Серпантин

Глава восьмая

Вика очнулась от кошмара: ей снилось, что Макс заявился к ней среди ночи, пьяный в дым, пытался что-то объяснить, а она, вместо того, что выгнать, упала ему на руки послушной куклой. Теперь реальность медленно проступала сквозь утренние сумерки. Веки перестали гореть и пульсировать, но слабость не отпускала. Вика пошевелилась и неожиданно уперлась ногами во что-то мягкое, всхрапнувшее в ответ.

Хрусталь иллюзии лопнул с оглушительным звоном.

Макс спал полусидя, голова завалилась на бок, не первой свежести футболка задралась, а под ней обнаружились стальные на вид мышцы. Вика, пожалуй, никогда ещё не видела его столь беззащитным: даже в злосчастной переговорной, на грани сознания и беспамятства он продолжал шутить и подтрунивать над ней, сохраняя тот стержень, на котором держался.

Во сне он хмурился и вздрагивал. Вика внимательнее всмотрелась в его лицо. На тридцать он конечно не выглядел, но бороздки возле губ уже наметились, как и вертикальная складка между бровей. В воздухе ясно угадывался запах перегара. Из приоткрытого окна тянуло, а Макс свесил ноги с кровати прямо на сквозняк. Вика осторожно высвободилась из пут одеяла, босая дошла до кресла, сдёрнула с него покрывало и осторожно накинула на Макса. Он замычал, приоткрыл один глаз и, поймав Вику в фокус, протестующе взмахнул рукой.

— Синицына, ты больная? — полувопросительно заявил он. — А ну марш под одеяло! У неё температура к тридцати девяти, а она босиком на сквозняке пляшет.

Вика с улыбкой подчинилась. Зачем он приехал? Спьяну? Тогда почему к ней, а не к жене или к Танечке? Какие глупые мысли, но и отделаться от них невозможно.

— Я могу пойти к детям, — охрипшим со сна голосом сообщила Вика. — А ты нормально поспишь.

— В том, что ты можешь, я уже нисколько не сомневаюсь, — хмыкнул Макс. — Только нормально я не посплю все равно. У вас тут чертов холодильник.

— Ты просто не привык.

— Зато ты вон привыкла, — отчетливо прозвучало раздражение. — Слушай, Вика, а собери-ка ты вещи и поедем. Тебе нельзя тут оставаться.

— Куда? В гостиницу?

— Хотя бы так. Все лучше, чем в твоём погребе.

— Заткнись, — не заботясь о правилах гостеприимства, бросила Вика. — Я здесь выросла и не один раз переболела.

— Так может это связано, не, не думала?

— Если не нравится — уезжай, — она взглянула на него прямо и бескомпромиссно. — Как раз к началу рабочего дня успеешь.

— Ага, мечтай.

Его пробрала дрожь. Ничуть не стесняясь, он откинул одеяло, поднял Викины голые ноги и, закинув их себе на колени, придвинулся ближе. Руки у него были ледяные.

— Мать встанет, затопит печь, — зачем-то решила оправдаться Вика.

Макс посмотрел на неё исподлобья.

— Здесь так чувствуется, что мы живём в веке информационных технологий, исследований космоса и генной инженерии, — протянул он наигранно задумчиво. — Черт, Синицына, ты серьёзно — печь?

— До нужного века — полтора часа на электричке, — съязвила Вика. — А у нас другое в цене.

— Дай угадаю — неужто дрова?

Вика не выдержала и прыснула. Несмотря на патину высокомерия, Макс сейчас казался ей простым и понятным. И возникло ощущение, мимолетное, неуловимое, что он бы с легкостью вписался в эту жизнь — с печью, детьми-калеками и утренними прогулками по лесу.

— Искренность и доброта, — ответила Вика уже серьёзно. — Без городской мишуры они заметнее.

— Не обязательно ехать в глушь за искренностью, — возразил Макс, но потом добавил: — Хотя, может ты и права. Отчасти.

Он замолчал, вглядываясь в деревенский пейзаж, обрамлённый деревянной рамой окна: облетевшая рябиновая ветка качается под тяжестью синицы, скребет по стеклу. Синица клюет крупный бисер созревших ягод. Их красные капли с тихим стуком бьются о фундамент и ливневый сток. Вика почувствовала, как разговор соскочил с обкатанных рельсов и свернул на запасные пути, в неведомую тёмную чащу.

— Как развод? — спросила она, раз уж показалось, что Макс готов к откровенности.

— Пока отложен, — он вытянул вперед правую руку с обручальным кольцом, сжал пальцы в кулак, чтобы золотой ободок впился в кожу, и распрямил их обратно. — Мы решили подумать и не рубить с плеча.

— Вы или ты?

— Конечно, я. Попросил время. Тряпка, что с меня взять.

Вика сама не понимала, зачем ей этот разговор, но зачем-то был нужен. Возможно лишь для того, чтобы хоть на мгновение выманить Макса из его раковины бахвальства и пустословия.

— Иногда слабость может помочь, — попыталась утешить его Вика. — Стесняться точно не стоит.

— У тебя есть кто-то? — спросил неожиданно Макс, хоть тон его не переменился.

— Есть, — кивнула Вика и поспешно добавила: — Дети.

Он недовольно цокнул языком.

— Я про мужиков.

— Мужиков нет. Только мальчишка.

— Даже не знаю, рад я или нет.

Вика села и подобрала колени к груди. Макс проводил их ладонью до самых пяток и вздохнул:

— Пожалуй, все-таки рад. Сложностей и так хватает.

Какое-то время Вика колебалась, но потом коснулась его плеча. Он вздрогнул.

— Может, сначала разберёшься со своими? — спросила она ласково, всеми силами желая ему помочь.

— Не боишься?

— Чего?

— Что разберусь.

— Смешно. Люди должны быть счастливы и свободны, чтобы вместе построить что-то путное. На тебя пока не похоже ни то, ни другое.

— Значит, построим беспутное. В этом я мастер.

— Дурак ты, Щербаков.

— Ты не лучше, Вика.

Она шутливо ударила его кулаком в плечо, а затем отодвинулась подальше, пока не заискрило. Дистанции явно было недостаточно — она чувствовала себя уязвимой со всех сторон, будто это не она, а ее выскребли из панциря. И энтузиазм, благодаря которому она все еще держалась на плаву, начал на глазах истончатся, как дым в ветреную погоду.

— Сколько лет сыну? — спросила она, откинувшись обратно на подушку.

— Пять.

— Он считает тебя отцом?

— Родного не помнит, но знает, что он где-то существует. Я три года его… Воспитываю. Хотя воспитатель из меня неважный. Да и муж тоже.

— Что такого ты натворил?

Макс посмотрел на неё укоризненно, но все-таки неохотно ответил:

— Заигрался.

— В Казанову? — поддела его Вика.

— Скорее в благородство. Хотел помочь, а в итоге угробил семью. Правда, и помог тоже.

— Кому?

— Девушке в трудной жизненной ситуации.

Вика ждала. Сонливость одолевала ее, но холод, выстудивший комнату, в меру бодрил. Она поежилась, тем самым напомнив о себе зависшему на пейзаже Максу.

— Мы встречались когда-то, — продолжил он опустевшим голосом. — Давно, после института. Расстались, потому что она другого предпочла — постарше и побогаче. Замуж вышла, родила. Мы общались иногда, даже виделись пару раз, я ее подвозил с ребёнком. Жене не рассказывал — она ревнивая. А потом Катя позвонила, в слезах, сказала, что муж ее избил и она в больнице, а ребёнок дома остался с пьяным папашей.

Он печально усмехнулся, снял очки и протер глаза. Плечи его поникли, и вид сделался отчасти жалким. Однако Вике он от этого стал только ближе.

— В общем, пришлось разгребать, — подытожил Макс, вернув очки на переносицу.

— Позвонил в службу безопасности?

— Ха-ха, ну да, чтобы потом весь офис знал? Нет, сам справился. Забрал ребёнка и Катьке квартиру снял. Она без работы тогда была, деньги давал, заезжал иногда. Она, конечно, все твердила про благодарность и что должна мне отплатить. Но что с неё взять?

— Нетрудный вопрос, — пожала плечами Вика.

— Да, знаю я, о чем вы, женщины, думаете. То ж сокровище, ваша алмазная пещерка. Вам и в голову не приходит, что иногда хочется просто помочь, бесплатно. Потому что вы слабые, а мы — сильные. И это приятно — быть сильным.

— Ничего не было? — проницательно предположила Вика.

— Поцелуи считаются? — Макс вяло ухмыльнулся. — Я ее не трахал, если ты об этом. Но вот жена убеждена в обратном. И сколько ни объясняй, она лучше знает. Свечку же держала.

Он поднялся, подошёл к окну, отодвинул занавеску.

— Можно покурю? — спросил, ощупывая карманы джинсов.

— Нет, — Вика покачала головой. — Только если на улице.

— Строгая ты, Синицына. С тобой не договоришься. Я давно заметил.

— Давно?

— Ну да. Когда тебе что-то нужно, ты не остановишься, пока всю душу не вытрясешь до дна. Проще согласиться.

— Извини.

Макс разочаровано повертел в пальцах мятую пачку и убрал обратно в карман. Вернулся, сел на край кровати, упёрся локтями в собственные колени и взъерошил волосы. Вика бережно погладила его по спине.

— Электричка до города через полчаса, — ей почему-то показалось, что он ждёт именно этого.

Макс хмыкнул и покачал головой из стороны в сторону.

— Я уже предупредил, что взял больничный. Тебя нельзя оставлять одну, тем более в этой морозилке. Наше предприятие не может себе позволить лишиться такого ценного кадра, как ты.

— Я не одна, — напомнила Вика.

— Знаю. А хотелось бы.

Он обернулся к ней неожиданно, она даже не успела отпрянуть. И вспомнилось то, что казалось сном: как жарко он шептал ей в губы, что не уедет, даже если она погонит его силой. Снаружи послышался грохот, с которым рассыпались рубленые поленья в дровянике. Мать тихо запричитала.

— Пойду помогу, — решился Макс и встал.

Вика поймала его за руку, удержав.

— Они не знают, что ты здесь. Скажи, что утром приехал меня проведать, ладно?

— Ага, не знают, — Макс наигранно округлил глаза. — Ты весь дом на уши поставила, еле успокоил. Пришлось даже матери твоей пообещать, что мы поженимся.

От негодования Вика со всей силой сдавила его запястье и неразборчиво зашипела про дурацкие Максовы шутки. Он по-отечески потрепал ее по волосам и высвободил руку.

— Из-под одеяла ни ногой, — приказал строго. — И не кипешуй, ничего тут без тебя не рухнет.

Он ушел, оставив Вику одну в той мрачной чаще смятения, где в одиночку сгинешь, не заметив. В воздухе витал запах Максова одеколона, Максова тела, Максова перегара. Вся комната будто стала самим Максом, как если бы он обратился духом, мелким божком, что заполняет пространство одним ощущением его присутствия.

«Я схожу с ума», — подумала Вика, с головой укрывшись одеялом.

«Ты влюбилась», — ответил ей Макс откуда-то сверху.

«Не дождешься», — выпалила в ответ Вика и зажмурилась изо всех сил.

Лицо Макса проступило из темноты и ласково ей улыбнулось.