Сердце Мириаля

Глава 12. УЧЕНИК КУЗНЕЦА

Агелла оторвала взгляд от клинка, по которому она размеренно била молотом.

— КАЧАЙ! — рявкнула она — и краем глаза увидела, как дернулся ученик, очнувшись от грез наяву. Мехи заухали в прежнем темпе, и жар горна снова стал нестерпимым. С превеликой осторожностью женщина-кузнец вернула клинок в огонь и наблюдала, как металл раскаляется, наливаясь слепящим светом. Эту краткую передышку Агелла использовала для того, чтобы сделать выговор ученику — хотя, Мириаль свидетель, толку от того мало. — Сколько раз я говорила тебе, Сколль, что кузнечное ремесло требует особого внимания. Точный расчет времени в нашем деле — все. Как только железо раскалится добела, надо действовать быстро и точно…

В этот миг железо и впрямь раскалилось добела, и Агелла, которая всегда держала в поле зрения пылающий горн, ловко ухватила клещами будущий меч, вернула его на наковальню и сильными загорелыми руками вновь ухватила молот. Сущее наказание этот мальчишка! Учи его хоть сто лет — все равно из него не выйдет кузнец. Не будь этот бездельник сыном ее сестры, давно бы вылетел из кузни вверх тормашками, да так быстро, что и не разобрал бы, кто его пнул.

Краем глаза она заметила, что Сколль принялся за дело с удвоенным усердием — и, увы, совершенно ненужной спешкой.

— Не сбивайся с ритма! — снова рявкнула она. — Держи ритм, болван!

И вновь пыхтение мехов замедлилось — это Сколль закашлялся, безуспешно пряча сдавленный стыдливый смешок. Агелла могла бы поклясться, что если б мальчишка уже не раскраснелся от огня и жара, он бы наверняка залился стыдливым румянцем. Женщина-кузнец возвела глаза к закопченному потолку кузни. Что ж, сама виновата, упрекнула она себя. Забыла уже, какой сама была в его годы? Память тут же услужливо подсунула ей образ крепенькой, веснушчатой, рыжеволосой девчонки, которая вместе с подружками хихикала над всяким неосторожным словцом либо нескромным намеком. Надо же, тридцать лет прошло с тех пор, а кажется, будто все это было только вчера…

— Мириаль всемогущий, из-за этого мальчишки и я принялась грезить наяву! С отвращением выругавшись, Агелла швырнула остывающий клинок в корыто с водой. Железо яростно зашипело и окуталось паром. Обрывком прожженного насквозь полотенца Агелла вытерла потное лицо, повернулась и увидела, что ученик попятился, сжимаясь от страха. Всякий раз он отлично знал, что набедокурил, но это не мешало ему потом совершать тот же промах.

— Да прекрати ты ежиться! — рыкнула Агелла. — Чего доброго, люди решат, что я тебя поколачиваю, — а на самом деле и следовало бы, увалень ты неуклюжий!

Сколль прикусил губу, упорно глядя в пол.

— Извини, мастер Агелла, — промямлил он. Женщина-кузнец только головой покачала.

— Что же нам с тобой делать-то? — вопросила она добродушно, но и с некоторым раздражением. По правде говоря, Агелла весьма тепло относилась к своему бестолковому и мечтательному племяннику… и все же пора им обоим наконец посмотреть в лицо правде. Проку от такого ученичка — шиш, а у Агеллы, которая выполняла заказы со всех Священных Пределов, включая Базилику и Цитадель Мечей Божьих, работы, как всегда, невпроворот. Ей нужен ученик, который хотя бы способен учиться, помощник, который не будет бестолково путаться под ногами.

Сколль жалостно уставился на тетку своими карими глазищами — точно щенок, выклянчивающий подачку. Он боялся вымолвить хоть слово, но Агелла хорошо знала: мысленно мальчишка молит ее не выгонять его. Что ж, понять его можно. Если Агелла выставит Сколля из кузни, дела его будут совсем плохи. Когда полгода назад он впервые появился в Священных Пределах, все вызывало в нем неописуемый трепет — конюшни иерарха, псарни, соколятни. Сколлю тогда едва сравнялось тринадцать — стеснительный, тощий, угрюмый юнец, равно злой и на мать, которая запихнула его в ученики, и на тетку, которая предоставила ей такую возможность. Ни один мастер, каким бы ремеслом он ни зарабатывал себе на хлеб, почему-то не спешил зазывать Сколля в ученики, и тогда Агелла, старший кузнец Пределов, скрепя сердце объявила сестре, что берет сопливого мечтателя к себе на обучение. Хотя сестры никогда не ладили друг с другом, теперь мать Сколля приняла это предложение с благодарной радостью и почти неприличной поспешностью. Муж Виоры Улиас был когда-то первоклассным портным, но потом его поразил артрит, который превратил искусные руки в неуклюжие клешни, и больше он не мог содержать семью. Умный, ловкий и трудолюбивый сын стал бы только опорой для несчастных родителей, но этот мечтатель-неумеха оказался лишь ненужным нахлебником. Когда Сколля — хвала Мириалю! — вроде бы удалось пристроить к делу, да еще с кормежкой, одеждой и крышей над головой, Виора и Улиас смогли поселиться в Нижнем Городе, в доме своей дочери Фелиссы и ее мужа Ивара. Увы, для Сколля в этом доме не нашлось бы места. Там и так было тесновато, притом же его деверь не стал бы возиться с таким бесполезным дармоедом. Если сейчас Агелла, которая приходится Сколлю и теткой, и мастером, вышвырнет его за порог, вернуться к семье он вряд ли сможет. Тогда ему прямая дорога на улицу, а в нынешние тяжкие времена Сколль и пару дней не проживет под открытым небом.

Агелла с неподдельной жалостью оглядела своего тощего ученичка.

— Поди-ка ты к пивовару, парень, и принеси мне пива — да заодно и для себя прихвати.

— Я пива не люблю, госпожа Агелла, — промямлил Сколль, по-прежнему не подымая глаз.

— Ну так пора тебе научиться его любить! Ох, да не будь ты таким теленком! Принеси нам по паре пива каждому — посидим себе да с глазу на глаз побеседуем о твоем будущем.

На сей раз он все-таки поднял глаза, и в них промелькнул неподдельный ужас.

— Да не бойся ты, — мягко сказала Агелла. — Я тебя не брошу на произвол судьбы, да и обвинять ни в чем не стану. Просто из тебя никогда не выйдет кузнец, и чем раньше мы оба с этим смиримся, тем лучше. Да не кисни ты! — Она добродушно хлопнула племянника по плечу, да так, что у него от родственной ласки подогнулись колени. — Беги за пивом, а потом уж мы вместе поразмыслим — может, и найдем тебе ремесло, к которому ты склонен от природы.

Сколль был уже около двери, когда внимание Агеллы зацепила какая-то мелочь. Что-то в облике мальчишки переменилось…

— Сколль! — окликнула она. — Этот кожаный жилет слишком хорош, чтобы надевать его в кузне — того и гляди дырку прожжешь. Откуда ты его взял?

Племянник обернулся и, к удивлению Агеллы, покраснел до корней волос.

— А… а мне, госпожа, дал его один гвардеец. Сказал, что жилет ему маловат.

Агелла сурово нахмурила брови:

— Только не вздумай мне лгать!

Сколль поглядел на нее невинно округлившимися глазами.

— Так я и не лгу, госпожа. Это правда, до последнего слова — правда.

Отчего-то Агелле вдруг расхотелось его расспрашивать. Она махнула рукой:

— Ладно уж, беги за пивом. И смотри не задерживайся.

Сколль выскочил из кухни и бегом помчался в нижнюю часть Пределов, где с западной стороны располагались дома ремесленников, а с восточной — мастерские и площадь для собраний. Сегодня здесь царили непривычная тишина и запустение. Площадь, прежде такая нарядная, вся в цветах и зелени деревьев, ныне совершенно обезлюдела. Никто не посиживал на скамейках у фонтана, яркие цветы увяли и сгнили под дождем, а нагие зимние деревья только прибавляли уныния.

Едва выскочив на открытое место, Сколль осознал, в чем его первая ошибка: он забыл накинуть куртку или плащ. После опаляющего жара кузни ледяное дыхание пасмурного дня мгновенно прохватило его до костей. Вторая ошибка — он решил пробежать по площади наискось, через травянистую лужайку, чтобы поскорей добраться до пивоварни.

— Эй, ты! А ну пошел вон оттуда, оборванец! И так дерна осталось — кот наплакал!

Сколль затормозил и уставился на свои покрытые грязью башмаки, затем оглянулся через плечо на цепочку следов, которые протянулись по раскисшей от дождя земле, и наконец покосился на рассерженного садовника. Ему даже стало жарко от стыда.

— Прошу прощенья, — запинаясь, пробормотал он. — Я… я не подумал…

Даже для самого Сколля эти извинения прозвучали жалким лепетом.

— В том-то и беда, что никто здесь не думает! А особенно вы, треклятые ученички! Шасть туда, шлеп сюда, по сеянцам ли, по травке — все едино! А уж мы, бедные работяги, трудись от рассвета до заката, чтобы привести все в порядок, пока иерарх не увидал этакую пачкотню! — Садовник ткнул пальцем в Сколля, едва не выбив тому глаз. — Ты ведь ученик госпожи Агеллы, верно? Уж я с нею переговорю, уж я…

И он потопал прочь, гневно ворча себе под нос.

Сколль судорожно сглотнул, борясь с подступающими слезами. Ну почему, почему он вечно делает все не так, как надо? Ведь он вовсе не глуп. Ушедшая на покой жрица, которая жила неподалеку от портняжной лавки его отца, даже научила Сколля читать по буквам и всегда повторяла, что он — весьма смышленый парень. Отчего же тогда в этом суровом мире, где каждый должен трудом зарабатывать себе на хлеб, он, Сколль, не в силах обучиться ничему? И чем больше он старается, тем больше делает ошибок. Вот и сейчас то же самое, уныло осознал Сколль. Поспешил — и наскочил на сердитого садовника, едва не разревелся — и теперь непременно запоздает с пивом для госпожи Агеллы, а стало быть, получит новый нагоняй… Сколль шумно вздохнул. Должно быть, сегодня очень уж неудачный день — за что ни возьмись, все идет наперекосяк. Он решительно протер тыльной стороной ладони глаза и двинулся дальше нарочито легкомысленной походкой, покуда не добрался до края площади. И лишь тогда бегом припустился к пивоварне.

В глазах Сколля пивоварня походила на лабораторию алхимика — тот же налет волшебной таинственности, да и пивовары, трудившиеся у чанов и бочек, словно исполняли загадочный алхимический ритуал. Как всегда, здесь царила безукоризненная чистота: когда бы Сколль ни пришел, ученики Карельд и Марилл все время что-то мыли, оттирали, скребли, а теплый воздух был обильно напоен ароматами ячменя, хмеля и фруктов. В этом году, правда, урожая не собирали, а потому старший пивовар Дживарн вынужден был использовать прошлогодние, сушеные припасы, что дурно сказывалось на вкусе вина и пива, не говоря уж о настроении самого пивовара.

— Вытри ноги, болван! — заорал кто-то, едва Сколль переступил порог. И снова лицо юноши залилось позорным румянцем. И почему только он вечно забывает делать то, что другие считают таким важным? Хорошо еще, что мастера Джи-варна не было поблизости. Марилл принесла Сколлю два прочно закупоренных кувшина с любимым пивом Агеллы, а затем внесла очередную запись на счет женщины-кузнеца. Ремесленники Священных Пределов давно уже разработали сложнейшую систему натурального обмена «услуга за услугу». Агелла, например, должна была при необходимости делать для пивоваров новые чаны и трубы, а также регулярно проверять и чинить старые.

Приняв у девушки кувшины с пивом, Сколль покраснел еще сильнее. Марилл была старше его примерно на год — длинноногая, рыжеволосая, с хорошеньким веснушчатым личиком. Сколлю она часто снилась ночами, и воспоминание об этих снах лишало его дара речи наяву. Сейчас он пролепетал какое-то жалкое подобие благодарности, Марилл улыбнулась — и Сколль опрометью вылетел из пивоварни, гадая, что "означала эта улыбка: то ли девушка к нему неравнодушна, то ли — о ужас — смеялась над ним.

Погруженный в мысли о Марилл, Сколль почти не обращал внимания на окружающее — и не чаял дурного, пока у самых дверей кузни не столкнулся с гвардейцем Барсилем. Точнее будет сказать — Сколль с такой силой ударился о Барсиля, что у него перехватило дух. Зашатавшись, он с размаху сел на землю, но все же крепко прижимал к груди бесценные кувшины, чтобы их, упаси Мириаль, не разбить. Зря старался — от сотрясения из одного кувшина вылетела пробка, и пенная струя пива брызнула наружу, заливая жилет и штаны Сколля и лужами растекаясь по земле.

Агелла шагнула на порог.

— Что это здесь творится, чума забери вас обоих? — осведомилась она, увидев Сколля, потом глянула внимательней на Барсиля — и удивилась не на шутку. Барсиля она знала даже слишком хорошо, и то, что этот ленивый, похожий на хорька гвардеец не шел, как обычно, а бежал, само по себе говорило, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Барсиль привалился к дверному косяку, тяжело и прерывисто дыша.

— Скорее, кузнец! — прохрипел он. — Там, в конюшне,

взбесился конь — не конь, а демон! Он прикончил Рупера!

Агелла выругалась. Рупер был сыном одного из конюхов — ровесник Сколля, но рослый, крепко сбитый парнишка. Если ее ученик вечно отвлекался от дела на пустые мечтания, то бедняга Рупер был попросту слабоумен — в свои четырнадцать он оставался пяти-шестилетним ребенком. Он исполнял в конюшнях самую простую работу — убирал навоз и мыл коней, но все равно за ним всегда кто-нибудь присматривал. Как, во имя всего святого, могло случиться такое ужасное несчастье? Не раздумывая, женщина-кузнец рывком подняла с земли Сколля, но при этом не сводила глаз с Барсиля.

— Что еще за бешеный конь? — резко спросила она. — У нас в Пределах нет коней-убийц!

— Это… э-э… новый конь. Он в конюшне. — Гвардеец беспокойно отвел глаза. Никто и никогда не смел солгать кузнецу, но Агелла нутром чуяла, что Барсиль не смеет и сказать ей всей правды.

— Да знаю я, что он в конюшне! Ты же сам мне об этом уже сказал, тупица!

Агелла протиснулась мимо растерянного гвардейца, цепко ухватила его за руку и бегом бросилась к конюшням, безжалостно волоча Барсиля за собой.

— Оставайся здесь! — рявкнула она через плечо Сколлю, который так и стоял разинув рот и прижав к груди кувшины — весь мокрый и пахнущий пивом. Агелла могла лишь надеяться, что безмозглый юнец не разлил оба кувшина. Судя по всему, ей очень скоро понадобится добрая выпивка.

На бегу женщина гадала, что могло так разъярить неведомого коня. Уж верно не сама конюшня! Очень многие тиарондцы с великой радостью поменялись бы местами с домашней живностью Священных Пределов — ведь ей жилось куда теплее, сытней и приятней, чем большинству горожан. В конюшнях, псарнях, голубятнях и соколятнях иерарха было уютно, просторно и сухо. Даже в эти трудные времена животных кормили куда лучше, чем многих тиарондцев. Случись животному пораниться или захворать, к его услугам были несколько целителей из храмового Чертога Исцеления, поднаторевшие в подобных делах. При таком уходе и заботе какой конь мог бы до того взбеситься, чтобы пришибить человека? И какая беда могла бы подтолкнуть коня к такому изуверству?

Агелла издалека услышала неистовое ржание разъяренного сверх меры коня. У дверей конюшни теснилась целая толпа — конюхи, псари, сокольничие и даже десяток гвардейцев в кольчугах и черных туниках. Зеваки живо расступились перед Агеллой, и она побежала дальше — по широкому центральному проходу, между стойл, в которых содержались едва ли не все представители конского племени. Благодаря своему ремеслу женщина-кузнец знала их всех. Тут были статные и спокойные скаковые кони, ценимые за ровный ход и выносливость; были исполины-тяжеловозы, способные стронуть с места средних размеров гору; косматые вьючные пони, мастера на всякие проказы, но незаменимые на крутых горных тропах; стройные длинноногие скакуны, славившиеся своим проворством и носившие, как правило, гонцов иерарха; злобные и неукротимые боевые кони Мечей Божьих — они-то, по мнению Агеллы, вполне могли при случае пришибить человека.

Балованные обитатели конюшен иерарха обычно вели себя мирно и были довольны жизнью, но сегодня они все, как один, беспокойно метались по своим стойлам, округлив глаза от страха и оглушительно молотя копытами в стены. Шкуры их потемнели от пота, ноздри раздувались, чуя кровь и смерть. Агелла быстро поняла, что напрасно винила в смертоубийстве одного из боевых коней. Добежав до дальнего конца конюшни и закрытых стойл, в которых обычно помещали новых коней, она увидала, что два стойла заняты и возле них — на почтительном расстоянии — теснится с десяток гвардейцев. Новые кони? И никто ей о них не шепнул ни слова?! Обычно Агеллу одну из первых приглашали осмотреть новичков. Женщина-кузнец обозлилась не на шутку, но тут же вздрогнула: один из гвардейцев навел на коня арбалет.

— А ну, пропустите меня!

Агелла произнесла эти слова, даже не повысив голоса — ей это было и ни к чему. Вояки тотчас расступились и дали ей пройти. Все они хорошо знали, что спорить с кузнецом — значит накликать себе неудачу. Она взглянула на коней — и все прочие мысли точно вымело из ее головы. В соседних стойлах сверкали глазами и били копытами два вороных, соразмерно и изящно сложенных исполина. У женщины разом перехватило дыхание — так восхитила ее эта яростная стать. Она заметила, что один из вороных — жеребец. Агелла остановилась перед его стойлом — так, чтобы вороной красавец не исхитрился укусить ее.

— Мириаль всесущий! — потрясение пробормотала она. — Сефрийцы! Откуда они здесь взялись, ад меня побери?

От двери стойла, в котором ярился жеребец, тянулась широкая кровавая полоса — здесь проволокли тело злосчастного Рупера. Сейчас конь неистово терзал дверь зубами и копытами, явно вознамерившись разнести в щепки эту единственную преграду на пути к свободе. Фергист, старший конюх, бессильно наблюдал за этим буйством — тощий, долговязый, весь напрягшийся, как струна, на лбу под седеющими прядями прорезалась озабоченная морщинка. За грохотом копыт, гневным ржанием коня и треском дерева Агелла едва уловила обрывки речи Фергиста — он поспешно, вполголоса растолковывал, что и как.

— Привели их только сегодня… Рупер понес им воду… споткнулся, верно… Отец бросился туда… Мы его вытащили… дверь захлопнули вовремя, не то носился бы сейчас по всем Пределам… Я не решился их пристрелить. Ты же знаешь, какие они редкие. Иерарх и лорд Блейд — оба приказали особо заботиться о них… Ради Мириаля, сделай хоть что-нибудь!

Агелла покачала головой.

— Быть может, у тебя и не останется другого выхода, как только их прикончить. Этот жеребец того и гляди разнесет дверь в щепки — и что тогда?

— Насчет двери можешь не беспокоиться, — высокомерно отвечал старший конюх. — Эти стойла сработаны с особой прочностью — я сам наблюдал за работой мастеров. Не родился еще на свет тот конь, что сможет вышибить дверь в моей конюшне!

Женщина-кузнец снова перевела взгляд на вороного мятежника — и лишь сейчас отметила, что он закатил глаза так, что белеют белки, а могучая шея тускло отливает потом. За всей этой неистовой мощью таился самый обыкновенный страх. Коня увели от привычного окружения и бросили одного в незнакомом месте, где полно чужих людей и коней. Потом пришел бедняга Рупер и… Агелла отвела взгляд от оскаленных зубов жеребца и громадных передних копыт, которыми тот размеренно молотил по двери стойла, — и вдруг глаза ее сузились. На брюхе и задних ляжках вороного ясно виднелись свежие следы от кнута. Женщина резко развернулась к старшему конюху:

— Кто бил его кнутом?

— Далвис. Отец мальчика. — Фергист сокрушенно покачал головой. — Вначале-то конь вел себя вполне прилично. Дичился, конечно, нервничал, да ведь так поначалу со всеми бывает. Но вот что странно — с Рупером он был смирен, как котенок, словно привык уже иметь дело с детьми. Вот почему мы позволили мальчику войти в стойло. Потом Рупер споткнулся и упал прямо под копыта — вот тогда его отец перепугался и накинулся на коня с кнутом. — Старший конюх вновь покачал головой. — Жеребец бросился прямиком на Далвиса — и кончено.

— Погоди-ка! — воскликнула Агелла. — Я так поняла, что погиб мальчик!

— Нет-нет, Рупера нам удалось вытащить, покуда жеребец молотил копытами Далвиса. Парнишка просто ударился, когда падал, и потерял сознание. Сейчас он у целителей. — Фергист придвинулся ближе к собеседнице. — Знаешь, что занятно? Все время, покуда конь вколачивал беднягу Далвиса в пол — а ведь Рупер валялся там же, прямо посреди стойла, — этот зверюга ни разу не наступил на мальчика. Как будто он…

Дверь стойла словно лопнула, с треском разлетевшись на куски. Живая, неистово ржущая лавина отшвырнула Агеллу прочь, вмяла в стену с такой силой, что женщина расшибла локоть и больно ударилась затылком. Проворно вскочив, она бросилась вдогонку за удирающим жеребцом, перепрыгнув по пути через головы гвардейцев, которые тщетно пытались выбраться из сточного желоба. Что-то хрустнуло под ногой — сломанный арбалет, который явно побывал под могучим копытом беглеца.

— Заприте двери! — рявкнула Агелла, но было уже поздно. Почти одновременно женщина-кузнец и старший конюх выскочили во двор конюшни и увидели, как вороной демон несется прямо на беззащитного Сколля.

Агелла только охнула, бессильно глядя на эту ужасающую сцену. Сколль даже не шевельнулся, только побледнел как мел. От страха у Агеллы сердце ушло в пятки. Вот дерьмо! Окаменел он, что ли? Однако за миг до неизбежной гибели мальчишка вдруг ловко отскочил с пути вороного исполина и долго, пронзительно свистнул. Разъяренный конь остановился мгновенно как вкопанный — так что подковы высекли искру, а на булыжниках остались длинные белые царапины. Круто развернувшись, конь опять направился к мальчишке, но на сей раз уже мирной, неспешной трусцой. Сколль протянул руку, и вороной гигант уткнулся носом в раскрытую ладонь, а затем принялся облизывать промокший от пива рукав.

— Всесвятой Мириаль! — Голос старшего конюха задребезжал. — Твой ученик, Агелла, скорее должен был бы стать моим. В жизни не видал ничего подобного!

Женщина-кузнец шумно выдохнула, лишь сейчас сообразив, что на время перестала дышать.

— Я тоже, Фергис. Я тоже. И от души надеюсь, что больше не увижу.

Когда они приблизились к мальчишке — держась на почтительном расстоянии от коня, — Сколль уже гладил вороного по могучей шее, и на лице его было написано безмерное удивление.

— Госпожа Агелла, — выдохнул он, — глядите, я ему понравился!

— Сколль, — негромко и ласково проговорила женщина— кузнец, — откуда ты знал, как нужно свистеть этому коню?

Ученик зарумянился, как девчонка.

— Я нынче утром видел этих коней с вольными торговцами, — пояснил он. — Жена торговца все время им свистела, а кони, наверное, без нее скучают. Вот я и подумал, что знакомый звук…

— Отличная работа, дружок! — Агелла занесла было руку, чтобы вознаградить ученика увесистым тычком в спину, потом поглядела на коня — и передумала.

— И вправду отличная, — согласился старший конюх. — Ты быстро сообразил, что делать, но, сдается мне, у тебя редкостный дар в обращении с конями. Нам с тобой нужно будет о многом потолковать… но прежде, может, попробуешь вернуть этого паршивца в стойло?

Сколль в последний раз похлопал жеребца по крупу, и тот с наслаждением принялся за содержимое кормушки.

— Думаю, теперь с ним все будет в порядке, — сообщил Сколль старшему конюху и Агелле. И проворно выскользнул из нового стойла, располагавшегося рядом со стойлом сефрийца-мерина, — конюхи еще раньше обнаружили, что этих двоих лучше не разлучать. К этому времени весть о коне-убийце пронеслась по всем Священным Пределам, и в проходе конюшни сгрудились люди, с почтительного расстояния наблюдая, как негодящий ученик кузнеца легко, точно ягненка, завел вороного демона в стойло и накормил.

— А ну-ка убирайтесь отсюда! — прикрикнул на зевак старший конюх. — Глядеть больше не на что, а мои кони и так сегодня не в себе. Дел у вас других нет, что ли?

— А ты разве не собираешься прикончить эту тварь? — крикнул кто-то из толпы. — Мириаль блаженный, да ведь он же убил человека! Покуда он здесь, никто в Пределах и глаз не сомкнет!

Остальные поддержали его слова дружным ропотом.

Фергист одарил болтунов долгим взглядом — таким холодным и убийственным, точно его выковала своим молотом Агелла, — и подождал, покуда ропот стихнет.

— Не мне это решать — и уж тем более не вам, — проговорил он. — Эти кони — редкой и ценной породы, и принадлежат они иерарху. Он и должен принять решение, а мы — дождаться, пока он вернется. Или вы хотите поспорить об этом с лордом Блейдом? Перед тем как отправляться в горы, он велел мне хорошенько заботиться об этих конях.

Упоминание лорда Блейда, судя по всему, охладило воинственный пыл толпы. Зеваки тотчас разошлись, недовольно ворча себе под нос.

Сколль проводил их неприязненным взглядом. Он, конечно, знал, что вороной — убийца, но этот конь сам пошел к нему, доверился ему, и юноша с первого взгляда влюбился в этого великолепного жеребца. Он своими глазами видел на задних ляжках вороного следы от жестоких ударов кнутом. Неужели никто не желает взять в расчет, что коня, быть может, довели до приступа ярости? И все же… в нескольких шагах от нового стойла, в дальнем конце конюшни какой-то ученик старательно орудовал мокрой тряпкой, оттирая с пола кровавый след. Здесь проволокли окровавленное тело человека, который еще час назад был жив. Сколль поспешно отвел глаза и обратился к старшему конюху:

— Сударь, ведь этот конь и вправду убил Далвиса. Что же теперь с ним будет?

Фергист принял суровый вид.

— Как я уже сказал, парень, это решать иерарху.

— Да, но вы-то что ему скажете? — не унимался Сколль. — Он ведь к вашим словам прислушается.

— Сколль, — решительно вмешалась Агелла, — мы со старшим конюхом сейчас вернемся в кузню и кое о чем потолкуем. — Лицо ее, всегда такое румяное от кузнечного жара, сейчас было необычно бледным. — А ты ступай-ка да принеси нам еще пива.

— Но я только…

— Немедленно, Сколль. И можешь не торопиться.

Секунду юноша в упор смотрел на Агеллу, затем со вздохом развернулся и покорно направился к пивоварне. Итак, все опять встало на свои места. Недолго, совсем недолго он был героем — но на самом-то деле ничего не изменилось. А кроме того, мысленно прибавил Сколль, никто из них не знает, почему жеребец так охотно мне подчинился. На мне жилет той женщины, а жилет все еще пахнет ею. Неудивительно, что конь направился прямиком ко мне! Вот только как я могу им всем это объяснить? Я ведь скорей умру, чем признаюсь Агелле, что взял жилет убитой женщины взамен на наглое обещание подделать запись в драгоценном списке заказов своего мастера!

Торопясь в пивоварню, Сколль даже не заметил, что по пути машинально обошел раскисшую от дождей траву на площади, а при входе как ни в чем не бывало вытер ноги. Зато он заметил, что Марилл вдруг проявила к нему неподдельный интерес. Принеся пиво, она не распрощалась со Сколлем сразу, а принялась расспрашивать в подробностях о том, как он укротил коня-убийцу. Сколль так упивался ее вниманием, что и впрямь не торопился уйти. Не скоро он сообразил, что застывшими, ноющими от тяжести руками прижимает к груди кувшины с заказанным Агеллой пивом — пивом, которое давно уже следовало отнести по назначению.

— Извини, Марилл! — пробормотал он. — Мне ужасно жаль, но я должен идти, правда!

И, выскочив из пивоварни, бегом направился к кузне. На бегу он услышал, как рыжеволосая ученица пивовара кричит ему вслед, чтобы непременно зашел попозже. Сколль затаенно ухмыльнулся. Что ж, похоже, кое-что все же переменилось к лучшему!

Перемены и впрямь назревали, да такие, что Сколль и представить себе не мог. Когда он вбежал в кузню, Агелла и старший конюх сидели на табуретах у ярко пылающего очага.

— Послушай, Фергист, — говорила Агелла, — сейчас эти горлопаны разбежались, едва ты упомянул лорда Блейда, но теперь они не угомонятся, и одному Мириалю известно, что стукнет им в голову, если иерарх задержится в горах.

— Беда в том, что я и сам не уверен, так ли уж они неправы… — Тут Фергист увидел вошедшего Сколля и поспешно смолк.

— Согласна. — Агелла забрала у Сколля кувшины с пивом, не обратив ни малейшего внимания на его мятежно нахмуренные брови и возмущенное бормотание. На сей раз она даже не предложила ему пива. Совершенно приниженный, юноша взял свой табурет и угрюмо уселся в углу — подальше, но так, чтобы слышать, о чем говорят у очага.

Агелла вручила кувшин с пивом старшему конюху. Тот раскупорил кувшин, отпил изрядный глоток и продолжил разговор, прерванный появлением Сколля:

— Конечно, иерарх Заваль и лорд Блейд горят желанием оставить себе этих вороных, лично мне совсем неохота держать в конюшнях этаких бестий — притом же нам и так едва хватает фуража для наших коней. Если эта твоя приятельница, которая так хорошо умеет обращаться с лошадьми, сможет дать приют сефрийцам, пока не улягутся толки, если на нее и вправду можно положиться — ведь случись что неладное, и первым делом полетит моя голова, — если вдобавок она сумеет их укротить, — что же, лучшего выхода и не найти.

Агелла усмехнулась:

— Даю тебе слово — уж Тулак-то с ними управится. Пускай она и не помолодела с годами, но в лошадях разбирается, как нам с тобой и не снилось.

— Давно ты ее знаешь?

— С тех пор, как была одних лет со Сколлем. — Женщина-кузнец помолчала, задумчиво глядя в огонь. — Моя семья родом с востока, и наш клан был разбит и уничтожен вождем Властором. Понимаешь ли, мой отец убил его сына, вот он и поклялся, что не успокоится, пока не прольет последнюю каплю нашей крови.

— Агелла опять умолкла.

—Резня была ужасная, — сказала она наконец. — Мы с младшей сестрой прятались в амбаре, и там нас обнаружила Тулак — она тогда служила наемницей в войске Властора. Она выдала нас за мальчишек и пристроила в войско водоносами — тогда-то я и начала учиться ремеслу у Власторова кузнеца. В конце концов Тулак привезла нас в Тиаронд и пристроила в учение — Виору к вышивальщицам, а меня к мастеру Эхарлу, который был тогда кузнецом у Мечей Божьих.

У Сколля захватило дух. Он и не подозревал, что у матери и тетки было такое бурное прошлое!

Агелла подняла глаза на старшего конюха:

— Теперь понимаешь, почему я так доверяю Тулак? Я обязана ей всем — своим ремеслом, богатством — да и жизнью, наконец.

— Да, похоже, она выдающаяся женщина, — согласился Фергист. — И ты вправду считаешь, что она хорошо обучит мальчишку?

— Уверена, что да, хотя для его матери у нее никогда не находилось времени. Помимо всего прочего — хотя Тулак слишком горда, чтобы признаваться в этом, — ей там, в горах, одиноко, да и помощник не помешал бы. Собственно, это главная причина, почему я хочу послать к ней Сколля. Пускай он неважный ученик, но я не такая уж бездушная тварь, чтобы избавляться от него любым способом. Я беспокоюсь о Тулак — ведь она живет там, в горах, одна-одинешенька. Лесопилка почти не приносит дохода, так что Тулак едва-едва зарабатывает на хлеб, но она так дьявольски независима, что нипочем не примет от меня помощи. Зато если Сколль отправится туда, у меня будет веская причина прислать с ним съестные припасы, одежду и теплые одеяла — словом, то, что пока доступно нам, в Пределах, но из-за проклятых дождей уже стало редкостью в Тиаронде и его окрестностях. Как видишь, Фергист, эта сделка выгодна для всех. Ты избавишься от вороных бестий, Сколль станет учеником лучшего в мире знатока коней — и если он когда-нибудь вернется сюда, то будет тебе весьма полезен. Фергист кивнул:

— Ты права — сделка превосходная.

У Сколля отвисла челюсть. Надо же — и глазом не моргнув эти двое определили все его будущее! Агелла повернулась к нему.

— Сколль, — сказала она как ни в чем не бывало, — у нас есть для тебя работа. Мы хотим, чтобы ты вывел вороных из города и доставил их к госпоже Тулак, хозяйке лесопилки, что близ Змеиного Перевала. Еще мы хотим, чтобы ты, если получится, остался у нее и выучился всему, чему она пожелает тебя научить. Она мастерски обращается с лошадьми, так что тебе, считай, повезло. Что скажешь?

На самом деле ее вовсе не интересовало мнение Сколля — и он это очень даже хорошо понимал. Все сладкие надежды на роман с Марилл растаяли, точно снег весной. «Чтоб ты провалилась, — ожесточенно подумал Сколль. — Не хочу я проторчать всю жизнь в горах с какой-то чокнутой старухой!» Он, конечно, не высказал эти мысли вслух, но само его молчание было уже достаточно красноречиво.

— Притом же так ты сумеешь сохранить жизнь этим вороным бестиям, — добавил старший конюх.

Сколль тяжело вздохнул. Он хотел спросить, почему его мать терпеть не могла эту самую госпожу Тулак — но поостерегся. Уж лучше сдаться сразу, и дело с концом. По крайней мере избавит себя от лишних неприятностей. Агелла терпеть не может непослушания, а ведь всем известно: кто ссорится с кузнецом, тот накликает себе неудачу. Жаль только, что это правило не распространяется на учеников кузнеца! Притом же разве у него есть выбор? Он своими руками уготовил себе западню. Нельзя же сказать Агелле правду — что он, Сколль, ни черта не смыслит в лошадях, а вороные покорились ему, потому что на нем был жилет их прежней хозяйки! Ничего не поделаешь — видно, ему так суждено.

— Ладно, — со вздохом сказал Сколль. — Поеду.