Сергей Павлович Королев

ЧЕЛОВЕК СРЕДИ ЛЮДЕЙ

Что создает настоящего конструктора? Мечта. Конечно же, одной мечты мало. Нужна воля. Но без мечты творить нельзя. А что еще? Одни говорят: «Это невозможно». Им возражают: «Это необходимо». Или такое: «В наперсток голову не сунешь, а пальца вам мало». Нужна огромная убежденность в том, что ты тормозишь работу других, а потому обязан подстраиваться. Как? Настоящий конструктор знает: первое попавшееся решение брать нельзя, оно исходит от привычного. Человеку это свойственно: не получилось, как хотелось и мыслилось, оставь как есть. Пока, временно, до того, как найдется новое решение. Только вот не годится для них это «пока». Есть у опытных конструкторов твердое правило: лучше потратить время на поиск хорошего, чем бесконечно исправлять посредственное.

…Жизнь состоит из минут, часов, дней. Завтра так быстро превращается в сегодня. Все завоеванное нами сейчас, сию минуту, отзывается неминуемым эхом в нашей будущей судьбе. Все потерянное сейчас, сию минуту, — потеряно навсегда. С таким пониманием Королев и жил. А как творил! Что отличает его от других? И отличает ли? Ведь талант — это что-то общее и для поэта, для музыканта, врача-хирурга, инженера-изобретателя…

Доктор технических наук Георгий Степанович Ветров, ветеран королёвского ОКБ, убежден: «У Королева талант особого склада. Три начала соединились в нем: инженер, ученый, организатор».

Космическая программа, развитая Королевым, охватывала все существовавшие в то время направления: аппараты для исследования дальнего космоса, пилотируемые космические корабли и искусственные спутники Земли для решения научных и народнохозяйственных задач. С именем Королева связан запуск первого ИСЗ, полет первого человека в космос, достижение второй космической скорости, разработка технических средств для мягкой посадки на другие планеты. Все эти успехи значительны уже потому, что создание космических аппаратов и кораблей не укладывается в обычные представления об инженерных задачах, когда можно воспользоваться предыдущим опытом, заглянуть в справочник и найти там выработанные практикой нормативы. Необходимо было обепечивать компоновку приборов в условиях предельно малых объемов, в которых сосредоточены многие системы и аппаратура с противоречивыми требованиями к условиям эксплуатации, с различной чувствительностью к воздействию различных факторов. Нужно было обеспечить работоспособность каждого элемента в условиях, которые только приблизительно, с помощью очень сложных технических средств, поддавались моделированию на Земле. Необходимо было также разработать и сами эти технические средства для имитации космических условий эксплуатации, назначить нормы для проверки каждой системы и агрегата и обеспечить такой порядок контроля, который гарантировал бы безотказность действия — с учетом ограниченных знаний об условиях работы.

Широта взглядов Королева на будущее космонавтики, воспитанная с первых шагов его инженерной деятельности, способствовала тому, что каждую новую разработку он рассматривал не локально, а с позиций далекой перспективы, как будто перед ним была заранее поставлена конечная цель — запуск искусственного спутника Земли и полет человека в космос.

Если вначале такие задачи и не были сформулированы в виде официальных документов, то, без всякого сомнения, они всегда оставались в сознании главного конструктора, который начинал свой путь в космонавтику с изучения книг К. Э. Циолковского.

Принцип проектирования, основанный на «привязке» каждой текущей разработки к перспективной цели, требовал непрерывных поисков смелых инженерных решений. Именно этой особенностью — постоянно нацеливать всех и каждого на поиски прогрессивных технических идей — объясняется творческая напряженность, которую создавал вокруг себя Сергей Павлович Королев.

Как на практике наилучшим образом использовать этот принцип? В ракете основным фактором, определившим выбор принципов проектирования, явились системные свойства самой конструкции: зависимость летно-тактических характеристик от множества факторов, то есть характеристик различных систем, агрегатов и их отдельных элементов. Здесь каждое, даже на первый взгляд второстепенное, решение, выбранное неудачно, могло стать причиной необратимого отступления от заданной программы, которое равносильно аварийному исходу полета. Именно аварийному — в этом отличие полета автоматически управляемой ракеты от пилотируемых летательных аппаратов.

Перед тем, кто выбирает конструктивные характеристики, предстает множество их различных сочетаний. Каждый из вариантов позволяет выполнить поставленную задачу, но все они неравнозначны по стоимости, удобству эксплуатации, срокам выполнения вплоть до особенностей отдельных технологических процессов изготовления узлов и деталей. Умение проектировать в конечном счете заключается в том, чтобы учесть все эти критерии и из множества возможных вариантов выбрать один-единственный, в котором сочетание составных частей наиболее полно отвечает поставленной задаче.

Залогом успешной разработки сложнейших комплексов служит достоверность решений, принятых на этапе проектирования. Прозорливость, интуиция главного конструктора избавляют от необходимости последующей корректировки заданий. Только при таком условии может идти параллельная разработка всех составных частей ракеты или корабля.

Проектный отдел всегда был в его прямом подчинении, в то время как другими службами КБ он руководил через своих заместителей. Королев старался углублять связи с проектантами, лично подбирая инженерный и руководящий состав отдела.

Конкретным средством обеспечения достоверности проектных решений служили теоретические исследования, причем способ их внедрения в процесс проектирования был гибким и нестандартным. К проектным работам привлекались институты Академии наук СССР и союзных республик, отраслевые институты и крупные ученые. Но главный способ использовать последние научные достижения — развивать исследования также и силами КБ. Ведь без перевода на инженерный язык, без тщательного отбора научных результатов применительно к особенностям разрабатываемой конструкции научные исследования, выполняемые вне ОКБ, непосредственно использовать невозможно.

Подобная организация работ позволила главному конструктору обеспечить достаточную эффективность внедрения новых идей как раз на этапе проектирования, ибо рекомендации для выбора конструктивных характеристик сочетали в себе академическую строгость и глубину с инженерным подходом к решению проблем.

При взгляде на современную баллистическую ракету бросается в глаза почти полное отсутствие стабилизаторов, без которых, с житейской точки зрения, трудно представить летательный аппарат такого типа. Наверное, обелиск покорителям космоса проиграл бы в эстетическом отношении, если бы венчающую его ракету лишить стабилизаторов. Легко ли далась конструкторам эта простота очертаний? Внешняя форма ракеты потребовала, пожалуй, не меньше творческих усилий и вдохновения, чем превращение глыбы гранита в произведение искусства.

Обращает на себя внимание тщательность, с которой были выполнены в ОКБ Королева исследования по баллистике. Это были не скороспелые поделки, продиктованные текущими задачами проектирования, а фундаментальная работа, в которой учтены общие особенности баллистических ракет дальнего действия.

Разработчику ракеты прежде всего приходилось сталкиваться с решением именно баллистической задачи. Здесь, как ни в одной другой задаче, необходимо учитывать множество особенностей конструкции, которые могут оказать влияние на основные характеристики ракеты: массу полезного груза, дальность полета и точность. Можно сказать, что ракета начинается с баллистики и кончается ею. Прямую связь с баллистическими исследованиями, к примеру, имел контроль объема баков в процессе их изготовления и уровня заправки компонентов топлива.

Королев отчетливо представлял, что программа полета ракеты, как и любого летательного аппарата, может быть выполнена при условии обеспечения устойчивости движения. В классической механике эта задача считается одной из наиболее сложных. Основная трудность заключается в том, что коэффициенты уравнений движения ракеты изменяются по времени полета. Словом, потребовались серьезные теоретические исследования и разработка специальных лабораторных средств, чтобы обеспечить качество технических решений в области устойчивости движения.

Кроме того, необходимо было осуществлять точное согласование многих характеристик ракетной конструкции с характеристиками автоматических систем регулирования. Качество разработки ракеты зависело от того, насколько точно и полно проведено такое согласование. Поэтому проектирование системы управления начиналось с момента появления первых контуров ракеты, когда ее внешние очертания позволяли судить о характера аэродинамических нагрузок на корпус, определить центр тяжести и глубину заполнения баков топливом и оценить жесткость корпуса ракеты — все эти конструктивные характеристики имели прямое отношение к проектированию системы управления. Именно в увязке ракетной конструкции и системы управления наиболее отчетливо проявлялась потребность в комплексном подходе к проектированию ракеты.

И еще одна особенность. Самый глубокий теоретический анализ не позволял устанавливать однозначные числовые значения характеристик систем и агрегатов на этапе проектирования; свою неизбежную долю в их изменение должны были вносить все последующие этапы разработки. И такие изменения нужно было предусматривать, чтобы они не повлияли в дальнейшем на летно-тактические характеристики. Каждый раз при этом возникала дилемма: широкие пределы изменения характеристик — это «спокойная жизнь» для разработчика элемента ракетной конструкции, но это и прямой ущерб для эффективности конструкции в целом. Поэтому выбор величин изменений, возможность уложиться в отведенные для каждой характеристики пределы, необходимость отстаивать назначенные величины — это наиболее сложная и дискуссионная, полная драматических ситуаций стадия разработки ракеты, требующая инженерного мастерства, решительных действий, дипломатических способностей и высокой гражданственности.

Важной чертой Сергея Павловича Королева была твердая линия на обеспечение высоких летно-тактических характеристик — ценой предельно жестких требований к характеристикам отдельных систем и агрегатов. Такая наступательная тактика подкреплялась мобилизацией всех средств, способных обеспечить выполнение принятых технических решений. В этом отношении важную роль играл принцип преемственности, то есть сочетание новых элементов с уже отработанными и многократно проверенными. Принцип преемственности играл важную роль и при разработке космических аппаратов и кораблей: подготовительными этапами для них были эксперименты на геофизических ракетах. Преемственность была глубокой и всесторонней. Она подкреплялась привлечением к обсуждению проектных решений на самой ранней стадии конструкторов и технологов, чтобы заблаговременно учесть все особенности процесса изготовления конструкции. На период проектирования создавались комплексные бригады специалистов в различных областях, и благодаря этому переход к последующим этапам разработки не был связан с какими-либо неожиданными осложнениями.

Эффективность действий Королева определялась его реакцией на ход разработки, причем именно тогда, когда возникала потребность в решениях именно главного конструктора. Сигналом к действию служили для него «болевые центры» разработки, тупиковые ситуации, требующие пересмотра принятых ранее технических решений. В этом и заключалась работа Главного, потому что только у него были реальные средства для ликвидации возникших трудностей. Главный конструктор был полновластным хозяином, и это давало ему ощутимую власть над всеми участниками разработки.

Особый дар Королева состоял и в том, что он сумел найти необходимые средства для проектирования ракеты с учетом ее системных свойств еще до того, как вопросы системного подхода были в общей постановке сформулированы. Именно поэтому область космонавтики представляет интерес для научного анализа как пример практической реализации принципов управления комплексными проектами. Каждый такой пример — это грандиозный эксперимент, неповторимый по масштабам и своеобразию системных свойств и поэтому бесценный по научным результатам.

Разработки ракетно-космических комплексов — это коллективное творчество особого рода, где сосредоточены невиданные по своим масштабам и степени взаимодействия людские и материальные ресурсы, а ответственность за все в целом несет один человек — руководитель проекта. В этих условиях успех дела зависел от множества людей со своими крупными и мелкими житейскими проблемами, так что кроме технических проблем возникали социальные и психологические. Поэтому техника в чем-то даже должна была уступить первенство двум другим проблемам.

Наверное, самым важным в характере Королева была его способность мечтать. Его мечты больше походили на реальные прогнозы, и, может быть, поэтому он охотно делился своими фантазиями с окружающими его людьми. Доверие и уважение сотрудников к Королеву основывалось, прежде всего, на том, что свои мечты он превращал в конкретную программу действий и был самым активным исполнителем этой программы. Если речь шла о жилье для сотрудников или о строительстве спортивного комплекса в городе, то он лично занимался этими вопросами, рассматривал проекты сооружений, вносил поправки и умел выбирать подходящий момент — чаще всего успешное завершение важного этапа работ ОКБ, чтобы добиться положительного решения вопроса.

В характере Королева уживалась способность внушать трепет и одновременно быть доступным каждому сотруднику КБ. Когда в подчинении находятся тысячи людей, трудно уложиться в обычные, житейские нормы поведения и оставаться просто добрым и чутким, если интересы дела не всегда соответствуют внутренним человеческим побуждениям. В сложных производственных ситуациях между деловой целесообразностью и человеческими чувствами поставлен барьер, который приходится преодолевать, чтобы целиком подчиниться интересам дела. Однако ситуации, вызывавшие гнев Королева, и наказания, которые за этим следовали, носили как бы локальный характер и поэтому играли воспитательную роль и не подрывали веру в способность справляться с порученным делом. Он не презирал подчиненных за допущенную ошибку, не переставал уважать, а только сердился из-за того, что они оказались хуже, чем он думал. Королев был при этом убежден, что они действительно способны отвечать за порученное дело, и, что особенно важно, такое убеждение сохранялось у людей, испытавших на себе его гнев.

Несмотря на репутацию очень грозного начальника, к Королеву не боялись обращаться с обычными житейскими просьбами, и он никогда не оставлял их без внимания и даже испытывал удовольствие от возможности проявить о ком-то заботу.

Доброта Королева снимала в коллективе напряжение, которое он создавал своей исключительной требовательностью к неукоснительному исполнению своих указаний. Проявление доброты как бы меняло местами главного конструктора с подчиненными: в этих случаях он исполнял их волю. Доброта делала его человеком, которым он был обязан оставаться, чтобы люди не переставали его уважать и верить в его способность вести их за собой.

Когда этой книги не было и в помине и я только приступал к сбору материалов о жизни Сергея Павловича Королева, меня поразил рассказ одного из соратников главного конструктора Марка Лазаревича Галлая, заслуженного летчика-испытателя, Героя Советского Союза, человека яркого, эмоционального, с бьющим через край темпераментом, подавляющего ворохом приводимых с невероятной щедростью фактов — один интереснее другого, с удивительно цепкой памятью, сохранившей с изумительной точностью подмеченные черты и черточки любимого им человека.

«Когда Королева не стало, — рассказывал М. Л. Галлай, — знавшие его люди после первых месяцев самого острого ощущения непоправимости потери почувствовали потребность как-то разобраться в характере этой яркой, нестандартной, во многом противоречивой личности.

И тут-то неожиданно для многих, казалось бы, хорошо с ним знакомых, выяснилось интересное обстоятельство. Оказывается, бросавшаяся в глаза резкая манера обращения Королева с окружающими чаще всего была не более чем манерой. Во всяком случае, при всей своей склонности к тому, чтобы пошуметь, за воротами без куска хлеба он ни единого человека не оставил и вообще неприятностей непоправимых никому не причинил.

Знакомясь, а затем сближаясь с Королевым, большинство людей переживало, с незначительными вариациями, как бы три этапа в своем отношении к нему. Сначала — издали — безоговорочное восхищение, в котором трудно было даже разделить: что тут от личности самого Сергея Павловича, а что от разворачивающихся вокруг него и связанных с его именем дел. Затем — второй этап — нечто вроде разочарования или, во всяком случае, спада восхищения из-за бросающихся в глаза проявлений трудного, неуживчивого, порой даже просто капризного нрава Эс-Пэ. И, наконец, для тех, кому посчастливилось (именно посчастливилось!) больше узнать этого человека, — прочная привязанность к нему, вызванная чертами его характера, поначалу в глаза не очень-то бросающимися.

Не раз задумывался я над тем, чем же все-таки объяснить, что его так слушались. Чаще всего — охотно; иногда — с некоторым внутренним сопротивлением; иногда — и с открыто выраженным неудовольствием, но слушались. Причем слушались люди, формально (да и не только формально) равные ему по рангу, — например, занимавшие такой же пост главного конструктора в других организациях, принадлежащих зачастую вообще к другим ведомствам. А он им указывал, требовал от них, утверждал или отменял их решения, словом, «командовал парадом» так, как считал нужным и полезным для дела. Был не просто главным конструктором некоей организации, а лидером направления.

Хорошо это было или плохо?

Вряд ли можно ответить на этот вопрос вообще, безотносительно к личности Королева и к той неповторимой конкретной обстановке, в которой все это происходило. Тут вообще положения модной в наши дни научной организации труда, наверное, не очень применимы. Не берусь решать, нужен ли подобный, облеченный исключительно широкими правами «командующий» в любом деле. Думаю все же, что нет, особенно если эти права не уравновешены (как были уравновешены у Королева) глубокой человечностью их обладателя, если ему присуща не только деловая, требовательная жесткость, но и природная жестокость. Тогда, кстати, он обречен на то, чтобы так и остаться в глазах беспристрастных потомков прежде всего диктатором, но никак не идейным и нравственным лидером человеческого (все равно, большого ли, малого ли) коллектива…

А для дела освоения космоса, особенно на первых его этапах, наличие такого лидера, как Королев, было — я убежден в этом — удачей, переоценить значение которой вряд ли возможно.

Но вернемся к поставленному вопросу — почему же все-таки так слушали? Так считались с его мнением? Так стремились выполнить наилучшим образом каждое его указание?

Может быть, потому, что он был не только главным конструктором своего конструкторского бюро, но и бессменным председателем Совета главных конструкторов космической техники, заместителем председателя государственных комиссий, техническим руководителем пусков всех пилотируемых (и многих беспилотных) космических летательных аппаратов?.. Ведь за каждым из этих титулов стояло немало прав! И еще больше — ответственности.

Нет, не думаю. Не в титулах было дело. Не мог столь, в общем, формальный момент играть сколько-нибудь существенную роль в таком деле. Мало ли мы видели разных председателей и их заместителей, влияние которых не выходило за пределы ведения заседаний («Внимание, товарищи. Слово имеет…»).

Тогда, может быть, другое: главные конструкторы и руководители научных учреждений, работавшие над освоением космоса, были настолько слабее Королева по своим знаниям, опыту и способностям, что сами охотно уступали ему инициативу, а вместе с ней и конечную ответственность?

Нет! Не проходит и это объяснение… В плеяде конструкторов космической техники Королев был, что называется, первым среди равных. Его окружали настоящие личности, в полном смысле этого, ко многому обязывающего слова…»

Так говорил о Королеве Галлай.

Интересно было послушать и других, кто не просто знал королева, но и имел право судить о нем.

«Он был по-своему красив, — признался один из замов Сергея Павловича П. В. Цыбин. — Рост средний, сложение крепкое, ближе к атлетическому… Круглая, низко посаженная на короткой шее голова, широкий лоб, нависшие брови, живые, чуть прищуренные глаза, хорошо очерченные линии лица. Оно всегда залито добродушной усмешкой. Тихий, как будто чуть сдавленный голос.

Разговаривая с ним, нельзя было не смотреть ему в глаза — умные, понимающие, проницательные, доброжелательные.

Он очень внимательно относился к людям, присматривался к ним, изучал их. Ценил людей честных, правдолюбивых, смелых, инициативных. Не терпел бестолковых, бездеятельных. Не терпел проявления трусости…

Его дружбу можно было завоевать беспредельной преданностью делу. Но если Сергей Павлович поверил тебе и приблизил к себе, в смысле доверительности, он берег дружбу и не щадил себя. Если нужно было, защищал друга, не давал его в обиду, всячески его поднимал в глазах других, кто бы это ни был — рабочий, шофер, конструктор или его ближайший помощник…»

Мне давно хотелось обойти всех, как говорится, от рядового до генерала, и расспросить о Королеве. О Королеве-инженере, о Королеве-человеке, о Королеве-товарище, сыне, муже, отце… О Королеве-мечтателе… Непосильной оказалась эта задача. Бывая на Байконуре, в Плесецке, Капустином Яре, в КБ и НИИ, на заводах «космической индустрии», в Звездном городке, на кораблях слежения, в Центре управления полетом, на измерительных наземных пунктах, всюду слышал о нем. И не припомню случая, чтобы в разговорах, беседах, интервью с теми, кто хоть как-то причастен к делам космическим, не звучало имя Сергея Павловича.

Суждения людей, знавших его, подтверждают, что Королеву, для того чтобы сделаться Королевым, потребовалось совсем немного времени. Уже начиная с 20-х годов ощущалось, что это человек как бы совсем с другой планеты, хотя во всем земной. Впрочем, судите сами.

Олег Константинович Антонов, академик, главный конструктор авиационной техники:

— Авиацией Королев увлекался с детства. В меру общительный, он иногда бывал и несколько замкнутым. Собранный, целеустремленный. Обычно все летавшие в кружках не могли спокойно вести новую для них машину — «мотали». Осваивались только после нескольких полетов. А он уверенно полетел с первого раза — значит, сумел правильно использовать свой прежний небольшой опыт… Привлекала его характерная черта — стремление к новому, необычным конструкциям. Испытывал бесхвостые планёры Черановского, строил аппараты с большой нагрузкой на крыло, очень прочные, надежные. На его планёре СК-3 впервые был выполнен высший пилотаж, а на СК-9 со временем поставили ракетный двигатель — пригодились и прочность, и надежность…

Сергей Павлович очень любил летать. Это был человек, который все доводил до конца. Как так — построить планёр и не летать? Мне даже довелось проводить его в первый полет на планёре «Коктебель». Можно только удивляться, что он не полетел в космос. Наверное, он об этом мечтал.

Королев летал уверенно, красиво. Чувствовалось, что планёром управляет человек, которому машина подчиняется, которому полет доставляет удовольствие. В то время он уже учился летать на самолете и вскоре получил диплом летчика.

…Дальше наши пути разошлись. Королев начал работать в совершенно новом, необычном для человечества направлении — освоении космоса. Мы кое-что слышали об этой работе, кое-что доходило до нас «солдатской почтой». Иногда встречались с самим Сергеем Павловичем, и он рассказывал о самом интересном. А потом поступило сообщение о запуске первого искусственного спутника. Я хорошо помню, какое ошеломляющее впечатление произвело это событие. Мы просто не могли усвоить, прочувствовать до конца, что оно стало реальностью, что первый в мире искусственный спутник Земли действительно кружит вокруг планеты.

Затем последовали другие, такие же поразительные сообщения. Полет вокруг Луны! В космосе — человек, советский гражданин, первый космонавт мира — Юрий Алексеевич Гагарин!.. И мы уже стали свыкаться с тем, что наступила космическая эра, что нам довелось быть свидетелями начала свершений, имеющих громадное значение для цивилизации, для истории всего человечества. Безмерно радовались и гордились тем, что начало космической эре положено Великим Инженером, Конструктором, Ученым, Организатором, Человеком — Сергеем Павловичем Королевым.

Борис Викторович Раушенбах, академик:

— Многие представляют себе деятельность Королева, руководствуясь привычными картинами работы ученого, конструктора. Следуя сложившимся традициям, люди, особенно не встречавшиеся с Сергеем Павловичем, мысленно видят его обдумывающим какие-то сложные формулы или стоящим за чертежной доской. Хотя он мог иногда делать и то и другое, не это было характерно для него.

Всякое восприятие индивидуально, поэтому оно не может быть абсолютно объективным, но для меня Сергей Павлович был прежде всего полководцем. Мне ничего не стоит представить себе его в роли командующего фронтом в годы Великой Отечественной войны, в то время как многие известные конструкторы (я не хочу никого обидеть) в такой роли просто немыслимы.

…Впервые я познакомился с С. П. Королевым в начале 1937 года, когда еще молодым инженером поступил в его отдел в Реактивном научно-исследовательском институте — РНИИ… И вот сижу я в его маленьком, отгороженном от небольшого общего зала кабинете и выслушиваю первые наставления. Сергей Павлович говорит о главном направлении моей будущей работы в отделе. Смысл его слов сводился примерно к следующему: «Вот вы, все молодые люди, хотите обязательно строить ракеты или ракетные моторы и считаете, что все дело в них, а между тем сегодня уже это не так! Необходимы и системы управления. Как строить ракеты и моторы, мы уже знаем, а управление полетом, устойчивость движения стали узким местом». Вспоминая сейчас эти слова С. П. Королева, хочется отметить две особенности метода его работы, которые уже проглядывали в этом разговоре и которые ярко проявились в последующие годы. Эти особенности можно назвать системным подходом и продуманной очередностью работ…

Впоследствии этот метод самого широкого привлечения ученых разных специальностей к работе руководимого им конструкторского бюро, с сохранением всей координации в своих руках, стал одной из основных черт работы главного конструктора ракетно-космических систем…

Докладывая ему тот или иной вопрос, я нередко слышал: «Не понял, повторите». Это «не понял» не каждый руководитель смог бы себе позволить, боясь потерять свой авторитет в глазах подчиненных. Но подобные человеческие слабости были совершенно чужды С. П. Королеву. Дешевый внешний авторитет, так любимый некоторыми, лишь мешал бы ему работать!

Работать с Сергеем Павловичем было трудно, но интересно: повышенная требовательность, короткие сроки, в которые он считал нужным завершить очередное задание, и новизна, таящая в себе не только приятные неожиданности, все это заставляло всех работавших с ним постоянно находиться в состоянии напряжения. Работа шла буквально днем и ночью, в выходные дни — тоже. Он нередко собирал в воскресенье днем узкий круг своих сотрудников, чтобы в спокойной обстановке (телефоны молчат, повседневные заботы по руководству КБ и заводом не отвлекают) обсудить порученную им работу, как правило, связанную с новыми проектами. Здесь можно было увидеть непосредственных исполнителей расчетов или чертежей — нужного для сегодняшнего разговора заместителя Королева, одного-двух начальников отделов, рядовых инженеров, а иногда и представителей организаций, участвующих в разработке проекта. В спокойной, почти домашней обстановке шло непринужденное обсуждение различных вариантов выполнения стоящей перед коллективом задачи. От обычного рабочего дня такое воскресенье отличалось тем, что собирались не к 8.30, а к 10 утра, но без перерыва на обед. Стремление использовать каждую минуту для работы приводило, например, к тому, что полеты на космодром совершались только ночью. В те годы сравнительно тихоходные самолеты затрачивали на этот путь несколько часов, к которым следовало еще добавить разницу поясного времени. Сергей Павлович просто не мог себе представить, что дорога может «съесть» рабочий день. Надо было «сегодня», с утра до позднего вечера, проработать в Москве, а «завтра», тоже с самого утра, уже трудиться на космодроме. Полубессонная ночь в самолетных креслах считалась вполне достаточным отдыхом для него самого и его сотрудников.

…Сергей Павлович не любил спокойной жизни, не любил повторяться. Разрабатывая какую-то принципиально новую конструкцию, пройдя тяжелый и изнурительный путь поисков, экспериментов и летных испытаний со всеми связанными с этим радостями и невзгодами, доведя наконец конструкцию до нужной степени совершенства, он как бы терял к разрабатываемой теме интерес…

Неудивительно, что все, связанное с работой космонавтов, он вел непосредственно сам и контролировал самым тщательным образом.

Юрий Алексеевич Гагарин, космонавт № 1:

— Фамилию главного конструктора мы узнали вскоре после того, как собрались все в Звездном городке. Королев Сергей Павлович, академик, в прошлом авиационный конструктор и летчик. А каков он? Что за человек? В моем воображении он представлялся высоким, седовласым, в очках, худощавым, суровым… Если он Главный, значит, должен быть суровым или сумрачным, молчуном, придирчивым. А тут увидел человека среднего роста, круглощекого, с темными волосами, без очков. Стоит, заложив руки за спину, непридуманный, живой. Короткая шея, плечи широкие, сам — крепыш. Улыбается широко и щедро, голову чуть склонил. Улыбка задорная, а глаза яркие, блестящие, как маслины. Лоб высокий, зубы белые… От него веяло каким-то домашним теплом, и никакой агрессивности, суровости. Я невольно тоже улыбнулся, радуясь в душе, что мои предчувствия обманулись. А он обвел нас своими веселыми глазами и говорит: «Давайте знакомиться, я — Сергей Павлович Королев».

Рукопожатие у него крепкое. Когда здоровался с ним, почувствовал цепкость его взгляда. На секунду лишь ощутил его, но понял, что он изучает каждого из нас, хочет как бы в душу заглянуть, узнать, какие мы…

О всех встречах не расскажу: их было много. И в Москве, и в Сочи, и на Байконуре, в конструкторском бюро, дома у него, у нас в Звездном… Мне он был как отец. Говорил, что обязательно надо учиться, закончить академию. Продумал интересную тему дипломного проекта. Учил, как надо жить.

«Мне рано пришлось повзрослеть, — сказал в задумчивости однажды, — много испытать, пережить. И то, что я чувствовал себя взрослым, а значит, ответственным, это помогало… Вот я хочу, чтобы вы тоже повзрослели, вам предстоит быть ответственными за многое».

Хорошо помню его глаза, когда прощался с ним на стартовой площадке утром 12 апреля. Они не блестели, были усталыми, но тягостной неуверенности я не ощутил. Наоборот, понял: полечу, все пойдет хорошо, и это снимет с него тяжелый груз.

Когда вернулся, глаза у него были совсем иными, снова полны огня, энергии, задора. А голос остался прежним: ровным, спокойным, только чуточку сиплым. «Рассказывай, — говорит. — По порядку, не торопясь, ничего не пропуская и не упуская». И столько вопросов задал.

В один из зимних дней 1965-го, незадолго до своего дня рождения, Сергей Павлович приехал в Звездный городок. Мы встретили его у проходной. Он был с Ниной Ивановной. Выглядел обычно: сосредоточен, собран, ничто не ускользало от его острых глаз.

— Заглянул посмотреть, как у вас идут дела, — сказал с улыбкой и добавил: — Или в воскресенье все отдыхают и никаких дел нет?

— Отдыхают не все, в тренажерном зале с самого утра идет тренировка, — объяснил я и предложил пройти туда, а Нину Ивановну передал на попечение своей жены Валентины.

За пультом находился инструктор Александр Воронин. Королев остановился за спиной инструктора и стал наблюдать за приборами.

— Кто в корабле? — спросил Сергей Павлович.

— Владимир Комаров, — доложил Воронин. — Отрабатывает ориентацию корабля для спуска.

— Хорошо. Занимайтесь, — сказал Королев.

Но Воронин продолжал стоять. Сергей Павлович взял его за плечи и усадил в кресло. Указывая на микрофон, произнес:

— Можно? Не нарушу? — И, получив положительный ответ, спокойно произнес: — Я «Двадцатый», как слышите?

В ответ — молчание. Все космонавты знали, что «Двадцатый» это позывной главного конструктора. Знал это и Володя Комаров, потому и растерялся. Видимо, раздумывал, откуда взялся Главный?..

— «Двадцатого» слышу отлично. Прием.

— Доброе утро. Как настроение, как работается?

— Доброе утро, Сергей Павлович! Настроение рабочее, а работа по настроению. Все идет строго по плану.

— Если строго по плану, это хорошо. Желаю успеха. До встречи.

— Спасибо.

Королев поблагодарил инструктора и пошел из зала. За ним потянулась вереница сопровождающих. Лицо его помрачнело. Он собирался сказать что-то резкое, но сдержался.

— Я приехал отдохнуть. Служебные вопросы решать не собираюсь. Не смею никого задерживать. Отдыхайте, товарищи, — уже спокойно произнес Сергей Павлович и подозвал меня. — Меня проводит Юрий Алексеевич, не беспокойтесь, у всех сегодня должен быть полноценный выходной, — улыбнулся на прощание.

Мы шли по заснеженной аллее Звездного городка. Было тихо, и только высокие сосны о чем-то перешептывались, сбрасывая снежинки с мохнатых ветвей.

— Красиво у вас, — мечтательно произнес Сергей Павлович. — И уезжать не хочется…

— А зачем уезжать, если выходной день? — заторопился я. — Пойдемте к нам обедать.

— За приглашение спасибо! Но в следующий раз, а сейчас пора.

Он посмотрел на часы:

— Да, пора!

— Так быстро? — не скрывая я своего разочарования.

— С трудом отпросился из больницы, отпустили под честное слово Нины Ивановны. К шестнадцати часам должен быть в палате. На днях предстоит небольшая операция…

Он смолк, и некоторое время мы шли молча.

— Завидую, друзья, вашей молодости, — начал совсем иным голосом. — Здоровью вашему завидую, энергии. Когда-то и я, как говорится, бога не гневил, а вот теперь по больницам, обследуюсь…

Сергей Павлович тяжело вздохнул и от этого вздоха мне стало не по себе.

— Нас, Сергей Павлович, почти каждый день обследуют, — попытался утешить его. — Уже привыкли за это время.

— У вас, Юра, другое дело… Молодые, здоровые, не пережили того…

— А как же день рождения? — попытался сменить тему.

— К сожалению, на этот раз в больнице. Там никто не знает, а я не говорю. Сделают операцию, а через недельку приглашаю вас с Валей к себе домой. Посидим, поболтаем. А пока, — Сергей Павлович резко повернулся ко мне, — ни ты не приезжай, и никого другого не присылайте. Я прошу тебя, Юра!

Прощаясь, он задержал мою руку в своей, бросил взгляд на верхушки сосен и пошел к машине. Открывая дверцу, оглянулся:

— Чуть не забыл. Передай Володе Комарову, что он молодец… Уважаю упорных людей…

Не думал я тогда, что та встреча будет последней.

Сергей Павлович лежал в больнице, а мы продолжали готовиться к очередному старту, часто бывали на «фирме» Королева. Совещания обычно проводил кто-либо из его заместителей. В тот день обсуждалась программа предстоящего полета. Споров было много, горячности тоже, в пылу обсуждения не заметили, как в комнату вошел сотрудник КБ. Он стоял у двери с потемневшим от горя лицом и трясущимися губами, не в состоянии вымолвить слово. Кто-то из выступающих, заметив его, замолчал на полуслове, второй повернул голову к двери, третий…

Наступила гнетущая, тягостная тишина, все молчали и ждали чего-то, не понимая, что случилось.

— Эс-Пэ! Эс-Пэ! Умер… У-мер… — заикаясь, еле выговаривая и глотая слезы, произнес вошедший. Он зарыдал и отвернулся к стене.

У всех перехватило дыхание. Услышанное не доходило до сознания, страшная весть парализовала всех, кто был на том совещании. Я почувствовал, как слезы потекли по моим щекам. Встал, сказал, что еду к нему, и помчался в Москву…

Я очень любил этого человека. И ко мне он относился с отеческой теплотой. По словам Нины Ивановны, он воспринимал меня как сына, часто обращался с житейскими просьбами. «Посоветуй, Юра, какой лучше купить магнитофон, и помоги выбрать», «Советую, Юра, почитай рассказы Набокова», «В театре Вахтангова готовится премьера, сходите с Валей обязательно»…

Однажды он узнал, что я приступил к подготовке к полетам на самолетах.

— На чем собираешься летать? — спросил настороженно.

— На истребителях, — отвечаю.

Сергей Павлович задумался, потом, с прищуром глядя мне в глаза, уточнил:

— В этом есть необходимость? Полеты, да тем более на современных истребителя, требуют определенной системы и времени, а у тебя, насколько мне известно, большой дефицит. И вообще…

— Я, Сергей Павлович, летчик, заместитель начальника Центра по летно-космической подготовке, мне нельзя не летать, иначе какое у меня есть право учить людей, требовать, если я сам не буду летать.

— Дорогой мой, это раньше ты был летчиком-истребителем, сейчас — космонавт. Знания тебе нужны, их никогда не бывает много, их всегда не хватает. Вот и учись!

— Учиться буду, но и летать тоже. Вы считаете, что на первом полете в космос я должен закончить?

— Нет. В космос, надеюсь, ты еще слетаешь. Впрочем…

— Сергей Павлович, вы и сегодня терзаетесь, что не можете летать, а меня убеждаете в другом, — упорствовал я.

Таким был тот трудный для нас обоих разговор.

В одной из зарубежных поездок меня спросили, кто главный конструктор корабля «Восток»? Сергей Павлович Королев был настолько засекречен, что об упоминании его имени не могло быть и мысли. Ответил уклончиво: корабль, мол, это плод многолетнего труда большого количества ученых, конструкторов, инженеров, рабочих. И добавил: назвать чью-то одну фамилию трудно.

В общем-то, наверное, правильно ответил. Но только в общем. Всем известны самолеты «Ту», «Илы», «Яки», «МиГи», «Су» «Аны»… Они названы по именам главных конструкторов. Это справедливо. Конечно же, шасси делают одни, двигатели — другие, оборудование — третьи, но есть один, который отвечает за общую компоновку, задумывает машину в целом и осуществляет эту мечту совместно с другими.

Космический корабль и ракета — сложнейшие системы. Создать их Королеву помогали многие. Но он был Главным.

Те, кто мало знал Королева, иной раз понаслышке или по отдельным эпизодам из его жизни дают не совсем правильный образ Сергея Павловича, показывают порой главного конструктора как взбалмошного, неуравновешенного фанатика, используя такие определения, как «диктатор», «волюнтарист». Прав был Грибоедов, говоривший: «Злые языки страшнее пистолета».

На следующий день после его смерти во всех центральных газетах появилось траурное сообщение. ЦК КПСС и Совет Министров СССР с глубоким прискорбием извещали о безвременной кончине на шестидесятом году жизни крупнейшего ученого и конструктора в области ракетной техники и космических аппаратов, члена Президиума Академии наук СССР, лауреата Ленинской премии, дважды Героя Социалистического Труда Сергея Павловича Королева.

Его похоронили у Кремлевской стены. Почести, оказанные гениальному творцу при похоронах, — компенсация за жизнь без них.

Как мчащийся во весь опор всадник, летит время. Мы не успеваем прощаться, не успеваем пережить горечь утрат. Внятно ответить на вопрос: без кого жить труднее — без Циолковского, Цандера, Королева (каждого в отдельности и всех вместе) — не представляется возможным. Мы, привыкшие жить в роскоши дерзновенных устремлений лишились любимой гвардии, не нашли им замены — обнаружили пустоту.

Николай Алексеевич Пилюгин, академик, главный конструктор систем управления:

— Я считаю для себя большим счастьем знакомство с С. П. Королевым и многие годы работы с ним, с коллективом, которым он руководил. Сергей Павлович был крупным инженером, крупным организатором и, безусловно, крупным ученым. Он является родоначальником практической космонавтики.

Хотелось бы отметить его бережное отношение к людям. В случае неудач он никогда не ставил ни коллективы, ни отдельных исполнителей в положение виновных и ответственных за неудачу. Как человек, обладающий большим мужеством, он умел в таких ситуациях создавать рабочую и творческую обстановку. При этом он не терпел разгильдяйства. С разгильдяями расправлялся беспощадно — «чтобы работали как следует», так он комментировал свои действия.

А как Королев общался с молодежью! Он не боялся бросать в воду не умеющих плавать, и такой новичок выплывал и начинал работать самостоятельно.

Нужно особенно подчеркнуть, что он умел подбирать не только заместителей и помощников, но и последователей. И еще он умел советоваться. Когда это было нужно — от руководства ВПК и министров вплоть до рабочих, до всех исполнителей.

Константин Петрович Феоктистов, доктор технических наук, профессор, летчик-космонавт:

— Слушая многочисленные выступления, читая статьи, посвященные Сергею Павловичу, вспоминая годы работы с ним, каждый из нас невольно говорит себе: это был великий человек, который сумел сделать великое дело и занял особое место в истории нашей науки и техники. И вместе с тем начинаешь думать о том, как он сумел достичь вершин, создать уникальные для своего времени машины. Что позволило ему так выдвинуться вперед? Какие черты характера определили эти достижения?

…Он был человеком, которому свойственны и некоторые слабости, и многие достоинства. Скажем, честолюбие. Сергей Павлович был честолюбив. Но его не коснулась болезнь того мелочного честолюбия, которое толкает людей на то, чтобы выдвинуться любым способом, быть на виду, карабкаться со ступеньки на ступеньку, лишь бы оказаться где-то повыше. Его честолюбие другого типа. Это — честолюбие великих дел: сделать уникальную работу, создать уникальную машину, опередить в работе своих коллег.

Не было ему чуждо и честолюбие обычных людей: он не пренебрегал инженерно-административной карьерой. И он ее сделал, сделал выдающуюся инженерно-административную карьеру. Но она не была для него самоцелью. Главное в том, что он выбирал великие цели и с блеском осуществлял их.

Василий Павлович Мишин, академик, главный конструктор:

— С Королевым мы встретились вскоре после войны в одной из командировок. Сергей Павлович выглядел очень усталым и неприветливым. Он тогда еще не был назначен ни на какую должность. Позже, уже в Москве, я увидел, какое дело и на какой базе собирается взвалить на свои плечи этот человек! Вспомним 1946 год. У американцев — атомная бомба. У них же все немецкие специалисты во главе с фон Брауном и вывезенными наработками по «Фау-2». И политическая обстановка складывалась так, что война снова стучится к нам в дверь. А у нас… разрушенные заводы. Вот на этой базе и предстояло начинать создавать ракетную промышленность. Я не знаю, кому еще предлагали возглавить это дело, но думаю, охотников на него пришлось бы искать и искать…

А Королев, как я понял еще там, в командировке, знал, что будет назначен главным конструктором. И шел на это с полным сознанием ответственности за порученное ему дело. Не берусь утверждать категорически, но, думаю, при другом Главном спутник мы бы запустили не в 1957 году, а гораздо позже.

Людей Королев собирал «с миру по нитке». Как я уже говорил, самых нужных специалистов — из авиации — страна дать не могла — тогда же создавалась и реактивная, и стратегическая авиация. Пришлось набирать «пушкарей» — инженеров по артиллерийским системам. Пригласили многих военных инженеров. Как курьез сейчас вспоминаю: К. Д. Бушуева, будущего руководителя международной программы «Союз — Аполлон», «вытащили» из Академии внешней торговли. В то же время Королев понимал, что единовременной «мобилизацией» не обойтись. Уж что-что, а смотреть в будущее он умел. Эс-Пэ, так называли Главного в ОКБ, поставил перед ректорами ведущих технических вузов вопрос об ускоренном выпуске специалистов. Организовал высшие инженерные курсы при МВТУ. Написал конспект лекций по основам проектирования БРДД (баллистических ракет дальнего действия) и читал их там в 1948–1949 годах. Аналогичная работа была организована в МАИ. Из молодых специалистов, пришедших по тем спецнаборам, многие стали ведущими, заняли ключевые посты в конструкторских бюро. Королев всегда доверял молодым, поручал им самые ответственные задания и строго с них спрашивал. Они и создали нашу ракетную технику…

В 1950 году был создан и успешно прошел испытания комплекс Р-1. В его создании наряду с головным ОКБ Королева были заняты другие научно-исследовательские и конструкторские организации, заводы. И хотя принципы, заложенные в первую ракету, к тому времени уже устарели, эта работа позволила накопить опыт производства, испытаний и эксплуатации крупных ракет, установить межотраслевые и научно-производственные связи, создать коллектив ракетостроителей.

Вслед за первой БРДД прошла успешные испытания и вторая ракета этого класса — Р-2. В ее конструкцию были заложены принципиально новые решения, позволившие ей стать лучшей ракетой своего времени: отделяемая в конце активного участка головная часть, один несущий бак, широкое использование алюминиевых сплавов. Ракета Р-2 была принята на вооружение в 1951 году.

Следующей работой С. П. Королева стала стратегическая ракета Р-5. Она была принята на вооружение в 1956 году.

В 1954–1957 годах под руководством С. П. Королева была создана межконтинентальная двухступенчатая баллистическая ракета Р-7. Первая ее ступень состояла из четырех боковых блоков с четырехкамерным ЖРД (жидкостным ракетным двигателем) в каждом, вторая ступень — центральный блок с запускаемым на Земле одновременно с первой ступенью четырехкамерным ЖРД.

Виктор Михайлович Ключарев, лауреат Государственной премии, главный инженер ОКБ, директор завода:

— Производство ракет… В конце 40-х годов это было фантастическое дело! Нужно было осваивать и внедрять новые технологические процессы и приемы, такие как аргоно-дуговая сварка, автоматическая сварка несущих конструкций. Не имели мы опыта и в создании маложестких крупногабаритных несущих оболочек, штамповке крупных днищ. Да мало ли, чего мы тогда еще не умели.

Несколько министерств поставляли свои узлы и агрегаты на сборку. И каждая отрасль со своим стандартом, со своими нормами — ведь никакой единой системы конструкторской документации еще не было. Наша работа со всей остротой выявила необходимость ее создания. Мы начинали закладывать ее основы. И во главе всего этого дела стоял Сергей Павлович Королев. И если бы я не видел это собственными глазами: руководитель программы, занимающий положение, ставящее его в один ряд с министрами, а где-то даже и над ними, в курсе всех цеховых дел, — никогда бы даже не представил себе такого. Тем не менее все так и было. Эс-Пэ требовал, чтобы ему докладывали первому и срочно обо всех чрезвычайных случаях на производстве. Регулярно обходил он все цеха. Если все в порядке, постоит молча и уйдет. Если что-то не понравится, вмешается, даст указания. Он знал в лицо многих рабочих, беседовал с ними. Бывало, и в цехах «бушевал».

Вспоминаю случай. Рабочий, выполняя такелажные работы, помял тонкую герметическую оболочку готового объекта. Чтобы передать весь драматизм происшедшего, выражусь точнее — отправил в брак готовый спутник!

Говорят, когда доложили Королеву, он даже не вскипел, как обычно, а лишь прошептал: «Всех уволю…» — и помчался в цех. События там развивались стремительно:

— Давай сюда свой пропуск! Фамилия!

— Королев…

Сергей Павлович как-то жалобно всхлипнул и сник.

— Да как же такое возможно, а?.. — обратился он к нам, прося сочувствия. — Пойдем, — взял рабочего за локоть и увел в угол.

В результате во всеобщую атмосферу подавленности была внесена спокойная ясность. А через некоторое время остывший Сергей Павлович принял конкретные решения, назначил сроки их выполнения и, уверенный, что все будет сделано, удалился. Спутник ушел в полет по графику!

Алексей Иванович Нестеренко, генерал-лейтенант, первый начальник космодрома Байконур:

— Я близко узнал Королева тогда, когда на месте сегодняшней космической гавани лежала голая казахстанская степь. С этого и начну.

Решение о строительстве космодрома Байконур было принято в 1955 году. Основным заказчиком был Сергей Павлович Королев. Строили на века, в качестве работ были заинтересованы все. Ну а сроки — они были определены государственным заданием.

Весь комплекс наземных сооружений космодрома проектировался по заданию Эс-Пэ. Только он вначале представлял себе его в полном объеме. Все «объекты», тогда еще только в проекте существовавшие сооружения, он, как мы говорили, исходил собственными ногами. Его указания принимались полностью и выполнялись неукоснительно. Сроки он устанавливал очень жесткие: доказывал, спорил, требовал. И мы, когда могли, шли ему навстречу, сдвигали свои графики…

5 мая 1957 года. Государственная комиссия подписала акт о приемке Байконура, а через пять месяцев с его стартовой площадки ушел в космос первый искусственный спутник Земли. Королев сказал тогда: «Я был уверен, что строители не подведут. Но не предполагал, что они в короткий срок смогут построить так много и так хорошо».

Королев не умел отдыхать, как все. На космодроме, где работы у него было меньше, чем в Москве, свет в окнах горел далеко за полночь…

Виктор Николаевич Супонин, слесарь опытного завода:

— В составе бригады слесарей-сборщиков мне приходилось бывать довольно часто на космодроме. И каждый раз там был Сергей Павлович, находил время, чтобы объяснить нам задачу и пошутить для поднятия настроения. Работа после этого шла совсем по-другому.

Помню случай, когда появилась необходимость срочной доработки «изделия» перед пуском. Мне в составе бригады из пяти человек было поручено срочно вылететь на космодром. Сергей Павлович пригласил нас к себе в кабинет и в простой, доходчивой форме объяснил цель нашей работы и необходимость ее скорейшего выполнения. Запомнились его слова: «Товарищи клепальщики, завершения вашей работы ждут на трассе полета тысячи людей. Сделать работу на час раньше — значит, сберечь многие, многие тысячи рублей государственных средств». Эти слова как бы возвеличивали труд рабочего и вместе с тем повышали чувство ответственности за порученное дело.

Александр Яковлевич Скобцев, проектировщик:

— С марта 1947 года я начал работать в ОКБ техником-расчетчиком. Работа мне нравилась, но вот ходить на предприятие было тяжело: с детства я на костылях. Жил я не так далеко, примерно в километре от работы. Заметил я как-то, что у дома напротив по утрам всегда стоял «ЗИМ». Затем этот «ЗИМ» я увидел на территории предприятия. И вот однажды я решил добраться на работу на этой автомашине. Подошел к шоферу, разговариваем. Выходит Сергей Павлович из подъезда своего дома. Шофер ему что-то объяснил, когда Сергей Павлович уже сел в машину. После этого Королев вышел, открыл мне дверцу и пригласил. Я сел. Так мы каждое утро привыкали друг к другу.

Сергей Павлович по пути на работу иногда острил, что-то рассказывал смешное и однажды поинтересовался моим здоровьем вообще. Я этого вопроса не ожидал, но ответил:

— Вроде все нормально, кроме ходьбы.

— А не попробовать ли вам автомашину? Управление на руки… А?

Задумался я тогда над его словами. Главный наш — человек мудрый, плохого не посоветует. Так я и решил попробовать. Записался на очередь на «Москвич-401» и начал копить деньги.

Вообще-то Сергей Павлович установил порядок, по которому меня привозили и отвозили на дежурной автомашине. Однажды я вызываю по телефону машину, чтобы добраться домой, а ее все нет и нет. Уже десять часов вечера, все уже из ОКБ разошлись. Выходит из кабинета Сергей Павлович: «Вы опять ждете?» — и резко подходит к телефону, набирает номер:

— Если еще раз Скобцов будет так сидеть и ждать машину, пеняйте на себя! — и вышел.

Пока я спускался вниз к подъезду, подошла дежурная машина. Потом я стал ездить на своем «Москвиче».

Во время большого праздника — запуска первого спутника — я встретил Сергея Павловича в коридоре, радостно поздравил его с победой, а он улыбается, жмет мне руку и говорит: «Это я вас поздравляю».

Олег Генрихович Ивановский, лауреат Ленинской премии, ведущий конструктор:

— Я далек от цели и мысли дать портрет Королева. Но некоторые живые черточки его характера, записанные с натуры, возрожденные в памяти, сохраненные его товарищами, могут оказаться теми самыми необходимыми штрихами к портрету. Пусть пока они будут сами по себе, пусть они не вошли и, быть может, не войдут в портрет. Они лишь маленькие, разрозненные кусочки воспоминаний, кусочки жизни, встреч, работы с Человеком с большой буквы, с человеком со сложным и противоречивым характером.

В конструкторское бюро, возглавляемое С. П. Королевым, я поступил в 1947 году, после демобилизации из Красной Армии. До 1953 года, не имея высшего образования, работал техником, а закончил институт, — инженером, занимался радиотехникой.

…Как-то в конце рабочего дня ко мне подходит один из ведущих инженеров нашего конструкторского бюро. Из довольно короткого, но энергичного разговора я понял, что его недавно назначили ведущим конструктором создававшегося первого спутника, а мне он предлагал стать его заместителем.

Можно и не говорить о том, что подобное предложение застало меня врасплох. О самом себе в роли ведущего конструктора или его заместителя я, конечно, никогда не думал. Но в этот раз времени на раздумья мне отведено не было. Поздно вечером нас принял Главный.

— Ну что, договорились? — в упор спросил он, глядя на нас усталыми глазами.

Я понял, что какой-то разговор обо мне уже был. Мой коллега пытался пересказать Сергею Павловичу мои сомнения, но тот жестом остановил его и, глядя на меня, спросил:

— Согласен?

Смутившись, я довольно бессвязно пролепетал что-то в том духе, что все это для меня очень ново и что у меня нет опыта.

— А вы думаете, то, что мы делаем, для всех нас не ново? На космос вот думаем замахнуться, спутники Земли делать будем — не ново? Человека в космос пошлем, к Луне полетим — не ново? К другим планетам отправимся — старо, что ли? Или вы думаете, мне все это знакомо? У меня что — есть опыт полетов к звездам?

Я молчал.

— Эх, молодость, молодость! — промолвил он после некоторого раздумья. — Ну что же, скажу: молодость — штука хорошая. — Глаза его вдруг потеплели. — И это не главный ваш недостаток… Так что же, беретесь?

— Берусь, Сергей Павлович!

— Ну вот и добро. Желаю всего хорошего и… до свидания. Меня еще дела ждут.

Его рука легла на пухлую стопку вечерней почты. Было около одиннадцати вечера…

…В ОКБ проектировалась автоматическая станция для фотографирования невидимой стороны Луны — рождалась «Луна-3». Проблем было много. И вот одна из них — выбор оптимальной траектории полета. Коррекций траекторий в то время мы еще не умели делать, поэтому баллистики должны были выбрать столь хитрую траекторию, чтобы и без коррекций станция смогла бы облететь Луну и возможно ближе к ее невидимой стороне, а потом вернуться к Земле, да к тому же обязательно со стороны Северного полушария. Задача была не из простых. Все обычные траектории межпланетных перелетов для нашей задачи не подходили. Вариантов было рассмотрено много. И вот в один из вечеров, когда наконец решение вроде бы нашлось, проектанты были у Сергея Павловича. Предложение очень его заинтересовало. Оно было необычным. Это была так называемая пертурбационная траектория облета Луны, использующая ее силу притяжения.

— Подождите, подождите, — остановил Сергей Павлович своего зама. — А кто эту траекторию рассчитывал? Вы или баллистики в академии? Ведь эта орбита очень интересна! Слушайте, на практике можно будет проверить использование таких траекторий для будущих полетов к планетам! Перспективнейшая штука, я вам говорю! Вот увидите, пройдет десяток-другой лет, и этим способом космонавтика будет широко пользоваться! А интересно, какие требования она налагает на систему управления ракетой, на время старта?

— По предварительным данным, для старта по такой траектории к Луне существует только один день в течение всего года, — ответил заместитель Главного.

Сергей Павлович вскинул глаза:

— Только один? Значит, если к этому дню не поспеем, то придется год ждать? И когда же эта дата?

— По предварительным данным, в октябре. В начале октября.

— Что у вас все «по предварительным» да «по предварительным»? Страхуетесь, что ли? Разве можно серьезно рассматривать ваши предложения, когда все — «предварительно»? Затеем работу, а потом у вас вместо предварительного одного получится окончательное совсем другое? Нельзя так!

…На космодроме готовился «Восток». Первые сутки испытаний всех систем корабля прошли нормально. Под вечер, считая, что все будет, конечно, в порядке, я вышел из монтажного зала. В соседней комнате инженеры смежной организации готовились к проверкам систем кресла космонавта. Отойдя чуть в сторону, я с моим коллегой, ведущим конструктором, обсуждал какие-то вопросы. И вдруг… дверь в комнату резко распахивается и влетает — не входит, а именно влетает — Сергей Павлович. На долю секунды остановившись, он обводит глазами комнату и как лавина обрушивается на меня:

— Вы что здесь, собственно, делаете?

Я не нашелся что ответить. Люди в комнате замерли…

— Отвечайте, когда вас спрашивают!!! Почему вы не в монтажном корпусе? Вы знаете, что там происходит? Да вы вообще знаете что-нибудь, отвечаете за что-нибудь или нет?

Зная, что бесполезно возражать и оправдываться в тот момент, когда Главный «заведен», я молчал.

— Так вот что — я отстраняю вас от работы, я увольняю вас! Мне не нужны такие помощники. Сдать пропуск, и к чертовой матери, пешком по шпалам!!! — Хлопнув дверью, он вышел.

Минута, две. Ребята в комнате постепенно начали оживать, послышались вздохи. Подняв голову, я увидел сочувствующие взгляды…

В зале монтажного корпуса буря была тоже солидной. Баллов десять. «Вырванные с корнем» виновные, растрепанные, с красными лицами, молча стояли около приборного отсека. Не исключено, что среди них тоже был не один «уволенный». Как оказалось, Сергей Павлович был «заведен» обнаруженным дефектом в одном из клапанов системы ориентации. Дефект только что «вылез», и я, естественно, еще не знал о нем. Злополучный клапан тут же заменили, и испытания пошли дальше. Пропуск, конечно, я сдавать не пошел.

…Позади промчавшиеся, слившиеся в какой-то один непрерывный поток дни, ночи, неотделимые друг от друга мгновения, минуты, часы подготовки старта «Востока». Вот и старт. Гагаринское, только его: «Поехали!..» Тревожные 108 минут ожидания. Тонны нервной энергии, сгоревшие вместе с десятками тонн топлива. А затем — радостные сообщения о приземлении. И мы в самолете.

— Ну и молодец же Юрий! — Сергей Павлович, до этого смеявшийся до слез по поводу какой-то фразы Мстислава Всеволодовича (речь идет об академике Келдыше. — М. Р.), вытирая платком глаза, выпрямился в своем кресле. — Вот на днях подхожу я к нему — он спокойный, веселый, улыбается. Сияет как солнышко. «Что ты улыбаешься?» — спрашиваю. «Не знаю, Сергей Павлович, наверное, человек такой несерьезный!» Я подумал, да… побольше бы нашей Земле таких «несерьезных»… А вот сегодня утром, когда он с Титовым одевался в свои доспехи, я спрашиваю Юрия: «Как настроение?» А он отвечает: «Отличное! А как у вас?» На меня внимательно посмотрел и… улыбаться перестал. Наверное, хорош вид у меня был. И говорит: «Сергей Павлович, да вы не беспокойтесь, все будет хорошо». Самому час до полета, а он меня успокаивает…

Сергей Павлович замолчал и, задумавшись, откинулся на спинку кресла. Закрыл обеими руками глаза, потер виски…

— А знаете, товарищи, ведь этот полет, слушайте, откроет новые, невиданные перспективы в науке. Вот полетят наши «Востоки», а ведь потом… потом надо думать о создании на орбите постоянной обитаемой станции. Мне кажется, что в этом деле нельзя идти в одиночку. Нужно международное сотрудничество ученых. Исследования, освоение космоса — это дело всех землян!

Наталья Сергеевна Королева, доктор медицинских наук, лауреат Государственной премии, дочь Сергея Павловича:

— Что я могу сказать об отце? О нем сказано и написано много. Доброго и откровенно негативного, если не сказать злого. Наверное, это и понятно. Он был человеком крутым, прямым, не терпел угодничества, вранья, болтовни… Так уж сложилось, что я была совсем ребенком, когда отца арестовали. Детское восприятие, если такое и было, не могло ощутить всего трагизма происшедшего. Помню другое: когда отец вернулся, бабушка Мария Николаевна вскрикнула: «Наташа, смотри, кто приехал!» Я ответила: «Папа». Осознание того, что у меня есть отец, что он любит меня, пришло позже. После войны мы с мамой ездили к отцу в Германию. Пробыли там недолго. Я так и не поняла, что делал отец в Германии, когда вернется, что будет дальше… В 52-м родители разошлись.

Причина? Не стану судить поступки сугубо личные. Сердце и рассудок не всегда находят общий язык, и то, что касается только двоих, не может быть предметом всеобщего обсуждения.

Частые и долгие командировки отца в таинственные места с условным адресом, да и другие причины делали наши встречи весьма редкими. Папа писал мне письма, поздравлял с днем рождения, радовался моим успехам в учебе, изредка мы встречались у бабушки.

Приезжал он усталый, раздевался, входил в комнату и садился за стол. Поправлял руками волосы, тер виски и с улыбкой спрашивал: «Ну, рассказывайте: какие новости, какие дела, какие успехи?» Бабушка торопливо отвечала: «Какие у нас дела, Сереженька. Дела — у тебя, вот ты и рассказывай». Отец громко смеялся: «Как же вы без новостей живете!» В его глазах блестел огонек озорства. «Сократ говорил, — продолжал он, — что юношам подобает учиться, взрослым — упражняться в добрых делах, старикам — отстраняться от великих дел как гражданских, так и военных и жить по своему усмотрению без каких-либо определенных обязанностей».

Бабушка качала головой: «Мы серьезно, Сереженька, нас очень интересуют твои дела, твоя работа, после которой ты приходишь таким усталым…»

Отец не рассказывал о своей работе. От мамы и его друзей я слышала, что он способный инженер, увлечен авиацией, имеет тягу к конструированию, что он упорен и настойчив. Знание его настоящей работы пришло потом, когда на его груди появились Золотые звезды Героя Соцтруда и лауреатские медали. Но и тогда он весьма скупо рассказывал обо всем этом.

«Этом»… Оно стало смыслом всей его жизни, непростой, полной разочарований, терзаний, несогласия с происходящим вокруг него. Все это станет понятным много позже, как и часто произносимая им фраза: «Самая великая вещь на свете — это владеть собой». Он владел.

Каждое поколение по-своему богато талантливыми людьми. Многие, проявив себя, приобретают определенную известность, даже популярность. И только единицам удается оставить в истории человечества яркий, неизгладимый след. Сергей Павлович Королев, мой отец, смог на практике осуществить вековую мечту человечества: преодолев земное притяжение, вывести космический корабль с человеком на борту в просторы космоса. Первый спутник, первые старты ракет к Луне были этапами на пути к этому великому.

Увы, время порой меняет свои оценки тех или иных событий. Точнее — не время, а люди. Не секрет, что появляются сейчас такие, которые пытаются умалить его достоинства и заслуги как главного конструктора ракетно-космических систем.

Королев, говорят они, запустил всего лишь восемь кораблей, на которых слетали одиннадцать космонавтов со сроком пребывания на орбите не более пяти дней, в то время как теперь в год запускают по пять-шесть экспедиций, а продолжительность полетов возросла в сотни раз…

Да, это так. Наши сегодняшние достижения бесспорны, но, будем справедливы, дорогу к ним прокладывал Королев, и каждый запуск тех первых лет был новой ступенькой трудной и бесконечной лестницы в неведомое… И заделы он оставил немалые, и программы составил и обосновал, и соратников своих зарядил на новые свершения…

Пришедший на смену «Востокам» и «Восходам» новый корабль «Союз» задуман Королевым, еще при его жизни началось изготовление первых образцов этого корабля. Орбитальные базы-станции долговременного действия — тоже его идея. Макет первой станции был сделан в 1965 году…

«Королев шел на риск!.. Ему все можно!.. Он нарушал… Без подготовки проводил рискованные эксперименты.» — вот самые распространенные обвинения невежд.

Я не инженер, мне трудно судить о делах и проблемах технических. Но те, кто работал с Королевым многие годы, кто знал его не понаслышке, убеждены и сегодня в том, что они шли на разумный риск, основанный на точных расчетах, обеспечивающих успех. К тому же во всяком новом деле есть определенная доля риска, без него не обойтись! Без риска нет движения вперед, тем более в космонавтике.

Было ли ему все можно? Кто знал главного конструктора, не согласятся с этим. Королева отличала высокая дисциплинированность, организованность, требовательность прежде всего к себе и подчиненным. И, быть может, дочери не следовало бы столь восхищенно говорить об отце, но встречи и беседы с людьми, работавшими с Королевым в течение продолжительного времени, близкими ему по духу и устремлениям, позволяют мне сказать, что высокие человеческие качества, организаторские способности, талант и работоспособность, умение видеть завтрашний день и приближать его конкретными делами заслужили уважение многих и многих.

И еще о риске. К каждому пилотируемому старту главный конструктор подходил с величайшей осторожностью. Это могут подтвердить и сами космонавты. Им он откровенно, без уверток и прикрас говорил: «Усвойте главное. Космические полеты на сегодня и в ближайшем будущем — не увеселительная прогулка ради почета, почестей и славы, а сложнейшая и довольно опасная работа. На каждом шагу могут подстерегать серьезнейшие трудности и неприятности. До вас этим путем еще никто не ходил, вы — первооткрыватели. Мы идем по целине. Новый самолет, прежде чем выйдет на линии Аэрофлота, должен совершить многие сотни взлетов и посадок, налетать определенный объем часов. Корабль тоже проходит испытания. Но не в натурных условиях космоса, сурового и неприступного, а на стендах. Это должен уяснить каждый. Но пугаться не следует, надо уметь преодолевать трудности. Для этого необходимы постоянно растущие знания, пытливый ум и твердая воля… Кто рассчитывает на легкие триумфальные победы, славу, глубоко ошибается. Любоваться собой нам не пристало. Кто мыслит иначе, советую таким отказаться, не тратить попусту время и не занимать место других».

Во время тренировок космонавтов на стапеле у корабля часто можно было видеть главного конструктора. Пристроившись у входного люка, он наблюдал за тем, как космонавты «обживали» корабль, обменивался с ними репликами, шутил. Он чувствовал себя членом экипажа, подсказывал, задавал неожиданные и сложные вопросы. Любые неточности в ответах его настораживали, и он заставлял ребят проигрывать нестандартные ситуации по несколько раз. А на космодроме, когда готовился очередной запуск, Королев по несколько раз в день и даже ночью встречался с теми, кто непосредственно готовил ракету-носитель и космический корабль к полету, присутствовал при испытаниях систем после сборки, часто беседовал с рабочими. Неоднократно за этот период проверял готовность стартового комплекса и систем связи. На подведении итогов полета дотошно допрашивал всех ведущих инженеров и своих помощников: «Что, по-вашему, мы не учли, готовя этот полет?»

Трудно определить, сколько седины прибавлялось на висках отца после каждого полета.

Обстоятельность — тоже черта его характера. Он не терпел легковесных и торопливых суждений, сделанное наспех его раздражало до боли. На технических совещаниях, на Совете главных конструкторов он обычно сначала уважительно выслушивал мнение всех, задавал уточняющие вопросы, называл такие обсуждения «конструкторскими диалогами и монологами».

«К заблуждению ведет много дорог, а к истине — только одна, — говорил. — Ее-то мы и должны отыскать. Ставя главной задачей безопасность полетов, мы предусматриваем резервирование, дублирование и троирование систем. И, несмотря на это, нельзя успокаиваться и благодушничать. Покорение космоса — сложнейшая и серьезнейшая задача, а космическая техника — сгусток достижений человеческого разума».

Допускаю, что он мог быть строг. Даже очень строг. Вспыльчив, обидчив. Мог накричать, пригрозить немедленным увольнением и выполнить эту угрозу. Но доброты и человечности в нем было больше. И отходил он быстро, и не держал зла, и умел прощать, и заботился о людях искренне, сочувственно, без принуждения. И не мной придумано, что он постоянно был занят творческой и организаторской работой, хозяйственными делами, много внимания уделял экспериментальному производству, объединению усилий ученых в фундаментальных исследованиях космоса. И в то же время его часто видели в цехах, он беседовал с рабочими, вникал в их домашние дела и нужды, многих рабочих знал лично и обращался к ним по имени и отчеству. А рабочие — и не только они — гордились тем, что трудятся под руководством Сергея Павловича Королева. Им импонировало, что главный конструктор и академик интересуется буквально всем, что касается дела…

Он шел за своей мечтой, а болезнь шла за ним по пятам. И тюрьма, и «шарашка» за колючей проволокой, и напряженнейшая работа без границ, мытарства в командировках, и постоянная нервотрепка по поводу главных его дел — все это подточило его здоровье! В больницу он лег неохотно, вырывался оттуда, ссылаясь, что это крайне важно для дела. Словом, он не щадил себя.

Горько говорить об этом. Еще более горько от того, что спустя годы после его смерти кое-кто пытается умалить заслуги Королева. Перед Отечеством, перед наукой, перед всем человечеством.

Верю: чистая вода унесет грязную пену. Правда останется правдой. Доброго больше. И оно останется добрым. Навсегда. Кто-то очень мудро сказал: «Не думаю, чтобы Цицерон или Ксенофонт стали описывать свои деяния, если бы эти деяния во много раз не превосходили их красноречие».

Все это говорили о Королева самые разные люди. Одни его знали больше, другие — меньше. Все они искренни в своих суждениях; полагаю, что каждый смог подметить и передать какие-то черты или черточки его характера, его мыслей, поведения в тех или иных ситуациях и, благодаря этому, дополнить то представление, которое создалось о нем у автора. Впрочем, не только у меня. Я не хотел идеализировать его. Сам Эс-Пэ со всеми его недостатками предстанет здесь как живой, и весь облик его таким, каким он представлялся его современникам.

Он всегда оставался верен своим принципам. Нелегкое дело — отступать, не теряя присутствия духа. Всякое отступление обидно и достаточно хлопотно само по себе. У Толстого есть выражение: гребите выше, жизнь все равно снесет. Жизнь его сносила. И он расплачивался за то, что ставили ему в вину. Только вот была ли эта вина? Не стану судить. Сам он в тягостные минуты смущенно говорил: «Раньше ветер дул в наши паруса, теперь он дует обратно».

Иногда можно услышать: кто бы не согласился с превеликой охотой отдать свое здоровье, покой или саму жизнь в обмен на известность и славу — самые бесполезные, ненужные и фальшивые из всех монет, находящихся у нас в обращении?

Странное суждение, хотя слава как таковая, жажда обладать ею, купаться в ее лучах, быть у всех на слуху лишала рассудка многих, толкала на рискованные попытки предвосхитить возможные дары судьбы.

Не скажу, что он был равнодушен к почестям, которые выпали на его долю. Ордена, Золотые Звезды и лауреатские медали, почетные звания, присуждение научных степеней он принимал как нечто такое, что согревало душу и сердце, и говорил себе: «А ты, Серега, молодец, сумел-таки доказать, что на полустанках большие поезда не останавливаются».