Сергей Павлович Королев

ЛУННЫЕ СНЫ

Штурм Луны…

Есть даты и события, память о которых вызывает в человеческой душе одновременно и великую гордость, и великую боль. Таковы и эти — трагические и ослепительно яркие страницы нашей отечественной и общечеловеческой истории. Речь — о лунной эпопее, начавшейся вскоре после запуска первого спутника. Впрочем, нет, еще задолго до памятной осени 1957-го.

Уже в 1954 году, в самом начале работ над первой межконтинентальной баллистической ракетой, Королев представлял ее потенциальные возможности. Его просьба к своему первому заместителю К. Д. Бушуеву показалась тому несколько странной. Тогда странной.

— Константин Давыдович, распорядитесь, чтобы баллистики просчитали, в какие сроки наиболее целесообразно выводить аппараты на межконтинентальные трассы — к Луне, Венере, Марсу…

Бушуев пожал плечами, но не возражал:

— Распоряжусь, Сергей Павлович.

— А почему вы меня не спрашиваете, для чего это нужно?

— Полагаю, что вы решаете какую-то задачу из области небесной механики и вам нужны эти данные.

— Не до задачек мне сейчас, но вы почти угадали, Константин Давыдович. У ракетно-космической техники есть дали близкие и дали вечные. Я уже говорил об этом, повторю: это надо заметить вовремя. Близкие представить конкретными делами, а вечные — близкими, злободневными, прочувствовать их взаимопроникновение. Вот этим я и намерен заняться…

Через два дня Бушуев принес Королеву график с благоприятными окнами стартов к Луне, Марсу и Венере. Несколько минут Сергей Павлович внимательно изучал картину, представленную баллистиками:

— Хорошо бы пройтись по всему этому графику, и пройтись первыми.

Бушуев промолчал.

— Константин Давыдович, успешное построение реактивного прибора представляет громадные трудности и требует многолетней предварительной работы, теоретических и практических исследований… Это Циолковский сказал. Мудрый Циолковский. А вы принесли мне первое теоретическое исследование.

Оба рассмеялись. Потом в течение часа обсуждали текущие дела ОКБ. Когда Бушуев уходил, Королев сказал:

— А график я оставлю у себя, пусть полежит…

Текучка заедала, все новые заботы ложились на плечи главного конструктора. Королев умел переходить границы своих возможностей, но усталость накапливалась, а сердце покалывало все чаще.

Очередное совещание затягивалось. Королев был заинтересован в том, чтобы выслушать все «за» и «против», и потому не торопил выступающих. Дверь приоткрылась. Поймав вопрошающий взгляд секретарши, Сергей Павлович резко повел головой, что означало: прошу не мешать. Дверь не закрылась, и он повторил это вслух, не скрывая своего недовольства. «К вам Роберт Людовигович приехал», — услышал в ответ.

Королев тут же прервал совещание и поднялся навстречу гостю. Не все знали приехавшего. Многие не скрывали любопытства и удивления: что за «птица», которую так радушно встречает Главный?

— Представляю вам товарища Бартини, — начал Королев. — Талантливый авиационный конструктор, замечательный человек, легендарной судьбы, коммунист из Италии… Мой давний друг…

Когда они остались вдвоем, Бартини смущенно сказал:

— Понимаю, что помешал, но иного выхода у меня нет. И времени тоже нет. Годы уходят, Сергей.

Королев не принял извинения. У Бартини всегда находилось время для инженера Королева, когда он, Бартини, работал в ОПО-3 — опытном проектном отделе, да и потом тоже. Они встретились в «туполевской шараге» в 1940-м, где оба были зэками.

— Милый и уважаемый, Роберт Людовигович, я весь внимание.

— Я боюсь ошибиться, боюсь оказаться дряблым, старым, ненужным нынешнему времени новых идей и стремлений, но треугольное крыло с переменной по размаху стреловидностью, с особой «круткой» обещает многое. Вот посмотри. В теории уверен, но нужен эксперимент. — Он вздохнул: — Все отмахиваются.

Бартини был из тех, кто мыслил смело и оригинально, авиацию любил безмерно, но никогда не действовал нахрапом, отпихивая и унижая других. Королев слушал внимательно, делая пометки на листе бумаги.

— Отличная идея, поможем. И без ущерба для наших ракетно-космических дел. — Королев позвал секретаршу и попросил пригласить к нему нескольких ведущих инженеров. — Жаль, что нет времени на воспоминания, Роберт Людовигович. Но, поверьте, ничто не забыто: ни тридцатые годы, ни война, ни наши общие беды. И как делали совсем другое крыло, тоже помню…

— А ты чем занят?

— Я? — Королев заулыбался. — Я все чаще вижу сны о Луне…

Экспериментальная проверка крыла, которую помог провести Королев, подтвердила правоту Бартини. Такое крыло стали называть его именем, и появилось оно лет за десять до того, как применили эту идею на франко-английском «Конкорде» и других сверхзвуковых транспортных самолетах.

Бартини ушел, а Королев продолжал ворошить в памяти прошлое. Совсем недавно он вместе с Тюлиным был на одной из смежных фирм. Речь шла о поставках партии измерительных приборов и датчиков. В группе инженеров мелькнуло знакомое лицо. Королев стал вспоминать. Ошибиться он не мог, он был знаком с этим человеком.

— О чем задумался, Сергей? — тронул за локоть Тюлин.

Королев кивнул в сторону и потер лоб. Человек, на которого он показал глазами, высокий, седой, до невозможности исхудавший, с провалившимися щеками, протянул Королеву руку с жесткими, узловатыми пальцами:

— Левин, Петр Степанович…

— Петр Степанович? — вскрикнул Королев. — Петр Степанович Левин, дорогой вы мой…

Он повернулся к Тюлину:

— Помнишь, я говорил тебе о нем? — Королев положил руку на плечо товарищу. — Делился хлебом со мной, подсказывал, как уберечься о цинги, помогал не потерять веру в себя, в справедливость. Очень я благодарен ему.

Левин добрым взглядом смотрел на Королева, а тот продолжал:

— Очень было важно — не потерять себя, не утратить веру. Иначе — конец. Мучительный, хотя и недолгий…

Он говорил, говорил не переставая. Настойчиво, сильно, переполняясь воспоминаниями прожитых в страхе и мучениях лет. Счастливый, что уцелел. А потом вдруг замолчал, нахмурил брови, сунул руки в карманы пальто и, словно обращаясь только к самому себе, тихо сказал:

— Из песни слов не выкинешь. Из жизни — тем более.

«…Вынырнувший из воды огромный медного цвета диск золотил горизонт. К рисовым полям потянулись вереницы босоногих китайцев с плетеными корзинами за плечами и в таких же широкополых шляпах. Было свежо и тихо, как вдруг неожиданно произошло затмение солнца. Люди заметались в страхе. Ужас объял всех, видевших, как Черный дракон пожирал раскаленный диск. В причудливом смешении ярких красок света и тьмы императорский дворец казался огромной крепостью, брошенной защитниками. Вскоре светило совсем исчезло, и черная мгла упала на землю. Однако счастье не оставило жителей Великой Восточной Страны: Черный дракон выплюнул Солнце, и снова стало светло. Когда пришло успокоение, император повелел отрубить головы двум звездочетам, которые проглядели Дракона и не предупредили правителя о надвигающейся беде. Их звали Хи и Хо…»

Королев захлопнул книгу. За окном было темно, только месяц светил холодным призрачным светом. Яркий, будто никелированный, опустив книзу остроконечное жало кривого янычарского ножа, он медленно плыл в рваных дымчато-белых облаках и в то же время оставался неподвижным. «Черный дракон», — усмехнулся Королев и выключил свет. Было заполночь, а в пять нужно было уже вставать.

Испытания на полигоне в Капустином Яре проходили с переменным успехом. Боевое «изделие» капризничало по мелочам, и это злило Королева. Он не спал ночами, посекундно проигрывая в уме каждый старт. Но вот пришла удача: пуск, еще пуск, еще… Все, как говорили, «гладкие», что означало «нормально». Ракета обретала «устойчивую надежность», это поднимало настроение главного конструктора.

— Послушай, Николай1, — начал Королев таинственно, вполголоса, полуприкрыв веками маслины своих глаз, — ты помнишь наш разговор в Германии?

Они приехали на стартовую позицию, когда солнце только царапнуло небо узким оранжевым клином. Бело-серая степь с оспинами выветренной земли и редкой щетиной жухлой травы казалась безжизненной. Солнце всходило, и пустыня, скованная утренней прохладой, желтела. Оттенки этого цвета переливались, напоминая чем-то фантастический лунный пейзаж.

— Так помнишь? — не отставал Королев.

— Разве запомнишь все, о чем говорили…

Пилюгин не отрывал взгляда от солнца, которое огромным блином медленно выползало из-за горизонта.

— Вспомни, вспомни! — настаивал Королев.

Легкая ухмылка коснулась его губ, а глаза наполнились задорным торжеством: «Что ты знаешь о Черном драконе?»

В послевоенной Германии, где они встретились и сдружились, было много разговоров: о войне, «катюшах», немецких «фау», Вернере фон Брауне, ужасах концлагерей и подземных заводов «Дора», о разработках на «Факетенбау», в Пенемюнде, Леестене…

— О Черном драконе? — переспросил Пилюгин и раздраженно добавил: — Не до драконов мне сейчас. Не пойму, почему телеметрия то идет ровно, то начинает рваться.

— О телеметрии потом, — перебил Королев. — Ты на Луну полететь хочешь?

— Я в Москву полететь хочу, — буркнул Пилюгин.

Королев на это не отозвался и переспросил:

— Хочешь или нет?

— Когда? — невозмутимо подстроился к тону разговора Пилюгин.

— Когда! Ты сначала ответь: хочешь или нет? — не отступал Королев.

— Ужасно хочу, — усмехнулся Пилюгин. — Я только и мечтаю о ней, думаю, ночами не сплю.

— А ты спи. Еще есть время. Лет эдак двадцать, двадцать пять…

Королев вздохнул и мечтательно добавил:

— Придет это время, обязательно придет…

— Фантазер ты, Сергей, — не выдержал Пилюгин. — Прийти-то оно придет, но уже без нас.

Королев посерьезнел и насупился:

— Ты как знаешь, а я хочу дожить…

Пилюгин повел плечами:

— Признайся, Сергей, ты психологически не готов к предстоящему. Да и я тоже.

— Почему? — не скрыл удивления Королев.

— Я не о сегодняшнем дне. Все, что мы делаем, просто неизбежно. И на пределе возможного… Так или нет?

Королев ответил не сразу:

— Еще Циолковский говорил, что путь в космос начинается с преодоления себя. Ты в детстве мечтал о космосе, Николай?

— Нет. Я мечтал о большом куске черного хлеба.

Королев промолчал. Он вдруг снова подумал о Черном драконе, но пробурчал неопределенно:

— И я тоже…

Они направились к ракете. Заправка заканчивалась. Людей на площадке оставалось немного. Королев замедлил шаг, чтобы закончить разговор:

— Вот мы с тобой о куске хлеба вспоминали, а Циолковский мечтал о горах хлеба и еще — о бездне могущества…

Когда у Королева зародилась идея лунной ракеты? Сейчас, когда Сергея Павловича нет с нами, можно называть разные даты. В чем-то они будут предположительными. Но есть и строго документальные свидетельства. История сохранила любопытную стенограмму доклада Королева в Академии наук:

«Реальной задачей является разработка полета ракеты на Луну и обратно от Луны. Эта задача наиболее просто решается при старте с Земли. Несколько труднее обстоит дело с возвращением на Землю той аппаратуры, которая будет установлена на спутнике или на ракете, пущенной к Луне. Не надо только думать, что высказанные мною предположения являются очень далекими…»

Эта оговорка не случайна. Доклад сделан в апреле 1956-го, когда еще не было на орбитах спутников, а все рассуждения о космических полетах воспринимались как нечто фантастическое.

К Черному дракону Королев вернется в конце 1957-го и выскажется вполне определенно: «Задача достижения Луны технически осуществима в настоящее время…» А в начале 1958-го изложит подробный план исследования Луны с перечнем технических проблем, которые должны быть решены, и возможных вариантов их решения.

В ЦК отреагировали на «лунный проект» жестко: «Занимайтесь делом». «А это разве не дело?» — попытался возразить Королев, однако разговора не получилось. «Мечтатель вы, Сергей Павлович, неисправимый мечтатель», — смягчился «куратор». «Почему неисправимый?» — хотел было спросить Королев, но это намерение тут же исчезло: «С кем споришь, зачем унижаешься?»

Вот уж неистовое лицемерие: в песнях поем: «Страна мечтателей, страна ученых», а когда надо принимать решение, поддержать, воодушевить, начинаются оглядки: «Не торопимся ли? Поймут ли нас? Партия ставит конкретные задачи…» А штурм Луны разве не конкретен? Такое по силам не каждому государству, даже если оно значится в ранге великих. За таким единением науки и техники — величие нации, ее престиж. Да и предостережение другим, ибо ракета, могущая достигнуть Луны, накроет любую земную цель.

В Подлипки Королев вернулся хмурым, молчаливым. «Я час-другой занят, — предупредил секретаря. — По телефону не соединять, по всем вопросам — к Мишину». Откинувшись в кресле, уперся взглядом в портрет Циолковского: «Все едино: и тогда, и теперь», и стал накручивать себя, разжигая злость и обиду. «Занимайтесь делом», — возмущенно повторил и стукнул кулаками по столу.

Такая «мелочь», как мечта, в стране не ценилась. Можно было прожить и без нее, делать какое угодно дело просто так, без «крыльев», без «полета». Важно было служить — режиму, идее, лозунгам. Идея формулировалась директивно и не подлежала обсуждению. «Перекуем мечи на орала» — и все. А если подумать?..

Глупость несусветная. Народ наш талантлив, самобытен, целеустремлен, ему по силам любая задача. Надо только указать ему эту цель. Выходило, что он целеустремлен без цели. Абсурд!

Королев потянулся к графину с водой, налил полстакана, но так и не выпил. Он не мог успокоиться и, чем больше задавал себе вопросов и приводил доводов об их правомерности, тем пакостнее становилось на душе.

Система не терпела отказов и возражений. Уточнения и коррективы ее тоже не устраивали — это уже проявление самостоятельности. В канун войны он уже был известным в своих кругах конструктором. Годы добавили опыта и знаний, реальные конструкции, так называемые «изделия», приняты на вооружение, ясны пути их совершенствования, есть новые задумки. Это — его дело, дело, которым он занимается честно, с полной отдачей. И не надо упреков.

И еще одна мысль не покидала его. Едва ли не все знакомые ему конструкторы были в свое время репрессированы и лучшие свои идеи реализовали в тюрьме, годами работая в так называемых «шарашках». Система не обломала им крылья. Не смогла. Хотя смерть ходила рядом…

«Хватит ерничать, Сергей! Есть немало порядочных людей, умных, честных, широко мыслящих. Ты их знаешь, они знают тебя. Работать надо, а ты сломался, заскулил». Королев взглянул на часы и нажал кнопку вызова секретаря: «Начальников отделов прошу пригласить к семнадцати. Замов — тоже».

К концу 1957 года был разработан эскизный проект первого лунного ракетно-космического комплекса в двух вариантах — на базе трехступенчатых ракет-носителей 8К72 («Восток», как ее назовут позже) и 8К73 (которые отличались от ракет-носителей первых спутников 8К71), а также двух различных вариантов третьей ступени. Королев тут же ставит перед своими сотрудниками вопрос: «Можно ли с помощью этих ракет, использующих метод разгона с непрерывным участком траектории выведения, обеспечить запуск приемлемых полезных грузов к Венере и к Марсу при старте с территории Советского Союза?»

Вопрос повисает в воздухе. Тогда Королев встречается с вице-президентом Академии наук М. В. Келдышем, который возглавляет отделение прикладной математики Математического института Академии, и привлекает его к решению сложной задачи. До этого сотрудники Келдыша уже занимались баллистическим обеспечением запусков первых спутников. После встречи в институте начинается большая работа по теме «Теоретические исследования по динамике полета к Марсу и Венере».

Чтобы проложить первые межпланетные трассы, сделать ракету и сам аппарат, нужно прежде всего понять, что он, Королев, уже имеет и что надо сделать. И чтобы каждое подразделение ОКБ, каждый отдел делали именно то, что надо, важно хорошо представлять себе будущую машину. Это — уравнение со многими неизвестными. Масса межпланетной станции зависит от мощности двигателей, высота промежуточной орбиты — от времени их работы, разгонный блок должен обеспечить необходимую скорость удаления от Земли. Все вместе определяется количеством горючего: оно, это количество, влияет на габариты и массу конструкции, а от этого зависит…

Королев жил новыми замыслами. Согласно самым ранним его планам 1958 год должен был стать «годом Луны» (как перед этим 1957-й стал «годом спутника»): август — сентябрь 1958 года — достижение Луны «объектом Е-1», октябрь 1958 года — облет и фотографирование обратной стороны Луны «объектом Е-2». 1959 год должен был стать «годом Венеры» (старь ракеты к Венере планировался на июнь 1959-го), 1960 год — «годом Марса» (первый полет к «красной планете» планировался на октябрь 1960-го). Однако столь напряженный график во всех его пунктах выдержать не удалось.

Почему так? Объяснить и просто, и сложно. Здесь переплелись в тугой узел три обстоятельства: устремленность Королева, его воля и четкое понимание цели; реальные возможности техники, которая была на то время; инертное отношение руководства, подкрепляемое скептическими ухмылками военных: мол, уходим от главного. Впрочем, все это не столь важно, если взглянуть на события объективно. Всего год прошел, как в космос стартовал первый спутник, появилась ракета, способная достичь первой космической скорости — 28 тысяч километров в час. И вот замахиваются уже на покорение второй космической, а это — 40 тысяч километров в час! Трудно себе представить такое, надо просто поверить расчетам и вообразить мощность ракеты. Эта скорость позволяет рукотворному «небесному телу» не только стать спутником Земли, но и разорвать путы тяготения нашей планеты и обрести «самостоятельность» в Солнечной системе. Дерзкий замысел!

Но Королев иных и не приемлет. Начальником «лунной» проектной группы Королев назначает Глеба Юрьевича Максимова. Схема ясна: с помощью дополнительной третьей ступени ракета выводится на траекторию перелета, далее разгон в сторону Луны со скоростью, несколько превышающей вторую космическую, попадание в окололунную область, с целью посмотреть на ее, Луны, «затылок», ну и, конечно же, «прилуниться». Расчет времени показывал, что при выбранной скорости полет по трассе Земля — Луна займет около тридцати четырех часов.

Королев теребил сотрудников группы каждый день. Просматривал чертежи и схемы, слушал объяснения, запоминал цифры, и странное ощущение крепло в нем: проект сырой и его надо доводить. На черной доске, висящей в кабинете Главного, появлялись наброски. Назывались примерные весовые характеристики. Проектанты отлично понимали, что эти цифры, звучащие на оперативных совещаниях, наверняка завышены. Это ведь всего первое приближение. Но они понимали и то, что споры сейчас неуместны. Надо же с чего-то начинать. Остальное утрясется потом.

Послушать эти разговоры — судя по репликам и расчетам, все правы. И те, кто требует увеличения массы, и те, кто бьется за уменьшение ее, и защитники пакетной схемы, и радетели «лунного» шарика вроде первого спутника. Что тут будешь делать? Все понимают, что компромисс не в авторитете той или иной личности, а в лучшем варианте. Лучшем для всех.

— Э-э, други мои, — подводил итог Королев, — это дело нелегкое! Наша техника — штука сложная и капризная, ее так просто не слепишь. Разгонный блок, говорите?.. Разгонный, разгонный… Допустим. — И Главный глубокомысленно умолкал.

Молчали и «лунатики» из проектного отдела. Так длилось несколько минут. Наконец Королев поворачивал голову в сторону оппонентов, склонял ее к левому плечу, прищуривал глаза. Папироса в уголке губ дымилась, казалось, сама по себе, этак равнодушно, независимо. Королев гасил ее в массивной пепельнице и продолжал:

— Да, да! Все это так. Но как мы узнаем, попали в Луну или промазали?

— В самом деле! — Голос Глеба Юрьевича прозвучал так, словно Королев спросил нечто несусветное.

— Думайте! — Главный конструктор знаком показал, что на сегодня обсуждение закончено.

Астрономы заявили, что в оптический телескоп, в принципе, можно увидеть момент встречи ракеты с поверхностью Луны, если известны точные координаты точки прилунения. Однако произносилось это неуверенно, оговаривался ряд условий, которые не могли быть обеспечены.

Радисты предлагали свой вариант. Бортовой передатчик при подлете аппарата к Луне будет работать непрерывно. В момент столкновения с лунной поверхностью он разрушится и замолчит. Это и будет подтверждением точного попадания.

— А что, если заложить в аппарат маленькую атомную бомбу? Ее взрыв астрономы обязательно увидят. — Это предложение одного из разработчиков было столь неожиданным, что его отказались обсуждать. Однако «автор» настаивал, приводил дополнительные доводы, чем склонил на свою сторону довольно большую группу инженеров. — Неужели наши оружейники не сделают такую миниатюрную бомбочку, которая решит проблему? Надо предложить идею Сергею Павловичу.

Королев категорически отверг этот вариант. Остановились на радиопередатчике. В группе Максимова заканчивали компоновочные работы, проводили все необходимые расчеты, готовые чертежи передавали в цеха, где полным ходом шло изготовление узлов, деталей и приборов будущего «лунника».

«И у “соседей” наших, ракетчиков, тоже нелегко рождалась та сама добавочная, третья ступень ракеты-носителя, — рассказывал ведущий инженер Олег Генрихович Ивановский. — И на основной ракете требовались доработки. Теперь в ее носовой части вместо спутника должна была устанавливаться целая ракетная ступень. С чьей-то легкой руки ее назвали «Еленой». Луну древние греки именовали Селеной. А это созвучно. Так ли было — не знаю, не ручаюсь. Но наша третья ступень стала называться «Еленой», а сокращенной просто «Е». Блок «Е». Для этого блока наши специалисты вместе с коллективом конструкторского бюро Семена Ариевича Косберга создали ракетный двигатель, которого еще не знала ракетная техника. Он мог запускаться в вакууме и в невесомости, причем имел очень хорошие характеристики и по тяге, и по собственному весу…

Август 1958-го. На мысе Канаверал готовили к старту ракету «Тор-Эйбл», которая должна была вывести на маршрут лунный зонд «Пионер». Уступив первенство в запуске спутников, Америка готовилась взять реванш. В это самое время на космодроме Байконур торопились со своим пуском. И тоже — к Луне.

«Пионер» стартовал 17 августа. Ракета «Тор-Эйбл» пролетела всего 16 километров, мощный взрыв на 72-й секунде. У Королева появился шанс на лунные лавры, он не хотел его упускать…

Казалось, что теперь обойти себя он не даст, тем более что его ракета мощнее и надежнее. Но именно с энергетикой носителя и возникли сложности. Точнее — с заправкой горючим блока «Е». Для заправки блока требовалось горючее с повышенной плотностью. На космодроме такого не было. Государственная комиссия принимает решение: послать в Баку два самолета-заправщика, взять горючее и доставить в Ташкент, оттуда по железной дороге в Тюратам. Стационарный аэродром на Байконуре только строился. При посадке на мокрую полосу один из самолетов занесло. К счастью, все обошлось благополучно.

Среда, 27 августа. День выдался жарким. Тень от ракеты медленно укорачивалась, напоминая о времени. В полдень прозвучала команда «Пуск!» Прошел доклад: «„Изделие“ идет устойчиво». И тут же второе солнце вспыхнуло в белесом небе. На 92-й секунде «семерка» начала разваливаться…

Подготовка очередного пуска шла трудно. Расчеты ракетчиков-испытателей валились с ног от физической усталости и нервного напряжения. Это стало причиной еще одного ЧП. Обалдевший оператор пульта управления заправкой неосторожно включил открытие клапанов слива горючего из ракеты. Королев негодовал, но в работу военных не вмешивался, понимал: люди на пределе сил.

Соперник, что называется, наступал на пятки. «Пионер-1» покинул стартовый комплекс 11 октября. Уже отработали первая и вторая ступени носителя, включилась третья, но из-за неполадки в системе управления ракета не смогла достичь необходимой скорости. «Лунник» начал обратное движение к Земле и сгорел в плотных слоях атмосферы.

О случившемся Королев узнал в бункере 12 октября, когда шел предстартовый отчет второй «семерки». В эти напряженные дни шестеро главных конструкторов — Королев, Пилюгин, Кузнецов, Бармин, Рязанский и Глушко — не теряли надежды. Конечно же, сутки давали американцам большой выигрыш. Но и здесь у Королева был свой расчет. Траектория полета «Пионера-1», как говорят баллистики, шла вдогон вращения Луны, мы стреляли против, а потому, в случае четкой работы техники, могли достичь Луны на несколько часов раньше.

— Не будем паниковать раньше времени, — старался успокоить стартовиков Королев. — Аккуратность и ответственность — вот что должно быть основным.

Главный конструктор был прав, хотя об одном обстоятельстве он умолчал. Вероятность промаха у нас была выше, чем у американцев, за счет значительно большей скорости подлета к Луне.

Ничто не предвещало беды. Ракета нормально ушла со старта, хронометры отсчитали злополучную 92-ю секунду, ждали отделения «боковушек». И вот тут, пройдя начальный участок полета, «семерка» снова взорвалась. На сотой секунде.

Мрачный Королев долго не выходил из бункера. «Почему так? Где скрыто то, что срывает программу, уменьшает шанс на успех? Случайность, небрежность, преднамеренность?» Последнее главный конструктор отвергал, но и совсем сбросить со счетов не мог. Неожиданно услышанный разговор насторожил. Откровенничали между собой испытатели: «Вот мы стреляем по Луне, а где она, Луна-то? Где-то внизу, под ногами. Непривычно это — стрелять по объекту, который находится на обратной стороне Земли?»

Королев распорядился — завтра же всем стартовикам прочитать популярную лекцию на тему: «Как лететь к Луне, что такое небесная механика и какие законы учитывает космическая баллистика».

Однако истинная причина была в ином. Определить ее поначалу мешало то обстоятельство, что обломки взрывающихся ракет разлетались по огромной территории. Собрать их, исследовать было очень трудно. И все-таки кое-что «нащупали». Виной всему оказались резонансные колебания, в результате чего и происходило разрушение ракеты. Поиском решения этой проблемы занимались видные ученые М. В. Келдыш, А. Ю. Ишлинский, Г. Н. Петров. Руководил исследованиями сам Королев. В результате приняли предложение практика Л. А. Воскресенского, простое в реализации и ставшее весьма эффективным, — установка специальных демпфирующих1 устройств.

8 ноября американцы предприняли еще одну попытку запуска, но и «Пионер-2» постигла участь его предшественника. За океаном торопились, однако к следующему пуску мы подошли первыми: на Байконуре старт готовили на 4 декабря, на мысе Канаверал — на 6-е. НО и на этот раз удача отвернулась и от нас, и от них. Авария на «семерке» случилась на 245-й секунде, и уже по иной причине, а у американцев повторилось то, что было раньше: развить нужную скорость их ракета не смогла.

Очередные приготовления на Байконуре совпали со встречей Нового, 1959 года. Королев требовал от всех полной собранности и внимания. Запуск планировался на 2 января. Комплексные испытания прошли успешно, если не считать одного «боба». Неисправность быстро устранили. За несколько часов до пуска началась морось. Противная для стартовиков и опасная для ракеты. Это злило Королева. Потом он скорее почувствовал, нежели увидел перемену погоды. Начали падать редкие снежинки. Они то медленно кружились, то летели над застывшей степью, то взмывали вверх. Стало тихо. Небо вызвездило.

Неприятности начались непосредственно перед пуском. Хронометры отсчитывали последние минуты, когда не прошла команда на отвод фермы обслуживания. Тридцатиметровая стальная громадина, которая должна была отойти от ракеты и опуститься на специальную платформу, оставалась на месте. Отказали электромоторы.

Королев помрачнел. Срывался замысел, так долго и трудно решаемый многими конструкторскими коллективами. Время, которое замедлялось в предстартовый момент, вдруг словно заторопилось, оставляя все меньше и меньше минут на размышления. Заместитель Королева по испытаниям Л. А. Воскресенский дает команду продолжать отсчет и предлагает снять упор и отвести ферму, готовую упасть набок. Это был рискованный и опасный по последствиям шаг, продиктованный отчаянием. Так казалось. Королев слушал молча и сосредоточенно. Предложения и суждения вправе высказывать каждый. Окончательное решение — за техническим руководителем.

Королев понимал, какая ответственность лежит на нем. Перед ним был стартовый комплекс, который через считанные минуты мог превратиться в кладбище бетона и металла. Перед ним были люди, которые уже давно не знали передышки в работе и поверили, что сегодня они завершат задуманное. Перед ним был хронометр, который неумолимо вел отсчет. Но была еще минута. Одна минута — большего не оставалось на размышление.

Они стояли друг против друга — приземистый, плотный Королев и высокий, худощавый Воскресенский, два «технаря», на долю которых выпало решать. Каждый глубоко сознавал степень ответственности и, не полагаясь на собственное видение проблемы, внимательно вникал в контраргументы другого, мысленно оценивая их.

— Продолжайте начатое, — прохрипел Королев.

Ни на секунду не теряя чувства ответственности, он умел быстро и грамотно оценивать обстановку. В этот день ракета ушла к Луне. На этот раз получилось. Промазали немного, но вторую космическую скорость получили, систему управления проверили, от разрушительных резонансных колебаний избавились… Словом — удача.

Лишь через три месяца, заменив ракету «Тор-Эйбл» на «Юнону-2», американцы смогли пройти нашим маршрутом, но их промах был в десять раз большим.

16 июля еще одна «проба». Заправщики что-то напутали с горючим, залили в баки топливо не той плотности, пришлось сливать. Старт отодвинулся на два дня. Поначалу все шло нормально, думали, на этот раз попадем точно в цель, хотя уж очень непривычно выглядела эта стрельба. И снова неполадки на борту сорвали программу, аварийный подрыв ракеты поставил точку…

Два месяца изнурительной работы. Запланированный на 9 сентября пуск сорвался. Повторная попытка 12-го была успешной. Космический аппарат достиг Луны, обозначив наш приоритет вымпелами у кратера Архимед. 4 октября так же успешно стартовал еще один «лунник». Он сфотографировал не видимый с Земли «затылок» ночного светила. Это была большая победа отечественной науки и техники.

Заканчивался последний день 1959 года. Опустели этажи ОКБ, но сам Главный продолжал работать. Генерал Тюлин вошел в кабинет, чтобы поздравить товарища с наступающим Новым годом. Сергей Павлович не скрывал удивления:

— Не ожидал в такой час. Нормальные люди уже поглядывают на праздничный стол.

— Выходит, мы не такие. Едешь в Москву? — спросил Тюлин.

Королев взглянул на часы и завел разговор о пусках, планируемых на начало года. Потом резко поднялся:

— Подожди секунду! — Он вышел в маленькую комнату за кабинетом и вернулся с двумя бутылками шампанского: — Это тебе, французское. Напиток королей! Ничего не спрашивай, потом объясню.

Теперь о шампанском. Известный во Франции и департаменте Марна винодел Анри Мор в кругу друзей обсуждал рождение в России «рукотворной Луны», нашего первого спутника.

«Я убежден, что человек никогда не увидит обратной стороны ночного светила. Не согласны? Предлагаю пари, ставлю тысячу бутылок лучшего королевского шампанского!»

Это был конец 1957 года. А в конце 1959-го в Россию из города Труа пришла необычная посылка. Она адресовалась тем, кто сумел «показать» людям обратную сторону загадочной и таинственной Луны. Посылка долго блуждала «по инстанциям», «теряла в весе» и все-таки какая-то часть попала в ОКБ-1. Что было примерно таким же чудом, как и сами королёвские «лунники»…