Серебряная Рука

Глава 3. БЕДА, НАСТИГШАЯ БАРОНА В СОБСТВЕННОМ ДОМЕ

Но барон Конрад не умер. Проходили дни, а он все лежал в забытьи, бессвязно бормоча что-то в свою рыжую бороду. Раны не торопились заживать, жар и бред не отступали от него. Но вот, наконец, он снова пробудился к жизни. Когда он очнулся в своих покоях и, с трудом двигая головой, огляделся, то увидел неподалеку Черного Карла и Одноглазого Ганса. Два человека из его челяди стояли у окна, выходящего во двор. Они переговаривались тихими голосами, пока третий, лежащий тут же на дубовой скамейке, спал, оглашая комнату мирным храпом.

— А где ваша госпожа? — удивился барон. — Почему ее нет здесь в тяжелое для меня время?

Человек, лежавший на скамейке, при звуке его голоса вздрогнул, а двое, стоявших у окна, поспешили к барону. Черный Карл и Одноглазый Ганс переглянулись, но никто из них не ответил на вопрос своего господина. Во взгляде, которым они обменялись, барон заметил нечто настораживающее. Он попробовал привстать, опираясь на локоть, но боль заставила его со стоном снова откинуться на подушку.

— Почему вы молчите? — спросил барон упавшим голосом. Но ответа не последовало и на этот раз.

— Ты проглотил язык, дурак? Почему ты ловишь воздух ртом, как рыба на песке? — Барон в ярости повернулся к Гансу. — Отвечай немедленно, где твоя госпожа?

— Я не знаю, — заикаясь, пробормотал бедный Ганс, который, как вы заметили, не отличался особой находчивостью.

Некоторое время барон лежал, молча переводя взгляд с одного лица на другое, затем снова заговорил.

— Как долго я лежу здесь?

— Неделю, мой господин, — сказал управляющий, мистер Рудольф. Он вошел в комнату и теперь стоял вместе со всеми у постели больного.

— Неделю, — тихо повторил барон и обратился к мистеру Рудольфу. — А как часто баронесса в эти дни была со мной?

Мистер Рудольф замялся.

— Отвечайте! — резко потребовал барон.

Смущенный ответ гласил:

— Не часто.

Барон замолчал и долгое время лежал не шевелясь. Наконец он закрыл лицо руками, а затем внезапным движением, прежде чем кто-либо понял, что у него на уме, приподнялся и сел. Рана, только начавшая затягиваться, снова открылась, и темное красное пятно стало расти и расползаться по полотну, которым она была перевязана. Лицо барона вытянулось и исказилось от боли, вызванной резким движением, а глаза налились кровью. Крупные капли пота выступили на лбу, пока он сидел на кровати, слегка раскачиваясь из стороны в сторону.

— Мои сапоги, — бросил барон отрывисто.

Мистер Рудольф испуганно шагнул вперед.

— Мой господин… — начал он, но тут же оборвал свою речь, как будто под взглядом барона язык у него присох к гортани. Здоровым глазом Ганс тоже поймал взгляд хозяина. Он мигом опустился на колени и, порывшись под кроватью, вытащил пару мягких кожаных сапог. Затем Ганс натянул их на ноги барону, заботливо застегнув у щиколотки.

— Подставь плечо, — сказал барон. Поднимаясь на ноги, он судорожно обхватил Ганса, так что тому, казалось, передались боль и напряжение его господина. Минуту барон стоял, собираясь с силами, а затем двинулся вперед, точно на поводу у своей неотступной мысли. У двери он остановился на минуту, борясь со слабостью, и тут столкнулся со своим кузеном, мистером Николасом, поспешившим на зов управляющего.

— Конрад, — взмолился мистер Николас, — тебе нельзя вставать, вернись!

Но барон вместо ответа посмотрел на него налитыми кровью глазами и со скрежетом стиснул зубы. Больше никто уже не решался его останавливать.

В молчании, медленно переставляя ноги, барон неуклонно двигался вперед. Вот он пересек большой зал, шаг за шагом преодолел винтовую лестницу и снова со своей безмолвной свитой устремился к цели, изредка прислоняясь к стенам, чтобы перевести дух. Наконец барон достиг длинного мрачного перехода, освещенного единственным маленьким окошком в дальнем углу. На пороге комнаты, в которую вел этот коридор, он помедлил немного, затем распахнул дверь.

Внутри, кроме Урселы, не было никого. Старая служанка сидела у огня со свертком на коленях. Она не видела, как вошел барон.

— Где твоя госпожа? — спросил ее барон Конрад. Старуха вздрогнула от неожиданности и подняла глаза на своего хозяина.

— О Господи! — воскликнула она и перекрестилась.

— Где твоя госпожа? — повторил барон хриплым голосом и, не дождавшись ответа, спросил: — Она умерла?

Минуту нянюшка смотрела на него, моргая выцветшими глазами, и вдруг из ее груди вырвался душераздирающий вопль. Вряд ли какие-либо слова могли ответить Барону более красноречиво. И, точно отзываясь на крик нянюшки, прозвучала жалоба тростниковой дудочки. Она шла из свертка на коленях Урселы.

— Что это у тебя? — спросил Барон, и голос его дрогнул. Старуха откинула тряпку, и все увидели маленького, слабенького мальчугана, чей жалобный голосок напоминал звук дудочки.

— Это твой сын, — сказала Урсела сквозь душившие ее рыдания. — Дорогая баронесса оставила его нам, когда ангелы пришли за ней. Она только и успела наречь его именем Отто и благословить.