Серебряный ветер

Глава 25

— Симон не сошел с ума, Гарольд. И я ему не враг.

— Миледи, я никогда не называл его безумцем.

— Это у тебя на лице написано. Ты боишься, что я выдам его Лонгчемпу.

— Ты работала на лучника, не так ли? И вышла за моего господина, чтобы шпионить за ним?

Не так давно все обстояло именно так.

— Да, — созналась Аделина, — но не из любви к Лонгчемпу, а из страха перед ним. Теперь я перестала его бояться, Гарольд.

— Ну что ж. Бояться его никогда нелишне. Этот человек умен и опасен. Сущий дьявол.

— И у него есть серьезные основания желать Симону смерти.

Гарольд прищурился.

— Об этом мне ничего не известно.

— Зато мне известно. Твой господин рассказал мне о сокровищах в подземелье аббатства.

— Боже милостивый!

Для старого оружейника с бицепсами крепкими, как бочонки с бренди, Гарольд казался уж слишком застенчивым и тихим. Аделина видела, как кровь отхлынула от лица Гарольда, и ей тут же стало понятно, что Симон посвятил ее в свою самую опасную тайну. Теперь Гарольд взирал на нее с нескрываемым любопытством.

Она решила доверить ему и свою тайну тоже.

— Теперь ты видишь, что Симон мне доверяет. Он знал, что меня послал Лонгчемп, но при этом все равно мне доверяет. Ты можешь мне довериться тоже?

— Я попробую, — поджав губы, ответил Гарольд.

— Тогда послушай, что волнует меня сейчас: Лонгчемп приказал мне выманить Симона на дорогу в Херефорд, где канцлер возьмет его в плен. Если Симона там не будет, Лонгчемп со своими воинами сам придет сюда, в долину. И тогда он вырежет людей моего отца, ибо иначе они смогут свидетельствовать о его злодеяниях. Я не знаю, что он сделает с солдатами гарнизона. Я думаю, что та же участь может постигнуть и их, канцлер не оставляет свидетелей.

Гарольд созерцал ее в молчании.

— Я не стану посылать Симона на смерть, и я не дам Лонгчемпу убить моих соотечественников или ваших людей.

Гарольд взял сухую ветку и принялся разламывать ее на куски, подбрасывая щепки в огонь.

— Что ты намерена делать? Скажешь Лонгчемпу, что Тэлброк мертв?

Аделина ответила не сразу.

— Я не подумала об этом, но мысль неплохая. Однако для того, чтобы такой план сработал, Симону надо исчезнуть. А на это он не пойдет.

— Не в правилах Тэлброка бежать от опасности. Он мог бы давно так поступить, — согласился Гарольд, — как и вы, миледи.

— Конечно.

— Так что ты намеревалась делать, если не собиралась объявлять Симона мертвым?

Аделина заметила, что Гарольд сомневается, и улыбнулась:

— Если мы будем действовать вместе, твой план сработает лучше, чем мой. У тебя есть снотворное?

Взгляд Гарольда просветлел, он улыбнулся:

— Пожалуй, сонное зелье можно отыскать. — Он бросил последнюю хворостину в огонь и встал. — Ты напоишь его снотворным, и мы вместе утащим его куда-нибудь в надежное место, а наутро ты объявишь Лонгчемпу, что он пропал?

— Да. Мы спрячем его в одной из пастушьих хижин. Солдатам гарнизона ты скажешь, что обнаружил его мертвым на склоне холма, так что все, включая Люка, смогут повторить твои слова Лонгчемпу. А ты… Ты останешься с ним и позаботишься о том, чтобы он не дергался, пока Лонгчемп не уберется восвояси.

— Неплохой план, — согласился Гарольд. Аделине показалось, что он не кривит душой. — Я пойду поищу маковый отвар.

Аделина вздохнула с облегчением. Все оказалось проще, чем она предполагала. Гарольд поможет ей вывести Симона из игры, а к тому времени, как он узнает, что она отправилась разбираться с Лонгчемпом без него, ни Тэлброк, ни его верный Гарольд уже не смогут ее остановить.

Аделина подошла к сундуку Тэлброка и вытащила оттуда кинжал, тот самый, что она уже давно приметила. Она спрятала нож под своей маленькой седельной сумкой. Теперь она была готова к встрече с врагом Тэлброка.

— Сдается мне, твоя женушка собралась убить Лонгчемпа самостоятельно.

Симон вскинул голову.

— Она тебе об этом сказала?

Гарольд присел рядом с Симоном на ступень лестницы, ведущей на смотровую вышку.

— Нет, но леди сообщила мне, что опоит тебя сонным зельем, попросила утащить в хижину пастухов и объявить всем, что ты умер.

— Она слишком умна, чтобы так поступать. Аделина должна понимать, что солдаты захотят увидеть тело. Ты согласился ей помочь, не так ли?

Гарольд улыбнулся:

— Я выслушал ее план и сказал, что достану для нее маковый сок и подожду за дверью, пока не придет время увозить тебя к пастухам.

— Хорошо, это ее успокоит. Должно быть, она совсем отчаялась, если переманивает человека Тэлброка к себе в помощники.

— Она уверяла меня, что так можно спасти тебе жизнь. Симон почувствовал ноту неуверенности в голосе друга.

— Дружище, ты знаешь, что, если я ее потеряю, я убью человека, который помог ей принести себя в жертву.

— Аделина любит тебя, Тэлброк. И она достаточно умна, чтобы действовать в одиночку, если потребуется.

— Тогда мне придется позаботиться о том, чтобы она не смогла действовать. — Симон встал и похлопал Гарольда по плечу. — Пойди и принеси ей флягу меда с водой. Скажи, что это сонное зелье, и пообещай вернуться, когда потребуется.

Гарольд со вздохом поднялся.

— Похоже, поспать мне так и не удастся.

Симон усмехнулся:

— Надеюсь, эта сказка не про тебя. Ты мне будешь нужен не раньше чем перед самым рассветом.

— Она сказала…

— Она проспит. Я об этом позабочусь.

Рука ее дрожала, когда она подливала сонный отвар в медовое вино Тэлброка. Гарольд предупредил, чтобы она не переборщила. Целая фляга, сказал он, может свалить сильного мужчину с ног так, что он проспит целые сутки, а то и дольше. Тэлброк много ночей подряд недосыпает, проверяя посты на вышке, а потому может оказаться весьма восприимчив к зелью.

— Ты не рассказал мне о разговоре с лучником.

— Я думаю, он согласен с тем, что со службой у канцлера ему пора кончать. Он даже может перейти к нам в союзники.

— Ты сказал ему о…

— Я сказал ему, где найти Амвросия. Он отправится в путь еще до рассвета, найдет тело и похоронит его.

— Ты ему настолько доверяешь? А что, если он заберет свои стрелы? Тогда виновным могут признать тебя.

Симон пожал плечами:

— Я поверил его клятве. Чем он лучше или хуже других живущих в крепости? У всех свои секреты.

Аделина отвернулась. Утром, когда Симон, проснувшись, обнаружит, где находится, и поймет, что она теперь распоряжается его судьбой, он убедится в справедливости собственных слов. Симон подбросил в огонь еще хворосту и озабоченно посмотрел вверх, под потолок:

— Если нам суждено провести здесь зиму, надо будет сделать навес над дымовым отверстием, чтобы снег не падал в огонь.

Она подошла к нему и с улыбкой протянула чашу.

Симон тоже улыбнулся и отставил чашу в сторону, после чего направился к двери и взял еще охапку хвороста. Аделина проводила его взглядом.

— Ты думаешь, нам предстоит выдержать осаду?

— Сегодня вечером основательно похолодало. Аделина подняла чашу и вновь протянула ему.

— Ты не особенно переживал насчет холода, когда я спала здесь в первый раз.

Он отпил глоток и похлопал ее по бедру.

— Я привык жить по-солдатски, спал один, да и ветер не дул. Тогда я еще не привык к мысли о том, что эту берлогу будет делить со мной такое хрупкое создание. — Симон пригубил мед. — Вкусно. Туда травы добавлены?

— Майда обещала прислать меда и бочонок бренди. Должно быть, этот мед из ее запасов.

Костер горел ярко и жарко, покрывала на кровати были откинуты, чтобы согрелись простыни. Симон перестал подбрасывать дрова в огонь и, проследив взгляд Аделины, тоже посмотрел на кровать.

И отпил из чаши.

Жаль, что скоро его сморит дрема и из всех удовольствий, что обещала теплая постель, на их долю выпадет лишь сон. Аделина почувствовала, что краснеет. Она вспомнила, как страстно она хотела его днем в пещере, на холодном каменном ложе. А сейчас, когда о ветре напоминает лишь свист у закрытых бойниц, ночь, долгая ночь, которую они могли бы провести в страстных объятиях, пройдет для них впустую.

Она посмотрела в темные глаза Симона и прочла в них приглашение. Беды не будет, если она потерпит со снотворным час или два. Судя по его взгляду, эту ночь он хотел бы провести в объятиях жены, а не Морфея.

Аделина подошла к нему, чтобы взять чашу с маковым отваром из его рук.

— Держи, — сказал Симон. — Ты тоже выпьешь? Аделина улыбнулась:

— А стоит ли мне вообще пить, прежде чем ложиться с тобой? Моя кровь и так горяча от воспоминаний о том часе в пещере.

Он вложил чашу ей в руки и поцеловал.

— Пейте, мипеди, сегодня у нас не будет ничего, кроме поцелуев. Ты должна отдохнуть и оправиться от того, чтобыло днем.

С этими словами Симон пошел к выходу.

— Ты куда?

Он взял пустое ведро и высоко его поднял:

— Принесу еще воды из кухни.

— У очага и так два ведра.

— Ребята запаздывают с ужином. Чтобы зря не ходить, наберу воды, пока буду с ними говорить. Садись, Аделина, и выпей меду. Я скоро приду.

Аделина опустилась на скамью, озадаченная внезапной хлопотливостью Симона. Можно подумать, он и вправду собирается держать здесь осаду.

Аделина со вздохом принялась водить подушечкой пальца по ободку чаши. Должно быть, Симон всерьез вознамерился не прикасаться к ней сегодня. Именно поэтому он решил заняться на ночь глядя хозяйством.

Даже если она останется живой после покушения, трудно представить, как разозлится на нее Симон за то, что предала его, и за то, что переманила на свою сторону его лучшего друга. И тогда… Сколько недель или месяцев он будет злиться на нее? Казнить холодным безразличием?

Аделина встала, подошла к столу, налила себе меду из другого, не отравленного сонным зельем кувшина, а чашу Симона наполнила медом, смешанным с маковым соком, до краев. Она расставила сосуды по разным концам стола, ибо не могла позволить себе совершить ошибку и глотнуть не из той чаши.

Сильно хлопнула дверь, должно быть, от порыва ветра. Зашел Симон с полным ведром воды и кивнул молодому солдату, помогавшему на кухне, чтобы тот заносил еду. На громадном блюде громоздились куски жареного мяса и хлеб.

Аделина перевела взгляд с мужа на полную тарелку:

— Ты так проголодался?

— Конечно, мы как следует поедим и как следует выспимся, и наутро будем готовы достойно встретить все, что преподнесет нам судьба.

Аделина метнула взгляд в сторону кровати. Чтобы съесть все, что было на блюде, надо жевать полночи. Время ее истекало. Скоро его хватит лишь на то, чтобы усыпить Симона. Гарольд должен успеть вывезти бесчувственного мужа из крепости, пока не взойдет солнце.

— Ты не хочешь запереть дверь на засов? — спросила она.

Симон посмотрел в сторону двери и нахмурился.

— Ребята могут еще поесть принести.

— Откуда такая прожорливость, Симон?

Тэлброк пододвинул к себе тарелку и внимательно посмотрел на еду.

— Пожалуй что хватит. — Симон встал и улыбнулся. — Запру дверь, если ты того хочешь.

Он вернулся и взял не ту чашу. Аделина взяла оставшуюся, поднесла к губам и одарила бортик долгим поцелуем, после чего пододвинула чашу мужу. Симон растерянно посмотрел на нее и проделал с предложенной чашей ту же операцию, после чего пододвинул ей:

— Пей до дна, любовь моя.

Аделина вышла из-за стола и встала на ярко освещенном пятачке возле огня.

— Иди ко мне, муж мой, — сказала она, протянув к Симону руки, — подойди и люби меня. Не бойся за меня!

Он посмотрел на нее поверх края поднятой чаши и поставил медовый напиток на стол, не отхлебнув ни капли.

— Ты испытываешь мое терпение, — пробормотал он, — если ты попросишь еще раз, моей решимости придет конец.

— Я прошу тебя, — сказала она и скинула верхнее платье. Туника ее была сшита из тончайшей шерсти. Свет пронизывал ее, и сквозь зеленую дымку просматривалась льняная рубашка и очертания тела под ней.

Симон оказался рядом с ней в одно мгновение и, подняв на руки, понес к распахнутой постели.

— Ты уверена, что хочешь этого? — спросил он, прежде чем опустить жену на кровать.

— Да! О, да!

Медленно, растягивая удовольствие, будто у них и в самом деле впереди была целая ночь, он начал выплетать шелковые ленты из ее кос, рассыпая по подушке во все стороны от ее лица сияющие завитки.

— Ты — солнце, а волосы твои — его лучи. Аделина коснулась темной щетины на его щеке.

— А ваша чернота, милорд, дарит мне больше тепла, чем могло бы подарить солнце.

Симон перехватил ее руку и поцеловал жилку на запястье, там, где бился пульс.

— Тебе не нужна туника, — сказал он.

— Нет.

— Тогда сними ее.

Он отстранился и стал смотреть на нее, и глаза его в свете костра казались отлитыми из расплавленного золота. Когда Аделина вытащила из-под себя тунику и прикрыла ею рубашку на груди, он протянул руку, требуя, чтобы она отдала ему свою одежду.

Аделина села и подтянула колени к груди. Теперь от жаркого золота его взгляда тело ее защищала лишь тонкая рубашка. Она вложила зеленую тунику в его протянутую руку.

— А тебе нужна одежда? — спросила она.

Он отложил ее тунику в сторону и улыбнулся.

— Нет, миледи. Вы можете ее снять.

— Ты должен.

— Нет, ты должна. — Он улыбнулся шире. — Это несправедливо, не так ли?

— Нет, не справедливо.

— Обещаю, тебе понравится.

Она видела его тело много раз за те две с лишним недели, что они жили, блюдя целомудрие. Сегодня каждый мускул, каждая мышца его тела была для нее открытием. Он показал ей, что прикосновения к его телу могут дарить ей удовольствие, и она нашла ощущения новыми и яркими.

Симон помог ей развязать пояс у себя на бедрах и повел ее ладони вниз, чтобы она почувствовала на ладонях тяжесть егоплоти.

— Скажи мне, чего ты хочешь, — велел он.

— Всего, — выдохнула она.

Он привлек ее к себе и стал ласкать так умело, что в считанные минуты она оказалась там, где уже побывала днем. И вновь Аделина почувствовала, что мир меркнет. В тех краях, куда вел ее Симон, существовал лишь он один, он да еще огонь, свет костра, что горел возле их постели.

— А сейчас, — сказал Симон, перекатив ее на себя в тот момент, когда она приготовилась направить его внутрь себя, — возьми меня так, как ты хочешь. — Он пошевелился под ней и улыбнулся, когда она едва не вскрикнула от восторга. — Потише, — сказал он, — у нас впереди целая ночь.

Малиновое сияние, что видела Аделина вокруг него, сделалось ярче, она закрыла глаза, но свет не померк, из малинового он стал почти белым. Симон приподнялся, встречая ее, и в тот момент, когда свет стал нестерпимым, а жар и восторг достигли апогея, крепко-крепко прижал к груди.

Когда Аделина открыла глаза, голова ее покоилась у него на плече, а на столе — холодным маяком посреди великолепия огня — стояла серебряная чаша, которую она должна была уговорить его выпить.

— Ты плачешь? — спросил Симон. — Я был идиотом, согласившись на это.

— Я плачу от радости.

Было мгновение, когда она увидела нечто большее, чем понимание, в его глазах. Симон поцеловал ее в губы и встал с постели.

— Хочешь пить?

— Да, — сказала она.

Когда он подошел к столу, у нее, должны быть, от тепла, на глаза вновь навернулись слезы. Она зажмурилась в надежде, что они исчезнут, и когда он вернулся с двумя чашами, выбрала ту, что была почти пуста. Он сел рядом и стал пить из другой, затем принес кувшин и подлил ей еще меда. Потом Симон лег рядом и стал гладить ее лицо, пока она смотрела на него.

Он больше не разговаривал с ней. Когда Аделина открыла глаза в следующий раз, он все продолжал сидеть на краю постели и смотреть в огонь. «Когда, интересно, сонное зелье одолеет его?» — успела подумать Аделина, прежде чем ее сморил сон.