой бесцеремонности. Она уже хотела броситься на его защиту… но тут припомнила, скольким она и Каз обязаны грубой на язык наемнице, которая без малейших расспросов и колебаний дала им кров и пищу.

— Извини, Тулак, что так вышло с твоими ставнями, — поспешно проговорила она вслух, стараясь отвлечь на себя внимание разъяренной наемницы. — Каз не привык к обычным людским домам, и к тому же он так разволновался…

— Разволновался? — возмущенно проревел в ее сознании дракен. — Разволновался?! Вот как ты это называешь? Это когда я узнал, что ты жива, я разволновался. — Мысленный голос дракена сочился ядовитым сарказмом. —А теперь, когда здесь вот-вот появится этот жалкий слизняк — я взбешен, поняла? Взбешен!

— Все в порядке, — торопливо заверила чародейку Тулак. Старая наемница была отнюдь не дура. Разглядев, что глаза дракена пылают яростным огнем, она благоразумно отступила к порогу, туда, где Каз не мог до нее дотянуться.

— Сюда направляется один человек, мой соплеменник, — попыталась объяснить Вельдан. — Сейчас он как раз спускается с перевала. Я и он… в общем, у нас с ним старые счеты.

Когда Элион поблизости, Каз просто бесится, потому что привык беспокоиться за меня.

Суровое лицо Тулак слегка смягчилось.

— Старые счеты? Что ж, это я могу понять. Между солдатами такое случается сплошь и рядом. Почти всю жизнь мы проводим на волосок от смерти, а это не слишком-то смягчает сердца. Ладно, девочка, не тревожься попусту. Пес с ними, со ставнями, ведь ты и этот здоровенный обормот — мои друзья, и если только ваш Элион попытается затеять свару, он вылетит отсюда быстрее собственного визга. Что до тебя, красавец… — Тулак повернулась к Казу, и ее глаза опасно блеснули. — Если свару затеешь ты — будешь иметь дело со мной. Я не желаю, чтобы мой дом превращали в развалины.

— Да кем она себя считает, эта глупая старуха ? — осведомился дракен с низким раздраженным рыком. — Она что, не видит, с кем имеет дело? Да я могу ее поджарить одним дыхом, не сходя с места!

— Знаю, знаю, — успокоила его Вельдан, — но не забудь, Каз, — это ее дом и она к нам очень добра. Пусть себе помечтает, дорогой мой. Вспомни, она ведь никогда в жизни не видела дракена и не знает, на что ты способен.

— Она тебе нравится, верно? — резко спросил Каз.

— Очень. И что с того ?

— Мне тоже.

С этими словами дракен подмигнул ей, выдернул голову из окна и исчез, оставив наедине бывшую наемницу и потрясенную до глубины души чародейку.

Тулак окинула Вельдан проницательным взглядом.

— Полагаю, ты не собираешься рассказать мне, что произошло между тобой и этим Элионом?

Девушка тяжело вздохнула.

— На подробный рассказ нет времени, да и, честно говоря, вспоминать об этом мне до сих пор тяжело. В нескольких словах, Элион ненавидит меня, потому что его напарница погибла, а я помешала ему прийти ей на помощь. Дело было безнадежное, его тоже убили бы. Потом он едва не погубил меня — вот почему Каз так яростно ненавидит его, да и я ненавижу Элиона, поскольку именно из-за него получила вот это.

Вельдан коснулась пальцами шрама — и вдруг опомнилась, с безмерным изумлением осознав, что в обществе Тулак, впервые с тех пор, как ее ранили, почему-то забыла напрочь о своем уродстве. Более того, старая наемница не проявила при виде шрама ни любопытства, ни жалости, ни отвращения. Словно его и не существовало вовсе.

Элион, однако, совсем другое дело. Маска! Где маска?

— Спасибо, Тулак, что одолжила мне рубашку. — Вельдан изо всех сил постаралась не выдать голосом свое нетерпение. — Как думаешь, моя одежда уже высохла?

— Конечно. Я даже ее кое-где зачинила. Попасть под оползень — нелегкое испытание даже для дубленой кожи. — Тулак улыбнулась, но в глазах ее сохранялось странное напряжение. — Вот уж не думала, что снова настанет день, когда я буду ставить заплаты на кожаный доспех.

Она вышла и скоро вернулась, неся в руках деревянную миску, а на плече — одежду Вельдан.

— Поешь-ка супу, — предложила она. — Ты уже наверняка проголодалась.

Вельдан подчинилась ей с благодарностью — она и впрямь умирала с голоду. Как выяснилось, это было и к лучшему — стряпня Тулак вряд ли заслуживала благородное прозвание «суп». Наемница, зорко наблюдавшая за тем, как жадно ест Вельдан, внезапно разразилась смехом.

— Надо же, какая ты вежливая — ни слова не сказала о моей стряпне! Ничего, ничего — я-то знаю, какая из меня стряпуха. Ничего не поделаешь — в этом доме, конечно, бывает горячая пища, но вряд ли ее назовешь съедобной.

— Для меня это вполне съедобно, — заверила чародейка, быстро опустошив миску. — Я и не подозревала, что так проголодалась.

Отставив пустую миску, она взяла с кровати свою одежду и принялась рыться в карманах — вначале с деланной небрежностью, затем лихорадочно и под конец уже с нескрываемым ужасом. Куда делась маска? Неужели потерялась в оползне?

— Ты ее не отыщешь, — хладнокровно сказала Тулак. Вельдан стремительно обернулась к ней, не обратив внимания на боль, полыхнувшую с новой силой.

— Где она? Что ты с ней сделала?

— Сожгла.

На миг все мысли Вельдан затерялись в неистовой смеси ужаса, ярости и отчаяния. Она пришла в себя, услышав оглушительный хохот Каза:

— Охо-хо-хо! Молодец Тулак! За такую выходку я готов простить ей что угодно! — Затем, почуяв огорчение напарницы, дракен уже тише добавил: — Все будет хорошо, душенька моя, вот увидишь. Не сердись на Тулак, она поступила правильно. Эта маска уже едва не приросла к твоему лицу. Проноси ты ее чуть побольше — и уже не рассталась бы с ней до конца своих дней. Быть может, Хозяйка, вначале тебе будет трудно, но я буду с тобой и всегда тебя поддержу. На это можешь рассчитывать.

Пока дракен говорил это, седая наемница села на кровать рядом с Вельдан и обняла девушку за плечи.

— Я не стану извиняться, — твердо сказала она. — Даже если это будет последнее, что мне удастся в жизни, я излечу тебя от этой дури. Можешь злиться на меня, сколько пожелаешь, маску этим все равно не вернешь, так к чему понапрасну тратить силы? Это же преступление — прятать такую красоту.

— Красоту?! — взвилась Вельдан, оттолкнув ее руку. — Красоту? Как ты смеешь издеваться надо мной, старая сука? Я не красавица — я уродина, уродина!

Взгляд Тулак отвердел.

— Не будь ты так сильно расстроена, девочка моя, за такие речи я бы тебя выдрала. А теперь заткнись и слушай меня.

К вящему своему изумлению, Вельдан послушно смолкла и обратилась в слух. Должно быть, в прежние времена Тулак наводила немалый ужас на своих подчиненных.

— Я не стану тебе лгать, — твердо продолжала старая наемница. — Твой шрам не слишком-то приятен с виду, но… — она предостерегающе подняла палец, когда Вельдан открыла рот, чтобы огрызнуться, — но выглядит он не настолько ужасно, как ты думаешь, а когда окончательно заживет, на него и вовсе можно будет не обращать внимания. Никто не отвернется от тебя с отвращением — разве что круглый дурак, и не думай, что люди при виде тебя станут разбегаться, вопя от страха!

— Я не хочу, чтобы меня жалели… — промямлила Вельдан.

— Что? Жалеть тебя? — Тулак оглушительно расхохоталась. — Детка, да ты только глянь на себя! Ты умница, ты настоящий воин, ты способна сама о себе позаботиться. Ты умеешь разговаривать мыслями, а твой друг — великолепное и ужасное сказочное существо. И, что бы ты там ни думала — ты красива. Согласна, твое лицо уже никогда не будет таким безупречным, как раньше, но поверь, большинство знакомых мне женщин с радостью согласились бы заполучить подобный шрам — вместе с таким лицом, как у тебя. Словом, Вельдан, тебе, конечно, будут сочувствовать — и это только справедливо, — но никто никогда не станет тебя жалеть… потому что будет безумно завидовать. Уж ты мне поверь.

Вельдан поглядела на нее и судорожно сглотнула.

— Ну, ладно, — сказала она чуть слышно. — Постараюсь обойтись без маски — выбора-то у меня нет. Я справлюсь, Тулак, старая ты проныра! Как-нибудь справлюсь.

Наемница ухмыльнулась и с силой хлопнула ее по плечу.

— Ты прекрасно справишься!

Неуклюже поднявшись на ноги, она направилась к двери.

— Побыстрей-ка одевайся, детка. Разве ты забыла, что у нас скоро будут гости?