Серпантин

Эпилог

На больничной парковке спортивная «Бэха» выделялась среди пошарпанных, побитых и местами осыпающихся развалюх. Вика остановилась у шлагбаума, завороженно разглядывая прищуренные фары, словно те могли ее увидеть и ринуться вперед. Не ринулись. На рулевой стойке лежала вскрытая пачка сигарет. В прорези печки торчала фотография — лиц было не разглядеть через тонировку боковых окон.

Вика сжала в кармане телефон — Глеб позвонил ей за час до конца рабочего дня.

«Оклемался твой нарколыга, — утешил он безрадостно. — Если фамилией моей прихвастнешь, вам даже поболтать дадут».

А нужно ли?

Вика остановилась у дверей, через которые выходили хмурые, усталые люди. Ни одной улыбки, как будто здесь они вовсе запрещены. Вике вдруг страшно захотелось улыбнуться, чтобы просто удостовериться, что этот навык еще не забыт.

Не получилось.

Она протиснулась в холл, чувствуя себя совершенно лишней здесь. Взгляд скользил по толпе, но так и не выхватил черные завитки волос и стальное море в глазах. Впрочем, Лиза ведь могла быть где угодно. Где угодно в палате Макса. В палате своего мужа.

В регистратуре Вике равнодушно сообщили номер этажа, зато в спину прикрикнули, чтобы надела бахилы. Резинка на правой сразу же лопнула и голубой полиэтилен держался теперь на одном обещании. Вика пешком поднялась на четвертый этаж — к лифту выстроилась очередь, а ждать не было сил. Почему-то никто не остановил ее, не спросил, собственно, куда и зачем она направляется. Всем было наплевать.

В коридоре четвертого этажа Вика присела на первую попавшуюся скамейку, сгорбилась, как будто собиралась по привычке расправить крылья, но забыла, что на их месте уже затянулись шрамы. Последний раз. Все, что она хочет — успокоить и тем самым подвести черту. И если Лиза там, то и к лучшему. Пусть торжествует. Пусть видит, как ветер стирает пепельные следы Вики.

У безразлично-белой двери с выведенным красной краской номером Вика выстояла четверть часа. От поднесенной ладони дверная ручка запотевала. Внутри тревожилась тишина, как будто набегая волнами, усиливаясь, захлестывая Вику. Ждала ли она Лизу, понимая, что внутри ее нет? Но Лиза не приходила. Ни через десять минут, ни через пятнадцать. А потом сдали нервы.

Она ждала, что Макс встретит ее криком, а может презрением или на крайний, самый лучший случай — пренебрежительной улыбкой. Но он спал. Мятежно, уголки губ подергивались в гримасе злости и отчаяния, хмурились брови, дрожали ресницы. Вика ждала, что он вот-вот откроет глаза, представляла, каким растерянным станет его лицо.

Но что-то коснулось ее локтя и потащило назад.

Вика обернулась — Лиза, поджав губы, молча тянула ее обратно в коридор. И Вика поддалась.

— Что там случилось на самом деле? — спросила Лиза, едва захлопнулась дверь. — Хочу сравнить с его версией.

Вика молча смотрела на нее — яркую, как мертвая бабочка на черном бархате. Не удавалось не то что ответить — даже вздохнуть. Никогда раньше Вика не чувствовала себя такой жалкой и такой бессмысленной. Замкнулся круг: Макс спасен, Макс убит и снова спасен. И финиш, к которому Вика пришла последней.

— Ну что ты молчишь?! — У Лизы дрогнул голос, выдавая и бессонную ночь, и бессонную жизнь. — Теперь-то уже можно говорить, как есть. Что у вас стряслось?

И Вика заговорила — кажется, вовсе без интонаций, словно священник, тянущий молитву на одной монотонной ноте. Как странно Лиза действовала на нее! Еще мгновение назад казалось немыслимым рассказать о той последней грубости, о том самом искреннем Максовом порыве, но под прицелом Лизиного взгляда слова сами рвались на волю, будто клетку распахнули.

— Значит, деньги на месте, — протянула Лиза, дослушав до конца. — И как будто ничего не произошло, да?

— Я увольняюсь, — брякнула Вика, хотя какое кому было дело? — Мы больше с ним не увидимся.

— Ну, покуда он знает, где ты живешь, это все же не исключено, — заметила Лиза и замолчала.

«Не жена, нет, — подумалось Вике. — Мать. Но даже матери отказываются от своих сыновей, когда плечи не выдерживают».

— Вы ведь… его не бросите? — спросила она Лизу, а та брезгливо поморщилась.

— Я прослежу, чтобы его выписали в добром здравии.

И снова пауза. Вика, сама не зная зачем, схватила рукав лазоревого Лизиного пиджака и сжала тонкое запястье под ним.

— Его нельзя бросать.

— Но ты же бросила? — Изгиб брови.

— Я… Я ошиблась, — призналась Вика.

— Ах, вот оно что. Глупая ты, девочка. Глупая, несчастная девочка. Но каждый выбирает за себя. Я выбрала другой город — красивый, старый, маленький. С хорошим воздухом. Далеко отсюда. Я рассказываю тебе, чтобы ты знала, ничего уже не изменить. Ты, наверное, надеялась, что я тебе помогу. И напрасно.

— Он любит тебя, — возразила Вика, понимая, что Лиза права — ничего уже не исправишь.

— Он любит себя, — огрызнулась Лиза. — И наркоту. И вот вопрос — кого сильнее? В первом случае он выкарабкается, во втором — сдохнет. И то, и другое — его выбор, не мой и не твой. Но если другого алтаря у тебя нет, то пожалуйста, этот скоро освободится…

— Есть, — перебила Вика. — У меня есть другой. И я его вытащила.

— Надолго ли? — в холодных глазах Лизы пульсировало отчаяние. — И зачем?

— У каждого ангела должен быть свой демон, — вспомнила Вика. — А спасая — приручаешь. Так все и устроено.

— Да откуда тебе знать…

Лиза беспомощно посмотрела на дверь. Вика поверила, что у нее есть билеты, есть открытка, на которую она смотрит и представляет себя иной, без прошлого, без иссушающего страха и обреченности. Но принятые решения, порой, не прочнее первого льда.

Вика отступила, развернулась. Побежала. Замелькали двери палат, чьи-то усталые изможденные лица, белые халаты, перила, ступеньки.

Вика вырвалась на волю — и никто не задержал. Угодила в лужу — сапоги хлебнули так, что ноги в мокрых носках тут же заледенели. Вика перебежала парковку. Прищуренные фары следили за ней, она чувствовала спиной их взгляд, такой же пронзительный, как у хозяйки.

За шлагбаумом чуть не попала под Скорую — водитель оглушительно гаркнул клаксоном, Вика отпрыгнула, снова в лужу. Закачалась, как пьяная, и готовилась рухнуть в воду, но кто-то удержал ее.

— Ну, совсем дурная! — воскликнул Глеб. — Кто ж возле больницы с собой кончает?

Он перехватил ее за плечи, развернул к себе лицом. Борода исчезла, явив еще совсем молодого улыбчивого мужчину немного за тридцать. Он казался таким безмятежным, таким надежным и сильным, что мог бы стоять в ряду Атлантов и ничем от них не отличаться.

— Что ты тут делаешь? — спросила Вика слишком резко и слишком искренне.

— Тебя караулю, а то мне так показалось, ты чудная. И видишь — не прогадал!

У обочины стоял тот самый внедорожник, в котором они делили хлеб и грызли жесткую кабанью колбасу. Мостик между прошлым и будущим.

Как там Макс говорил? Ты из тех, кто жжет после себя мосты. Или нет?

— У меня там чай в термосе, — подкупил Глеб. — А еще я подумал… Твоей маме осетра не надо?

Он глухо засмеялся: зубы у него были желтоватые, крупные, как и все лицо — округлое, с выдающимся носом, широкое и доброе. Хороший человек, тем более — врач. Мать умерла бы от восторга.

— Спасибо, — Вика отстранила его руки и улыбнулась. — Но мне пора.

Она зашагала по слякоти, хлюпая размокшими сапогами.

— Давай хоть подвезу! — крикнул Глеб, но Вика лишь помотала головой, не обернувшись.

Она шла по талому снегу, замерзшая, как будто босая. Налетел ветер, облизнул щеки, забился за пазуху. Вика развела плечи и что-то в ней изменилось.

Она шла по тротуару среди незнакомых безразличных теней и вдыхала ветер. Вика достала телефон, выскребла из него сим-карту. Крохотный кусочек красного пластика утонул в луже.

Началась новая жизнь.

Больше книг на сайте — Knigoed.net