Серебряный ветер

Глава 24

Они отвели лошадей на конюшню и оставили возле дверей. В хижине, где раньше спал Кардок, было темно. Майда увидела их и выбежала из дома.

— Мы начали беспокоиться за вас, когда солнце село, — сказала она. — Петронилла и Хауэлл хотели отправиться на поиски, но отец сказал, чтобы они оставили молодоженов в покое. А сейчас и сам Кардок начал подумывать о том, чтобы организовать розыск.

Симон улыбнулся и пробормотал извинения за то, что переполошил домочадцев. Обняв Аделину за плечи, он повел ее в дом следом за Майдой. Они правильно поступили, решив вначале заехать к Кардоку. Если бы хозяин долины отправил людей на поиски, они могли бы обнаружить тело священника.

— Вот они, — заревел Кардок и протянул Симону большую серебряную чашу, на дне которой плескалось немного бренди, — теперь только отца Амвросия недостает. — Он подождал, пока Симон выпьет, и велел служанке наполнить чашу вновь. — Вы его не видели, когда объезжали долину?

Симон ждал этого вопроса и успел подумать о том, как будет отвечать. По дороге сюда он в основном только об этом и думал.

— Священник? Он в крепости. Исповедует моих солдат и общается с ними. И у него еще много работы — по меньшей мере десять человек ждут своей очереди.

Кардок рассмеялся:

— Хотелось, чтобы он управился до мессы для нормандских солдат. Катберт наотрез отказывается зайти в часовню, когда там столько твоих воинов, боится оставаться с ними один.

Майда вышла из спальни и тихо заговорила с Аделиной. Симон напрягал слух — Кардок развлекал его жалобами на то, что бренди в кладовых маловато, а зима длинная.

Аделина коснулась руки Симона.

— Майда приготовила ванну и предлагает мне помыться. Я пойду и соберу вещи, когда закончу.

— Я буду здесь, — сказал Симон, — смотри, осторожно.

— Ванна не так глубока, чтобы в ней утонуть. Сейчас он не мог шутить.

— Будь осторожна, отвечая на вопросы. Улыбка ее осталась такой же ясной.

— Конечно.

Она держалась лучше, чем он. Любой заинтересованный человек за столом Кардока мог бы заметить его нервозность. Кардок протянул новую чашу Симону. Не трудно было притвориться, что пьешь от души. Стоило сфальшивить, и Кардок счел бы себя оскорбленным.

— Я бы хотел попросить тебя о помощи, — сказал Симон.

— А, — пробормотал Кардок, — Аделина говорила, что помощь может тебе понадобиться.

За пиршественными столами стоял шум, так что можно было не опасаться, что разговор будет подслушан.

— Помощь понадобится Аделине, и очень скоро.

— Что ты натворил?

Глаза старого разбойника смотрели с хитрым прищуром. Симон хотел было придумать что-нибудь, но решил, что Кардок все равно узнает правду, и пошел на риск. Симон кивнул в сторону дальнего темного угла зала. Кардок взял свою чашу и пошел в указанном направлении. Симон следом.

— Отец Амвросий мертв, — сказал Симон. — Я его убил.

Кардок ошалело заморгал.

— Зачем?

— Он пытался убить твою дочь.

Чаша выскользнула из рук старого вождя. Симон успел ее подхватить.

— У меня нет времени все тебе объяснять, скажу лишь, что Амвросий был связан с Лонгчемпом, и Аделина все еще в опасности. Она стала мишенью, вернувшись домой, а ее брак со мной лишь удвоил опасность. Мне надо, чтобы ты завтра увез ее отсюда. Тайно. Отвези ее сперва к свой родне, а спустя две недели отправь к Маршаллу в Стриквил. Ты сделаешь это? Увезешь ее отсюда сейчас или утром?

Кардок сжимал чашу побелевшими пальцами.

— Да, я сделаю это. Не сейчас, но когда смогу. Было бы немыслимо ударить отца своей жены в его собственном доме после того, как он угостил зятя.

— Тогда завтра, — повторил Симон. — Ты должен увезти ее завтра.

— Отправь ко мне ее завтра, и она поживет здесь до тех пор, пока я не смогу ее вывезти.

— Я оставлю ее здесь сегодня, если это поможет вывезти ее из долины пораньше.

— Нет, не сегодня, возьми ее с собой в форт. Симон принял чашу из рук Кардока и поставил на пол, на камышовую циновку.

— Послушай, Кардок, она должна уехать завтра. Непременно. Если ты не можешь этого сделать, скажи, как вывезти ее из долины секретным путем. Все дороги, ведущие от ущелья, просматриваются. Если ты укажешь мне иной путь, я поклянусь спасением своей души в том, что никогда не открою тот путь никому и никогда больше им не воспользуюсь.

Кардок покачал головой:

— Ты утомил меня своими разговорами о секретном пути. Я не Мерлин[6], Тэлброк. Твои часовые лентяи! Я проезжаю у них под самым носом, а они меня не видят. Я-то тут при чем?

Симон положил руку на плечо Кардока. Этот жест мог бы показаться тем, кто наблюдал за ними, не слыша самого разговора, дружеским или родственным.

— Я бы раздавил тебя, кабы знал, что таким способом могу добиться, чтобы Аделина исчезла из долины до того, как сюда придет Лонгчемп. Если случится так, что из-за твоего безразличия она пострадает, я вернусь и отправлю тебя в ад, который давно по тебе плачет.

Из спальни доносились женские голоса и плеск воды. Пенрик и Гован выскочили оттуда и со смехом побежали к огню.

— В ад так в ад, но жизнью своих сыновей я рисковать не стану.

— Им ничто не угрожает. Это твоя дочь в опасности. Она могла бы погибнуть…

— Аделина не глупа. Она выживет, если суждено выжить хоть кому-то из нас. Мои сыновья еще молоды. Я должен сначала позаботиться о них, а об Аделине я буду думать только тогда, когда буду знать, что моим мальчикам ничто не грозит.

Симон поднял чашу и вложил ее в руку Кардоку.

— Мы все делаем то, что должны делать, — сказал он. — Ради себя самого, не подведи ее завтра.

Кардок озадаченно прищурился.

— Говорили, ты был вне себя от гнева, когда убил первого священника, а сегодня отправил на тот свет второго. И все же ты здесь, угрожаешь мне в моем собственном доме. Ты знаешь, что мне стоит рукой пошевелить, и мои люди перережут тебе глотку, и все же рука твоя не дрожит. — Он взял чашу из рук Симона и глотнул бренди. — Только исчадие ада или великий воин мог бы сохранять такое хладнокровие, Симон Тэлброк. — Кардок посмотрел на свое могучее кресло и двух мальчишек, взобравшихся на него. — Соблюдай наш уговор. Я поклялся, и я его соблюдаю. Если и ты останешься верным своему слову, я сделаю для вас с Аделиной все, что могу. — Он махнул рукой — то ли в знак примирения, то ли прощания. И пошел к своему месту во главе стола, к своим сыновьям.

Симон отвернулся. Петронилла стояла в дверях и звала Хауэлла. Симон прошел мимо нее в спальню. Аделина затягивала узлы на седельных сумках. На ней была одежда, которой он прежде не видел: туника из тонкой шерсти и бархатное верхнее платье — и то и другое цветов солнца. Она переплела косы, украсив их шнурами из шелка того же темно-розового цвета, что и ее туника. Бедра ее опоясывала серебряная цепь с продетым сквозь звенья темно-красным плетеным шнуром. Плащ ее сушился на распорках на стене, а вместо него на плечи она набросила багряную накидку, отороченную серебристым шелковым позументом. И поверх всего этого красно-серебряного великолепия сияли ее волосы, манили притронуться к ним.

Аделина улыбнулась:

— Петронилла напомнила мне, что пора открыть последнюю из переметных сум, привезенных их Нормандии. Леди Мод была щедра.

Симон подошел и коснулся ее щеки.

— Достойное дополнение к твоей красоте.

Симон огляделся и увидел, что тюфяк, на котором они спали с Аделиной, придвинут к стене. Посреди спальни стояла высокая кровать, на ней кипами сложено роскошное постельное белье и портьеры для стен. Хозяин дома решил вывести свою жену и сыновей из казавшейся надежной в своей неприметности ветхой хижины.

Мир здорово переменился с тех пор, как он покинул эту спальню утром.

— Вы сейчас в крепость отправитесь? — Хауэлл поднял последнюю из переметных сумок.

— Да сегодня. — очнувшись, ответил Симон.

Хауэлл взглянул на Аделину:

— Ты говорила со священником? О нас — обо мне и Петронилле?

Аделина протянула Симону руку и незаметно пожала ее.

— Я виделась с ним в ткацкой и сказала, что поручилась бы за Петрониллу, что она свободна и может выйти замуж. Но давать вам наставления по праву должен Катберт. С ним вы говорили?

— Петронилла сказала, что поговорит. Сейчас он в дурном настроении. Отец Амвросий не вернулся из крепости, и ему пришлось одному читать мессу для солдат гарнизона. — Хауэлл понизил голос до шепота: — Если бы я не был уверен, что ослышался, то мог бы поклясться, что старый Катберт жаловался на то, что отец Амвросий развлекается охотой, в то время как нормандские души пребывают в том же мраке, что и раньше. — Хауэлл закатил глаза. — Мне очень хочется поскорее сыграть свадьбу, но я и близко к Катберту не подойду, пока он не остынет. — Хауэлл смущенно попросил: — Когда вы увидите нормандского священника, вы не скажете ему, что мы очень хотим пожениться? Петронилла и я? Мы поднимемся в крепость, чтобы завтра с ним повидаться.

Симон переплел с Аделиной пальцы и слегка сжал руку.

— Мы не забудем, Хауэлл.

Симон взял факел, чтобы освещать путь, несмотря на то что луна светила ярко. Ради той же предосторожности он ехал бок о бок с женой до тех пор, пока дорога не сузилась до тропинки. В свете факела цвета ее одежды казались ярче, а волосы будто сами излучали свет.

— Если ты будешь так на меня смотреть, то свернешь с тропы, — сказала Аделина.

— Я свернул с проторенной дороги несколько месяцев назад, — ответил Симон, — но кривая дорожка привела меня к тебе, и об этом я не могу сожалеть.

— Ты простил меня за то, что я заставила тебя на себе жениться?

— От всего сердца. Когда…

— Когда что?

Симон проглотил комок, стоящий в горле.

— Когда я отыщу тебя весной, когда я вернусь к тебе — ты наденешь этот наряд? Я буду вспоминать тебя всю долгую зиму вот такой. И я буду чувствовать твое тепло и твой запах, твой аромат.

Аделина коснулась его руки.

— И я буду думать о тебе всю зиму. Ты будешь мне сниться. Но сегодня, — она хитро улыбнулась, — сегодня нам будет не до сна.

— Сегодня нам спать ни к чему, это верно, миледи.

Выше по холму, у ворот крепости, выкрикнул свой вопрос часовой. Получив ответ, он распахнул ворота. Симон протянул ему поводья коня и, обняв Аделину, помог ей спуститься. Симон поднял факел, который оставил горящим лежать на земле, и велел часовому принести седельные сумки.

Зал полуразрушенного замка ожил при их появлении. Симон швырнул шипящий факел на камень очага и поджег сухие дрова.

— Миледи, — сказал он, — я буду в огне скорее, чем этот хворост, если прямо сейчас закрою за нами дверь. Но я должен привести Гарольда!

Аделина улыбалась, глядя через плечо мужа. Гарольд уже стоял в дверях, краснее огня в очаге, смущенно переминаясь с ноги на ногу.

— Прошу прощения, Тэлброк. Тут у меня к тебе два дела.

Симон коснулся плеча жены.

— Чуть позже, — прошептал он, — я найду тебя здесь, возле огня?

— Ты найдешь меня рядом с собой, — ответила она. — Время для секретов друг от друга для нас кончилось. — Она с улыбкой поманила Гарольда: — Проходи и садись с нами. Гарольд посмотрел на Симона:

— Милорд?

— Можешь говорить не таясь. — Симон пригласил Гарольда присесть на скамью. — Моя жена — наш союзник.

Гарольд перевел взгляд с Симона на Аделину и обратно на своего обезумевшего господина.

— Тэлброк, речь идет о мужских делах. Ты не выйдешь со мной во двор, чтобы мы могли поговорить там?

— Речь идет о лучнике Люке?

— Да, и еще кое о чем.

Аделина подвинулась ближе к огню, чтобы согреть руки.

— Симон, ты не можешь ожидать от Гарольда доверия ко мне. Ты, должно быть, сказал ему, что я работаю на Лонгчемпа.

У Гарольда при этом заявлении чуть глаза из орбит не выскочили. Он, не видя, пошарил возле себя, пододвинул скамью и в немом удивлении опустился на нее.

— Симон, выйди с Гарольдом и поговори с ним один на один. — Аделина улыбнулась ошалевшему оружейнику. — Иди, я не против.

— Возможно — нет, точно, — скоро наступит время, когда Гарольд станет единственным связующим звеном между мной и тобой. Вы должны доверять друг другу.

При упоминании о скорой и долгой разлуке на лицо Аделины набежала тень.

— Конечно, — согласилась она. Симон закрыл глаза.

— Отец Амвросий пропал. Гарольд встрепенулся.

— Да, это первое. Он исчез. Из поместья несколько раз приходили за ним, но я не мог найти его среди солдат. Сегодня утром он исповедовал наших людей, и я боюсь, с ним что-то случилось.

— Случилось, это верно. Он лежит мертвый за озером на дороге к южным лугам.

— Боже милостивый…

— Я убил его. — Симон встал и подошел к большей из седельных сумок. — Где лучник Люк? 249

Гарольд провел ладонью по лбу.

— На башне, сейчас его дежурство.

Симон вытащил пучок красных стрел из сумки.

— Я поднимусь к нему. — Он положил руку на плечо Аделине. — Гарольд подождет с тобой здесь.

— Симон, не ходи один. Симон улыбнулся:

— Думаю, Люк скоро поймет, что лучше меня у него друзей нет.

Гарольд нахмурился:

— Мы будем прислушиваться.

— Поговори с моей женой, старина. Отныне и впредь единственной твоей заботой будет сделать так, чтобы ей жилось хорошо.

Люк видел Тэлброка на пути в крепость и ждал, что тот захочет с ним увидеться. Симон решил подняться на башню по внутренней лестнице и старался производить как можно больше шума, чтобы дать Люку время подготовиться к его появлению. Не приведи Бог, шпион Лонгчемпа испугается и сделает какую-нибудь глупость.

— Люк, — позвал его Тэлброк, — мы должны поговорить.

Симон прихватил у часового на воротах еще один факел и с этим факелом в вытянутой руке и появился на вершине башни. Симон приблизился к Люку на расстояние вытянутой руки и протянул ему пучок стрел — красных, в ярком свете факела цвет их был вполне различим.

— Какие хорошие стрелы, — сказал Симон. — Длинные, летят далеко и с крохотными зарубками для того, чтобы можно было прикрепить к древку свернутое в жгут сообщение.

Лучник смотрел на стрелы, пауза затягивалась.

— Я солдат, — сказал он наконец. — Верный солдат короля. Отвези меня в Херефорд, и я докажу, что я не предатель.

— Я знаю, что ты не предатель. Но у тебя есть враг, который едва не сделал из тебя убийцу. — Симон отложил в сторону все стрелы, кроме одной. — Этастрела, — сказал он, — должна была отнести послание, чтоты убил мою жену.

Люк сделал шаг назад, отступив к перилам.

— Ты лжешь.

— Где отец Амвросий?

Люк посмотрел вниз, на казарму.

— Он не вернулся, — сообщил Симон, — и никогда не вернется.

Симон принялся вертеть стрелу в руке, рассматривая ее на свет.

— Кое-что ты должен узнать о Лонгчемпе. Он хорошо платит своим осведомителям, но при себе их долго не держит. Те, кто слишком близко подходит к разгадке его планов, должны исчезнуть. Лонгчемп послал Амвросия — кем бы он там ни был — убить Аделину и оставить достаточно улик, чтобы тебя повесили. Амвросий сохранил стрелы, которыми ты доставлял ему послания, и отнес их сегодня в лес, где он и лежал, затаившись, поджидая мою жену.

— Я ничего не знал…

— Это убийство, должно быть, имело огромную важность для Лонгчемпа, ибо Амвросий предпочел выполнить свою задачу во что бы то ни стало. Когда он увидел меня, бегущего к нему с мечом, он повернулся ко мне спиной и натянул тетиву. И, умирая, он не выпустил лука из рук. — Симон многозначительно помолчал. — Что же делает Лонгчемп с людьми, если его шпион предпочитает смерть ослушанию? — Симон пододвинул стрелу Люку. — Вот она, стрела, предназначенная для убийства дочери Кардока. Она могла бы умереть там, на склоне холма. Мы бы нашли ее с твоей стрелой в сердце и решили разорвать тебя на куски или подвесить на башне всем на обозрение.

— Я не верю тебе. Я не стану слушать твои басни.

— Тогда подожди, пока найдут тело. Амвросий пропал, и его завтра начнут искать, тогда ты мне поверишь. Возле него осталась одна-единственная красная стрела. Поверят ли наши солдаты в то, что ты непричастен к его смерти? Оставит ли Лонгчемп незавершенной задачу Амвросия?

— Где священник?

— Я скажу тебе, когда поклянешься сделать для меня одну вещь.

— Какую?

Симон взглянул вниз, туда, где по ущелью проходила дорога к поместью Кардока.

— Как ты сочинял послания? Ты их писал? Люк колебался с ответом.

— Если ты откажешься помогать мне, я позволю им растерзать тебя — насладиться в свое удовольствие. За то, что ты убил нормандского священника!

У Люка повисли руки.

— Я… я не пишу. Они научили меня условным знакам. Значок для человека и значок для того, что он делал. Лонгчемп не хотел, чтобы я писал словами.

— Ты рисовал знаки на пергаменте? Тогда найди кусочек кожи с той же шкуры, которую ты использовал раньше, и сообщи Лонгчемпу, что моя жена пропала. Не умерла, пропала. Ты можешь это сделать?

Люк отошел подальше.

— Если я нарисую знаки, ты убьешь меня, а стрелу пошлешь сам.

Симон пожал плечами:

— Я думаю, что сегодня ты перестал быть человеком Лонгчемпа. У тебя нет выбора. И добавь знак, что Амвросий здесь, в долине. У Лонгчемпа отыщется другой посредник, чтобы принять сообщение. Потом ты поднимешься вверх, за озеро, и найдешь Амвросия между камнями среди осинника. Закопай его поглубже.

— Я все сделаю. Чего еще ты от меня хочешь?

— Если решишь не возвращаться сюда, убирайся из Уэльса и старайся не попадаться на глаза Лонгчемпу. Если вернешься, я потребую от тебя клятву верности. Если ты вернешься к Лонгчемпу, я сделаю все, чтобы тебя повесили за смерть Амвросия. — Симон кивнул на стрелы брошенные на площадке. — У меня довольно их осталось, чтобы навлечь на тебя подозрение за еще три смерти. Если мне суждено погибнуть, за меня тебе отомстит Кардок. Единственная твоя надежда выжить — это моя добрая воля.

Люк посмотрел на свои стрелы.

— Ты клянешься?

— Я дал тебе слово.

И вновь лучник пребывал в сомнении.

— Тогда я скажу тебе, что Лонгчемп в Херефорде. Он велел мне передать твоей жене, чтобы она уговорила тебя туда поехать. Если она этого не сделает, Лонгчемп прибудет за тобой сюда, и начнется резня.

Симон покачал головой:

— Он не пощадил бы ни Аделину, ни ее семью. Он думает, она ему поверит?

Люк наклонился и принялся собирать свои стрелы.

— Она не попросила тебя уехать в Херефорд? Она должна была попросить тебя поехать с ней, пока не выпал снег.

— Нет, Аделина ни слова не сказала о Херефорде. Люк вздохнул:

— Я никогда не доверял женщинам.

Симон засмеялся. На нижней площадке лестницы он остановился, чтобы утереть слезы и подумать, что собиралась предпринять его жена относительно Лонгчемпа и долгой дороги в Херефорд.