Сердце на палитре - Художник Зураб Церетели

МАСТЕРСКАЯ НА ПРЕСНЕ. ГЛАВА СЕДЬМАЯ, где рассказывается о первой встрече автора с художником, совпавшей с запуском двух больших и трудных проектов «Колумба» для США и "Парка чудес" для Москвы.

В дом Церетели я пришел, чтобы взять интервью. Он принял меня вечером, сидя за столом в теплой компании, которая к моему приходу успела основательно выпить и закусить. Опешив от такого приема, я на минуту замер на пороге и таким образом оказался в полный рост в раме двери. У меня промелькнула мысль, что никакой беседы при таких обстоятельствах не получится. (А у Церетели, как он потом сказал, возникла мысль написать мой портрет.)

— Донателлло! — вместо приветствия воскликнул Зураб, разглядывая гостя в дверном проеме, где я напомнил ему изваяние конквистадора знаменитого итальянского мастера. До той минуты мне в голову не приходило, что имею некое сходство с образом Донато ди Николо ди Бетто Барди, выставленным в Итальянском дворике Музея изобразительных искусств. После такого комплимента с места в карьер хозяин предложил компании выпить за здоровье гостя.

Он сидел в блузе оливкового цвета во главе уставленного бутылками стола, где произносили, не уставая, тосты в честь всех наличествующих гостей, за Грузию, Россию, жен, родителей и детей, как положено за грузинским столом. С бокалом в руке художник напоминал Рембрандта, каким тот сам себя изобразил на автопортрете с Саскией. По всему было видно: ему не грозили беды, обрушившиеся на склоне лет на голову голландца, объявленного несостоятельным должником.

Так впервые попал я за легендарный стол, уставленный всеми дарами земли. После застолья я прошел по комнатам подвала, преобразованного в музей, и по залам особняка, неожиданно для себя попав в мир тысячи образов. Реальных, хорошо известных современников и людей, некогда живших на земле. Героев литературных, ветхозаветных и евангельских, фольклорных. Образов природы, цветов и деревьев. Образов архитекторы, старинных городов и замков. Образов условных, прихотливо-искаженных, но вполне реалистичных, когда с первого взгляда видишь, что пред тобой именно Тбилиси и Москва, Грибоедов и Пушкин. Меня поразил увиденный рядом с ними Шолохов, потому что то был не только еще один его портрет, но и образ, занимавший меня, после того мне в руки попала считавшаяся погибшей рукопись "Тихого Дона".

Я не искусствовед, как дочь художника Лика, показавшая мне по просьбе отца дом и картины. Чтобы написать такое количество людей, простых и именитых, друзей и знакомых, нужно любить жизнь во всех ее проявлениях, в праздники и будни, в горе и радости. И еще нужно уметь постоянно работать, чтобы успеть за шестьдесят лет столько сотворить.

В подвале ярко горели лампы, освещая белоснежные стены, большие и маленькие картины, примыкающие друг к другу. Точно так "ковровым способом" увешаны стены парадных залов и комнат. Ни в одном музее мира, ни в одном музее Москвы не видел я такой развески, чтобы картины выставлялись по такому принципу, как здесь, в доме на Большой Грузинской. Они располагались плечом к плечу, рама к раме, между ними не оставалось практически свободного пространства. (Так развешивал картины Павел Третьяков в своем доме в Лаврушинском переулке.) Можно сказать, что стены сплошь увешаны холстами в простых деревянных рамах. А кроме них висят иконы и объемные эмали, где чеканка породнилась с живописью стекловидными красками, закаленными как сталь в печи. Такая печь есть и в доме во дворе, рядом с мастерской.

После застолья, Церетели, несмотря на поздний час, предложил заглянуть в мастерскую и посмотреть написанные в тот выходной день две картины. Так я оказался перед мольбертом, рядом со столом, где лежала палитра. В руках ее было не удержать.

— Видели ли вы когда-нибудь такую палитру?

Верхний край доски заполняла похожая на извержение вулканической лавы извивающаяся змейкой масса масляных красок. Сами по себе они представляли яркую радужную картину, где все цвета излучают не только свет, но ясно ощутимую энергию. Она не дает спокойно смотреть на струи красок, выдавленных на палитру.

Я не ответил на вопрос, потому что не нашел подходящих слов, чтобы выразить удивление. И услышал тогда второй вопрос, очевидно более важный для хозяина.

— Чувствуете живопись?

Такую живопись не чувствует разве что слепой, столь ярки и буйны краски на палитре и холстах. И на второй вопрос я промолчал, думая про себя: "Был ли у него выходной, когда бы он отдыхал, не рисовал, чеканил, не писал маслом, не думал о делах?"

— Я не знаю, что такое выходной…

— Так много картин, почему они не выставлялись в Москве?

— Потому что писал я всю жизнь в свободной манере, она не устраивала оргкомитеты выставок. Пришло время все показать…

После той встречи я ушел без интервью, но получил приглашение прийти завтра в мастерскую, что и сделал.

Как многие журналисты в Москве, я тогда почти ничего не знал о Церетели, ну, видел на базарной площади обелиск, ну, слышал, как обзывали его «шашлыком». Но больше ничего не знал, хотя бывал не раз в Тбилиси и Пицунде, Адлере и Ялте. И вдруг случайно узнаю, что в Москве появился фактически еще один художественный музей одного автора. Ничьих других работ в нем не было.

А кроме картин музей заполняли модели скульптур, они были и в залах, и во дворе усадьбы, чудом сохранившейся в центре города. Нечто подобное видел я во дворе музея Родена в Париже.

Поразило количество монументов, больших и малых. Под небом двора я увидел витражи, мозаики, эмали, бронзовые статуи, о которых прежде не имел представления. А они между тем украшали площади и здания многих городов. Да и в Москве, как выяснилось, набралось к тому времени немало. Но еще больше должно было появиться в самое ближайшее время.

Тут были изваяния, которые никто не видел и не описал. Зигзаг молнии напомнил мне обелиск "Освобождение Европы". В его основании стоят русские церкви, стены и башни Кремля. А на них громоздятся знаменитые храмы и дворцы континента, которые спасла Россия во Второй мировой войне. Сюда в сад попала миниатюрная "Трагедия народа", фонарь и фрагмент венка зала Славы, тогда еще не появившиеся на Поклонной горе.

У ограды двора сиял позолотой, размахнув крылья, двуглавый орел. Вот-вот его должны были водрузить на башню "Белого дома" на место разрушенных часов. В саду между деревьями на каменных подставках возвышались два разных «Колумба». Один предназначался Испании. Другой Америке. В большом зале особняка распростерся макет детского парка, который так понравился Ельцину. Вот-вот должны были начаться земляные работы в Нижних Мневниках. Бронзовый миниатюрный Георгий Победоносец поражал дракона и рубил ракеты «Першинг» и «СС-20», побеждая самое большое зло ХХ века. Один такой Георгий уже к тому времени стоял перед штаб-квартирой ООН. Другой — рубил оружие вермахта и готов был занять место на Поклонной горе. Я понял, мне есть, о чем писать. И не догадывался, что вместе с этим придется отбивать удары и опровергать ложь, которая была готова обрушиться на голову ничего не подозревавшего автора.

В одной из предыдущих глав я рассказал, что, когда президент США Буш-старший и президент СССР Михаил Горбачев побывали на Тверском бульваре, Церетели показал им два Колумба. По случаю 500-летия открытия Америки Оргкомитет, проводивший празднования, объявил конкурс на лучший монумент в честь этого исторического события. Окрыленный успехом в Нью-Йорке, Церетели решил принять участие в конкурсе. И снова, как это было, когда отмечалось 200-летие Георгиевского трактата, решил тему не одним, а двумя монументами. Один — чтобы установить на берегу, где начала путь флотилия Колумба. Второй — там, где она бросила якорь, переплыв океан с Запада на Восток, то есть, один в Испании, второй в Соединенных Штатах Америки.

Лидерам великим держав Церетели представил не одну, а две модели. На одной Колумб стоял под парусами трех каравелл, образовавшими яйцо, то самое, которое адмиралу удалось, согласно легенде, поставить. На другой модели Колумб стоял под тремя парусами на палубе, вознесенной на вершину ионической колонны, несущей на себе карту с тремя каравеллами, плывущими по знаменитому маршруту из Европы в Америку.

Из двух моделей Буш выбрал ту, где Колумб стоял над колонной. Он поинтересовался, какой она высоты, и услышал: 394 фута! Что соответствует 126 метрам.

— Но это выше статуи Свободы!

Знаменитая статуя, ставшая символом Америки, поднялась над океаном в бухте Нью-Йорка на 301 фут и 1 дюйм…

— Я ответил Бушу, — что сначала открыли Америку, и только потом пришла в Новый свет свобода, и этим его убедил.

Оба президента пребывали в тот вечер в отличном настроении, отношения между СССР и США с каждым днем улучшались. Оба не подозревали, что вскоре им придется распрощаться с высшей властью и покинуть одному Белый Дом, другому — Кремль. Но тогда они хотели отметить историческое сближение неким монументальным жестом. Все знают, что в свое время Франция подарила Америке монумент в знак признания ее заслуг перед Старым Светом в деле защиты свободы и демократии. Горбачев поддержал Церетели, желая повторить прецедент и подарить Америке статую в благодарность "за добрую волю и поддержку демократии и свободы в России". И Буш и Горбачев пообещали Церетели всемерную поддержку. Но ни тот, ни другой ничего не успели довести до конца. Буш предложил установить Колумба в родном штате — Техасе, но в тот момент Зураб не осознал значимость его слов и не стал развивать тему, о чем потом сожалел.

Церетели хотел, чтобы его Колумб поднялся в Нью-Йорке, на острове Рузвельта, в шести километрах от статуи Свободы. Но против этого замысла выступил влиятельный мэр города Джулиани, не пожелавший составлять конкуренцию главной достопримечательности города.

Поэтому бронзовая голова Колумба из Санкт-Петербурга, где отливали статую, поплыла через океан в форт Лоудердэйл, штат Флорида. Власти этого штата предложили установить монумент на своей земле, на берегу океана. Но у них возникли финансовые затруднения, и от задуманного проекта они отказались. Без поддержки нового президента США, сменившего Буша, реализовать проект было трудно. А Ельцин, сменивший Горбачева, стоял в стороне от затеи предшественника.

Вот тут-то на передний план вышел мэр Москвы, загоревшийся идеей «Колумба». На берег Америки высаживается десант во главе с вице-президентом России Руцким, тогда еще не выступившим против президента. В городе Колумбусе, крупнейшем в США, который носит имя первооткрывателя Америки, прошла первая презентация Колумба в Соединенных Штатах Америки. С собой в штат Огайо делегация привезла модель монумента, чтобы показать общественности, найти в ее рядах сторонников, готовых не только словами, но и деньгами поддержать проект. Рядом с автором монумента перед журналистами позировали вице-президент России, мэр Москвы, его заместитель по строительству Ресин, президент Российской академии художеств Пономарев, и всем известный тогда за границей бывший министр иностранных дел СССР Шеварднадзе. За несколько лет до этого он открывал монумент "Добро побеждает Зло" в Нью-Йорке и хорошо знал, как устраиваются подобные акции. В штате нашлись приверженцы бронзового Колумба. На берегу океана в столице штата стоит копия в натуральную величину флагмана флотилии, каравеллы «Санта-Мария», другие памятники, связанные с открытием континента.

Губернатору штата статуя понравилась, и он охотно согласился принять ее в дар. Понадобились 25 миллионов долларов, чтобы выкупить 6–8 акров земли под монумент, собрать его на месте и построить музей Колумба, являющийся составной частью комплекса. Мэр города заявил, что у него много других насущных проблем, и он не даст ни цента на памятник. Отказался финансировать проект и губернатор, которому предстояли выборы. Собрать средства взялся созданный частный фонд под названием "Памятник Нового Света". В него вошел знаток истории открытия Америки, он же владелец винного завода, банкир, другие энтузиасты. Члены комитета побывали в Москве и подписали протокол о намерениях, который с нашей стороны подписали автор и мэр Москвы.

Эти американцы понимали, гигантский Колумб станет таким же магнитом для миллионов туристов, как Эйфелева башня и статуя Свободы, которой вместе со скульптором Бартольди занимался инженер Эйфель. 25 миллионов, деньги для Америки не особенно большие, нашлись бы, но возникло неожиданно непреодолимое препятствие. В штате Огайо проживает много индейцев. Вот они и стали камнем преткновения. В день, когда отмечался праздник в честь Колумба, аборигены объявили недельную голодовку в знак протеста против задуманного монумента. Их организации заявили, что начнут массовые беспорядки и демонстрации и не допустят, чтобы на их земле поднялся монумент захватчика и виновника геноцида индейского народа, каковым индейцы считают Колумба. " Мне кажется, они пытаются обожествить Колумба. Он был вор, насильник и убийца. Я думаю, в России никто не имеет представления, что случилось с нами. Я буду протестовать. Если они выроют яму, я в нее прыгну", — объявила публично дама, представляющая племя навахо, собирающая деньги на рождественские подарки и игрушки для бедных. Мысль, что 25 миллионов долларов пойдут на бронзовую статую, жгла ее душу. Лишиться голосов индейцев на предстоящих выборах губернатор не мог, не рискуя заранее их проиграть.

И в России возникли неожиданные препоны со стороны таможни, потребовавшей деньги за вывоз деталей монумента и материалов, необходимых для его монтажа.

Все эти трудности Церетели не предвидел. Прежде с ними он не сталкивался. Что делать? В списке первоочередных объектов, которые новая власть намеревалась построить — Колумба не значилось. Вот тогда Ельцина ввел в курс дела Лужков и, заручившись его устной поддержкой, направил 12 марта 1993 года в Кремль на бланке мэра Москва такую просьбу:

"Уважаемый Борис Николаевич!

С учетом вашей конструктивной поддержки, в Москве формируется 120 метровая композиция в честь 500-летия открытия Америки Х. Колумбом "Нового Света", которая передается в дар народу США и будет символизировать дальнейшее развитие многосторонних и плодотворных отношений между нашими странами.

Однако недостаток средств для завершения формирования этой композиции, а также высокие таможенные пошлины и сборы существенно сдерживают начатые благотворительные работы специально созданного акционерного общества «Колумб».

Учитывая изложенное, убедительно прошу вашего содействия в части указаний Таможенному комитету Российской Федерации об освобождении общества «Колумб» от экспортно-таможенных пошлин и таможенных сборов в отношении материалов и элементов, отправляемых в США для формирования этой скульптурной композиции, а также предоставления МВЭС лицензий на соответствующие материалы".

При советской власти ничего такого не требовалось. Чтобы установить за границей статую «Прометея» и монумент "Счастье детям всего мира", Церетели не ломал голову, где взять деньги и материалы на реализацию проекта. После того как проект одобрило Политбюро, вышло постановление правительства, взявшее на себя все расходы. Проблем с таможней не существовало. Никому не пришло в голову брать пошлины и сборы за бронзовые статуи, которые СССР дарил детям-инвалидам всего мира и Соединенным Штатам.

Теперь вот пришлось организовать акционерное общество под названием «Колумб», которое учредили Церетели, правительство Москвы и фирма «Нордекс», занимавшаяся транспортировкой грузов. И составлять письма в Кремль и Белый дом. Заскрипело административное колесо. Спустя десять дней после обращения мэра Москвы президент России поручил главе правительства Черномырдину — "Прошу рассмотреть обращение Ю. М. Лужкова". Тот рассмотрел и еще через двадцать дней первый его заместитель Шумейко разрешил Государственному таможенному комитету "в соответствии с указаниями Президента Российской Федерации беспошлинный вывоз материалов в целях возведения скульптурных сооружений, как произведений искусства".

Пошли вслед за тем другие письма, где фигурируют министр внешнеэкономических связей, глава Государственного таможенного комитета и его заместитель, начальники таможен Москвы, Санкт-Петербурга, аэропорта Шереметьево. Такого прецедента не было в новой России, никто детали статуй в разобранном виде не перевозил, в перечне товаров, разрешенных к вывозу, их не значилось. Пришлось проводить детали монумента по графе "подлинные скульптуры и статуэтки из любых материалов", хотя в трюмах корабля ничего подобного таможенники не увидели. Голова Колумба не напоминала статуэтку, тем более не выглядели скульптурой материалы. Таможня затормозила корабль, следовавший к американским берегам.

Кроме США, ждала обещанного дара Испания, где в Севилье все происходило иначе, чем в американских городах. Там на берегу Гвадалквиира, откуда ушла в море флотилия Колумба, нашли землю для монумента. Никаких финансовых проблем на месте не возникло, никто не протестовал против памятника Колумбу, самого чтимого испанца.

Мэр Москвы снова взялся за перо и 25 декабря 1993 года направил письмо заместителю премьера Шохину с просьбой разрешить "беспошлинный вывоз в США и Испанию необходимых элементов уникальных 120 и 45 метровых скульптурных композиций". Но даже тот не мог все решить. Только премьер Черномырдин 28 февраля 1994 года поставил в деле, затянувшемся на два года, точку, дал команду "обеспечить вывоз скульптурных материалов без оформления лицензий и взимания таможенных пошлин". Груз поплыл к берегам Испании.

А все помянутые документы для служебного пользования на бланках президента России, Совета министров — правительства Российской Федерации, мэра Москвы, таможни — таинственным способом попали в прессу! Как такое стало возможно? Конечно, все бумаги, весь «компромат», были собран ны самом верху. Это мог сделать только высокопоставленный чиновник, враждебно относящийся к правительству Москвы, возмутившемуся помянутой «чубайсизацией». Правительство радикальных реформаторов России ушло в отставку, сменился премьер. Но в правительстве, куда в 1993 году попадали все обращения мэра Москвы, по-прежнему пребывал в прежней должности известный нам реформатор, отвечающий за экономический блок. (Именно он стал членом Попечительского совета и Совета директоров первого канала, ОРТ.) Против правительства Москвы публично выступить тогда не мог, но бороться с ним, оставаясь за кулисами, — мог вполне. Вот и произошла "утечка информации", и в прессу попала служебная переписка.

СМИ, как по команде, завели "медное дело", обвинив учредителей «Колумба» в тяжких грехах, контрабанде стратегического сырья и коррупции. Любимая в молодости Церетели "Комсомольская правда", не пообщавшись с ним, публикует сенсацию под названием "Колумб стратегического значения". Ее подхватили "Московские новости", другие издания правого и левого толка, «компромат» заполнил Интернет.

Что дальше? А дальше суд обязал газету, первой запустившую сенсацию в СМИ, дать опровержение, что фирма «Нордекс», соучредитель «Колумба», никак "не причастна к совершению преступлений и заключению незаконных сделок и коррупции". Значит, никакого "стратегического сырья" не перевозила. Но поныне на сайтах Интернета рядом с опровержением, которое "Московские новости" поместили по решению суда 21 сентября 1994 года с "сожалением о распространении недостоверной информации", можно прочесть старые мифы о вывезенных тысячах тонн меди в США и Испанию.

Ничего этого, придя в мастерскую на Большой Грузинской улице, я не знал. Церетели не стал судиться с газетой, писавшей с придыханием некогда о его обелиске в Тбилиси. Ни времени, ни желания на тяжбы у него не оставалось.

От ворот мастерской на Пресне ушли в дальний путь тягачи. Они повезли без лицензий и пошлин каменный постамент и малую бронзовую модель Колумба во Францию. А для большого Колумба испанцы в это самое время готовили площадку на берегу Севильи. Официально статуя называлась "Рождение нового человека". Под таким названием она фигурировала в документах. Из них тогда я узнал, что отечественная комиссия по делам ЮНЕСКО при поддержке Министерства иностранных дел и Министерства культуры России передала в дар модель этой скульптуры штаб-квартире ЮНЕСКО в Париже. Там в саду по традиции устанавливают модели знаменитых монументов. До Церетели этой чести удостоились англичанин Генри Мур, поразивший современников монументально-декоративной скульптурой, американец Колдер, основатель кинетического искусства, автор подвижных мобилей и неподвижных стабилей, испанец Миро, создававший новаторские композиции. Стать в один ряд с такими художниками — честь не только для автора, но и для государства, которое он представляет.

Что меня поразило, по такому случаю Церетели даже не подумал собрать прессу, провести презентацию, хотя повод имел основательный, редко кому удается заполучить пространство перед зданием ЮНЕСКО в Париже.

Затем на Пресне в мастерской появился мэр Севильи, обсудивший детали предстоящей работы в новом районе города. Там предстояло заложить фундамент статуи высотой в пятнадцатиэтажный дом. И снова в газеты не пошло никакой информации, хотя не так часто в великой стране Западной Европы иностранцу позволяли водрузить столь престижный и громадный памятник. Никто из пишущей братии не стучался в дверь в том году, когда я зачастил в мастерскую, задумав написать книгу о поразившем меня художнике.

Из Испании приходили хорошие новости, там начались земляные работы. И в Москве дела шли хорошо. Они начинались с утра, в примыкавшем к особняку четырехэтажном старом доме. Некогда жилой, он стал офисом, заполненным сотрудниками: экономистами, юристами, архитекторами. Церетели поднимался к себе на второй этаж в маленькую угловую комнату. Он приходил сюда из мастерской, где рисовал и ночевал. Во дворе усадьбы германские дипломаты построили одноэтажный прямоугольник без признаков архитектуры. Коридор, разделенный перегородками, увешанными картинами, вел в мастерскую со стеклянным потолком и стеклянной стеной с видом на сад. Комната без окон служила спальней. Под ногами блестела миниатюрная никелированная импортная штанга. Ее по утрам для разминки поднимал Церетели, в молодости занимавшийся боксом. Отсюда хозяин выходил утром во двор, с каждым днем все более заполнявшийся моделями и вариантами установленных статуй, вести о которых не попадали в газеты. Одну из таких статуй, Фемиду, установили в новом здании городского суда. Другую бронзовую фигуру увезли в здание правительства в Кремле. Пополнялся почти каждый день живописью коридор мастерской, где картины и рисунки в рамах складывали в штабеля, поскольку развесить их было негде.

В энциклопедиях, куда я заглянул после нашего знакомства, на Церетели после анкетных данных и перечисления наград давалась такая справка: "Монументально-декоративные произведения: панно, мозаики, витражи, декоративно-игровые скульптуры". Все так, и монументально-декоративные и декоративно-игровые фигуры размножены им на курортах, площадях, в посольствах, ресторанах, дворцах культуры и спорта. И во дворе они бросались в глаза. Но еще больше, оказывается, существовало живописи! Чем бы ни занимался Церетели, какие бы монументальные работы не выполнял, кисти из рук — не выпускал, все время писал картины и рисовал. Графика на больших листах под стеклом в рамах складировалась рядом с картинами.

Когда он писал картины, если с утра каждый день его ждали мастера, свои и чужие? Они отливали статуи, делали расчеты конструкций, выполняли архитектурную часть заданий, ведали выплатой денег, правами на недвижимость, стоимостью предстоящих работ, перепиской с за границей, инстанциями. Одни ждали своей очереди в приемной, возле секретаря, другие гурьбой заходили в кабинет и подолгу оттуда не выходили.

Когда творил? Отвечу на таком известном нам примере. Американка, звезда Голливуда, Лайза Миннелли приехала к нему со свитой на час раньше, чем обещала. В ту минуту Церетели сидел за столом в кабинете, окруженный строителями, начавшими дела в Нижних Мневниках, "парке чудес". Секретарь, выглянув на шум в окно, увидела, как у подъезда остановилась представительская машина, распахнулась дверь и на землю ступила незнакомка. "Зураб Константинович! Смотрите, какая красивая ножка", — воскликнула она, пораженная незнакомкой, не зная, кто приехал. На ходу, надевая пиджак, Церетели поспешил встретить звезду. С утра все было готово к сеансу. Со звездой в мастерскую вошла толпа журналистов и фотокорреспондентов, операторов телевидения и кинохроники, окруживших кольцом художника и гостью.

Никогда ему не приходилось писать портрет в такой ситуации. Долго стоять пожилая кинозвезда не могла, устали побаливавшие ноги. Пришлось ее посадить, изменить положение. Защелкали с новой силой фотоаппараты, засверкали вспышки света. На холсте на глазах у всех появилось за час изображение Лайзы Миннелли, не похожее на ее фотографии и образы в кино. Церетели не угождал модели, писал в свойственной ему манере, не омолаживал пожилую красавицу, не стремился к точности, а шел к тому, чтобы уловить характер, раскрыть секрет души. Все это он делал свойственным ему методом утрирования. В результате появился мужеподобный профиль, широкий крупный нос, отвисающий подбородок, насмешливое выражение лица, острый взгляд. Все, что ускользает от зрителей, когда звезда играет, поет и танцует, поражая талантом. Что увидел художник, когда она с трудом стояла и сидела, ничего не играя. Взглянув на холст, звезда рассмеялась в знак одобрения и пожелала увезти его с собой. Он был мокрым и не дописанным. Взамен художник предложил на выбор любую картину, и Лайза увезла домой натюрморт «Цветы».

Но это случай редкий, праздничный. В будни происходило так. Среди рабочего дня, в офисе, он мог, отложив все дела, сказать секретарю:

— Я хочу рисовать!

И уходил быстро, по-английски, оставив висеть на кресле пиджак, покидая посетителей, спеша в мастерскую, где его ждал чистый холст, краски и букет с цветами.

Утром Церетели появлялся во дворе в хорошем настроении и часто вспоминал здравствовавшего в Тбилиси престарелого отца, который по утрам делал зарядку, включал радио, электробритву и начинал петь, радуясь жизни.

…Я услышал, как Зураб Константинович поет по утрам, когда жил у него в доме на горе в Тбилиси в июле 2002 года. Там, на следующий день после прилета, он проснулся раньше внуков и, выпив чашку кофе, прошел к мольберту, где стоял наготове холст, а на палитре выдавлены были тринадцать полыхающих красок. Все, как в Москве. И палитра такая же, метр на метр.

Радостное событие произошло 18 мая 1994 года, когда президент России подписал распоряжение номер 240-рп "О комплексе детского парка чудес в городе Москве", вступившее в силу с момента его подписания. В нем принималось к сведению, что правительство Москвы осуществит "комплексную инженерную подготовку территории детского парка чудес под застройку за счет собственных и привлеченных средств и выделит в 1994 году на эти цели не менее 20 миллиардов рублей". Вот об этом событии заметка "С чего начинается "Страна чудес"?" попала в газету, ее написал автор этой книги. Для газеты Церетели нарисовал панораму города. На ней высились шпили Кельнского собора, Эйфелева башня, Иван Великий и другие шедевры, которые в миниатюре он, назначенный главным художником проекта, так хотел повторить в детском парке.

На живописной прибрежной земле, окаймляемой холмами, я увидел громадный пустырь, застроенный избами деревень, гаражами и сараями. Вместо них собрались построить торговые склады, супермаркет, а также ночной развлекательный центр с ресторанами и казино. Они должны были стать источником самофинансирования "парка чудес". У края шоссе, проложенного через весь остров, где шумели землеройные машины, громоздился серый камень. В нем можно было узнать постамент памятника Калинину, сброшенного восставшим народом и нашедшего здесь место в качестве закладного камня. Этому камню в горячие дни августа 1991 года Церетели не дал пропасть, выбросить на свалку, и вернул постамент на видное место в статусе закладного камня. На нем появилась надпись, что здесь будет построен "детский парк чудес". Так тогда именовали официально московский аналог Диснейленда, который я сам для себя называл Зураб-парк.

В начале осени Лужков и Церетели отправились в столицу США на церемонию открытия посольства России в Вашингтоне. Этим проектом покойный Посохин занимался много лет при советской власти. Интерьеры посольства выполнил его давний соавтор со времен Пицунды. То было, по словам Церетели, его двенадцатое посольство. На самом деле, счет он потерял, и я далее постараюсь установить все страны, где ему поручали работу в заграничных представительствах. В Вашингтоне в здании посольства СССР Зураб выполнил в технике перегородчатой эмали панно квадратной формы, размером 6х6 метров, посвященное древним русским городам во главе с Москвой.

В Вашингтон летел он с позолоченной моделью Колумба. По протоколу президент России должен был официально вручить ее президенту США в знак дружбы между народами. Таким образом, президент России принимал эстафету, выпавшую из рук сошедшего с дистанции президента СССР, а президент Билл Клинтон, в свою очередь, принимал ее из рук побежденного на выборах соперника.

Церемония состоялась, как и было задумано. На снимках видно, как радуется автор, как доволен президент Ельцин, передавая в руки "друга Билла" малый дар России, за которым должен был последовать большой дар. Но Америка все еще не находила ему достойного места.

После той презентации в Вашингтоне в Москву прилетел известный всей Америке миллиардер Доналд Трамп, прославившийся сооружением небоскребов и скандальными разводами. Его принимали на высоком уровне. Во двор мастерской на Пресне миллиардер прибыл в сопровождении заместителя министра иностранных дел и эскорта мотоциклистов, расчищавших машине дорогу по городу. С Большой Грузинской Церетели проехал с ним в Нижние Мневники, показал, где будет аналог Диснейленда.

В США Трамп специализировался на многоэтажных зданиях, строил на берегу океана, поодаль от центра Нью-Йорка, квартал небоскребов. С отцом Трампа Церетели познакомился в Нью-Йорке, когда сооружал Георгия Победоносца перед штаб-квартирой ООН. Добродушный и любознательный старик часто приходил на строительную площадку, где статуя приобретала законченную форму. Не то шутя, не то серьезно, он предупреждал Зураба, чтобы тот не связывался с его сыном. Но именно у него возникла идея установить перед кварталом небоскребов еще один необыкновенный небоскреб, каковым, в сущности, является американский Колумб, равный по высоте сорокаэтажному зданию. Однако дальше намерений у Трампа-младшего дело не пошло. Эскиз Колумба на фоне небоскребов Нью-Йорка с тех пор украшает стену московской мастерской.

Вернувшись из Вашингтона, Церетели полетел в Тбилиси. Там его ждали по случаю открытия нового монумента. Отлил он его давно, в годы перестройки, когда открыто, не таясь, можно было ваять образы царей, князей и святых. И для этого больше не требовалось отливать крамольные, с точки зрения власти, фигуры в Минске, подальше от здания ЦК партии Грузии. Но установить большую фигуру святой Нины не успел, началась война, заговорили пушки.

Место для монумента выбрали на горе над городом. Оно хорошо ему было знакомо. Здесь стоял высокий бронзовый «Подсолнух», такой как те пятеро «Подсолнухов», по числу континентов, что остались расти в университетском городке штата Нью-Йорк. Одним казалось, над горой и городом растет подсолнух, другим, что светит солнце. Когда началась гражданская война, монумент рухнул: ему помогли пасть охотники за цветными металлами. Вот на этом видном месте, на пьедестале, созданном природой, поднялась святая Нина. Ее называют в Грузии — Нино. Она принесла в IV веке грузинам крест, сыграла ту же роль, какую исполнил князь Владимир, крестивший русских. Но этим не ограничилась ее историческая роль. Она принесла не только веру, но и просвещение, сеяла среди народа доброе, вечное, дух согласия и любви.

Фигуру отлили в бронзе. Она стоит с простертыми к небу руками и напоминает большой крест. Над ней возвышается арка с колоколами. Монумент установили на том месте, где святая прошла по древней Мцхетской дороге между столицами Грузии. Это и памятник, и колокольня одновременно. Чтобы колокола зазвенели, пушки должны были замолчать. Это произошло, как мы знаем, не без участия Церетели, стремившегося примирить враждующие стороны. Монумент поднялся над горой на такую же высоту, на какую должен был стать испанский Колумб, на 45 метров. В час открытия на горе собрались тысячи людей, пел хор, горели свечи. Сияющий радостью Зураб стоял рядом с патриархом и старым другом, ставшим вновь, как прежде, главой Грузии. Президентом суверенного государства, отделившегося от России, чему Церетели, по моему представлению, мало радуется.

— Я верю, наступит утро, когда мы снова проснемся и полюбим друг друга. Уйдет озлобленность, вернется к нам добро, мы все пойдем по пути святой Нино…

Так говорил автор «Нино», обращаясь к толпе, собравшейся на горе.

Возвратился в Москву Церетели с надеждой, что грузины восстановят титановые «Кольца», разрушенные до основания в дни гражданской войны. Только на Пресне, в миниатюре можно увидеть этот озаренный вдохновением памятник. Его модель хранится в саду как залог грядущих перемен, пока не наступивших.

В Москве события набегали одно на другое. То было удивительное лето, поражавшее не причудами погоды, а парадоксами жизни. Россию, брошенную в стихию рынка, лихорадила инфляция, угнетал экономический кризис. А Москва казалась райским островом, от которого убегали бушующие кругом волны. Она начала возрождаться на глазах изумленного мира. Тем летом машины рыли землю не только в Нижних Мневниках, но и на Поклонной горе, и на месте бассейна «Москва», где началось воссоздание храма Христа. Ельцин 19 мая публично заявил о российской экономике, что она "близка к краху". А 31 мая мэр Москвы подписал постановление "О воссоздании Храма Христа Спасителя"! Ожила Поклонная гора. Таким образом, в одном году развернулось строительство сразу на нескольких крупных площадках. То были "большие проекты Лужкова", как окрестила их печать.

Историк, листая подшивки старых газет за 1994 год, удивится тому, что, за редким исключением, окрашивали эти проекты черным цветом. Почему?

Во-первых, проявился "синдром Эйфелевой башни", когда общественность ополчается на все большое, невиданное прежде. Знаменитые писатели, композиторы, художники Франции возмущались железной башней, хотя строили ее для всемирной выставки как временное сооружение. Точно так же ни один выдающийся творец не сказал слова доброго, пока шло строительство "больших проектов Лужкова".

Во-вторых, приходят в движение скрытые от глаз народа механизмы тайной политики. Что поражает. Сам глава государства спокойно в тот год смотрел на картину, открывавшуюся из окон Кремля, где рядом со стенами рыли глубокий котлован торгового комплекса, а чуть поодаль громоздили громадный храм. Заволновались советники и помощники президента, встревожилось окружение, свита, та, что делает королей. Никто из политиков нигде не выступал публично против того, что творил московский мэр и его команда. За них это делала зависимая печать, публикуя такие откровения:

"Архитектура вовсе не застывшая музыка, она окаменевшая власть… Символы какой власти воплощает Лужков? Ведь одного взгляда достаточно, чтобы понять, гигантский церковный комплекс храма Христа создает Кремлю противовес. В России не бывать двум центрам власти. Мы страна центростремительная. Кремлю не нужны параллельные центры власти ни в виде дворца, ни в виде храма".

Придворных возмущало, что глава местной власти, «градоначальник», брался за "царское дело". Все что из ряда вон появилось в ХХ веке в Париже, все связано с именами президентов Франции. Они оставили о себе память районом небоскребов Дефанс, "центром Помпиду", Музеем современного искусства, стеклянным конусом Лувра, зданием новой оперы «Бастилия», Национальной библиотекой. Все это реализовано по мысли и под руководством бывших глав государства. И вдруг мэр города берет на себя смелость завершить сооружение грандиозного мемориала на Поклонной горе. Его задумали при Сталине, торжественно заложили при Хрущеве, проектировали десятки лет при Брежневе, начали и со скандалом бросили при Горбачеве. А мэр Лужков гиблое дело доводит до конца, без ведома министров и правительства России, которое ничего подобного позволить себе не может. Экономика в крахе! Что подумают люди вдали от Москвы, не захотят ли там увидеть во главе государства столь умелого градоначальника?

Далее. Каждый "большой проект Лужкова" стоил больших денег. Они протекали по каналам, к которым придворные не могли дотянуться. Об этом, конечно, никто вслух не говорил. В общественное сознание вбрасывались гуманитарные, демократические идеи. Настойчиво вбивался клин между богатой столицей и безденежными регионами:

"Москва — богатый господин". Но зачем все это? Зачем строить в стране бедных людей роскошные подземелья и вавилонские по богатству храмы?"

Этот довод громко звучал на страницах влиятельных изданий.

"У нас есть дела поважнее, чем снова строить храм Христа Спасителя. Нынешняя разоренная, обнищавшая, униженная Россия являет собою некую духовную пустыню с разгулом преступности, порнографии, прямого сатанизма. Не хватает больниц, старческих и детских домов, нет даже достаточного количества тюрем. Разумно ли и, главное, нравственно ли в подобной ситуации тратить миллиарды и миллиарды на сооружение богато изукрашенного, грандиозного храма?".

Вся эта кампания направлялась без упоминания имени «градоначальника». И художника пока что никто не упоминал. Все самое худшее ждало их впереди.

Назову "большие проекты Лужкова", потому что каждый из них стал главой в книге жизни Церетели.

"Парк чудес"

Памятник Победы

"Охотный ряд"

Храм Христа Спасителя

Петр Первый.

Первая из этих глав не дописана до сих пор. Земляными работами, начатыми после закладки гранитного камня, все и закончилось. Тем летом казалось, через три года придут в Нижние Мневники дети. К 850-летию Москвы Лужков и Церетели мечтали там всех порадовать. Но их мечте не суждено было сбыться, слишком много денег требовалось, даже для того, чтобы возвести масштабные склады и "ночной город", призванные стать источником денежных потоков. По последним расчетам, требуется семь миллиардов долларов, чтобы реализовать задуманное. Пришлось законсервировать строительную площадку в Нижних Мневниках и сосредоточить усилия на других проектах. Они превратились быстро в музей Отечественной войны и обелиск, храм Георгия Победоносца, торговый комплекс под землей и главный собор Русской православной церкви. К ним мы подошли вплотную…

Конец седьмой главы