Сестры. Дом мертвеца

10

Когда она проснулась, солнце уже светило вовсю. Дины в доме не было. Света ополоснула лицо водой из рукомойника, прибитого прямо к дереву, и пошла вдоль единственной деревенской улицы, которая заворачивала налево. В деревне было пусто, мелькали, правда, какие-то полусогнутые фигуры на огородах или колыхались занавески, но по дороге разгуливали только курицы. Даже собаки где-то спали. В конце загибавшейся улицы стоял дом с высоким крыльцом, двери в нем были открыты нараспашку, и Свете показалось, что она слышит Динин голос. Она постучала в открытую дверь, и оттуда, к ее изумлению, выглянул Семен.

– Заходи, – пригласил он. – Дрыхнешь, не добудиться тебя.

Он с ходу сообщил, что тут живет Мариванна, а он ей вчера обещал ограду поправить. Кофе с сыром дадут, пообещал он, и с шоколадом. К хозяйке подружка Нонна прикатила, трындят ни о чем.

– Дина здесь? – спросила Света.

– Наверху, с художником, – пояснил он.

– А тебя что, отпустили?

– Еще утром, – удивился он. – Заперли на ночь в дежурке, и всех дел. Там диван есть. Ну, еще мозги полоскали, как положено... Ладно, проехали. Не первый раз.

Он хмыкнул. Тоже мне, подумала Света, строит из себя героя. Вместо того чтобы попросить телефон у той же Мариванны, затеял подкоп и драку с охранником. В милицию попал, а все как с гуся вода. Только и думает, как бы получше отличиться. Все мальчишки одинаковые, положиться на них невозможно. Потому Яна, и живет с полковником, что тот не устраивает фейерверков с сюрпризами. Попали опять они с Динкой.

– Я в кладовке три часа пылилась, – упрекнула она.

– Плюнь и разотри, – посоветовал Семен.

– Слюней не хватит на все плевать, – отрезала Света.

– Слушай, а чего ты такая загруженная? Тебя отец табуретом в детстве лупил, что ли?

Света опустила глаза. Вообще-то она не имела права на критику. Кто она ему? Гостья в доме. И проблем у нее выше крыши. А он что-то пытается для нее сделать. По-своему, конечно.

Семен здесь же в сенях поведал, что Мариванна художница и сын Артемий у нее тоже художник, а живут они здесь из-за пейзажей, и эти пейзажи англичане у них покупают, а дом на соседней горке уже приглядел профессор музыки, что раньше летом только проживал, а теперь собирается совсем поселиться. И к нему все лето ездят ученики и на флейте дудят, и нет ничего страшней, чем эта флейта. Если утром, то еще ничего, а если на закат, то хоть волком вой. Тоска зеленая и звон в ушах. Собачья музыка, в общем, зато общество в деревне культурное. «Культурное» Семен протянул не без презрительности.

Первое, что Света услышала, когда они зашли в дом, был громкий Динин голос на мансарде.

Мариванна встретила их приветливо и пошла показывать Семену завалившуюся ограду, а Света поднялась наверх, где Дина с художником Артемием обсуждали его картины. Дине все казалось кривоватым – и домики, и деревья, и люди, что иногда встречались, тоже какие-то набок заваленные, точно их ветром с пути сдувает. На Свету они только оглянулись, оба кивнули, но беседу не прервали. Художник вынимал то одно, то другое полотно, ставил на мольберт, Дина разглядывала и выносила свое суждение.

– А церковь-то совсем сбоку раздуло! Как будто флюс, – заявляла она. – А облако чего такое? На собаку похоже.

– Так оно же бежит, – возражал художник и улыбался, а сам потихоньку успевал что-то черкать карандашом в блокноте.

Дину удивил портрет человека в шляпе. Человек в шляпе, зеленом жилете и желтой рубахе стоял посреди поля. Волосы у него были длинные, а глаза разноцветные. Один синий, другой карий.

– Таких вообще не бывает, – заявила Дина.

Артемий улыбнулся в усы и присел на край стула, продолжая рисовать в блокноте.

– Это Крысолов, – пояснил он. – Хочешь, расскажу его историю? Имени его никто не знает. Жил он в Германии, в средние века, когда на города нападали полчища крыс. Они подъедали запасы муки и крупы, переносили чуму, и люди не знали, как с ними справиться. Не помогали ни кошки, ни лисицы, ни яды, ни палки. Крысы брали количеством. И однажды в город Гаммельн, когда там бесчинствовали крысы, пришел человек и объявил горожанам, что он избавит их от этой чумы. Он назначил умеренную цену за свою работу, и бургомистр, посоветовавшись с самыми богатыми горожанами, дал на это согласие. Что, думаешь, сделал Крысолов? Он вынул дудочку и пошел вдоль главной улицы Гаммельна, наигрывая. Изо всех дворов, домов и подвалов выходили крысы и шли за ним. Скоро главная улица превратилась в сплошной движущийся поток. Человек этот вышел за границу города, двинулся в поля, а крысы, как заколдованные, шли за ним. Так они и ушли всей огромной семьей, оставив после себя наполовину разоренный город. Это было утром, а вечером усталый крысолов вернулся за платой. И бургомистр, и богатые горожане ему отказали, заявив, что вряд ли игру на дудочке и прогулку в поле можно назвать работой. Он ничего им не ответил, отошел в сторону, достал из кармана свою дудочку и, наигрывая, пошел прочь из города. И из всех домов и дворов стали выходить дети и, выстроившись за его спиной, безмолвно следовали за ним. Матери и отцы пытались их остановить, но дети были непреклонны, они словно оглохли ко всему, кроме звуков дудочки, которая звала их в поле. Так они и ушли, даже не оглянувшись на плачущих матерей и растерянных отцов. Весь город точно охватил столбняк, и ничего, кроме как протягивать вослед уходящим руки, никто не мог. С тех пор этих детей больше никто не видел.

Дина смотрела на Артемия, широко раскрыв глаза.

– А мы... – она неуверенно оглянулась на Свету, прислонившуюся к косяку. – Мы тоже ушли из дома. И мы... мы не можем вернуться... Нам туда нельзя.

– Но вы же ни в чем не виноваты? – спросил Артемий.

– Нет, – вдохнула Дина. – Ни в чем таком...

– Тогда пошли вниз, чай пить с медом.

Они спустились и чинно расселись вокруг самовара, вместе с Мариванной и ее подругой Нонной с большой прической.

– Как славно, когда в доме дети, – улыбнулась Нонна, а Дина выпрямила спину.

– Летом тут хорошо, – охотно согласилась хозяйка. – Вот зимой одиноко, и все время думаешь, а вдруг опять провода обрежут, как в прошлом году. И останешься без электричества, с печкой и свечкой, без телевизора. Вокруг так тихо, что кажется, будто ты умерла. И спишь, и спишь весь день. Просыпаешься к обеду, вся опухшая, рыхлая, как сугроб, и печка уже остыла. Можно, конечно, читать. Но зачем? Я уже от книг не поумнею. Только чтобы время провести...

– А где ваши внучки? – спросила Дина. Все как-то замолчали, заотворачивались, зазвенели чашками. Артемий попросил еще чаю. – Бабушка, наверное, о нас уже скучает... – добавила Дина. – А мы все бродим и бродим, и никакого покоя никому.

– Не ной, – одернула ее Света, опасаясь, что Дина сейчас все выложит об их мытарствах. – Спасибо вам, мы пойдем,

– Приятно было познакомиться, – добавила Дина.

Они вышли, не став ждать Семена Александровича, добрели до озера и уселись на мостки. Дине захотелось снять колготки и поболтать в воде ногами, но Света не позволила. Еще не хватало заболеть.

Хорошо же здесь, принялась рассуждать Дина. Зачем ушли от Мариванны? Художник обещал ей кисти, краски и альбом. Завтра, можно будет с ним пойти на холм рисовать. Он, конечно, не слишком хорошо умеет, все у него криво и набок, но она же не будет, как он. Будет по-своему. И речка есть с рыбой. И картошка в этом году уродилась. Артемий и Зину знает. Сказал, что она привозит ему заказы из города. Ветчину, например. Или сервелат.

– А давай, – предложила Дина сестре, – когда Зина приедет, передадим с ней письмо маме.

– Ты что? – удивилась Света. – Жить здесь собралась?

– Можно немного... Ну, пока снег не выпадет. Мариванна сказала, что зимой тут скучно. А потом домой вернемся. – Дина опустила голову. – Если папа не появится, то можно жить у бабушки. Свет, у тебя деньги еще остались? Знаешь, я хочу «Рафаэлло». Так сильно хочу, что даже живот разболелся.

– Я понимаю, – кивнула Света.

– И еще тут совсем нет девочек. Ни одной подружки. Да и мальчиков нету.

– Давай уедем, – вдруг сказала Света. – Прямо сейчас. На попутке до станции и потом домой. Что бы там ни случилось, приедем и все. Хотя бы все вместе будем.

Дина посмотрела на Свету. Что-то совсем хмурая. И не танцует больше. С тех пор как из дома, где случился пожар, ушли, больше не танцевала.

– Зачем? – покачала головой Дина. – Думаешь, хорошо получится? А если мы всех подведем? Они же нас спрятали в «доме мертвеца», а мы возьмем и заявимся! И чего бегать туда-сюда? Если сидеть на месте, нас быстрей найдут, а если таскаться туда- сюда, то не найдут.

«И что это за жених такой – Семен Александрович, – подумала она, – чинит и чинит забор, а о людях не думает. И Света без него совсем грустная сидит».

– Ладно, – вздохнула Дина, – пойду маме письмо писать.

Она ушла в дом, отыскивать у Семена Александровича бумагу и карандаш, а Света осталась на берегу. Карандаш нашелся в кармане куртки, а вместо бумаги пришлось использовать кусок старых желтых обоев.

«Дорогая любимая мамочка, – с трудом выводила Дина, пристроившись за столом, – мы живем хорошо. В деревне, в доме с печкой, около озера. Хозяин Семен Александрович хочет жениться на Свете, но лет ему пока мало, работает он много и нас тоже заставляет воду таскать, грибы нанизывать и рыбу чистить на продажу. Я очень скучаю по тебе и папе, и хотелось бы пойти в школу и на скрипку. Тут есть художник Артемий, и он обещал учить меня рисовать. Так что все идет хорошо, а если у Семена Александровича картошка и грибы закончатся, то я буду на станции петь, как артистка. Мне за это деньги дают. А где папа и когда он нас найдет? До свидания. Если вы не можете приехать за нами, то хотя бы напиши. Я тебя крепко целую».

Закончив, Дина аккуратно сложила кусок обоев в квадрат и отправилась отдавать его Артемию. Артемий положил ее письмо в конверт, заклеил, написал под диктовку адрес и положил на полку для Зины. Когда Дина возвращалась в дом, то заметила, что Света все еще сидит на берегу и смотрит на подернутую рябью поверхность воды, но молча прошла мимо.

Света ее не заметила. Она слушала, как тихо плещется рыба и шуршит над рекой трава. Блуждание по электричкам позади, жить есть где, никто не голодает, а снова какой-то тупик. Безысходность какая-то. Ничего нельзя предпринять, сделаешь шаг – может быть хуже. Ничего не остается, кроме как сидеть на берегу и глядеть на воду...

Семен, покончив с починкой забора, заглянул к Мариванне, где был немедленно усажен за стол и подвергнут допросу, где он откопал девчонок.

– Так их мачеха прогнала, – последовал быстрый ответ. – А я удочерил.

– Врун ты, Сема, каких еще поискать, – укоризненно покачала головой Мариванна.

Вечером, когда уже стемнело, Семен со Светой начали перешептываться, Дине велели ложиться спать, а сами, поскрипев дверьми, куда-то ушли. Она устала нанизывать грибы на нитки и легла, но в животе у нее от жареных грибов бурчало, и спать было невозможно. Поэтому она просто лежала в темноте и слушала, что происходит внутри живота. Там что-то клокотало.

Надо было решить, куда направляться, если совсем прижмет. Если так просто – то в кусты, а если не так просто – то в кабинку. Ночью можно и оступиться. Дыра в туалете огромная и воняет. Кажется, что там непременно кто-нибудь живет. Какой-нибудь огромный микроб или чудище. А по пути еще и крапива. Не говоря и о комарах, которые тут – звери. Колготки Света постирала, идти, если что, придется с голыми ногами. Когда кончится этот турпоход? Хотелось бы полежать в ванной с морской солью и пеной.

Дина села и поправила марлю на окне. Повертела головой – никого, луна над домами, звезд нет, только ветер шуршит старыми листьями и еле-еле стонут провода. Чего так тихо-то? Точно она под водой и уши заткнуты. И где эти жених с невестой ходят? На улице послышались голоса, и Дина юркнула обратно, притворившись спящей.

Они вошли, разделись, подвигали стульями, и вдруг раздалась музыка. Это был Цой. Дина от неожиданности даже открыла глаза и тут же снова закрыла. Она убедилась окончательно, что Семен Александрович подосланный. Иначе откуда тут взяться магнитофону с Цоем, в лесу с грибами? Где и туалета-то человеческого нет.

Двое вначале молча слушали, потом Семен взял Свету за руку. Дина, изображая спящую, подглядывала за ними.

– Отец не главное. Главное – мать. Без матери, как в доме без печи. Хочешь согреться, а мерзнешь. Я с отцом и его новой женой жить не стал. Сбежал. Они велели мне картошку посадить, а сами ушли. Я свалил ростки в одну кучу, в углу участка, и зарыл, там все и выросло, бугром. Отец, когда понял, вмазал мне. А я ушел. Не нужны мне ее пироги с мясом, пусть сами давятся. Хотя он неплохой, просто работа у него гадская... Зверье ловить.

– Он охотник? – спросила Света, но ответа не последовало, заскрипел пол, Семен Александрович куда-то сходил, потом зазвенели стаканы и забулькало.

– Выпей, полегчает, – посоветовал он.

– Не полегчает, – ответила Света. – И ты не пей. Я за пьяницу замуж не пойду.

– Куда ж ты денешься? – удивился Семен Александрович. – Все пьют.

– Значит, буду жить одна.

– Влюбишься, так и пойдешь. Я когда влюбился в одноклассницу, стихи писал. Хочешь, прочту? Слушай. «Потому что когда ты сидишь над рекой и на воду глядишь, что течет под тобой, я дышать не могу, говорить не могу, я теряю себя, как иголку в стогу». Ну как?

– Получается, – одобрила Света.

– Пошли. По дороге прогуляемся и обратно. На луну поглядим. Я тебе руку на плечо положу, договорились?

Света ничего не сказала, но поднялась, дверь за ними негромко хлопнула, и Дине вдруг стало невыносимо одиноко. Она села и тоже принялась глядеть на луну, но без Семена Александровича глядеть было неинтересно. Изрытая вся, как песочница, в буграх. Ничего красивого.

Утром, когда Семен опять отправился на рыбалку, Света начала изводить сестру. Вначале ворчала, что та бросила ненанизанные грибы и они пропали, потом сделала выволочку, мол, зачем грибы на коленях собирать, если колготки единственные. Запретила разговаривать: нельзя никому ничего рассказывать, даже Семену, а уж тем более художницам и всем остальным, лучше будет, если никто ничего о них не узнает, тут сарафанное радио. Хоть местных в деревне раз-два и обчелся, а дачники не сегодня- завтра разъедутся, все равно кто-нибудь сболтнет. Людей мало, все на виду, начнут друг у дружки расспрашивать, и обязательно до милиции дойдет. А если милиция их ищет, так приедут непременно. Но тоже смотря еще из какого отделения и кто. Есть такие, что бандитам отдадут, не моргнув. Если спросят, нужно всем говорить, что родители в отпуске, а они поехали к родственникам, но потеряли их адрес. Теперь ждут, когда их разыщет родня, а те что-то не торопятся.

Дина все это слушала-слушала, наконец, ей это надоело, и она неожиданно поделилась информацией.

– Света, Семену Александровичу деньги платят за то, что он нас от всех прячет. Мы когда из леса вернулись, на столе записка лежала и деньги. Он их быстро сунул в карман. Еще оглянулся, не видим ли мы.

Света принялась отчищать кастрюлю, а думала про Семена. Куда его возил Никанорыч с охранником, так и осталось неизвестным. Говорит, что в дежурке ночевал. Когда он вернулся, Света с Диной спали, а футболка и штаны на нем оказалась другие, не те, в которых он вчера дрался с охранником. Загадочная, в общем, личность. И даже подозрительная. И еще эти деньги, про которые Дина толковала.

Поисками девочек вместе с Артуром занимался водитель Миша. За последние сутки о них вообще не было никакой информации. Артур, порасспросив дачных аборигенов насчет пожара на Чайковского, выяснил, что когда его почти потушили, девочек видели с климкинским пацаном Лехой, и отправился на его поиски.

Телефоном Лехи Артура снабдила теща Алика, но встреча с ним ничего конкретного не дала. По его версии, за Диной гнались то ли чеченцы, то ли бандиты – хотели украсть, а денег у них, кроме его, Лехиной десятки, нет.

Артур переговорил еще с лейтенантом Лошаком из линейного отдела узловой станции Ольховка, но мент оказался с гнильцой и с ходу взялся так лихо торговаться, что связываться с ним Артур поостерегся, решив, что будет прочесывать станции вдоль железнодорожной ветки сам, все равно кто-нибудь должен был обратить внимание на девчонок.