Серебряный ветер

Глава 21

Майда коснулась руки Аделины.

— Пожалуйста, пойдем со мной, твой отец должен с тобой поговорить.

Кухарки увидели, как Симон выехал за ворота всего несколько минут назад. С помощью Хауэлла Аделина сможет оседлать свою кобылу и нагнать мужа. Если этого не сделать, лучник Люк разозлится и пошлет дурную весть Лонгчемпу. Аделина подняла глаза на крепостной холм, и ей показалось, что она видит Люка на вышке.

— Я поговорю с ним днем, когда мы вернемся, — сказала Аделина Майде.

— Ты не подойдешь сейчас? Он не спит. Кардок немолод, и он слишком близко к сердцу принял вчерашнюю ошибку.

Двор ожил. Народ сновал туда и обратно, но Хауэлла нигде не было видно. К тому времени как она найдет седло и упряжь, Симон отъедет так далеко, что она не сможет его разыскать.

— Он разозлится, если я задержусь?

— Он уже разозлился. Ты не могла бы пойти к нему сейчас? Одна, без меня. Я думаю, он этого хочет. — Майда бросила взгляд в сторону ворот. — Я не думаю, что твой муж отъехал далеко. Я попрошу Хауэлла оседлать твою лошадь и вывести ее из конюшни. — Майда улыбнулась. — Кардок надолго тебя не задержит, ты же знаешь. Он не любит приносить извинения.

Аделина обняла мачеху.

— Я пойду к нему, Майда.

Она подошла к двери хижины, где теперь спал Кардок, и вновь не могла не поразиться контрасту между невзрачностью наружных стен и роскошью внутри. Аделина ступила за порог, и тут же с необычайной яркостью к ней вернулись все переживания теперь уже казавшейся далекой ночи, когда Симон устроил рейд в поисках Кардока.

Отец ее сидел, откинувшись на бархатные подушки, согревавшие его постель. Он уже успел одеться в один из самых лучших своих нарядов — святочный пир продолжался, — но вновь вернулся в постель и накинул на плечи покрывало. Несмотря на то что стены украшали роскошные гобелены, а кровать — затейливая резьба, спальня эта не казалась уютной из-за жуткого холода.

Кардок поманил дочь к себе, приглашая присесть на край кровати, и протянул ей покрывало, чтобы она набросила его на плечи.

— Вот, возьми и накройся, утро выдалось прохладным.

— Почему ты спишь в таком холодном доме? Кардок вяло махнул рукой:

— Это ничего. Майда велит служанкам приносить сюда жаровню, чтобы прогреть дом перед тем, как мы ложимся спать. Потом, когда они ее уносят, холод возвращается, но постепенно.

— Ты можешь однажды умереть от холода, — поежившись, заметила Аделина.

— Ничего, пока не померли. — Кардок прочистил горло и, уставившись на дочь, спросил: — Ты ведь не догадывалась до той ночи, когда твой добрый муженек устроил здесь набег, что Майда моя жена и мальчики законнорожденные?

— Нет, — сказала Аделина, — я думала, вы спите с ней в ткацкой, в грехе. — Аделина огляделась. — Все эти вещи, принадлежавшие моей матери: гобелены, сундуки, сама кровать, — я думала, что все это отдано или уничтожено.

У Кардока лицо прояснилось.

— В ткацкой, говоришь? Это хорошо. Да, репутация грешника неплохое прикрытие. Твой муж, возможно, тоже лишь прикидывается грешником?

Аделина покачала головой:

— Боюсь, что о нем говорят правду.

— И все же он отличный и сильный мужчина для нормандца. И он спас моих сыновей. Он знает, что, спасая им жизнь, он лишает тебя наследства. И себя тоже.

Разговор переходил на опасную почву. Решился ли Кардок открыть тайну своего брака Симону или всего лишь пытается понять, известна ли ему правда? Аделина посмотрела отцу в глаза и медленно произнесла:

— Симон давно догадался о том, что мальчики — законные сыновья, и он рассказал мне об этом. — Она обвела взглядом холодную спальню. — Тебе ни к чему прятать брачное ложе и обманывать людей. Верни все в спальню в доме и живи в комфорте, как ты жил с моей матерью, это твое законное право.

Кардок зябко повел плечами.

— Я мог бы давно так поступить. Мои люди знают, что я женат на Майде, но под страхом изгнания они никогда не скажут об этом посторонним. Они ничего не сказали солдатам гарнизона, когда те пытались совать носы не в свое дело, и…

— И мне тоже? Ты боялся рассказать об этом мне? Здешние люди вообще со мной не разговаривали, когда я вернулась.

— Откуда нам было знать, кому ты служишь? К тому же нормандцы могли сделать тебя жадной.

Аделина приказала себе говорить спокойно.

— Я твоя дочь. Пять лет — это не вся жизнь. Ты должен был помнить, какой я была до того…

— До того, как нормандцы забрали тебя и закончили работу, начатую твоей матерью? Я никогда не считал тебя валлийкой даже наполовину, — Кардок вытащил из-под покрывала свою широкую, со вздутыми венами руку и протянул дочери, — но ты всегда была моим любимым чадом, и я рад, что рядом с тобой муж, достойный тебя.

Аделина взяла отцовскую руку и прижалась к ней щекой. Кардок кашлянул.

— Хоть он и великий грешник, я обязан ему жизнью моих сыновей. Я не забуду, Аделина, что твой муж доказал, что мне он настоящий сын.

— Очень скоро тебе может представиться случай доказать, что ты ему вместо отца. У него много врагов, а союзников мало. Если снег не выпадет скоро, мы оба будем нуждаться в твоей помощи. — Аделина подняла голову и посмотрела прямо в глубокие, под нависшими бровями, стальные глаза отца. — Ты расскажешь ему, отец, как уйти из долины незамеченным?

Кардок убрал свою руку.

— Такого пути нет.

— Отец, неужели ты по-прежнему не доверяешь нам с мужем?

Кардок покачал головой:

— Приходи ко мне, если придется туго, я посмотрю, что можно будет сделать.

— И это все? А если ты будешь охотиться или уедешь из долины своим тайным путем — уедешь как раз тогда, когда придет беда, — что нам делать? Попросить Лонгчемпа подождать у дороги, пока ты вернешься? Так ты собираешься отплатить Симону за его подвиг? Он мой муж, отец. Я не стану смотреть, как он погибает, пока ты стоишь в стороне.

Кардок отвернулся.

— Я не подведу тебя, Аделина. Я сделаю все, что смогу для тебя и твоего мужа. Не больше и не меньше. Я видел, как нормандцы забрали моего ребенка, а затем и мою жену. Я скорее умру, чем позволю, чтобы такое случилось с Майдой и нашими сыновьями.

Аделина встала и огляделась, слезы умиления разом высохли.

— Предлагаю тебе все же поверить нам с Симоном, что твой брак останется тайным для солдат гарнизона и для Лонгчемпа. — Аделина сняла покрывало с плеч и сложила его скупыми неторопливыми движениями человека, принявшего окончательное решение. — Возвращайся в дом, в свою спальню, и спи там в комфорте с Майдой и сыновьями. Будет печально, если ты заболеешь от холода, отец. Мы с Симоном возвращаемся в гарнизон сегодня же ночью.

Аделина положила покрывало к ногам отца.

— Расскажи мне, как тебе жилось в Нормандии. Аделина оглянулась возле двери.

— В другой раз, отец. Сейчас я поеду следом за мужем. Здесь, в этом доме, слишком мало людей, кому не все равно, будет он жить или умрет. Я буду с ним до конца, не то что мои соплеменники.

Аделина не разрешила себе плакать — чтобы найти Симона, она должна была отчетливо видеть. Она пустила свою кобылу бойкой рысцой через убранные поля и возле озера заметила отпечатки копыт.

Не сводя глаз с дороги, Аделина объехала озеро. Она не хотела думать о том, что произошло здесь вчера. Не хотела смотреть на озеро, не хотела представлять Симона в черной ледяной воде. Не желала думать о том, что было бы, если бы Симон не успел.

Дорога вела сквозь заросли осины, затем свернула вправо, потом повернула назад, мимо валунов, отмечавших край леса и начало луга выше по склону. Большая часть пути была ей знакома. Мать ее любила эти места. Она приезжала сюда, садилась на камень и смотрела в небо. Отсюда поместья не было видно, и небо, рассказывала она дочери, было таким же, как в далекой Нормандии.

Аделина скинула капюшон и всей грудью вдохнула северный ветер, гнавший седые тучи. Она улыбнулась: северный ветер — это хороший знак. И прошептала молитву: она молилась о том, чтобы тучи эти несли с собой снег. Много снега, чтобы завалил ущелье. Два ястреба кружили высоко над ее головой, потом одна из птиц нырнула в продуваемый ветром голый осинник.

Вдруг лошадь ее встрепенулась, внезапный громкий крик встревожил ее. Симон кричал ей откуда-то сверху. Она остановилась, услышала звон стали и ужасный, нечеловеческий вой.

Аделина повернула кобылу — та в смятении пятилась. Аделина не смела соскочить с седла, не смела подойти, ибо знала, что обнаружит. Если на Симона совершено нападение, то пешая она ему не поможет. Развернув кобылу в прежнем направлении, Аделина поскакала вверх по тропе.

И вновь лошадь ее заржала и попятилась. Аделина вгляделась попристальнее и увидела над самым большим из камней забрызганное кровью лицо Симона. Он вытер лоб испачканной кровью рукой, оставив на лице красную полосу.

— Не подходи, — закричал Симон, — оставайся там! — Он посмотрел на окровавленный клинок собственного меча так, будто не узнавал его, и, вскрикнув от ужаса, уронил меч на мох.

Симон отразил атаку.

Аделина огляделась. Она не увидела ни одного живого существа, нуждавшегося в помощи. Ей тоже вроде бы ничто не угрожало. Соскочив с лошади, она повела свою упирающуюся кобылу вверх по склону по тропинке между древними валунами.

Вначале она увидела стрелы, затем кровь, цветом еще ярче, чем стрелы. Кровь обагрила камень, а возле него, на мягком мхе между камнями, лежал умирающий.

— Не подходи! — заревел Симон.

— Ты ранен?

— Я проклят, — сказал он.

Она шагнула вперед, и он подошел, чтобы остановить ее. На какое-то ужасное мгновение ей показалось, что кровь на его руках его собственная. Он слышал, как она вскрикнула, и посмотрел на свои руки.

— Я не трону тебя, уходи, ты не должна это видеть.

Некто в окровавленном плаще приподнялся и затих.

— Должно быть, он умер, — сказала Аделина. — Давай уйдем отсюда.

— Уходи ты. Ты не должна в этом участвовать.

— Симон…

— Тс-с! — Он посмотрел в небо, затем скользнул глазами вверх по склону широкого холма позади них, потом перевел взгляд на кроваво-красные стрелы. Он пробормотал ругательство, затем прошел мимо Аделины к ее кобыле, сгреб поводья в кроваво-красный кулак. Аделина шагнула к мертвому и взглянула в его лицо. Это был Амвросий.

Амвросий, священник.

Маленькие невидящие глаза на широком лице смотрели на нее так, будто то, что он обнаружил в момент смерти, удивило его. Маленький приоткрытый рот, обнаженные десны над зубами. Ветер трепал жидкие желтые волосы над окровавленным лбом.

Аделина отступила и, чтобы не упасть, прислонилась спиной к камням. Пятна крови замелькали у нее перед глазами.

— Тебе не надо было смотреть. Это священник, нормандский священник, — сказал Симон.

— Не может быть!

— Может, и я проклят.

Симон тряхнул головой, словно хотел очистить ее от мусора. Он опустился на колено перед стременем.

— Обопрись на мое плечо и залезай. Возможно, он был не один.

— Я не уеду.

— Быстро вверх.

Своими окровавленными руками Симон приподнял ее в седло и крепко шлепнул кобылу по заду, заставив вихрем помчаться к вершине холма.

Аделина остановила лошадь, хотя животное сильно нервничало. Симон поднимался в гору следом. В одной руке он держал свой окровавленный меч, в другой красные стрелы и лук. Внизу между камнями остался лежать мертвый священник.

— Он не священник, — выкрикнула Аделина.

— Поезжай за мной. — Симон обогнал ее и побежал вперед по тропинке.

Небо насупилось, словно осуждая смертоубийство, произошедшее у подножия холма.

Симон зашел в заросли и вывел оттуда коня.

— Поднимайся дальше. Остановишься возле деревьев, — коротко приказал он.

Симон вел коня в поводу позади Аделины, часто останавливался и оглядывался, всматриваясь в полоску леса внизу. Стрелы он запихнул в седельную сумку, а меч по-прежнему держал в руке.

Аделина добралась до рябинового куста у истока ручья и развернула кобылу мордой к долине. Теперь тело священника уже не проглядывалось среди камней.

Симон поравнялся с ней и, указав на ручей, сказал:

— Вначале пить.

Они напоили коней. Аделина опустилась на колени возле ручья и стала пить ледяную воду, зачерпывая ее ладонями. Симон подождал, пока она напьется, затем спустился вниз. Первым делом он обтер о дерн окровавленный меч, потом опустил в воду руки. Умыв лицо, он встал и посмотрел вверх.

— Там, — сказал он, — там мы укроемся и будем наблюдать.

Аделина тронула его за рукав:

— Симон, не может быть, чтобы Амвросий был священником.

Симон покачал головой:

— Это конец, мне конец. Разве ты не понимаешь, что будет дальше? Священник он или нет… — Симон замолчал на полуслове и взялся за поводья своего жеребца: — Быстрее в пещеру. Нам надо скрыться, покуда мы не знаем, кто пойдет следом.

Аделина скользнула взглядом поверх куста рябины и поняла, о чем говорил Симон.

— Пещера? Так это…

— Нет. — Он спрятал меч и взял поводья обоих животных. — Я осматривал ее два дня назад, она не сквозная. — Он посмотрел на Аделину, и во взгляде его была безнадежность и злость. — Там можно укрыться на время, и оттуда виден склон холма, но это не спасет нас.