КАК РОЖАЛСЯ КОСМОДРОМ

Критерии выбора. — Литерный следует в Тюратам. — И снова — с нуля. — Стартовый комплекс. — Где находится Байконур

Полигон Капустин Яр для отработки баллистических ракет дальнего действия не годился. Расстояние между стартом и местом падения головной части ракеты должно быть не менее семи — восьми тысяч километров. А сама трасса полета должна проходить так, чтобы не «задеть» большие населенные пункты, промышленные центры и в случае аварийного выключения двигателей не принести больших бед.

Для выбора места дислокации нового полигона была образована Государственная комиссия под председательством генерала В. И. Вознюка, возглавлявшего Капустин Яр. После прикидок, поездок на места было предложено три варианта. Первый — район Перми. Запуски предполагалось производить в восточном направлении через Чукотку. Второй — район Дагестана. И третий — полупустыня Казахстана неподалеку от станции Тюратам, на берегу Сырдарьи.

Первые два варианта отпали сразу. Трасса через Чукотку была недостаточной по дальности: 6000 километров. В Дагестане не было благоприятных условий для размещения пунктов радиоуправления, на чем настаивал М. С. Рязанский. Не выдержал строгих обсуждений и появившийся позже вариант Мордовии. После долгих споров, рекогносцировочных полетов по трассе и выездов на место остановились на Казахстане.


…Начальник станции Тюратам Анатолий Лебедев держал в руках странную телеграмму и никак не мог понять, кто ее подписал. Текст гласил: «12 января проследует литерный, два последних вагона отцепить, поставить в тупик». Поезда останавливаются на маленькой станции всего на две минуты, маневровых паровозов здесь отродясь не было. Как отцепить, чем толкать?

Литерный прибыл точно по расписанию. Гудок паровоза предупредил об остановке. Заскрежетали тормоза, и тяжелый состав замер. Две теплушки отцепили в считанные секунды — помогли молодые ребята, мигом выскочившие из вагонов. Они же, поднапрягшись, столкнули их в тупичок. Руководил ими Игорь Николаевич Денежкин, инженер-строитель. Так он представился начальнику станции.

— А что строить-то будете? — не удержался от вопроса Лебедев.

— Как что? — рассмеялся Денежкин. — Стадион!

— Стадион? — скривил губы станционный начальник и почесал затылок. — Кто играть-то будет? У нас всего мазанок пять или шесть… Ну, может, десять. Смотрите сами.

Во все стороны тянулась холодная заснеженная степь без конца и без края, без дымка, без жилья.

— Надо бы нам где-то разместиться на первых порах, — сказал Денежкин. — И телеграмму отправить в Москву.

— Телеграммку можно, — развел руками железнодорожник, — а вот с жильем помочь не смогу…

Телеграмма ушла на имя начальника специального строительного управления генерала Шубникова: «Прибыли на место назначения, приступили к работе». Отправив ее, Денежкин распорядился:

— Ребята, печки пора топить, иначе замерзнем ночью…

Это была зима 1955 года. Группе Денежкина предстояло провести рекогносцировку местности и подготовить все для встречи и размещения основного контингента строителей, а также техники и материалов…

Начинали с нуля, а создать и построить предстояло нечто грандиозное. Ведь ракетный полигон и космодром — это целый комплекс различных сооружений: десятки производственных корпусов, сотни больших и малых служебных помещений, бытовых зданий. Необходимо соединить все эти объекты в соответствии с технологией подготовки и пуска ракетно-космических систем рациональной системой связи, энергопитания, водоснабжения, теплофикации… А еще — кислородный завод, насосные станции сотни километров железных и шоссейных дорог, хранилища, измерительные комплексы. И все это — лишь первая очередь. Дальше — больше. У космодрома и размах космический.

В служебной документации «объект» значился как Полигон № 5 Министерства обороны. Постановлением Совета Министров № 292–181 с грифом «Совершенно секретно» определялась штатная численность личного состава (не считая строителей): 586 военнослужащих и 325 гражданских лиц. Начальником полигона назначался генерал-лейтенант Алексей Иванович Нестеренко, фронтовик, занимавший командные должности в соединениях «гвардейских минометов» — так называемых «катюш».

Руководил стройкой Г. М. Шубников, замом у него был И. М. Гурович, парторгом К. П. Баландин. А еще — инженеры В. А. Сахаров, А. А. Ниточкин, Г. Д. Дуров, А. А. Ткаленко, М. И. Халабуденко, М. Г. Григоренко…

Королев внимательно следил за строительством, помогал в решении трудных задач и конечно же торопил. Он представлял размах и объем работ и боялся, что к началу летных испытаний строители могут не успеть. Доклады о ходе строительства он читал внимательнейшим образом и даже начертил для себя специальную табличку, где помечал сроки сдачи того или иного объекта. Когда создалось тревожное положение с прокладкой шоссейных дорог и железнодорожных путей, Королев вылетел на место. Это было в сентябре 1955-го. Вот-вот должна была поступить первая партия оборудования для оснащения стартового сооружения, «заказчики» буквально наступали на пятки строителям, а те «буксовали».

«Газик», серый от пыли и грязи, притормозил у насыпи, где кончалась рельсовая колея. Из машины вышли несколько человек. Один, в пальто и шляпе, шагал первым. Командир строительного отряда Дуров досадливо сплюнул: «Опять комиссия, лучше бы прислали второй бульдозер». Он сделал несколько шагов навстречу приехавшим и вяло доложил о ходе работ.

— Когда думаете закончить? — строго спросил Королев.

— Плановый день сдачи… — начал было Дуров, но его оборвал тот, кто был главным.

— Плановый день меня не интересует. Я вам назову все плановые дни. Когда будет готова трасса?

Дуров подумал и назвал срок, который по его прикидке был вроде бы реален. По выражению лица Королева понял: его этот срок не устраивает. Тут же уточнил:

— Постараемся неделю сбросить, может, дней десять, если технику дадут.

— Дадут, — смягчился Королев. — Обязательно дадут, я похлопочу…

Помолчали.

— Как ваше имя и отчество? — спросил Королев.

— Георгий Дмитриевич.

— А я Сергей Павлович, главный конструктор. И скажу вам, Георгий Дмитриевич, что дороги в космос начинаются с дорог земных. Вот таких, как вы строите. Нельзя ли чуть пораньше закончить?

Дуров широко улыбнулся, вздохнул и, ударив себя в грудь, выпалил:

— Сделаем, Сергей Павлович! Только с техникой подсобите…

— Коль вы обещаете, я тоже слово даю. Подсоблю!

Вскоре отряд получил и бульдозеры, и скреперы, и экскаваторы, и свыше двухсот автомашин. Да и новую группу строителей прислали на подмогу.

В тот день Королев пожелал увидеть, как идет строительство гостиниц, которые предназначались для его товарищей, — к началу испытаний на полигон должны были приехать конструкторы, монтажники, другие специалисты. Сопровождавший главного конструктора Гурович замялся:

— Может быть, в другой раз, Сергей Павлович? Там еще работы не закончены.

— Вот и посмотрим, сколько осталось, — настаивал Королев.

Среди пустыни стояли пять бараков из деревянных щитов, разделенные на комнаты. Королев вошел, осмотрелся. Лицо его стало хмурым, глаза потускнели.

— Мои инженеры так жить не будут, — процедил сквозь зубы.

Его особенно возмутило то, что внутри помещений не было ничего похожего на комфорт — просто побеленные стены и голые лампочки на длинном проводе.

— Вы представляете, какую работу предстоит выполнять тем, для кого вы подготовили эти..?

Он не нашел нужного слова или постеснялся сказать нечто такое, что не вязалось с его должностным положением.

— В 46-м мы обустраивались в Капьяре, — продолжил Королев. — В 46-м, через год после войны, разрушительной, тяжелейшей войны, мы жили примерно в таких условиях. Не сразу, но жили…

Он помолчал, постучал кулаком по перегородке, подошел к окну, за которым виднелись кучи строительного мусора.

— И вот через десять лет вы предлагаете людям, которым предстоит решать сложнейшие задачи, общежитие имени монаха Бернальда Штольца. Так, кажется, писали Ильф и Петров в «Двенадцати стульях»…

Он не сказал больше ничего и вышел. В напряженном молчании поехали дальше. Когда приехали к монтажно-испытательному корпусу — громадному, светлому, очень красивому, хорошо отделанному, лицо Королева посветлело. А когда попали на строительство стартового сооружения, он совсем отошел, оттаял…

— Вижу, — сказал, не скрывая удовлетворения, — вы можете строить. В такие сроки соорудили такое. Вот уж спасибо вам сердечное.

Он обошел площадку, заглянул внутрь глубокого туннеля, внимательно выслушал объяснение. Потом повернулся к Шубникову:

— Георгий Максимович, ну что мы все-таки будем делать с гостиницами? Надо же их привести в порядок.

Шубников ждал этого вопроса.

— Сергей Павлович, помогите, мы сделаем. Поверьте, нам просто не из чего делать.

— Мне нужна ВЧ-связь, — заторопился Королев.

В Москву он дозвонился не сразу: то не отвечал номер, то не было на месте нужного человека. Королев был настойчив. Он не отходил от аппарата спецсвязи, пока не добился своего.

— Завтра утром вылетает самолет с линолеумом, хорошими обоями, абажурами, другими вещами.

Королев был доволен, что смог уладить все без проволочек.

— Люди у меня золотые! — сказал он Шубникову. — Здесь, в этих тяжелейших условиях, они должны работать, и не месяц, не два. Хочется ускорить все дело, ведь это будет такая замечательная ракета. Блестящие перспективы открываются…

Когда он это говорил, глаза у него светились, усталость сошла, и на лице появилось мечтательное выражение. В этот момент он совсем не был похож на того железного Королева, которого знали на полигоне, — кто лично, кто понаслышке.


Стартовое сооружение для «семерки» разрабатывалось в конструкторском бюро специального машиностроения, которым руководил академик Владимир Павлович Бармин, человек интереснейшей судьбы, занимавшийся системой обустройства (поддержания необходимого климата) Мавзолея Ленина, созданием пусковых установок для реактивной артиллерии («катюш»). Работы по первым передвижным комплексам для пуска баллистических ракет Р-1, Р-5 и других позволили конструктору выбрать основные принципы и идеологию разработки больших стационарных стартовых сооружений. Королеву Бармин импонировал тем, что умел находить нестандартные и удивительно простые решения, которые долгие годы оставались на уровне того, что требуется именно сегодня.

Встречи двух главных конструкторов носили характер не столько согласований и увязок, сколько дискуссий с многочисленными «если».

— Володя, а если подпорки не удержат? — сомневался Королев.

— Удержат, Сережа. Мы все просчитали, запас по весу большой.

— А если начнет заваливаться при запуске двигателей?

— И это просчитано…

— Все у тебя просчитано, но ведь это на бумаге, — не унимался Королев.

— И на макете проверено, — успокаивал Бармин.

Когда многие системы стартового комплекса и самой ракеты были изготовлены, обоим главным стало очевидно, что сборка и наладка сложнейшего инженерного сооружения со всеми его составляющими вызовут необходимость их системной увязки и конструкторских уточнений. Выполнить эту сложнейшую работу можно только в заводских условиях.

Вторая проблема, которая терзала обоих, — ракета и стартовый комплекс, составляющие единую динамическую систему. Поэтому анализ динамики движения ракеты в момент пуска не мог быть проведен независимо от анализа динамики подвижных частей стартового сооружения. Теоретические исследования, как полагал Королев, не могли дать полной уверенности в надежности выбранной схемы и правильности ожидаемых динамических параметров.

— Нужен прямой эксперимент, — настаивал Королев.

— Нужен, — соглашался Бармин. — Но где его провести? Слишком габаритно все получается.

— Будем искать. — Королев перебирал в памяти возможные места: — ЦАГИ, Фили, Электросила… А может быть, где-нибудь на верфи?

— Я попробую посмотреть в Ленинграде, — предложил Бармин. — Поеду завтра же, времени у нас мало.

— Мало, — согласился Королев. — Очень мало…

Бармин побывал на Ленинградском механическом заводе. Один из цехов имел подходящую высоту, колодец большого диаметра, необходимые подъемные краны. Здесь в свое время производилась сборка орудий большого калибра для линейных кораблей.

Осенью 1956 года стартовая система вместо полигона была доставлена в Ленинград. Там, на механическом заводе, «семерка» впервые примерялась к своим стартовым устройствам. В гигантском по размерам цехе был произведен и первый «пуск». Только вместо двигателей ракету подняли со стартового стола заводские краны. По соображениям безопасности топливные баки ракеты были заправлены водой. Видимо, поэтому и родилась впоследствии полигонная песенка стартовиков-испытателей:


Заправлены ракеты, конечно, не водою,

И кнопку пусковую пора уж нажимать.

Давай-ка, друг, в сторонку мы отойдем с тобою,

Эх, только б улетела, не дай нам Бог сливать…


Те испытания подтвердили правильность решения о контрольной заводской сборке. Неисправности устранялись тут же, удалось выиграть время и избежать неприятностей при полигонной сборке. Окупились и затраты, ибо с самого первого пуска стартовый комплекс работал без замечаний. А ведь это была сложнейшая система, в изготовлении агрегатов и узлов которой принимали участие более 50 крупнейших заводов страны.

Королев подшучивал над Барминым:

— Володя, ты вырыл самую большую яму в мире.

Только дя сооружения одного стартового устройства потребовалось вырыть котлован глубиной 45, длиной 250 и шириной 100 метров. Из него извлекли около миллиона кубов грунта.

4 марта 1957 года Королев утвердил «Техническое задание № 1», согласно которому готовился первый пуск межконтинентальной баллистической ракеты.

Уже потом, когда начались испытания на Байконуре, Сергей Павлович журил Рязанцева:

— Это ты, Михаил, загнал нас всех сюда, в эту дыру, забытую богом. Воды нет, жилья нет, об удобствах я уже и не говорю… Ничего нет, кроме твоих антенн.

Рязанцев отвечал спокойно:

— Я предложил вариант, а ты, не подумав, подписал.

— Нет, Миша, подписал ты, а я только завизировал, — наступал Королев и, обращаясь к другим главным конструкторам, театрально вопрошал: — Разве не так, братцы? Разве не Михаил устроил нам такую жизнь?

Хорошо сказал о принципах, которыми руководствовались в выборе места будущего космодрома, Владислав Волков, сотрудник королёвского ОКБ-1, ставший впоследствии космонавтом:

«По максимуму неудобств. Нужно найти место, куда, во-первых, нелегко было бы добраться любым видом транспорта, начиная с самого современного и кончая таким архаичным, как ишак или верблюд. Но этого мало. Надо, чтоб местность была пустынной. Чтобы не было воды и ее привозили в цистернах. Обязательное условие — это песок! Причем песка должно быть много, очень много. И если подует ветер, то этот песок должен висеть в воздухе, так чтобы в трех шагах ничего не было видно. Желательно, чтобы он попадался в борще и котлетах. Это для того, чтобы ты понимал, что дома тебя ждет жена с вкусным обедом. Если ты нашел такое место, значит, оно подходит для строительства космодрома»…


У городов, как и у людей, свой облик, своя биография, своя летопись и судьба. Слова «Байконур», «Звездоград», «Ленинск» появятся много позже и будут ассоциироваться с такими дорогими для нас понятиями, как «космодром», «спутник», «первый космонавт планеты»…

Тогда, когда все начиналось, ничего этого не было.

Небольшой, в сущности, островок в бескрайней казахстанской степи, но и воздух, и земля, и редкие блюдца маленьких озер — все здесь пронизано духом разных эпох, во всем ощущается дыхание истории, то далекой, многовековой, то совсем близкой. Она воскресает в древних преданиях и доходит до нас в живом слове фактов.

В одном из номеров газеты «Московские губернские новости» за 1848 год была напечатана маленькая хроникальная заметка: «Мещанина Никифора Никитина за крамольные речи о полете на Луну сослать в поселение Байконур…» Здесь нет опечатки. Именно в Байконур более 130 лет назад был сослан неизвестный нам дерзкий мечтатель и фантазер, чье имя почему то не вошло в летопись космонавтики.

Впрочем, почему не вошло? Этот интереснейший факт вовсе не воспринимается лишь как шутка истории. Такие люди, как Никитины, — явление чисто русское. Вспомним кузнеца Черная Гроза, который сделал крылья для летания, подьячего Крякутного, пытавшегося подняться на воздушном шаре. Они, эти Грозы, Крякутные, Никитины, сродни Кибальчичам, Циолковским, Цандерам, Королевым… У них — безграничная вера в силу человеческого разума, в его талант, умение и смелость.

История сохранила и другой любопытный документ. Это книга некоего Джона Вильфорда Уорделла. Называется она «В киргизских степях». На обложке поясняющая надпись: «Сведения из первых рук о жизни в глуши Казахстана накануне индустриализации». В этой книге речь тоже идет о Байконуре. На заре XX века предприниматели английского «Акционерного общества Атбасарских медных руд» рассчитывали на дешевые разработки известковых карьеров и выходных пластов каменного угля. В 1915 году около 200 рабочих — русских и казахов — были согнаны в Байконур из ближайших мест. Потом был 1917 год, стачки и митинги, налеты конников народного героя Амангельды Иманова, которые защищали рабочий и кочевой люд… В книге описан и памятный субботник 16 августа 1929 года. «Деньги, полученные за этот день, общее собрание постановило внести в фонд постройки самолета «Карса Кайский горнорабочий», — так рапортовали рабочие старого Байконура на имя правительства Казахской республики.

…Когда принималось секретное постановление правительства о строительстве «особого объекта» (оно датировано 12 февраля 1955 года), в расчет не принимались ни одна из упомянутых историй. Но и случайности в выборе места не было. Королев уже тогда понимал, что район, близкий к экватору, позволит максимально использовать скорость вращения Земли. На данной широте при запуске космической ракеты в восточном направлении она получает дополнительно почти четыре процента орбитальной скорости — 316 метров в секунду. Протяженность трасс космодрома составляет тысячи километров, и заканчиваются они в акватории Тихого океана — там, где падают последние ступени ракет-носителей. С Байконура космические объекты выводятся на орбиты, наклон которых к плоскости экватора составляет от 48 до 81 градуса при восточном направлении запуска.

Опыта в конструировании и строительстве столь сложных комплексов и создании оборудования в те начальные годы конечно же не было. Но был энтузиазм, было огромное желание выполнить ответственное задание. И был труд, упорный, настойчивый. День ли, ночь ли, изнуряющая жара или лютый холод — все это значения не имело. Неслыханно быстро рождался первый космический порт планеты.

Ну а название «Байконур»? Такой населенный пункт есть примерно в полутысяче километрах от Тюратама. С ракетно-космическими делами он никак не связан. Вся «хитрость» в том, что, проведя в августе 1957 года первый успешный в рамках летно-конструкторских испытаний пуск межконтинентальной ракеты Р-7, мы в соответствии с резолюцией ООН, должны были зарегистрировать это событие с указанием даты, времени и места старта ракеты. По режимным соображениям, дабы скрыть истинные координаты стартового комплекса, в официальном сообщении был назван Байконур — населенный пункт, расположенный по трассе полета. Более того, чтобы сбить американцев с толку, построили в степи деревянные стартовые сооружения. Увы, «хитрость» не удалась, и американская разведка довольно быстро разобралась, что к чему. Но и после этого ложный космодром существовал еще лет десять.

Со стартовых площадок Байконура (это название прижилось, наверное, навсегда) запущен первый в мире искусственный спутник Земли, взлетел Юрий Гагарин, выведены на звездные трассы автоматические станции «Луна», «Венера», «Марс». Отсюда стартовали «Протоны» и «Зонды», «Молнии» и «Электроны», «Полеты» и «Космосы». Из этих мест уходили на свои орбиты космические корабли — «Востоки», «Восходы» и «Союзы», научные лаборатории «Салют» и «Мир». Байконур провожал и международные экипажи, в состав которых вместе с российскими космонавтами входили их коллеги из многих стран.

Ну а город? Поначалу, в интересах той же секретности, его называли Звездоградом, потом — Ленинском. У железнодорожной станции осталось прежнее название.

«Город наш Кибальчичем начат, Циолковским продолжен, нами строится!» — говорили старожилы. Увы, таких осталось немного. Время изменило статус космодрома и его государственную принадлежность. Утратили былую чистоту и ухоженность дома, улицы, площади.

Ровные улицы, обсаженные тополями, памятники на площадях, жилые дома, гостиницы, магазины, кинотеатры, стадион… В былые годы здесь были институт, техникум, несколько школ, Дом пионеров, библиотеки, свой телецентр, парк с аттракционами… Словом, часть великой страны, несущая в себе ее свойства и признаки. Впрочем, к Королеву это уже не имеет отношения.

За городом, у стартовой площадки, которую называют «Двойка», неподалеку от огромного здания, где проводят сборку и испытания космической техники, — ряд маленьких домиков. На двух — мемориальные доски. Волнующие надписи возвращают в прошлое.

«В этом доме жил и работал Главный конструктор Сергей Павлович королев. 1956–1966 гг.».

Рядом такой же, но с иной надписью на мемориальной доске:

«В этом доме провел ночь перед первым в мире полетом в космос Юрий Алексеевич Гагарин 11–12 апреля 1961 года».

Кончаются постройки, и начинается степь. Здешний ландшафт нередко сравнивают с застывшим морем. Обширные голые равнины то и дело перемежаются волнами-холмами с клочковатой пыльной травой. Красно-желтая земля пестрит песчаными прогалинами, и оттого степь кажется выкованной из меди и золота. А по весне степь обретает иные цвета — ненадолго ее покрывают островки желтых и красных тюльпанов. Низкорослых, но очень красивых. Вот, в сущности, и вся экзотика. Экзотика Байконура.


Загрузка...