Сети Культа

Глава 6. Перевоплощения

Портовый город кишел жизнью. Мальстен бывал здесь несколько раз, и с момента его последнего посещения Леддера — в день прибытия из Малагории после бегства — здесь ничто не изменилось: все то же обилие торговых рядов на громадной рыночной площади, все те же толпы прихожан — местных и приезжих — у Храма Тринадцати, все тот же нескончаемый гул голосов, крики недовольных или перебравших с горячительными напитками посетителей трактиров, все те же толпы бродячих музыкантов, попрошаек, артистов и мастеров всех мастей, заполоняющих каждый свободный уголок города. В Леддер каждый день прибывало огромное количество народа, и в тот же день такое же количество могло покинуть город, разъехавшись по всем сторонам света. Единственное, что изменилось спустя три года, как Мальстен бывал здесь в последний раз, это цены. Торговцы, ремесленники, трактирщики, мастера, капитаны кораблей — все они, кажется, резко сговорились и подняли свои расценки почти вдвое, и Мальстен со спутницей поняли, что их скромных средств явно не хватит на оплату переправы через Большое море. О том, чтобы снять комнату в любом, даже самом замшелом местном трактире и подождать там отправления ближайшего судна в Адес, и речи не шло.

Заработать с помощью охоты на иных здесь было попросту невозможно, и дело не в том, что в столь оживленном городе, как Леддер, иные не появлялись. Дело было лишь в том, что здесь обо всем моментально начинали судачить на каждом углу, и весть о двух охотниках — или даже об одной женщине-охотнице с приметами Аэлин Дэвери — очень скоро могла достичь Красного Культа. Леддер был городом сплетен и новостей, которые разносились путниками, весьма ненадолго прибывавшими сюда, и Культ умел хорошо собирать и обрабатывать эти толки. Пусть в Нельне эту воинственную структуру особенно и не жаловали, страх перед данталли пересиливал неприязнь к жрецам, и леддерское отделение существовало, пользуясь при этом в городе немалым уважением.

Аэлин, прибыв в портовый город, заметно занервничала: теперь от Малагории и, соответственно, от пленного Грэга Дэвери ее отделяло лишь Большое море, оставался лишь вопрос, как его пересечь. О том, что возможность попасть каким-то образом на корабль появится в нужный момент, молодая женщина не думала и не могла разделить такой позиции своего спутника, поэтому лихорадочно пыталась составить план, как можно проникнуть на борт первого же судна, отходящего в Адес, но план этот отчего-то никак не желал составляться. Пробираясь по улицам Леддера через постоянный поток других путешественников и местных жителей, Аэлин сквозь зубы высказывала свое недовольство сложившейся неопределенностью и жалела, что они с Мальстеном никак не позаботились раньше о возможности попасть на корабль. Она успела приметить и то, что после Хостера не попалось ни одной деревни, где можно было бы заработать охотой, а также то, что во Фрэнлине ни она, ни Мальстен не догадались забрать из горящего трактира деньги убитых хаффрубов. Мальстен несколько раз попытался успокоить спутницу и сказать, что со своей стороны они делали все, что могли, однако Аэлин этим довольствоваться явно не собиралась и продолжала перебирать варианты попадания на борт корабля, включив в свой перечень даже такие варианты, как ограбить кого-то из неудачливых прохожих, притвориться другими пассажирами и занять чье-то место на корабле, пробраться на судно тайком и спрятаться среди груза или попытаться угрожать капитану. Ни один из перечисленных вариантов не приходился по душе ни Мальстену, ни самой Аэлин, однако она деловито указывала на то, что она хотя бы пытается построить план действий.

Возразить тут было нечего: плана у Мальстена действительно не было. Единственным его планом было добраться до пристани и узнать, когда ближайшее судно отправляется в Адес. Дальше он собирался смотреть по ситуации, но к тому, что придется применять нити, с каждой минутой склонялся все больше. В памяти воскресли годы, проведенные в Малагории в роли циркового постановщика.

«Кажется, придется на какое-то время стать одним из своих артистов», — не без тоски подумал Мальстен, минуя пробегающих мимо мальчишек, едва не сбивших их со спутницей с ног. Аэлин напряженно отстранилась, схватившись за сумку.

— Что с тобой? — нахмурился данталли.

— Ничего, просто… если нас еще и ограбят уличные воришки…

— Я смогу их быстро вернуть, — успокоил Мальстен. — Не волнуйся так, прошу тебя. Мы попадем на борт, вот увидишь.

— Как ты можешь быть так уверен?

— Мы проделали такой путь не для того, чтобы сейчас отступить из-за нехватки денег. Мы сумеем что-нибудь придумать, просто сначала нужно оценить ситуацию, в которой мы оказались, а потом думать над выходами. Всегда может вырисоваться множество неучтенных факторов, и какой-то из них сыграет свою роль.

— Я стараюсь подходить к вопросам несколько иначе, — качнула головой Аэлин и заметно поморщилась, — и все учитывать. Когда могу…

— А можешь ты не всегда, если вспомнить твой род занятий. Не переживай. Для твоего успокоения… давай будем просто считать, что у меня есть план.

— А он есть?

— Есть, — передернул плечами Мальстен. — Более или менее….

— Посвятишь?

— Пока нет.

Через полчаса пути по похожим на вечный муравейник улицам Леддера данталли начал заметно уставать от огромного количества людей. Зрение приходилось напрягать: половина из встречных прохожих носила красное, и пусть на враждебный цвет кукольник реагировал — в силу малагорской привычки — уже неосознанно, глаза все равно быстро уставали.

Вскоре путники добрались до пристани. Мальстен тут же вспомнил, почему ему по приезду из Малагории так не терпелось убраться из этого города поскорее. Если у самых ворот Леддера, где они с Аэлин заплатили по три фесо за вход, ему показалось, что народу на улицах пугающе много, то, прибыв на пристань, он понял, что улицы и площади, которые они с охотницей недавно миновали, можно было назвать пустынными. От нескончаемо пестрой череды лиц, голосов, звуков музыки, выкриков капитанов кораблей, ругани матросов и стука коробок с грузом у Мальстена почти мгновенно закружилась голова. Кто-то то и дело норовил выпросить у него «монетку на пропитание», фальшивая скрипка где-то справа резала слух, чей-то голос с другой стороны надрывно горланил какую-то неразборчивую песню, яркие костюмы отбывающих и провожающих затуманивали зрение. Мальстен, стиснув зубы, сдержал порыв выпустить сразу множество нитей и заставить эту толпу замолчать и расступиться.

— Ты в порядке? — вдруг прозвучал у самого уха голос Аэлин. Мальстен вздрогнул, но тут же собрался и кивнул.

— Да, просто слишком много людей… я отвык от такого.

— Понимаю, — со знанием дела хмыкнула охотница. Похоже, ей и самой этот город сильно действовал на нервы.

Спустя примерно четверть часа скитаний по причалу в попытке добраться до какого-нибудь капитана, путники, наконец, достигли своей цели: перед ними появился рослый и крепкий мужчина средних лет с явными малагорскими чертами внешности — у него были ярко очерченные темные глаза, широкие скулы, темная, длинная, но на удивление аккуратная борода и загорелая кожа.

— Живее! Живее! Грузите мешки, поторапливайтесь! Вот ведь лентяи! — подстегивал он своих людей, которые поднимались по трапу с тяжелыми мешками на спинах.

— Доброго дня, господин, — мягко поздоровалась Аэлин, одарив бородатого малагорца самой милой из своих улыбок. — Не могли не услышать ваш призывный голос. Вы, часом, не капитан этого чудесного судна?

Мужчина оценивающе окинул молодую женщину взглядом, затем посмотрел на стоящего подле нее молчаливого данталли.

— Часом, капитан, — расплылся в приветливой улыбке он, не сумев, как и многие, устоять перед обаянием светловолосой охотницы. Паранг на ее поясе, похоже, заинтриговал его, и — в отличие от трактирщика Керна в деревне некроманта — у этого человека и в мыслях не было насмехаться над незнакомкой с оружием. — Доброго дня, красавица. Чем обязан?

— Вы ведь отправляетесь в Адес, не так ли? — улыбнулась Аэлин.

— Так, — кивнул бородач.

— Надо думать, на борту вашего корабля будет множество пассажиров, которые еще не представляют себе, каково провести несколько недель в море без возможности выбраться куда-то с судна, — вмешался Мальстен. Голос его прозвучал на удивление звонко и бодро, что заставило Аэлин изумленно приподнять брови.

Прежде, чем капитан успел что-либо сказать в ответ, данталли расплылся в заговорщицкой улыбке и протянул ему руку.

— Грегор Шосс, мастер иллюзий. К вашим услугам, — он почтительно склонил голову, а когда поднял, Аэлин с трудом заставила себя сохранить невозмутимость: на лице ее спутника вдруг появились длинные, слегка подкрученные усы, а короткая борода, которая успела отрасти после Хостера, исчезла.

— Что?.. Я… как вы это…

— Это всего лишь трюк, — Мальстен беспечно провел рукой по лицу, и после этого движения нелепые усы исчезли, а короткая борода вновь появилась. Правда, Аэлин показалось, что лицо его стало чуть бледнее… — Но секрет я вам рассказать не смогу, увы. Настоящий иллюзионист не раскрывает своих секретов, вы ведь понимаете?

— Я… да, понимаю, — капитан встрепенулся и быстро покачал головой. — Я Заграт Кхан, капитан «Золотого Луча». Кажется, я… забыл представиться.

— Беата Шосс, — Аэлин, улыбнувшись, подхватила ложь спутника. — Циркачка. Мы с моим мужем едем в Грат, хотим выступать в труппе малагорского цирка, который знаменит на весь мир, мы мечтали о нем несколько лет и совершенствовали свои навыки.

Факт, что прекрасная молодая женщина замужем, явно расстроил Заграта, однако, похоже, иллюзия данталли впечатлила его не меньше внешности белокурой «госпожи Шосс», и он снова заинтересованно посмотрел на Мальстена.

— Я так понимаю, вы хотите попасть в Адес на моем корабле? — деловито спросил он.

— Вы проницательны, как великий Мала, капитан, — улыбнулся Мальстен. — И, думаю, вы понимаете, что мы не просто так демонстрируем вам здесь свои умения, ведь… будь у нас достаточно денег, это бы не понадобилось.

Заграт прищурился.

— Стало быть, денег у вас нет. И вы хотите… что? Работать на судне в пути?

— Не просто работать, — качнул головой Мальстен, — а отвлекать и развлекать ваших пассажиров искусными представлениями. Для нас это будет прекрасная практика перед гратским цирком, а для вас — избавление от назойливых скучающих пассажиров, которые, я уверен, нередко докучают вам в пути. Что скажете? Выгодное предложение, разве нет?

Аэлин изумленно посмотрела на своего спутника. Ей не доводилось переправляться через Большое море на корабле, но она догадывалась, что предложение Мальстена носит неравноценный характер. Капитан вряд ли согласится на такое, учитывая, что ему придется кормить двух циркачей, подыскивать им какое-то место, где они могли бы разместиться, а те взамен лишь будут развлекать пассажиров, далеко не все их которых столь надоедливы…

«Это не сработает», — подумала Аэлин. — «Не может сработать».

Тем временем глаза Заграта изменили выражение. Сложно было сказать, как именно, они просто начали смотреть на окружающий мир несколько… отстраненно. Окинув этим почти безразличным взглядом пришельцев, малагорец склонил голову набок и неопределенно пожал плечами.

— Они и вправду очень надоедливы… — произнес он, словно в полусне.

— Мы сможем сделать так, что вы их даже не заметите, — вновь улыбнулся Мальстен.

Улыбка эта явно далась ему с трудом: лицо его показалось Аэлин напряженным и сосредоточенным, но, видят боги, Заграт этого совсем не замечал.

— Ваше предложение необычное и действительно выгодное. Надо думать, когда вы будете выступать в малагорском цирке, посмотреть на вас будет стоить много дороже, — как заговоренный, проговорил капитан.

— Зависит от того, примут ли нас в труппу, — скромно повел плечами Мальстен. — Но если примут, то вы правы, наши выступления взлетят в цене.

— Тогда я вас беру. У меня есть одна свободная каюта, можете ее занять. Будете давать по представлению пару раз за неделю. Как раз сможете отработать все свои номера, да и пассажиры будут довольны. Кормежка у нас простая, но голодать не будете.

— С вами приятно иметь дело, — улыбнулся Мальстен.

— Поднимайтесь на борт, мой помощник покажет вам каюту. Эй, Ривзи! — последний громогласный окрик был обращен кому-то из экипажа, кого капитан завидел в этой пестрой толпе. — Этим двоим каюту покажи! Ту, что осталась незанятой! Больше пассажиров не берем! И пошевеливайтесь, время не ждет!

Улучив момент, Аэлин обеспокоенно посмотрела на своего побледневшего спутника.

— Ты справишься? — шепотом спросила она.

— Выбора у нас нет, так ведь? — невесело ухмыльнулся он.

— Так, но…

— Тогда справлюсь.

С этими словами Мальстен отвернулся от охотницы и посмотрел на корабль, что готовился к отплытию в порту Леддера. Видят боги, теперь от Малагории их отделяло всего три недели пути. И путь этот, судя по тому, какую задачу решил взять на себя Мальстен, будет нелегким.

Киллиан уже с трудом понимал разницу между сном и бодрствованием. Беспорядочные сновидения перемешивались с картинами реального мира, но сходство оставалось только в одном: и в беспокойной полудреме, которую принято было именовать сном, и наяву — было страшно тяжело дышать. Жар до конца не отступал, то усиливаясь и сжигая голову в бесовском котле, то чуть отпуская и позволяя частично осознавать окружающую действительность.

Иногда, приходя в себя, Киллиан видел рядом Мелиту. Реже — Ланкарта. Однако чаще всего, приходя в сознание, молодой человек обнаруживал себя в полном одиночестве. Так вышло и сейчас, когда воспаленное сознание вырвало его из очередного кошмара, щедро перемешавшего в себе горящий дом в Талверте и нападение спарэги.

Резко дернувшись и сев, Киллиан приложил руку к груди и поморщился от сильной боли в сломанных ребрах. Но боль быстро отошла на задний план, потому что в следующий миг пришла мысль, которая повергла молодого человека в ужас.

Нечем дышать…

На горло будто накинули удавку, в голове началась болезненная пульсация, а саму возможность сделать вдох словно парализовало. Поддавшись испугу, Киллиан удивительно резко поднялся с кровати, ухватившись за деревянную стену, будто это могло дать опору и позволить вздохнуть. Попытка вышла тщетной. На грудь и горло по-прежнему что-то давило изнутри, в ушах громко стучала кровь. Киллиан заставил себя сделать вдох и, казалось, даже сделал его, но самого ощущения попадания воздуха в легкие не было.

От панического страха тело облилось потом, жуткий звук, напоминающий одновременно хрип и свист, прорезал комнату при новой попытке вздохнуть. В ответ — ничего, снова лишь ощущение пустоты и удушья.

«Без паники!» — скомандовал себе Киллиан. — «Ты дышишь. Возможно, этого ощущения нет, но ты дышишь. Все дело в твоей болезни, это она закупорила дыхательные пути, поэтому ощущение вдоха притупилось, но звук есть, что-то поступает в легкие! Иначе ты бы уже потерял сознание. Твоя основная задача — заставить себя дышать. Давай!»

Однако на деле совладать с паникой было не так просто. Каждый раз, когда вдох был словно бы пустым, Киллиан готов был впасть в отчаяние. Мысль о том, что «стало быть, все закончится так глупо и бездарно», он старался от себя гнать всеми силами.

Он не знал, сколько времени прошло в этой напряженной борьбе за каждый глоток воздуха. Ему казалось, что, опираясь на эту бревенчатую стену, он простоял несколько дней к ряду.

— Киллиан? Почему ты встал с кровати? Тебе же говорили… — голос Мелиты ворвался в его пылающее жаром сознание из реальности и заставил обернуться. Едва увидев лицо больного, женщина испуганно ахнула. — Киллиан… что…

Харт сумел лишь захрипеть, хотя разум подсказывал ему, что нужно звать на помощь, нужно объяснить, что происходит, иначе…

— Дышать… не могу… — шепнул Киллиан, вновь с чудовищным свистом стараясь втянуть в себя воздух. Лицо его было бледным, как мел.

— Ланкарт! — закричала Мелита, метнувшись к двери, и в голосе ее послышалось отчаяние. — Ланкарт! Сюда, скорее!

Сама она мигом подоспела к котлу, где готовился отвар, над парами которого Киллиана заставляли дышать во время лечения.

— Держись, мальчик, — шептала она себе под нос, — только держись, миленький, мы тебе поможем…

Неспешной, хромой походкой некромант появился в комнате. Он одарил Киллиана оценивающим, пронизывающим взглядом и, похоже, даже не думал предпринимать какие-то действия.

— Ланкарт! — воскликнула Мелита. — Он не может дышать! Помоги ему!

Колдун сочувственно взглянул на жену, словно это ее свалил приступ удушья, и качнул головой.

— Пары здесь не помогут, — покачал головой Ланкарт, неспешно подходя к пациенту. — Я уже такое у него видел, — его водянистые глаза заглянули в глаза больного так пронзительно, что могли бы запросто прожечь в нем дыру. — После одного из твоих снов у тебя уже был похожий приступ, но тогда ты сумел с собой совладать, толком не приходя в сознание.

Киллиан с трудом понимал, что ему говорят, но пытался уловить суть, не забывая при этом мучительно втягивать в себя воздух.

— Болезнь тут ни при чем. Твое дыхание может перехватить от сильного потрясения, и ты действительно будешь мучиться приступом удушья — вполне реальным, но вызванным исключительно твоим собственным сознанием. Страхом, если хочешь. Ты понимаешь меня?

Взгляд Киллиана помутнел, он понимал, что вот-вот потеряет сознание.

— Ланкарт! — вновь окликнула Мелита. — Сделай же что-нибудь! Он может умереть.

Некромант криво усмехнулся.

— Сделать, говоришь? — переспросил он, прищурившись. — Ладно, сделаю. Соберись!

Удар оказался совершенно неожиданным и сильным. Кулак некроманта врезался в живот молодого человека, заставив его отпустить стену и тут же потерять равновесие от боли, отдавшейся в сломанных ребрах. Кашель тяжелыми рывками вырвался из груди Киллиана, заставляя перехваченную тугими повязками грудь полыхнуть болью снова, из глаз брызнули слезы.

Не успел Киллиан прийти в себя, как Ланкарт схватил его за ворот рубахи и поднял его безвольное, ослабевшее тело на ноги.

— У тебя здесь нет врагов, кроме тебя самого! — зашипел колдун.

— Ланкарт, что ты…

— Не лезь! — рявкнул тот, и Мелита, готовая броситься на помощь больному, послушно замерла на месте. Взгляд некроманта вновь переместился на Киллиана. Лицо молодого человека было бледным, почти серым, глаза напряженно смотрели на своего мучителя. — Посмотри, — Ланкарт резко понизил голос, подняв вторую руку на уровень лица Киллиана. Ладонь колдуна окутало зеленоватое сияние, в котором тут же проступила миниатюрная копия образов из сна: Талверт, схватка с марионеткой данталли, два поверженных брата, костер в Олсаде, спарэга…

Киллиан отчаянно пытался не потерять сознание, хотя оно могло вот-вот ускользнуть от него. Кровь, казалось, еще сильнее застучала в висках.

— Посмотри, — повторил некромант. — Вот, что мешает тебе сейчас дышать. Только ты сам. Твои страхи и твоя память, и это, если подумать, полнейший вздор!

В ответ — снова лишь напряженная попытка вдохнуть.

Зеленое свечение вокруг руки некроманта резко перекинулось на Киллиана, полностью перекрыв доступ воздуха — даже того небольшого количества, что удавалось втянуть ранее. В первое мгновение Киллиан округлил глаза от ужаса, но почти сразу понял, что теперь дышать ему попросту не нужно.

— Сейчас, — Ланкарт склонился над ним, в уголках его губ играла недобрая, опасная полуулыбка, — ты сам себя загнал почти в пограничное состояние между жизнью и смертью. Еще немного, и ты умрешь, после чего я смогу лишь сделать тебя одним из своих людей. Твоему наставнику я справедливо сообщу, что сделал все, что мог, но не справился, и, поверь, меня такой расклад вполне устраивает. Давно хотел устранить после смерти подобную проблему с дыханием.

Ланкарт бросил быстрый взгляд через плечо на Мелиту и снова повернулся к Киллиану. Теперь голос его понизился до сдержанного полушепота.

— Только дай мне повод, и руки мои будут развязаны.

К собственному удивлению, Харт угрожающе нахмурился, хотя и понимал, что никакой угрозы для некроманта представлять не может. Однако сейчас все его существо заполнила холодная злоба.

Ты слишком лелеешь свои травмы. Забудь о них.

Если до этого воспоминания, так живо воскрешенные болезненным жаром, и преследовали его, то сейчас от них не осталось и следа. Перед глазами Киллиана стояло существо, которое человеком-то назвать можно было с натяжкой, и он понимал, что не позволит этому колдуну так просто заполучить его в свои марионетки. Собственных усилий он к этому точно не приложит.

— Не хочешь? — хмыкнул Ланкарт, будто мог читать мысли молодого жреца. Тот ответил лишь прожигающим насквозь взглядом. — Тогда дыши.

Зеленое свечение угасло, и Киллиан, обессиленно упершись руками в пол, чересчур сильно втянул в себя воздух. В следующий же миг он закашлялся и на этот раз потерял сознание…

… Придя в себя, Киллиан обнаружил, что колдун сидит на краю его кровати и отстраненно смотрит в неопределенную точку пространства. Похоже, очнувшись, Киллиан вздохнул чуть громче, потому что, стоило открыть глаза, некромант сразу же обратил на молодого человека внимание и расплылся в кривой улыбке.

— С возвращением, — хмыкнул он.

Киллиан нахмурился, не представляя, чего ждать от некроманта, однако, в меру своих скудных сил, готов был оказывать сопротивление до последнего.

— Да не напрягайся ты так, — махнул рукой Ланкарт. — Ты пережил приступ, опасность миновала. Но нервничать тебе, похоже, противопоказано: удушье может повториться.

Киллиан осторожно попытался заговорить, надеясь, что не закашляется вновь. Дышать все еще было тяжело, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что было во время прошлого пробуждения.

— Почему со мной это происходит?

— Как сказать, — развел руками некромант. — Возможно, это передалось тебе по наследству от кого-то из твоих родных. А может быть, просто сама природа решила поставить на тебе такой эксперимент и создать человека, который, если выдержит, приучит себя никогда не переживать. Ну, или… если рассматривать возможность существования богов Арреды, можно назвать это злой шуткой Криппа. Так или иначе, я заметил, что когда ты начинаешь всерьез нервничать, у тебя начинается удушье. Я такое уже видел прежде, не только у тебя. Похоже, дыхание — действительно твое самое слабое место. И вместе с тем твое слабое место — сильные эмоции. Интересная смесь, нечего сказать.

Киллиан поморщился.

— Так… будет всегда?

— А часто с тобой такое раньше случалось?

Киллиан задумался. Воспоминания о детстве, как ни странно, воскресли в его памяти без труда, и он действительно припомнил пару случаев, когда нечто схожее с ним происходило. Последний же раз такой приступ произошел после пожара в Талверте, но в тот момент Киллиан счел, что причиной тому был дым. Впрочем, после схватки со спарэгой, казалось, нечто подобное тоже началось, но обморок наступил раньше…

— Нечасто, — ответил Харт.

— Стало быть, ты не сильно нервный юноша, — хмыкнул некромант. — Однако, да, если ты позволишь сильному потрясению овладеть собой, приступ удушья может повториться независимо от болезни. Поэтому настоятельно рекомендую тебе не нервничать.

Похоже, удовлетворившись состоянием больного, Ланкарт поднялся.

— Сейчас тебе лучше всего отдохнуть. Наберись сил, как следует — ты их много потерял. Будем надеяться, что состояние твое не ухудшится в ближайшее время. Ты сегодня был по-настоящему близок к смерти.

Киллиан ничего не ответил, лишь проводил некроманта взглядом до выхода из комнаты и, сам того не заметив, погрузился в сон.

Миновав к вечеру городские врата Фрэнлина, Бенедикт с трудом удержался от того, чтобы пустить коня галопом по главной улице. Ему хотелось как можно скорее добраться до местного отделения Культа, поговорить со старшим жрецом и переправить хаффрубов в деревню некроманта. На сердце Колера было неспокойно с того самого дня, как он уехал из безвестной деревушки близ Шорры и, почти загоняя коня, направился в Везер. Почти все его мысли занимал Киллиан Харт и его состояние. Если под чьим присмотром молодой жрец и выживет, так только под присмотром Ланкарта. Лекаря лучше и с большим стажем сыскать не удастся на всей Арреде, особенно за столь короткое время. Бенедикт знал, что ничем не сможет помочь своему ученику или как-то посодействовать некроманту, однако все равно хотел поскорее вернуться в деревню колдуна, чтобы быть недалеко, если что-нибудь — хоть что-то мало-мальски важное — понадобится.

Стражи у городских врат весьма небрежно указали направление, в котором находилось местное отделение Культа, да и мысли самого Колера в момент встречи со стражниками больше концентрировались на том, чтобы понять, люди перед ним стоят или хаффрубы. На глаз определить не удалось, а спрашивать прямо Бенедикт не стал, решив, что еще не время.

Двинувшись по туманно указанному маршруту, он вскоре подумал, что может сделать несколько лишних крюков, посему дорогу решил переспросить. Завидев первого же прохожего на улице, он, не спешиваясь, громогласно обратился к нему:

— Уважаемый!

— А? — рассеянно переспросил скромно одетый мужчина, на вид примерно на десять лет моложе Бенедикта. — Ох… это самое… господин жрец. Доброго вечера, ага!

Бенедикт криво ухмыльнулся.

— Не подскажете ли путнику, в каком направлении местное отделение Красного Культа?

— Культа… ну да, ага, подскажу, как не подсказать-то! — затараторил незнакомец в ответ, растерянно оглядевшись по сторонам. — Вам, значит, это самое… надо на параллельную улицу, ага, вон там можно повернуть, — он указал на ближайший переулок, уходящий вправо, — а потом, это самое… до конца прямо, там увидите его. Вот.

— Премного благодарен, — терпеливо кивнул Колер и, оставив разволновавшегося прохожего в покое, поспешил к зданию Культа.

На время ему удалось отвлечься от мыслей о здоровье Киллиана и сосредоточиться, наконец, на деле и на предстоящем разговоре с Аланом Дервином. Последние сведения, пришедшие из Фрэнлина от Иммара и Ренарда, были весьма многообещающими.

Стоило ему спешиться у довольно невзрачного здания Культа, как ему навстречу вышел молодой жрец в красной рясе и уважительно кивнул ему в знак приветствия.

— Доброго вечера. Жрец Колер, если я не ошибаюсь? — поинтересовался русоволосый молодой человек, на полных губах которого мелькнула тень приветственной улыбки. Бенедикт отозвался кивком, и встречающий продолжил. — Мы ожидали вас. Мое имя Ховард Майз, но большинство называет просто Хови. Я буду вас сопровождать к жрецу Дервину, и потом, если что-то понадобиться, можете обращаться ко мне.

Колер едва заметно нахмурился. Имя, больше напоминающее кличку для собаки, отчего-то хлыстом прошлось ему по ушам, но он не стал разбираться, на какие ассоциации это его натолкнуло. Подобравшись и постаравшись не показать заунывной боли, кольнувшей поясницу после долгой дороги, он протянул молодому человеку поводья.

— Если вас не затруднит, позаботьтесь о моем коне, жрец Майз, — ровным голосом сказал Бенедикт. — Дорогу к кабинету жреца Дервина я найду самостоятельно.

Ховард округлил и без того большие каре-зеленые глаза, но просьбу — больше напоминавшую не подлежащий обсуждению приказ — поспешил выполнить.

— Как скажете, жрец Колер. Если что-то понадобится, я…

— Благодарю, — отчеканил Бенедикт и проследовал внутрь здания Культа.

Перед ним раскинулся узкий, но весьма длинный коридор с несколькими ответвлениями. Похоже, местные жрецы решили обосноваться в строении, разрастающемся не ввысь, а вширь. По разные стороны коридора находилось множество дверей, и, по большому счету, кабинет местного старшего мог находиться за любой из них, однако Бенедикт, доверившись своему внутреннему чутью, решил пройти до самого конца прямо, предполагая, что нужное помещение будет именно там. За годы своей службы ему приходилось видеть множество отделений Культа, и каждый глава предпочитал по-своему отмечать свое положение. Фрэнлинский руководитель, похоже, имел склонность к упорядоченности и логике, а также к опрятности и деловитости, если верить сообщениям Ренарда и Иммара. Стало быть, скорее всего, он занял кабинет в самом конце коридора — как место во главе стола.

Добравшись до нужной двери, Колер настойчиво постучал. К своему удивлению, он не встретил ни одного последователя Культа на своем пути. «Это отделение настолько малочисленно?» — успел подумать он. — «Или же все жрецы сейчас сконцентрированы в каком-то другом месте?»

Быстрые шаги предшествовали тому, что на пороге вскоре появился молодой мужчина, которого Колер принял за одного из последователей невысокого звания и даже подумал, что ошибся комнатой. Однако он тут же вспомнил, что Иммар упоминал о весьма юном для руководителя возрасте Алана Дервина, поэтому с выводами решил не спешить.

— Доброго вечера.

— Ох. Жрец Колер, я полагаю? — деловито кивнул мужчина, тут же отступая от порога и приглашая посетителя внутрь. Затем он удивленно окинул взглядом коридор и снова перевел взгляд на визитера. — Вы без сопровождающего? Я ведь отправил Хови и просил его ожидать вас.

— Сопровождающий мне без надобности, — снова нахмурился Бенедикт при упоминании странной клички Майза. — Я вполне в состоянии самостоятельно разыскать ваш кабинет, жрец Дервин.

— Можно просто Алан, — качнул головой тот. — Для меня большая честь встретиться с вами, наконец, лицом к лицу, жрец Колер. Я уже имел удовольствие познакомиться с вашими подчиненными. Они сейчас в отделении. Изъявили желание провести несколько тренировок для наших молодых жрецов, что очень любезно с их стороны.

Произнося свою вступительную речь, Дервин успел бегло пожать руку гостю, подойти к своему дочиста натертому столу, на котором, казалось, не было ни одного лишнего предмета, и опереться на него.

— Желаете ли чего-нибудь с дороги? Я распоряжусь. Ужин? Ванна? Возможно, сначала вас интересует комната, где вы могли бы отдохнуть?

— Отдыхать мне, к сожалению, некогда. Да и на остальное времени нет, жрец Дервин, — отказался Бенедикт. — Мои люди сообщили мне, что суть вопроса с вами уже обсудили, поэтому, если не возражаете, я перейду сразу к делу. Мне необходимо как можно скорее встретиться с оставшимся семейством хаффрубов, забрать с собой несколько особей и отправиться в Карринг на рассвете. Боюсь, что тренировку ваших жрецов придется прервать, так как мои люди нужны будут мне незамедлительно.

— Если верить тому, по какому графику проходят эти тренировки уже почти неделю, то занятие закончится примерно через четверть часа. Надеюсь, у вас найдется это время, чтобы уделить его небольшой беседе?

Бенедикт глубоко вздохнул. В своем сообщении Ренард и Иммар предупредили его, что Алан Дервин сгорает от любопытства, желая узнать, как минимум, имя преступника — даже делал несколько запросов в головное отделение для этого, но Карл Бриггер пока отвечал ему отказом. Тем не менее, обличительное письмо Бенедикта уже было разослано во все королевства Арреды, в том числе и в Везер, поэтому в скором времени весть о том, что Мальстен Ормонт жив и здоров, доберется и сюда. Возможно, стоило выдать эту крупицу информации Дервину, чтобы поскорее отвязаться от него?

— Вы хотите знать имя данталли, из-за которого случился пожар во Фрэнлине, — скорее, утвердил, нежели спросил Бенедикт.

— Об этом ваши люди вас тоже проинформировали, — с кривой улыбкой отозвался Алан, и в его реплике вопросительная интонация также отсутствовала.

— Что ж, тогда условимся: я сообщу вам имя преступника. Уверяю вас, больше вам ничего и не потребуется узнавать, чтобы выстроить последовательно все дело. Но я также оставлю для вас задание, и вы обязуетесь его выполнить, как только мы с моими людьми покинем Фрэнлин.

Алан заметно напрягся, хотя и попытался не подать виду.

— Я не сторонник давать обещания, которые могу не выполнить, жрец Колер, — покачал головой он. — Посему, быть может, сначала озвучите вашу просьбу?

— Условия я поставил, Дервин. Решать вам. Если вы не согласитесь на них, мне попросту придется возвратиться сюда после моей основной задачи и сделать все самостоятельно. Если согласитесь, необходимая работа будет проведена вами и вашими людьми, и я ручаюсь, что возьму на себя всю ответственность за нее перед головным отделением Культа. Что скажете? Мы тратим драгоценное время.

Алан вздохнул, и, несмотря на его усилия, вздох получился прерывистым и нервным. Казалось, еще немного, и на лбу его начнет выступать испарина от напряжения.

— Даю слово, что выполню ваше задание, — после нескольких секунд тягучего, как патока, молчания, неуверенно произнес Дервин. Бенедикт кивнул.

— Мальстен Ормонт.

— Простите?

— Имя данталли, из-за которого случился пожар во Фрэнлине. Он же поспособствовал гибели пятнадцати жрецов в Олсаде. Монстр, способный прорываться сквозь красное, ориентировки на которого были разосланы по всем отделениям Культа. Только что я назвал вам его имя.

Глаза Алана изумленно округлились, и он тут же недоверчиво нахмурился.

— Вы меня держите за дурака, жрец Колер? Всем прекрасно известно, что это существо сгорело на одном из анкордских костров. В конце концов, из-за него эти костры и были устроены! И теперь вы мне говорите, что он жив?

— Именно, — бесстрастно кивнул Колер. — Вскоре после казни выяснилось, что в кругах данталли Мальстен Ормонт был весьма большим авторитетом. Именем анкордского кукловода представился другой демон в попытке укрыть Ормонта от правосудия. Так как моим людям не доводилось лично встречаться с Мальстеном Ормонтом до или во время сражений при дэ’Вере, мы приняли слова пойманного нами данталли за чистую монету. К тому же по словесному описанию он имел довольно много схожестей с Ормонтом. После допроса даже Его Величество Рерих VII признал в этом существе анкордского кукловода. Возможно, таким образом он попросту хотел как можно скорее очистить свое доброе имя, а возможно, мы перестарались на допросе — правды теперь не установишь. Так или иначе, казнь была проведена, но некоторое время спустя из тайных источников просочились сведения, что на одном из Ста Костров сгорел самозванец. Информацию до сего момента мы огласке не придавали, а молча пытались выследить Ормонта, надеялись усыпить его бдительность, дать ему почувствовать себя в безопасности, однако этот монстр оставался настороже.

— Боги… — выдохнул Дервин, чуть сильнее опершись на свой стол и сжав руками края столешницы.

Бенедикт хмыкнул, отметив, что версия, изложенная в письме к Совету Восемнадцати, не встретила у деловитого Алана Дервина никаких сомнений или возражений. Как Колер и предполагал, эта сочиненная на скорую руку история оказалась вполне жизнеспособной.

— Не придаем мы эту информацию огласке и теперь. Совет Восемнадцати уже осведомлен об опасности, и над решением проблемы уже ведется необходимая работа, поэтому на всякий случай уточняю, что информация до сих пор имеет статус секретной, и…

— Разумеется, я прекрасно это понимаю, жрец Колер, — перебил Дервин. Бенедикт кивнул, решив, что больше ничего любопытному местному руководителю сообщать не требуется: пищи для размышления у него теперь достаточно.

Алан, выждав некоторое время, чтобы осмыслить полученную информацию, глубоко вздохнул и решительно взглянул на своего посетителя.

— Итак, вы исполнили свою часть уговора. Теперь, полагаю, вы озвучите мне свою просьбу.

— Ваше задание, — с нажимом заговорил Бенедикт, — будет состоять в следующем: как только мы с моими людьми и нужным количеством хаффрубов покинем Фрэнлин, вы обязуетесь любыми методами поместить оставшихся особей под арест и обеспечить им круглосуточное наблюдение, чтобы исключить возможность побега. Если через неделю никаких дальнейших указаний от меня не поступит, уничтожьте их.

— Что?! — недоуменно воскликнул Дервин.

— Это ваша часть уговора, — пожал плечами Бенедикт, заставив собеседника нахмуриться.

— Не слишком ли большая плата за одно лишь имя?

— Я огласил вам все условия, жрец Дервин, и вы на них согласились. Или же ваше слово ничего не стоит?

— Да как вы…

— Воздержитесь от обличительных выкриков, Алан, — настоятельно порекомендовал Колер. — Вы же не хотите, чтобы я счел, будто некие монстры вам важнее общего дела Культа?

— К общему делу Культа хаффрубы отношения не имеют! — возразил Дервин с особым жаром. — Вы не можете…

— Наша организация, Алан, призвана защищать людей от монстров. Да, мы не охотники на иных, и основной нашей задачей является избавление Арреды от самых опасных демонов — от данталли. Об этом постулате я буду разговаривать со жрецом Бриггером после казни Мальстена Ормонта. Сейчас же я могу отметить только одно: фрэнлинское отделение Культа — единственное отделение, заключившее мирный пакт с монстрами, которые убивают людей и забирают у них кожу. Не имеет никакого значения, что хаффрубы не нападают на местных жителей — они убивают странников, и смотреть на это сквозь пальцы неприемлемо. Эта язва должна быть выжжена с лица города, надеюсь, это ясно?

Колер говорил спокойно, однако Дервин почему-то вжал голову в плечи, глядя в его глаза. Похоже, он вспомнил, с кем говорит, воскресил в памяти историю Ста Костров Анкорды и проглотил все свои замечания, начинающиеся с «вы не можете», потому что этомучеловеку не стоило указывать на то, что он может, а чего не может добиться.

— В головном отделении… знали об этом, — только и сумел выдавить Алан.

— Мне это прекрасно известно. Оттого я и сказал вам, что всю ответственность за действия ваших людей по этому заданию я беру на себя. Пусть Карл спросит с меня лично. Итак, вопросы будут?

Немного помедлив, Алан сокрушенно опустил голову и качнул ею из стороны в сторону.

— Нет.

Дела во Фрэнлине удалось разрешить довольно быстро. Окончив занятия с фрэнлинскими жрецами, Иммар и Ренард тут же встретились со своим командиром и кратко рассказали ему о событиях последней недели. Выяснилось, что жрецы Цирон и Алистер встречались с хаффрубами несколько раз, и согласие отправиться в деревню некроманта для опытов выказали три «городских стражника», которые именовали себя так, как звали их последних жертв: Ари Вейт, Кускард Лиман и Пауэль Кит. Именно с ними состоялся разговор в предрассветный час, и начальник городской стражи, услышав о том, что у самого известного палача Арреды имеются дела с его подчиненными, безропотно отпустил их из Фрэнлина, не поинтересовавшись подробностями.

Иногда Бенедикт искренне радовался тому, что его репутация позволяет существенно сократить некоторые формальности: многие люди попросту не хотели связываться с ним, боясь угодить на костер фанатичного жреца, оттого лишних вопросов не задавали.

На девятый день Мезона, как только солнце начало подниматься из-за горизонта, шестеро путников двинулись в Карринг, и весьма неразговорчивых хаффрубов явно удивило то, какой темп задает старший жрец Кардении, несмотря на свой немолодой возраст.

По дороге Колер успел вкратце посветить похитителей кожи в подробности дела и в то, что может потребоваться от них некроманту, разумеется, опустив детали разговора, где колдун намекал, что хаффрубы могут после этих экспериментов в живых не остаться.

Со своими людьми Бенедикт в первые часы пути держался строго и молчаливо, хотя и чувствовал, что они о многом хотят расспросить его: у обоих явно так и чесались языки разузнать, куда подевался Киллиан Харт и почему он не прибыл во Фрэнлин. При первой же мысли об ученике Колер погрузился в мрачные раздумья, отогнать которые удавалось лишь тогда, когда нужно было что-то разъяснять хаффрубам.

Поговорить с командиром жрецам Цирону и Алистеру удалось лишь на первом привале, отойдя к ручью от места стоянки.

— Ты толком ничего не рассказал, — подкравшись к другу тихо, как тень, своим шелестящим голосом заговорил Ренард. — Ни о том, что происходит в Совете, ни о том, куда делся мальчишка, которого ты забрал из Олсада, ни о том, что за фрукт этот некромант. Может, наконец, просветишь нас?

Бенедикт устало вздохнул. Сейчас он прекрасно понимал, насколько устал за время этих постоянных переездов с места на место. Он сделал большой глоток воды из фляги и повернулся к слепому жрецу. Иммар также неспешно двигался в сторону своих товарищей.

— Письмо подняло шумиху, как я и предполагал. Совет… по крайней мере, большая его часть действительно собирается предоставить мне людей для малагорской операции. Пока им осталось только решить, какие это будут люди и сколько их будет. Я уверен, что большинство королевств в надежде отхватить свой кусок Малагории без потерь для себя, отправят со мной каторжников и преступников, которым пообещают освобождение и всякие почести в случае успеха. В качестве конвоя с ними могут отправить нескольких воинов, но не более. Настоящих воинов и в достаточном количестве может отправить, разве что, Анкорда и сам Крон. За остальные королевства я не ручаюсь.

Слушая спокойный, даже печальный голос Бенедикта, Ренард хмурился.

— Что тебя беспокоит? — спросил он, сложив руки на груди.

— Все сразу. И ничего конкретного, — отмахнулся Бенедикт.

— А где тот мальчишка? Киллиан Харт, — вмешался в разговор Иммар. — Я думал, ты его всюду за собой таскать будешь.

— Брат… — тихо осадил его Ренард, уловив во вздохе Колера едва заметную дрожь. Он перевел «взгляд» невидящих, затянутых белым бельмом глаз на своего командира и вопрошающе кивнул. — Что случилось, Бенедикт?

— Харт тяжело болен, — нехотя признался старший жрец. — Мне пришлось оставить его с Ланкартом, потому что лекаря лучше, чем некромант, по сути, не сыщешь. Но… я не уверен, что ему удастся справиться с этой заразой. Харт заболел еще по дороге в Крон, но там жрец Морн сумел его немного подлатать, дал с собой лечебную настойку и сказал, что можно отправляться в дорогу. На самом деле, это было нежелательное мероприятие, но Харт настоял, что хочет ехать. А по пути мы столкнулись со спарэгой, и… если бы не Харт, скорее всего, я был бы мертв. Он смог ее одолеть, но на его здоровье это сказалось плохо.

Иммар хмыкнул.

— Честно говоря, после того, как в Олсаде этот мальчишка чуть в обморок не свалился во время казни трактирщика, мне трудно представить, что он бесстрашно сражался со спарэгой.

Едва он произнес это, как сразу осекся, увидев направленный на него взгляд Бенедикта, полный холодной ярости.

— Насколько я помню, — пугающе тихо начал он, — я никогда не приказывал ни одному из вас занимать место оратора и палача на эшафоте. Ни одного из вас не заставлял брать на себя ответственность за проведение казни. Легко сохранить самообладание, наблюдая за бьющимся в агонии телом преступника, когда не ты сам разжег этот костер. Даже когда ты передал палачу факел, даже когда стоял рядом с ним бок о бок — не ты произносил обличительную речь, рискуя, что толпа не примет тебя и бросится атаковать, и не ты был тем самым человеком, кто оборвал чужую жизнь. Надолго ли хватит ваших убеждений в том, что вы работаете во имя общего дела, когда вы будете слышать проклятья в свой адрес, когда будете вдыхать вонь горящей плоти и понимать, что это ваша рука распалила пламя? Во время казни для преступника и толпы не остается никого, кроме вас и огня. Я проходил через это бессчетное количество раз, но ни одному из вас не поручал этого. А Киллиан с этим испытанием столкнулся с первых дней нашего с ним знакомства. А еще… у этого, как ты, Иммар, выражаешься, мальчишки я видел такое, чего поначалу ни у одного из вас не видел. Он полон решимости, он вынослив, он готов стоять до последнего ради нашего дела — уже сейчас. В Кроне, в пути, в битве со спарэгой он превосходно себя показал. А еще, будучи мальчишкой, он столкнулся с двумя данталли и уничтожил их в горящем доме, где сам едва не погиб. Поэтому, если я услышу еще хоть одно слово насмешки в его адрес, я за себя не ручаюсь. Вам ясно?

Слушая тихую, но яростную и жаркую речь своего командира, Иммар заметно побледнел. Ренард сохранил невозмутимое лицо, однако и по нему было видно, что он серьезно размышляет о словах Бенедикта.

— Разговор окончен, — не дожидаясь от своих людей ответа, Колер направился обратно к дожидающимся хаффрубам и скомандовал продолжать путь.

На десятый день Мезона лошади жрецов Культа и добровольцев из семейства похитителей кожи переступили границу безымянной деревни близ Шорры. Навстречу путникам вышел мужчина среднего роста и телосложения. На вид он был примерно одного возраста с Иммаром. Внешность у него была простой и заурядной — высокий лоб, короткие темные волосы, крупный мясистый нос, большие, близко посаженные серо-голубые глаза. Дневной свет выдавал неестественную, фарфоровую бледность его кожи. Бенедикт неприязненно нахмурился и постарался отогнать от себя мысли о том, что перед ним марионетка некроманта, оживленный, но все же не живой человек.

— Жрец Колер, — расплылся в приветливой улыбке он, — рады снова приветствовать вас в нашей скромной деревне. Вижу, вы привели с собой друзей. Мое имя Влас, господа.

— Где Ланкарт? — требовательно спросил Бенедикт, перебивая живого мертвеца.

— Позвольте мне разместить наших гостей, жрец Колер, я отведу вас к нему.

— Я сама отведу его к мужу, — послышался звонкий голос Мелиты. Она неслышной походкой появилась позади Власа и опустила руку ему на плечо. — А ты можешь разместить гостей. Я так понимаю, у жреца Колера неотложные дела к Ланкарту.

Мелита встретилась с Бенедиктом взглядами, и ее глаза игриво блеснули в свете осеннего солнца.

— Иммар, ты пойдешь с Власом. Проследи, чтобы господ Вейта, Лимана и Кита разметили, как подобает. Ренард, ты отправишься со мной к Ланкарту, — не отрывая взгляда от женщины, отчего-то казавшейся ему опасной, продекламировал Колер.

Жрец Алистер возражать не стал. После объемистого замечания на привале у ручья он ни словом не перемолвился со своим командиром, опасаясь снова разозлить его и попасться под горячую руку. Он прекрасно понимал, что Бенедикт сильно нервничает из-за состояния Киллиана Харта, и бередить его расшатанные нервы было себе дороже.

Влас повел хаффрубов и Иммара вглубь деревни извилистыми, протоптанными тропами. Вдалеке мелькали другие марионетки некроманта, однако они — то ли следуя заранее отданному приказу Ланкарта, то ли попросту опасаясь — не решались показываться жрецу Колеру с близкого расстояния. Тем лучше, подумал Бенедикт, глядя в затылок воскрешенной жены некроманта. Едва слышной тенью след в след за ним шел Ренард. Колер в который раз изумился тому, насколько ловко слепой жрец ориентируется в пространстве.

Вскоре Мелита привела гостей к небольшому дому, сложенному из цельных бревен, и с игривой полуулыбкой вошла внутрь. Бенедикт и Ренард молча последовали за ней. Ланкарт показался в дверном проеме комнаты, откуда доносился густой травянистый запах, от которого жрец Цирон тут же нахмурился и наморщил нос.

— А вот и ты, — поприветствовал колдун. — Действительно быстро. Мои люди передали мне, что с тобой явилось трое хаффрубов и двое подчиненных.

— Когда это тебе успели все передать? — хмыкнул Бенедикт. — Не помню, чтобы кто-то из тех, кто нас встречал, попадался мне на пути.

— Этого не требуется, у меня с моими людьми связь особая: на уровне мыслей и чувств. Те, кого я пробуждаю к жизни, могут передавать мне сообщения, почти как эревальны.

— Ясно, — коротко отозвался Бенедикт, кивнув в сторону своего спутника.

— Это, я так понимаю, один из твоих подчиненных, — заинтересованный взгляд некроманта обратился к Ренарду, и тот заметно напрягся. — Какой занятный экземпляр! Вы слепы от рождения, или это следствие болезни?

— От рождения, — прошелестел жрец Цирон. Обыкновенно его голос пугал людей, которые слышали его впервые, однако Ланкарт лишь расплылся в улыбке, словно перед ним положили некий диковинный товар и позволили рассмотреть его во всей красе.

— Потрясающе! И вы очень умело держитесь без помощи каких-либо приспособлений. Ни посоха, ни трости… и я вижу на вашем поясе меч. Это достойно восхищения, господин… как вас, простите, величать?

— Ренард Цирон.

— Премного рад знакомству. Не терпится потолковать с вами. Знаете ли, я всегда считал слепоту одним из самых загадочных недугов. Люди, отмеченные ею — особенно, если приспосабливаются — удивительные. Их видение…то есть, чувствование мира — особенное. Кстати, никогда не пробовал проводить обряд воскрешения над слепыми в попытке снять этот недуг. Пересаживать глаза не доводилось…

— Ланкарт, — строго окликнул Бенедикт, перебивая ушедшего в свои рассуждения колдуна, — хватит пустых разговоров. Я привел тебе хаффрубов, и тебе пора приступать к работе. Время не ждет.

Некромант смиренно опустил голову.

— У нас с тобой понятия времени сильно отличаются, — усмехнулся он. — Впрочем, слово есть слово. Я действительно, пожалуй, примусь за работу с хаффрубами. С твоим учеником пока останется Мелита. Кстати, настоятельно тебе советую его повидать, пока еще можешь.

Бенедикт не изменился в лице, однако что-то ощутимо кольнуло его в грудь.

— Поясни.

— Не буду тешить тебя ложными надеждами, Колер, времени у этого юноши осталось мало. Я вряд ли могу что-то для него сделать. Болезнь, похоже, сильнее, чем он.

— Ну, так исправь это, — нахмурился Бенедикт, и голос его зазвучал ниже. Руки так и норовили сжаться в кулаки.

— Что я, по-твоему, здесь могу исправить? Вернуть его из Царства Смерти? Это я могу, но тебе ведь этого не надо. Ты просишь меня сотворить чудо, которое невозможно сотворить. Даже магии подвластно не все. Если я попробую вшить в него другие, более сильные легкие, это не сработает на живом человеке. В этом случае человек должен умереть, а только потом воскреснуть.

Из комнаты позади Ланкарта, вторя полному бессильной злобы вдоху Колера, послышался сухой надсадный кашель. Бенедикт прислушался и понял, что все это время слышал какой-то тихий мерный шум в том помещении, но лишь теперь сумел понять, что это доносилось хриплое, свистящее дыхание, которое явно давалось больному с большим трудом — каждый вдох приходилось вырывать с боем у хищной болезни легких.

— Просто иди к нему, — вновь посоветовал некромант, похоже, прочтя все по выражению лица своего гостя. — Мы со жрецом… Цироном, если я не ошибся в имени, подождем тебя здесь.

Бенедикт, тяжело вздохнув, медленно прошагал мимо отступившего с пути Ланкарта в комнату, где на узкой кровати лежал Киллиан Харт. Он выглядел страшно бледным, заметно похудел и, казалось, даже уменьшился в росте. Пребывая где-то между сном и реальностью, ученик лежал с полуоткрытым ртом, пытаясь дышать, и звук его дыхания был откровенно жутким. Бенедикт помнил, с какой решимостью этот юноша боролся со спарэгой в лесу, как говорил о долге на тренировке в Кроне, как выходил на помост в Олсаде. Колер видел, как ученик мучается от ночных кошмаров, как стыдится собственных слабостей, как падает во время тренировочных сражений… но никогда прежде он не выглядел таким хрупким и беззащитным.

— Киллиан… — шепотом произнес Бенедикт.

— Он почти не дышит, — сочувственно произнесла Мелита, сидевшая в другом углу комнаты. — Я постоянно нахожусь подле него на случай, если… я понимаю, что он чувствует, потому что сама умерла от этой болезни.

Колер сжал губы в тонкую линию и предпочел не отвечать. Вместо того он приблизился к кровати ученика и скорбно посмотрел на него. Молодой человек будто почувствовал, что к нему пришли. Веки его задрожали, и через несколько секунд глаза открылись. Взгляд был мутным и рассеянным.

— Бенедикт? — в голосе, больше походящем на хриплый полушепот, послышалась вопросительная интонация.

— Держись, боец, — качнул головой Колер, осторожно присаживаясь на край кровати ученика. — Ты сильнее этой заразы, я тебя знаю.

— Успешно прошло… во Фрэнлине?

— Да, — повел плечами Бенедикт. — Да, все прошло хорошо. Теперь остается только ждать Ланкарта. Пока ты не встанешь на ноги, буду иногда вести тренировочные бои с Ренардом, чтобы держать себя в форме. Не думай только, что после перерыва я буду обучать тебя с нуля, — на лице его мелькнула слабая улыбка, и Киллиан постарался улыбнуться в ответ.

— Я и не собирался ждать… послаблений.

Последнее слово он договорил едва слышно, вновь с трудом втянув в себя воздух с жутким хрипом. По виску его стекла крупная капля пота.

«Проклятье!» — подумал Бенедикт, сжимая кулаки. — «И где же эти боги, когда они так нужны? Я не постоял бы за ценой, если бы мог что-то исправить…»

— Ладно, жрец Харт, тебе надо отдыхать. И не думай геройствовать, а то к кровати привяжу. Хоть раз в жизни будь послушным учеником, договорились?

В ответ — лишь слабый кивок. Глаза Киллиана закрылись, и он, похоже, моментально провалился в сон.

За спиной Бенедикта бесшумно возникла Мелита.

— Жар не удается снять, — прошептала она. — Точнее, удается, но совсем ненадолго. И хорошо, если у него получается провалиться в глубокий сон без сновидений. А если начинаются кошмары, может случиться страшный приступ удушья. Ланкарт говорит, его организм так реагирует на сильные нервные потрясения. Сейчас такие приступы опасны вдвойне.

Колер вспомнил, как в Олсаде после казни лицо Киллиана и впрямь приобрело нездоровый оттенок, а дыхание при этом стало коротким и редким. Пришлось поработать, чтобы вывести его из этого состояния…

— Он выдержит, — тихо ответил Бенедикт, почти умоляюще глядя на молодого человека. — Он сильнее, чем кажется.

— Остается только надеяться, — развела руками Мелита.

— Позовите меня, если он вдруг… если что-то случится.

Колер поднялся и, не дожидаясь ответа женщины, направился к двери. Смотреть на Киллиана в таком состоянии, не имея никакой возможности что-то сделать, было выше его сил.

Первые три дня плавания погода не благоприятствовала выступлениям: небо затянули тяжелые кучевые облака, то и дело прорывавшиеся короткими, но сильными дождями, ветер гудел в трюме и вальяжно носился по палубе, а волны с опасной игривостью подбрасывали судно.

Корабль, именуемый «Золотым Лучом» набрал на свой борт довольно много богатых путников, ставящих своей целью посещение Малагории, в частности знаменитого гратского цирка, о котором ходили легенды по всей Арреде. Эти самые пассажиры в первые три дня редко выходили из кают, не желая испытывать на себе суровую непогоду, поэтому капитан Заграт Кхан, взявший двух странных циркачей в плавание в обмен на то, что те будут развлекать скучающую публику, пока что на представлениях не настаивал: его основной задачей было проследить за тем, чтобы судно прошло через этот небольшой шторм без приключений.

Однако к одиннадцатому дню Мезона распогодилось, и теперь стоило поскорее дать представление, иначе капитан по праву мог отправить обманщиков за борт на корм рыбам.

Мальстен и сам понимал, что обещание, данное при посадке на «Золотой Луч» надо выполнить. Все те дни, пока судно шло через шторм, данталли старался набросать для себя примерный план того, что будет показывать пассажирам. Вопреки явным желаниям Заграта Кхана, кукольник хотел как можно меньше вмешивать в эти представления Аэлин, однако осознавал, что ей, как заявленной циркачке, также придется отрабатывать свое место на корабле, поэтому пришлось подготовить номер своей спутнице. Такой, чтобы ни у кого из пассажиров или матросов на исходе третьей недели плавания не возникло желания познакомиться с леди Дэвери поближе.

— Народу будет довольно много, — голос Аэлин, прозвучавший почти над ухом, выхватил Мальстена из раздумий. — Ты действительно рассчитываешь всех их уверить, что ты мастер иллюзий?

Он рассеянно кивнул.

— Ничего другого не остается. Это зрелищно, это притягательно и… это все, что я смогу сделать с помощью нитей здесь, в открытом море. Поэтому да, Аэлин, именно это я и собрался сделать. Честно говоря, выбор у меня невелик.

— А расплата? — тихим обеспокоенным шепотом спросила она. — Даже после работы только с моим сознанием она была сильна. А здесь… из богатеев наберется человек тридцать. Да и матросы захотят посмотреть. Скрываться нам будет негде, придется пережидать все в каюте.

Мальстен не ответил, вновь провалившись в собственные раздумья по поводу предстоящего выступления. Куда больше его волновало то, сможет ли он эту толпу завлечь: сколько себя помнил, он не обладал особенным талантом выступать перед толпой, к этому больше тяготел Бэстифар. Хотя, если припомнить годы Войны Королевств и речи перед Кровавой Сотней, то…

— Мальстен? — окликнула Аэлин, так и не услышав от спутника ответ.

— А?

— Самое время нашел витать в облаках, — нахмурилась она. — Ты подумал о расплате? Что с ней будем делать?

Воспоминания вновь потянули кукольника в дэ’Вер, где ему после каждого сражения приходилось прятаться в своей палатке и пережидать страшную боль, приходившую…

«…чтобы восстановить баланс между энергетическими потоками двух сторон мира», — закончил для себя мысленно кукольник, вспоминая теорию, услышанную от Ланкарта. Эта теория своей правдивостью встречала у Мальстена странное, почти детское, упрямое отторжение.

— Переживу. Мне не впервой, — ответил он, наконец.

В тот же день, когда осеннее солнце начало клониться к закату, все приготовления к представлению были завершены, и двое циркачей, назвавших себя Грегором и Беатой Шосс, собрав на палубе около шести десятков зрителей, если считать некоторых матросов и всех богатых пассажиров, начали свое действо.

Нити моментально откликнулись на призыв кукольника и связались с телом Аэлин, сделав ее смертоносной принцессой клинков — метательницей ножей, способной поразить любую цель одним броском. То, как, игнорируя качку, Аэлин с кошачьей грацией попадала ножом в подбрасываемые в воздух предметы, вырисовывала попаданиями в поставленную на приличное расстояние доску, ровные геометрические фигуры и жонглировала ножами разных форм и мастей, привело публику в восторг.

Не в меньшем восторге была и сама Аэлин, и ее восторг ограничивался не только самолюбованием — она не могла насмотреться на Мальстена, который в одну секунду перевоплотился в яркого экспрессивного артиста, способного удерживать на себе внимание заинтересованной публики. На лице его играла хитрая улыбка, в рукавах явно было припрятано несколько секретных трюков.

Когда дело дошло до его собственного выступления, Мальстен демонстративно напустил на себя загадочный вид и с заговорщицким прищуром начал рассказывать пассажирам сказочные истории, полностью завладев их сознанием. Когда перед глазами зрителей буквально из пустоты возникал вдруг волшебный цветок, которым, если верить сказке, злая колдунья в смутные времена прокляла наследника престола, по рядам пассажиров и матросов проносился восторженный вздох.

— И что же ты сделаешь, юная леди, чтобы спасти принца от его собственной жадности? — скрипучим, изображающим ведьму, голосом проговорил Мальстен, театрально взмахивая рукой, и на полу прямо перед охнувшими от изумления зрителями рассыпалось несколько золотых монет. Кое-кто из публики потянулся к деньгам, но стоило пальцам коснуться иллюзорных монет, как золото обратилось в пепел и развеялось по ветру.

Аэлин напряженно следила за Мальстеном, прекрасно видя, что с каждой минутой ему становится физически хуже. И пусть другие не замечали, как бледнело его лицо и с каким трудом ему удавалось сохранять целостность образа, она — Аэлин — видела. И она искренне боялась, что ее спутник с поставленной задачей не справится. И что тогда? Прыгать в море? Идти на корм рыбам?.. Управлять этими самыми рыбами, как дьюгаром?

Мрачным ожиданиям сбыться не довелось — представление, имевшее оглушительный успех, дошло до конца. Даже капитан Кхан счел своим долгом выразить мастеру иллюзий благодарность и поинтересоваться тем, как ему удается создавать нечто из ничего. Под легким ударом тяжелой руки Заграта по плечу Мальстен едва не согнулся, однако на лице его продолжала блестеть улыбка — уже спокойная, не зазывающая, почти вымученная.

— Это лишь иллюзия, капитан, никакой магии. Но настоящий артист не имеет права раскрывать свои тайны, посему вынужден промолчать.

Пусть Заграт явно не был удовлетворен до конца этим ответом, все же счел, что так и впрямь будет честно, поэтому добавил лишь:

— Что ж… так или иначе, если повторите нечто подобное еще несколько раз, можете быть уверены, что вас с радостью примут в гратскую труппу. Если не вас, то кого, вообще, туда принимать?

— Сердечно благодарим, — учтиво кивнул Мальстен.

— А сейчас, если не возражаете, капитан, мы откланяемся, — улыбнулась Аэлин. — Эти представления довольно утомительны. Да еще и корабельная качка непривычна…

Заграт молчал чуть дольше, чем ожидалось. Циркачей он смерил пронзительным изучающим взглядом, однако после отозвался кивком и более вопросов задавать не стал.

У Мальстена хватило сил ровной походкой добраться до своей каюты, однако стоило ему шагнуть за дверь, как ноги его подкосились, и охотнице пришлось помочь ему сохранить равновесие. Нити исчезли, и прикосновение к телу нежной руки теперь показалось данталли прикосновением раскаленных углей.

Из груди вырвался шумный болезненный выдох, удержать себя на ногах стоило огромных усилий.

— Держись… — сочувственно прошептала Аэлин, помогая кукольнику добраться до кровати.

На деревянный пол каюты упало несколько капель синей крови. Аэлин ахнула, посмотрев на своего спутника. Уложив его на кровать, она принялась рыться в своей дорожной сумке в поисках тряпицы, чтобы зажать кровоточащий нос данталли.

— Нужно опустить голову и зажать нос тряпицей. Надеюсь, она скоро остановится, — обеспокоенно шепнула Аэлин, сапогом стирая синие капли с пола. — С тобой уже так бывало?

На ответ потребовалось несколько секунд. Побледневший, как известь, данталли прерывисто вздохнул, прижав к носу тряпицу, быстро пропитавшуюся синей кровью.

— Нет. Я раньше… такого не делал… — тихо ответил он.

— Ох, Мальстен… — Аэлин присела на край его кровати, боясь лишний раз дотронуться даже до его руки.

Она уже собиралась продолжить свою мысль, когда раздался настойчивый стук в дверь. Резко обернувшись, Аэлин нахмурилась.

— Бесы! — сквозь зубы процедила она, тут же поднявшись и принявшись бегло расстегивать застежки своего кафтана. — Минуту, пожалуйста! — последние слова она добавила на удивление смущенным и одновременно игривым тоном. Мальстен непонимающе нахмурился, однако тут же округлил глаза, понимая, что собирается изобразить его спутница.

На ходу набросив на себя лежащее на самом краю кровати сложенное покрывало, Аэлин опустила рукава рубахи, оголив плечи. Обернувшись покрывалом и чуть взъерошив светлые волосы, Аэлин подоспела к двери и слегка приоткрыла ее, невинно улыбнувшись.

— Прошу простить, мы немного…

— Хорошая попытка, — донесся до Мальстена голос капитана. Заграт решительно шагнул вперед, оттеснив охотницу от двери. Его взгляд устремился на кукольника, зажимавшего перепачканной тряпицей кровоточащий нос. Мальстен, плотно стиснув челюсти, постарался приподняться на локтях, которые отозвались жгучей болью расплаты. Заметив плохо скрываемую муку в глазах данталли, Заграт Кхан приподнял руку и качнул головой. — Не надо, лежите, — еще несколько мгновений он смотрел на Мальстена почти с осязаемой тоской, затем вздохнул. — Значит, я не ошибся на ваш счет.

Аэлин судорожно пыталась решить, что делать. Убить капитана не получится, заточить здесь до конца плавания тоже. Возможно, только подержать в каюте до того, как Мальстен придет в себя и сможет снова применить нити к его сознанию и изменить эти воспоминания?

Заграт сделал шаг к кровати и изучающе покосился на охотницу.

— Я знаю этот взгляд. Вы сожгли бы меня этим взглядом, если бы могли, леди. Еще два шага, и капитан снова замер. Аэлин тоже не двигалась с места. Мальстен вновь попытался приподняться. Огненная волна разлилась по посмевшему пошевелиться телу, и кровь только гуще хлынула из носа. Каюта несколько раз перевернулась перед глазами.

— Говорю же, лежите. И хорошенько зажмите нос, так кровь быстрее остановится, — он хмыкнул, оглянувшись на Аэлин. — Стало быть, я взял на корабль тех самых беглецов, о которых говорят почти по всей Арреде? Данталли и его пособница?

Аэлин угрожающе нахмурилась, искренне пожалев, что перед выступлением оставила свой паранг в дальнем углу комнаты, и сейчас до него не было возможности добраться быстро.

— Мы не хотим проблем, — голос ее опустился до грозного полушепота.

— Вы и есть проблема, — усмехнулся капитан, вновь переводя взгляд на Мальстена. — Зачем вы направляетесь в Малагорию?

— На нас ведется охота, — пробормотал кукольник. — В Малагории Красный Культ не в чести…

— Знаете, я ведь разные истории слышал. Не только Леддер полнится слухами — так с любым городом. Важно просто знать, что и где слушать. Я был на представлениях гратской труппы в прошлом. Года… четыре тому назад. То, что я там видел, больше походило на магию, чем на мастерство артистов. Позже мне вновь довелось оказаться в Грате, но представление было уже совсем иного качества, и я решил, что просто был очень впечатлительным несколько лет назад, а слухам поверил зря. Даже расстроился, что больше никогда не увижу столь завораживающего зрелища. И вот сегодня я увидел такое на своем корабле.

Аэлин сдержанно вздохнула. Мальстен, не отрываясь, смотрел на капитана.

— Если прежде у вас было убежище от Культа в Малагории, почему вы ее покинули?

— Это… долгая история, — переждав очередную вспышку боли, ответил Мальстен.

— А вы постарайтесь вкратце, — хмуро отозвался капитан. — И только не надо делать глупостей, моя дорогая, — обратился он к Аэлин. — Я сообщил старпому, где буду и сказал, что если не объявлюсь через четверть часа, чтобы выбивали дверь, связывали вас и пускали на корм рыбам, это ясно? Пока ваш друг в таком состоянии — а он в нем, насколько я знаю, еще некоторое время пробудет — он беспомощен, как форель в рыбацкой сети!

Мальстен поморщился, однако возразить не сумел: Заграт был прав, ему никак не справиться в таком состоянии с матросами, если те ворвутся в каюту.

— Вы знаете царя лично? Это ведь он позволил вам работать в цирке.

— Он это предложил, — слабым голосом уточнил Мальстен. — Мы знаем друг друга еще с войны. Бэс был… он мой друг.

— Царь хотел, чтобы я вернула его друга в Малагорию, — вдруг вмешалась Аэлин. — Он хотел, чтобы я нашла его и убедила приехать обратно. Но в процессе нашего путешествия на нас началась охота: вышло столкновение с Культом в Везере. Мы вынуждены были бежать, капитан. Теперь Малагория — наш единственный шанс укрыться от преследования со стороны Культа, мой спутник говорит правду.

Заграт прищурился, глядя на охотницу, и повторил свой вопрос:

— Грегор и Беата Шосс — это ведь не ваши настоящие имена?

— Нет, — отозвался Мальстен, глядя малагорцу прямо в глаза. — Настоящие мы тоже вынуждены были скрывать.

— Клянусь, капитан, мы не представляем угрозы ни вам, ни вашему экипажу, ни вашему государю, ни вашей родине, — покачала головой Аэлин. — Повторюсь: мы не хотим проблем.

Некоторое время Заграт молчал. Затем вздохнул и молча направился к двери. У самого выхода он замер, окинул самозванцев строгим взглядом и кивнул.

— Я понимаю, что сейчас вы не можете применить ко мне свои силы, поэтому мои рассуждения принадлежат только мне. Я хотел убедиться в этом именно так, потому что иначе у меня не было бы уверенности, что вы не заставили меня прийти к определенным выводам, — сказал он. Аэлин и Мальстен слушали, не перебивая. — Я вам верю. Поверил еще тогда, когда вы попросили взять вас на борт, но в тот момент вы могли применить свои способности, поэтому я должен был проверить. Продолжайте выполнять свою часть условий. Со своей стороны и со стороны своего экипажа гарантирую, что опасность вам не грозит.

На этот раз Мальстену удалось приподняться на локтях. Кровь остановилась, и расплата понемногу пошла на убыль.

— Со своей стороны мы гарантируем то же, — серьезно проговорил он. — Мы никому не хотим причинять вреда.

— Хорошо, — кивнул Заграт. — Отдыхайте.

Дверь за ним закрылась, и Аэлин прерывисто выдохнула, ноги ее едва не подкосились.

— Ох, боги… а он ведь мог…

— Мог, — кивнул Мальстен чуть более окрепшим голосом. — Но не стал. Нам повезло.

— Как ты? — Аэлин плотнее укуталась в покрывало и присела на край кровати своего спутника.

— Все в порядке.

— Знаю я твое «все в порядке», — хмыкнула она.

Мальстен нахмурился, прислушиваясь к собственным ощущениям.

— Нет, я серьезно. Мысленный контроль от физического отличается, и расплата за него, похоже, немного другая. Так что все уже хорошо.

Аэлин покосилась на подрагивающие руки Мальстена и накрыла правую ладонь данталли своей.

— Знал бы ты, как я каждый раз боюсь за тебя, когда это происходит, — сокрушенно прошептала она. — Если б могла, поменялась бы с тобой местами, только бы тебе не приходилось это испытывать.

— Не говори так, — Мальстен сел на кровати, заглянул в глаза спутнице и взял ее за руку.

— Почему?

— Потому что даже если бы это было возможно, я бы ни за что этого не допустил.

— Тогда, в деревне некроманта… — Аэлин опустила голову: перед ее глазами воскресли неприятные воспоминания о Филиппе, — ты был готов защищать меня ценой собственной жизни. Каждый раз, когда я меняла повязки на твоем плече, я вспоминала об этом, и мне становилось дурно. Мне страшно даже представить себе, что было бы, если бы Филипп убил тебя тогда, — она подняла взгляд и посмотрела в серо-голубые глаза данталли. Она никогда не предполагала, что когда-либо скажет иному нечто подобное. Воистину, Крипп играл с нею злую шутку.

— Он не убил, — на лице кукольника появилась неуверенная усмешка.

— Мальстен… я ведь так долго тебя искала. Пыталась представить каждый день за эти полтора года после Сальди, кто ты такой, что ты за человек и сможешь ли привести меня к отцу. Найти его было моей единственной целью, но теперь… я так за тебя боюсь! До последнего я думала, что отговорю тебя садиться со мной на корабль, но…

— Одну бы я тебя не отпустил, — качнул головой данталли. — Я еще после болота дьюгара тебе обещал, помнишь?

Нигде бы ты без меня не увязла, потому что не будет «без меня». Я рядом, ясно? Как ты мне сказала в доме Теодора, я не оставлю тебя с этим одну. Это я могу обещать.

Она помнила. Каждое слово.

— Ох, Мальстен, — печально улыбнулась она, окончательно признавая, что Крипп может праздновать победу: его злая шутка удалась. — Как же так могло получиться?..

…чувство прикосновения губ любимого человека, казавшееся давно забытым, воскресло и расцвело с новой силой. Горячая ладонь сжала открытое плечо Аэлин, и она, отпустив края покрывала, подалась вперед, коснувшись рукой колючей щеки данталли.

Потому что не будет «без меня».

«Не будет», — мысленно согласилась Аэлин, забывая обо всем на свете. Сейчас для нее не существовало никого, кроме Мальстена Ормонта. — «Потому что я тебя люблю…»

— Постой… ты уверен?

— В чем? В том, что это получится? Нет, но попробовать стоит, другой такой возможности не будет.

— Мы говорим о человеческой жизни! Он может умереть.

— Он и так, скорее всего, умрет. Терять ему нечего. А так мы хоть сможем посмотреть, как сработает этот вариант полученной смеси. По моим расчетам человеческий организм задействует все свои ресурсы, чтобы сопротивляться инородному веществу. Но ему — сопротивляться уже нечем, его организм не борется даже с болезнью, а, стало быть, эффект совершенно непредсказуем.

— Тебе безразлична его судьба?

— Ну, зато она небезразлична тебе. Мы отлично дополняем друг друга.

Голоса долетали до Киллиана словно издалека. Он даже не до конца понимал, бодрствует он или находится в одном из своих принесенных полубредом видений. Однако в следующую секунду на край его кровати кто-то присел, закатал рукав его мокрой от пота рубахи и принялся прощупывать предплечье правой руки.

Огромным усилием воли Киллиан поднял тяжелые веки и увидел перед собой Ланкарта с небольшим цилиндром в руке, завершающимся полой иглой. Цилиндр был сделан из какого-то полупрозрачного материала, на противоположном конце от иглы находился довольно длинный поршень, и было видно, как внутри цилиндра переливается какая-то мутная жидкость. Что это за инструмент, молодой человек не знал — прежде ничего подобного ему на глаза не попадалось, но по действиям Ланкарта он понял, что с помощью этого приспособления ему, похоже, собираются что-то ввести прямо под кожу.

Киллиан резко вздрогнул, отдернув руку и постаравшись приподняться на локтях. Движение это спровоцировало острую боль в сломанных ребрах, молодой человек резко выдохнул и тут же закашлялся.

— Да ляг ты уже, — усмехнулся Ланкарт, небрежно дернув его за руку. Попытка сопротивляться вышла тщетной: сил совершенно не осталось, словно они все ушли на то, чтобы отдернуть руку и попытаться отшатнуться. Колдун обернулся к Мелите, стоявшей у стены. — Иди сюда, подержи-ка его.

Женщина приблизилась — осторожно, нерешительно. Затем склонилась над Киллианом, ее холодные руки легли ему на плечи.

— Прости… — шепнула она.

— Что происходит?.. — произнес Киллиан, тут же закашлявшись снова: горло горело огнем и совершенно пересохло.

— Ты умираешь, вот, что происходит. У твоего организма нет сил сопротивляться болезни, я не смогу выполнить просьбу твоего наставника и поставить тебя на ноги, — ответил Ланкарт без тени сочувствия. Больше ничего колдун объяснять не стал. С силой ухватив Киллиана за руку, он несколько мгновений медлил, а затем острая игла впилась в предплечье. Тонкие пальцы Ланкарта надавили на поршень на другом конце цилиндра, и обжигающая жидкость потекла под кожу.

Тяжелое сиплое дыхание Киллиана заметно участилось.

— Что это?..

— То, что как-то на тебя повлияет. Я сам пока не знаю, как именно — вариантов у меня масса. Возможно, это спасет тебе жизнь. А возможно, и нет — трудно сказать наверняка. Может, у тебя начнет слезать кожа лоскутами… или глаза переменят цвет… или ты просто уснешь, и не проснешься. А может, начнешь резко выздоравливать, постепенно изменяясь… или не изменяясь. Так или иначе, никаких других перспектив у тебя все равно нет.

Голос колдуна звучал все дальше… словно призрачным эхом разносился по комнате. Киллиан чувствовал, что ускользает в забытье.

«Жар… разве может он стать еще сильнее?» — успел подумать он, ощущая, как вся его кожа начинает пылать огнем. А жар все нарастал и нарастал, и, казалось, он вот-вот выжжет все его тело изнутри…

Хотелось закричать, но сил не было даже на слабый стон. Тело при этом напряглось, как струна, руки сжали простынь… а затем наступила темнота.

… Сознание вырвалось из забытья не полностью — казалось, в реальность вернулась лишь часть его, которая могла только заставить тело слегка повернуться и позволить взбунтовавшемуся пустому желудку вывернуться наизнанку на пол несколько раз подряд. Снова чьи-то руки легли на плечи, когда Киллиан безвольно свесился с кровати, не в силах повернуться на спину.

Стоило ожидать…

Придется прибрать за ним…

Крови нет в рвоте? Вроде, нет…

Киллиан слышал отдельные слова, но не мог уловить их смысл. Все привычное ускользало от него, становилось неразличимым, непонятным. Сколько раз он так пробуждался? Он не знал.

Чья-то рука — Мелиты? — бережно пыталась помочь ему попить воды… вода обжигала воспаленное горло.

И снова провал. И снова пробуждение. Непрекращающийся жар в теле, ломота в костях. Темнота. И так по кругу. В редкие моменты сознание в который раз возвращалось в реальность, чтобы уловить обрывки диалогов, что велись поблизости.

— Колер расспрашивал меня о нем… я не знала, что отвечать.

— Ничего не отвечай. Пусть спрашивает меня, если надо.

— Рано или поздно он не станет слушать отговорки и придет сюда.

— Даже если придет, назад дороги все равно нет. Теперь — только завершать процесс.

«Какой процесс? Что они со мной сделали?» — Киллиан не без труда сумел уцепиться за собственную мысль. Затем — снова провал в спасительную темноту, где хоть какое-то время не было боли.

…Казалось, правое предплечье вновь что-то укололо. Такое же жгучее, как в первый раз. Снова тот же жидкий жар под кожу. Снова слова, смысл которых не разобрать. Ланкарт своими странными действиями будто закрутил время по спирали, отправив своего пациента — впрочем, слово «жертва» будет здесь уместнее — в непрекращающееся шествие по лабиринту мучений. Вырваться из него не представлялось никакой возможности: приходя в себя, Киллиан мог только поворачиваться на бок и позволять своему и без того пустому желудку освобождаться даже от жалких глотков воды, которые Мелита заставляла его проглотить.

Ланкарт, похоже, все пытался понять, не тошнит ли умирающего юношу кровью. К этому вопросу колдун подходил с особенной любознательностью. Затем — по прошествии неизвестного количества времени — Киллиана кто-то перевернул, чтобы прощупать сломанные ребра. Боли, как ни странно, не последовало. Или, как допускал сам Киллиан, он попросту не ощутил ее так остро за общей непрекращающейся ломотой. Вопрос «что происходит?» не переставал стучать в воспаленном сознании, однако задать его вслух не получалось: язык не слушался и никак не мог поспеть за лихорадочной ускользающей мыслью.

…Стало очень холодно. Невообразимо холодно, как если бы кровь обратилась в лед. Киллиан не сразу понял, что тело его дрожит крупной дрожью. Вокруг кто-то суетился, выкрикивал обрывочные команды, помогал бесконтрольному телу снова повернуться набок при очередном спазме желудка, желающего освободиться от мизерных остатков воды.

— Держи его!

— Ланкарт, он…

— Погоди. Еще нет. Нужна еще одна доза.

— Он же не выдержит!

— Не выдержит он, если организм вдруг задействует резервы и начнет сопротивляться. Держи, говорю!

Новый укол жидкого жара, который разогнал лед, текущий по венам, повлек за собой очередной провал в темноту. А затем была вода… по крайней мере, Киллиану так показалось. То ли Мелита снова пыталась заставить его попить, то ли вода была уже вокруг, повсюду, и он тонул в воде.

Где? В Большом море? Уже отправились в Малагорию? Не может быть! Сколько прошло времени?

Мысли путались. Единственным осознанным порывом был новый приступ тошноты, сопровождающийся чудовищной резью в желудке. Киллиан не понял, издал ли в самом деле стон, или ему лишь почудилось. Куда четче он услышал собственный кашель, а после — голос Ланкарта.

— Знаешь, а ты ведь можешь выжить, если постараешься, — колдун говорил мягко и почти заботливо, дожидаясь, пока у его подопытного мученика пройдет приступ тошноты. — Ты, может, сейчас туго соображаешь, но твой организм меняется, жрец Харт. И если все пройдет успешно, то никаких защитных одежд против данталли тебе уже не понадобится. Ты уж постарайся пережить перевоплощение, уж больно интересно посмотреть на результат.

Некроманта прервала суетливо появившаяся в дверях Мелита, голос ее прозвучал испуганно.

— Ланкарт, он не желает слушать…

— Что здесь творится?

Жрец Колер вошел в хижину колдуна и, округлив глаза, уставился на осунувшегося и едва живого ученика. Впрочем, его и живым-то назвать можно было лишь с большой натяжкой.

— Я задал вопрос, — сквозь зубы процедил Бенедикт несколько секунд спустя.

— Я тебя слышал, — кивнул Ланкарт, небрежно коснувшись лба Киллиана и задумчиво закатив глаза. — И пока мне тебе ответить нечего. Результат еще не достигнут.

— Результат чего, будь ты проклят?! — он угрожающе сделал несколько шагов к колдуну, глаза его пылали яростью. — Что ты натворил?! Что с ним происходит?

Колер бросил беглый взгляд на ученика и понял, что несколько дней назад, когда говорил с ним и счел его хрупким и беззащитным, даже не представлял, насколько его состояние может ухудшиться.

— Перевоплощение, — торжественно заявил некромант. На этом терпение Бенедикта лопнуло. Грубо ухватив Ланкарта за ворот рубахи, он резко заставил его подняться с прикроватного табурета и, не обращая внимания на явную боль в изувеченной ноге колдуна, толкнул того к стене, не пожалев сил на то, чтобы впечатать его спину в бревна.

Мелита испуганно ахнула и подалась к мужу, однако один лишь взгляд Колера пресек все ее намерения.

— Только дернись. Клянусь, от него живого места не останется. Мертвого тоже.

Женщина послушно замерла, обернувшись, словно ожидала, что сторожащие оставшихся в живых двух хаффрубов Иммар и Ренард тоже вот-вот заявятся сюда и начнут расправу, однако жрецы объявляться не спешили.

— А теперь — рассказывай, — прорычал Бенедикт, глядя Ланкарту прямо в глаза.

— Пока ты тут совсем не одичал, — хмыкнул тот, — спешу тебя предупредить: убьешь меня, ученика точно лишишься. И эликсира своего тоже. А пока что у тебя есть шанс, что и то, и то будет в полном твоем распоряжении в скором времени.

Бенедикт прерывисто вздохнул, но, уловив разумное зерно в словах некроманта, хватку чуть ослабил.

— Что ты с ним сделал? — Колер бегло кивнул в сторону Киллиана. — Отвечай. Немедленно.

— Начнем с того, что твой ученик умирал. Умирал долго и мучительно от страшной болезни, с которой я справиться не в силах. Воскресить его я мог, но ты этого не хотел. Тебе было нужно, чтобы я твоего ученика вылечил, но это не в моих силах. Я мог лишь старательно пытаться поддерживать в нем жизнь, но закончилось бы все одинаково: организм этого юноши не способен противостоять этой болезни, неспособен вылечиться от нее, и никакие мои снадобья не помогали — жрец Харт слаб здоровьем, и ты сам его угробил, Колер. Это ты должен понимать.

Бенедикт нахмурился. Колдун продолжил с легкой полуулыбкой.

— Работая над вариантами твоего эликсира, я получил вещество, которое было бы отторгнуто любым здоровым человеком, воспринято как… болезнь, которую срочно нужно излечить, бросив на это все резервы. Это если по-простому. Такого сопротивления этот самый здоровый организм попросту не выдержит и угаснет очень быстро. Но твоему ученику этих резервов и так не хватало, его организм уже ни за что не борется, поэтому был шанс, что не станет он отторгать и это.

— Что «это»? Что ты ему дал?

— Не просто дал. А ввел под кожу. Концентрат того самого эликсира, который ты от меня хотел получить. Очень жесткое вещество, способное перекроить весь его организм под себя. Немного магии, немного знаний, и… возможно, твой ученик перевоплотится во что-то совсем иное.

— Чтоб тебя! — практически сплюнул Бенедикт.

— У него не было шансов, Колер, пойми ты это! Я дал ему единственный шанс — пусть небольшой, но дал. Результат совершенно непредсказуем, но, если ситуация повернется в положительную сторону, то те самые способности хаффрубов, о которых ты так грезил, привьются твоему ученику навсегда. Правда, не знаю, насколько его после этого можно будет считать человеком, но и одним из моих подопечных он не станет. Если повезет. Сейчас, пока я тут с тобой разглагольствую, он уже ходит среди моих людей, привыкая к невозможности есть мясо.

— Что? — непонимающе переспросил Бенедикт, нахмурившись. Ланкарт закатил глаза.

— Я это к тому, что ты бы лучше отпустил меня и позволил мне закончить процесс, потому что, если не ввести достаточное количество этого вещества, перевоплощение не будет закончено, и жрец Харт умрет. Поэтому лучше отправляйся-ка ты на поиски данталли, которые помогут нам нашу теорию проверить на практике. А я закончу свою работу.

Несколько секунд Бенедикт мучительно размышлял, переводя взгляд с раздражающе спокойного некроманта на умирающего ученика, тело которого била крупная дрожь.

— Если ты не справишься, — угрожающе тихо заговорил он, усиливая хватку. — Если ты облажаешься, клянусь, я сожгу здесь каждый дюйм, тебе понятно?!

— Более чем.

Бенедикт резко отпустил колдуна и, не оборачиваясь, зашагал прочь из хижины.

На четырнадцатый день Мезона Мальстен дал на борту «Золотого Луча» еще одно представление. Зритель был капризный и избалованный, кукловод это понимал, поэтому каждый раз придумывал нечто новое, чем мог бы поразить воображение богатеев, не выдав при этом свою природу. Связав нитями тело Аэлин, он заставил охотницу показывать головокружительные трюки на мачтах. Самому же ему пришлось отказаться от идеи рассказывать сказки, хотя некоторые зрители были явно раздосадованы тем, что иллюзионист на этот раз убрал из репертуара занимательные истории, сопровождаемые внезапными фокусами. Правда, когда Мальстен начал вызывать из толпы собравшихся зрителей добровольцев, чтобы поучаствовать в его представлении, досада быстро сменилась на увлеченность, вверх взметнулось множество рук, и пассажиры попросили удивительного циркача еще повторить похожие номера, только с другими зрителями.

Заграт Кхан изредка поглядывал на манипуляции данталли и хмурился. С момента, как он вошел в каюту во время расплаты, он старательно избегал общества Аэлин и Мальстена, хотя страха не выказывал. Трудно было понять, как именно он относится к тому факту, что взял на борт корабля демона-кукольника, который лично знал малагорского царя. Почему капитан «Золотого Луча» решил поверить двум беглецам, Мальстен тоже не понимал. У него была лишь одна догадка: возможно, Заграту или его близким когда-то насолил Красный Культ, и он готов укрыть данталли и его пособницу врагам назло? Такая позиция и впрямь бывает свойственна некоторым малагорцам. Впрочем, разговоров об этом капитан Кхан вести явно не собирался, и Аэлин убедила Мальстена, что не стоит об этом задумываться: главное, что не было опасности попасть на морское дно, связанными по рукам и ногам.

После представления данталли вновь удалился в свою каюту. Аэлин же пришлось на некоторое время остаться и поговорить с изумленными пассажирами, желающими выказать свое восхищение и пожелать удачи в гратском цирке.

Расплата за контроль над разумом нескольких десятков людей проходила тяжело и болезненно, сопровождаясь кровотечением из носа, однако, как ни странно, заканчивалась она быстрее, оставляя после себя на некоторое время лишь легкую дрожь в пальцах, и Аэлин периодически ощущала эту дрожь, когда руки данталли касались ее тела.

— Знаешь, а ведь эта каюта — своеобразная ловушка, — задумчиво произнесла Аэлин, поворачиваясь на бок и кладя голову на плечо Мальстена. Не задумываясь, она легонько провела рукой по рубцу от недавно зажившей раны на его левом боку.

— Ловушка? — приподняв бровь, переспросил данталли, выскользнув из своих мыслей, которые готовы были ужу унестись далеко отсюда.

— Да, — усмехнулась Аэлин. — Раньше, даже когда мы оставались вдвоем, я могла сбежать от тебя, постараться не думать о тебе… это всегда было возможно, а здесь… — аметив, что Мальстен нахмурился, она качнула головой и прикрыла глаза, — нет, не начинай. Я знаю, о чем ты думаешь, и спешу заверить: ты думаешь неправильно. Я это не к тому сказала, что я о чем-то жалею. Это просто мысли вслух.

Несколько секунд Мальстен молчал, глядя в потолок. А затем тихо усмехнулся.

— Как ты это делаешь? — спросил он.

— Что именно?

— Ты почти всегда точно знаешь, о чем я думаю. Никак не пойму, как у тебя это получается. Я не встречал раньше такого. Причем, ты почти с первых дней нашего знакомства научилась это распознавать.

Аэлин неопределенно качнула головой, прильнув к нему сильнее: в каюте было довольно прохладно этой осенней ночью.

— Говорят, женщины вообще лучше мужчин чувствуют других людей.

— Разве я не должен хорошо чувствовать других людей? — криво улыбнулся Мальстен, и на его левой щеке вновь показалась глубокая ямочка. Аэлин игриво коснулась ее рукой.

— Ну, сейчас я готова тебе сказать, что ты отлично чувствуешь людей.

Улыбка данталли вдруг стала более робкой, однако, вопреки опасениям Аэлин, не пропала вовсе.

— О чем думаешь ты? — спросил Мальстен. Аэлин чуть отодвинулась, приподнялась на кровати и потянулась к своей сорочке, продолжая заговорщицки улыбаться.

— Тебя это, скорее всего, смутит.

Мальстен растерянно улыбнулся, приподнявшись на локтях.

— Если честно, вот теперь мне не очень верится, что ты можешь меня смутить.

Она адресовала ему скептически-снисходительную улыбку, накинув сорочку, и присела на край кровати.

— Ну, первая мысль о том, что, зная твои… гм… таланты, я иногда не уверена, что ты не применяешь свои способности и со мной, здесь.

Мальстен порадовался, что в каюте достаточно темно, и горящая на столе масляная лампа не дает достаточно света, чтобы выдать то, как зарделись его щеки. Он недовольно нахмурился в ответ на слова женщины.

— Знаешь, мне кажется, если бы я их применял, вот сейчас ты бы об этом догадалась.

— Ладно, ладно, прости, — Аэлин приподняла руки и качнула головой. — Дурацкая мысль, знаю.

— Иногда я удивляюсь, как так получается, что вам с Бэсом одни и те же идеи приходят в голову, — нервно хохотнул Мальстен. — Когда я жил в Малагории, он часто заводил со мной такие разговоры, намекая на то, что вокруг ходит множество милых дам, которые были бы не против поучаствовать в таких экспериментах.

Охотница нахмурилась.

— И ты… что на это отвечал?

— Что не буду с ним это обсуждать.

— Обсуждать не обязательно, чтобы сделать, — осклабилась она, в этот момент и впрямь напомнив Бэстифара.

— Аэлин, — осуждающе произнес данталли.

— Извини, — смиренно кивнула она. Некоторое время она молчала, а затем задумчиво заглянула в его глаза. — Я не спрашивала раньше… у тебя там был кто-то?

Мальстен на мгновение отвел глаза, помедлив с ответом. Аэлин глубоко вздохнула.

— Был, стало быть. И как ее звали?

— Это было очень давно, — уклончиво ответил Мальстен.

— Кто-то из труппы?

— Да… то есть… послушай, Аэлин, об этом и вправду не стоит думать. Ты знаешь, я еду в Малагорию из-за…

— Из-за моего отца, да.

— Дослушай. Я еду в Малагорию из-за тебя. Частично и из-за Бэса с Грэгом, но единственный человек, кто меня заставил пуститься в это путешествие, это ты. Девушки из труппы… это было давно.

— Девушки, — хмыкнула охотница. — То есть, ты там слыл дамским угодником?

Мальстен поморщился.

— Аэлин, пожалуйста. Хватит.

— Ладно, ты прав, — вздохнула она. — Извини, не знаю, что на меня нашло. Возможно, просто боюсь, что прошлое утянет тебя настолько далеко, что я потеряю тебя.

— Не потеряешь.

Мальстен привлек ее к себе и крепко обнял. Через некоторое время дыхание Аэлин стало ровным и глубоким: Заретт увлек ее в свой туманный мир сновидений. Про Мальстена бог-покровитель снов, похоже, забыл, и единственное, что осталось верным спутником беглого анкордского кукловода в эту бессонную ночь, это воспоминания.

Ночь выдалась тихой. Для вечно живого и вечно будто бы пребывающего в состоянии праздника Грата — пожалуй, даже слишком тихой. Хотя с улиц и долетал шум, сегодня он отчего-то казался приглушенным и менее бойким, чем обычно, хотя причин для этого Мальстен не видел.

Ийсара сладко застонала во сне и повернулась к данталли спиной, по-хозяйски потянув на себя легкое одеяло, и почти полностью завернувшись в него. Мальстен некоторое время смотрел, как девушка умиротворенно спит, прикрыв одеялом изящную спину. Затем он тихо, стараясь не разбудить Ийсару, поднялся с кровати и быстро оделся, желая выскользнуть из собственной комнаты незамеченным. Мальстен понимал, что на эту ночь по какой-то причине окончательно потерял сон, и решил прогуляться по дворцу, потому что лежать в кровати и позволять собственным мыслям и воспоминаниям забраться себе под кожу ему совершенно не хотелось.

Бесшумно выскользнув из комнаты, он, стоя уже в дверном проеме, еще раз оглянулся на Ийсару. Та даже не пошевелилась, ничто не потревожило ее сон. На лице Мальстена мелькнула тень улыбки, и он прикрыл за собой дверь, направившись вдоль по коридору.

«Занятное дело. Этот дворец огромен, но у меня такое чувство, что идти мне в нем некуда», — поймал себя на мысли Мальстен и криво усмехнулся этому. С каких, интересно, пор он так думал о гратском дворце? Уж не прав ли оказался Бэс, намекая на то, что Грэг Дэвери своими разговорами дурно на него влияет? Впрочем, Мальстен понимал, что на деле никогда не считал это место своим настоящим домом. Или боялся считать, сейчас уже трудно было сказать наверняка. Подумать только — так много воды утекло со дня разоблачения анкордского кукловода при дэ’Вере, а воспоминания о том дне и вообще о том периоде Войны Королевств были свежи, словно вчерашние.

«Интересно, я когда-нибудь вернусь на материк?» — подумал Мальстен, тяжело вздыхая. — «Или путь туда мне навсегда отрезан?»

А кто там, в конце концов, ждет? Мальстен вдруг острее обычного осознал, что на материке у него никого не осталось, кроме врагов. Рерих VII, Бенедикт Колер и его свора… разве что Теодор?.. Но у аггрефьеров свои жизненные принципы, и долгое время находиться с ними бок о бок непросто. Резкое, как удар ножа, чувство одиночества навалилось на плечи Мальстена всем своим огромным весом. Возможно, именно оно привело его на балкон в большой зал, где совсем недавно произошло его примирение с Бэстифаром — единственным, кого можно было назвать другом. Его и, как ни странно, плененного охотника, но о нем сейчас думать совершенно не хотелось.

— Кого я вижу! — послышался удивительно бодрый для ночного часа возглас аркала. Мальстен вздрогнул, поняв, что поначалу не заметил никого здесь.

— Бэс… — произнес он, сам толком не разобравшись, каким тоном: то ли обрадованным, то ли раздосадованным, то ли просто констатирующим факт присутствия.

— Ты кого-то другого ожидал тут увидеть? — осклабился аркал, подходя. Как всегда, в алой подпоясанной рубахе поверх темных штанов, заправленных в высокие сапоги. Мальстен напряг зрение уже по привычке, чтобы черты друга не превращались для него в размытую кляксу.

— Я никого не ожидал… — начал было данталли, но предпочел не продолжать. — Извини, если помешал тебе. Ноги, похоже, сами привели меня сюда. Я тебя оставлю, если ты…

— Ох, Мальстен, брось ты эту свою драму! — по-доброму насмешливо закатил глаза Бэстифар, хлопнув друга по плечу. — Я, правда, немного удивлен тому, что ты здесь, а не у себя, учитывая то, в какой компании ты собирался провести эту ночь.

Аркал заговорщицки улыбнулся, заставив Мальстена недовольно нахмуриться.

— Тебе обо всех моих передвижениях по замку докладывают, что ли?

— Боги, что за вздор! — нервно хохотнул Бэстифар. — Просто Ийсара сегодня достаточно громко и восторженно обсуждала тебя с Риа. Знаешь, проходя мимо, я при всем желании не мог этого не услышать. А твоя подвальная марионетка, что, пытается убедить тебя, что я за тобой слежу? С него станется.

— Не надо впутывать сюда Грэга, — качнул головой Мальстен.

— Ну не надо, так не надо, — пожал плечами принц. — Значит, не будем впутывать. Как бы то ни было, мой друг, я не лишился языка и о твоих передвижениях вполне могу расспросить тебя самого. Что, кстати, и собираюсь сделать. Рад, что ты последовал моему совету и перестал блюсти этот никому не нужный обет воздержания.

— Не было у меня никакого обета, — почти обиженно буркнул данталли, отводя глаза.

— Знаю, что не было. Поэтому и нечего было его блюсти, — ухмыльнулся Бэстифар, опираясь на перила балкона. — Так, значит, твой выбор пал на Ийсару. Она — интересная особа, привлекательная. Не совсем в моем вкусе, правда, но все же… и как она?

Мальстен недоуменно посмотрел на принца, округлив глаза.

— Она… эм… в порядке, — растерянно произнес он, не представляя, какой ответ ожидал услышать собеседник. На несколько секунд на балконе воцарилось молчание, нарушаемое лишь отдаленным шумом с улиц Грата, а затем Бэстифар вдруг прыснул со смеху, согнулся и расхохотался в голос. Мальстен неловко перемялся с ноги на ногу и хмуро уставился на друга, дожидаясь, пока тот закончит этот непонятный эмоциональный всплеск.

— Не помню, чтобы так искрометно шутил, — ничего не выражающим голосом сказал данталли, приподняв подбородок.

Бэстифар распрямился, постарался восстановить дыхание, однако еще несколько секунд его охватывали легкие приступы смеха. Наконец, смахнув выступившую в уголке глаза слезу, он шумно выдохнул и ответил:

— Боги, Мальстен! Ты нашел способ пытать аркала — с тобой можно смертельно устать от смеха. Это же надо! Нет, я не могу… — на этот раз он постарался не поддаться порыву и остаться спокойным. — Серьезно, Мальстен, ты меня в могилу сведешь так. Ты, что же, решил, что я о ее состоянии здоровья у тебя спрашиваю?

— Я не совсем понял, о чем вообще ты меня спрашивал, прежде чем на тебя напала эта странная истерика. Ты спросил, как она. Что еще я должен был тебе ответить?

На этот раз Бэстифар изумленно округлил глаза, растерянно уставившись на друга.

— О… боги! Вот даже не знаю, кем себя после этого чувствовать. У тебя в семье придерживались строгих воспитательных традиций?

— Это к чему?

— К тому, что интерпретировать мой вопрос как интерес о состоянии здоровья или душевном благополучии Ийсары в данной ситуации мог только человек высочайших моральных устоев.

— Ну, я не человек, а данталли. Но даже если это отбросить, вряд ли человек «высочайших моральных устоев» решился бы нарушить Вальсбургскую Конвенцию и отправиться тайно руководить Кровавой Сотней. Так что хватит уже гипертрофировать мое воспитание и скажи уже толком, какого ответа ты от меня ждал.

Бэстифар картинно воздел очи горе и развел руками.

— Потрясающе! — нервно хохотнул он. — Нет, серьезно, ты не перестаешь удивлять. Мне просто было любопытно, мой друг, как Ийсара показалась тебе. Ты ведь с ней спал, а не я, поэтому мне и стало интересно, как она в постели. И, клянусь, если ты сейчас исправишь «спал» на «занимался любовью», я точно умру. Прямо здесь. От истерического смеха.

Вопреки ожиданиям принца, данталли остался спокоен.

— Прекрати превращать меня в смущенного идиота, который никогда не имел дела с женщинами, — качнул головой он. — Если тебе все еще требуются мои объяснения, то могу тебе их предоставить: я не понял твоего вопроса, потому что не имею привычки обсуждать интимные подробности с кем-либо. Это дикость какая-то — трепаться об этом. Такие вещи должны оставаться между… гм… участниками процесса и только.

Бэстифар прищурился, несколько секунд молча глядя на Мальстена.

— Высочайшие. Моральные. Устои, — продекламировал он, намеренно разделяя слова паузами.

— Иди ты! — буркнул данталли.

— И пойду. Пойду напьюсь, что ли, от осознания собственной низменной натуры. Правда, мое душевное состояние несколько улучшится, если самое высокоморальное существо на Арреде составит мне компанию.

— Бэс, — закатив глаза, протянул Мальстен.

— Так идешь, или нет? Участник, бесы тебя забери, процесса, — аркал снова прыснул от смеха. Не дожидаясь ответа данталли, чьи щеки вспыхнули от злости и смущения, Бэстифар проследовал в зал. Напоследок он окликнул, — смелее, мой благопристойный друг! Принц настаивает!

Закатив глаза, данталли глубоко вздохнул и последовал за ним.

— Знаешь, что бывает с ворами, Жюскин? — в голосе Аргонса звучала неприкрытая угроза, с губ не сходила кривая усмешка, которая расплывалась в неясное пятно из-за красного шейного платка. Двое подручных этого разбойника, негласно держащего в своей руке весь город, также были обряжены в ярко-алые рубашки и представляли для щуплого молодого человека с копной пепельно-русых волос размытые, но очень масштабные пятна.

Аргонс привычным движением провел по лысой голове и сплюнул на пол. Его тучное тело сделало движение в попытке встать с кресла, но в последний момент он, похоже, передумал и решил остаться в прежнем положении.

— Друг, ну что ты, какой же я вор? — нервно и нарочито невинно хохотнул Жюскин. По его виску от напряжения стекла капелька пота.

— А как еще назвать человека, который проигрался и не спешит возвращать долги? — осклабился необъятный бандит. — Только вором, не иначе.

Жюскин скрипнул зубами, бросив мимолетный умоляющий взгляд на девушку, выглядевшую миниатюрной куклой на фоне этого здоровяка. Она не спешила посмотреть на проигравшегося неудачника в ответ и упорно отводила глаза, будто нарочно опустив на них пряди рыжих вьющихся волос.

— И не надо так смотреть, Жюскин, — настоятельно произнес Аргонс, когда один из головорезов крепко ухватил молодого человека за запястье и вытянул его предплечье с закатанным рукавом грубой серой рубахи на столе прямо перед своим нанимателем. В руке головореза блеснул большой нож с широким лезвием. — Ты знаешь, что все честно. Ты проиграл деньги, которые я любезно тебе предоставил, а теперь не хочешь возвращать долги. Может, у вас, в Растии, так и принято поступать, но здесь, в Анкорде, такое с рук не спускается. И воров принято наказывать отсечением руки. Может, это послужит тебе уроком. Давай, Энсельм.

Человек с ножом замахнулся для удара. Жюскин испуганно пискнул, снова взглянув на девушку — умоляюще и требовательно одновременно, но она снова проигнорировала это, молча уставившись в плечо Аргонса. Ее яркие зеленые глаза смотрели отсутствующе и не выражали ничего, вместе с тем казалось, что они могут проникнуть кому угодно в самую душу.

Нож взлетел.

Лезвие сверкнуло в сером дневном свете.

«Это конец», — сокрушенно и беспомощно подумал Жюскин, примерно представляя свою дальнейшую судьбу. Лишиться руки — это еще полбеды, боль будет сильной, но не смертельной, но дальше… цепь событий разовьется крайне неблагоприятно. И ведь она — должна это сознавать. Хотелось закричать на нее, рвануться к ней, умолять, взывать к здравомыслию, но тем самым он только приблизит кончину своей давней подруги. А ведь она и так уже столько пережила…

— Ну, хватит, — вдруг прозвучал невозмутимый, с едва заметной улыбкой голос. Нежный, но одновременно требовательный, неспособный испугаться даже самого отъявленного негодяя, даже когда испугаться было бы разумно.

Клинок замер на полпути к цели.

Рыжеволосая девушка с понимающей усмешкой посмотрела своими зелеными глазами на огромного мужчину рядом с собой и передернула плечами.

— Хватит его запугивать, Ари, м снисходительно произнесла она, и взгляд Аргонса вдруг показался со стороны слегка потерянным. — Ты прекрасно знаешь, что он все выплатил. Бумаги ты от злости сжигал при мне. Энсельм и Леммо могут это подтвердить. Так ведь, мальчики.

Двое грузных мужчин, удерживающих Жюскина, чуть ослабили хватку и тупо уставились на девушку, отозвавшись одновременными кивками. Она, в свою очередь, посмотрела на провинившегося юношу, предупреждающе прищурившись.

— Так ведь я и говорю, — расплылся в невинной улыбке Жюскин. — Какой же я вор? Я все вернул, Ари… я ведь…

— Припоминаю что-то такое, — неуверенно пробасил Аргонс, ища у своих людей поддержки.

Девушка посмотрела на него более сосредоточенно.

— Ну ведь костер был… неделю назад, помнишь? Энсельм, Леммо, помните?

— Было такое, — передернув плечами, согласился Энсельм, опуская нож.

— Почему же нет записи в книге расходов? — прищурился Аргонс, глядя на рыжеволосую девушку угрожающе.

— А ты еще чаще ходи к Лили из дома мадам Дейдри, а потом спрашивай меня, куда делись твои деньги, — поморщилась она. — Я не мастер считать твои средства, Ари. Я здесь, потому что ты веришь в мое чутье на людей. И я говорю тебе: этот юноша еще пригодится. Так что запугал и будет. Хватит.

Аргонс лениво махнул рукой и кивнул.

— Уберите его с глаз моих, — почти брезгливо бросил он.

— Я его провожу, — вызвалась девушка, мгновенно поднимаясь со стула. Поравнявшись с Жюскином, она бросила на него обжигающий взгляд через плечо. — Идем.

Жюскин окончательно освободился из хватки Энсельма и Леммо, картинно отряхнул помятый, видавший виды кафтан и театрально поклонился.

— Приятно иметь дело с вами, господа.

— Скройся, — буркнул Аргонс в ответ.

Жюскина не нужно было просить дважды. Почти галопом он проследовал за своей рыжеволосой проводницей из лучшей таверны в городе, открытой для посетителей исключительно в ночные часы. Девушка вышла на улицу, завернула за угол дома и устало оперлась дрожащей рукой на каменную стену. Дыхание ее участилось, и через несколько секунд ее заставил согнуться мучительный приступ тошноты. Жюскин сочувственно поморщился, глядя на подругу и отвел взгляд, дожидаясь, пока она придет в себя: по опыту он знал, что сейчас ее лучше не трогать. После того, что она проделала с Аргонсом и его громилами — еще легко, можно сказать, отделалась. Поначалу девушку выворачивало наизнанку несколько раз к ряду за такие трюки.

— Прости, — виновато произнес Жюскин примерно через две минуты, когда цвет лица его провожатой начал постепенно приходить в норму.

— Идиот! — прошипела девушка, решительной походкой приближаясь к другу и сжимая кулаки. Казалось, ей страшно хотелось заплакать от обиды — глаза блестели от непролитых слез — а кулаки чесались отвесить веснушчатому юнцу звонкую оплеуху, однако Цая Дзеро никогда даже муху не прихлопнула бы. Пусть она без труда смогла найти себе место в компании самых жестоких людей в Дарне, сама она была совершенно неспособна эту жестокость проявить. — Ты вообще понимаешь, что делаешь?!

— Клянусь, сестренка, это в последний раз! — побожился Жюскин, хотя оба они понимали, что обещание это исполнено не будет.

— Не называй меня сестренкой. Раздражает. Никогда бы не пожелала себе такого братца! Уж лучше никакой семьи, чем такие родственники! — с жаром бросила она, заставив молодого человека сокрушенно потупиться. Обиды слова девушки не принесли, они несли в себе совсем другой укор.

— В этот раз должно было получиться! Я же чувствовал, что победа у меня буквально в руках. Крипп в последние секунды сыграл со мной злую шутку, и…

— Хватит. Ходить. К Аргонсу, Гусь! — выкрикнула Цая, сверкнув на давнего приятеля своими зелеными глазами, в которых до сих пор стояла обида. — Я не могу вечно тебя выгораживать! Я ни за что бы не стала, если бы это не несло угрозы для всех нас. Так бы, может, и стоило тебя проучить, хоть выучил бы, наконец, урок, что глупо рискуешь. Но ты хоть понимаешь, что было бы, если бы Аргонс тебя проучил? Если бы тебе действительно отрезали руку?

— Было бы… неприятно, — глуповато улыбнулся Жюскин.

— Неприятно, — скривившись, передразнила Цая. — Это погубило бы нас всех, идиот! Когда-нибудь Ари может догадаться, что я покрываю тебя. Он уже понимает, что у него что-то в счетах не сходится. И много, наверное, не сходится, Гусь, учитывая твои одиозные проигрыши! Ты не игрок! По крайней мере, не везучий игрок, и хватит уже пытаться быть им! Если когда-нибудь меня не окажется рядом, когда Энсельм или Леммо решат разбить тебе нос, и хоть капля твоей крови тебя выдаст, это станет концом для нас всех, потому что мы оба знаем, что, когда тебя сдадут Культу, ты под пытками сломаешься и выдашь всех, кого знаешь, а нас много здесь! Неужели ты не понимаешь?

— Я понимаю, — Жюскин примирительно приподнял руки. — Я буду осторожнее, обещаю. Спасибо, что выручила.

— Опять выручила. Не думай, что мне это хоть немного нравится!

— Ох, вот не надо, — протянул Жюскин, закатывая глаза и складывая руки на груди. — Ты именно здесь научилась прорываться сквозь красное, именно здесь отточила свое мастерство. Я еще не видел… — он понизил голос до полушепота, — данталли, который бы так мастерски прорывался сквозь красное и так виртуозно играл бы с чужим сознанием. Никто из нас этого не может, только ты.

— Опять игра, — фыркнула Цая, тоже сложив руки на груди, начисто проигнорировав последнее замечание. — Это не игрушки, додумайся ты уже до этого, наконец!

— Ты прекрасно меня поняла, — отмахнулся Жюскин. — И, если уж на то пошло, то ты тоже рискуешь. Мы все рискуем. Тем, что нашли друг друга, тем, что осели в Дарне. А разве Даниэль не рискует? Вот он-то, по-моему, больше всех!

— Даниэль осторожен, — отвела взгляд девушка.

— Находиться в городском совете при нашем положении — это, конечно, осторожно.

— Он хоть пытается не особенно нарываться на неприятности! Он собрал нас, он помог нам и показал, что стоит держаться поближе друг к другу. Где бы мы были с тобой после Растии, если бы не он?!

Жюскин виновато потупился. Растия. Тогда Красный Культ вышел на их с Цаей семьи. Родители успели отослать детей прочь, узнав о прибытии жрецов, а сами планировали бежать в направлении Тайшира, но… не успели. Похоже, жрец Бенедикт Колер со своей передвижной группой слишком хорошо знал свое дело и умел выслеживать данталли. После долгих странствий Жюскин и Цая добрались до Анкорды и остановились в Дарне. Там-то работу девушки, с помощью нитей мастерски проникнувшей в сознание трактирщика и заставив накормить ее и друга бесплатно, приметил Даниэль Милс. Он объяснил двум новичкам, что в Дарне сейчас находится своеобразный клан данталли, которые стараются держаться вместе и выручать друг друга при случае. Поразительным было, что после нарушения Вальсбургской Конвенции кукольником по имени Мальстен Ормонт во время войны и громкого скандала с Рерихом VII, повлекшего за собой знаменитые Сто Костров, эти данталли решились осесть именно в Анкорде, где Красный Культ работает особенно рьяно. Даниэль Милс объяснил свой выбор тем, что безопаснее всего прятаться под самым носом у врага, и в этой тактике было свое разумное зерно. Сам Даниэль сумел спрятаться ближе всего к врагу — он несколько лет назад выбил себе место в городском совете Дарна, и здесь вел работу по поиску данталли и по осуществлению поддержки их связи друг с другом. На сегодняшний день вместе с Цаей и Жюскином в Дарне скрывалось тринадцать демонов-кукольников.

— Ты права, — ответ пришел лишь после долгой паузы. — Во всем права.

— Мне нужно не то, чтобы ты это признал, — устало вздохнула Цая, привалившись к стене, — мне нужно, чтобы ты исполнил свое обещание и был осторожнее. Обещай, что больше не нагрянешь ночью к Аргонсу играть.

— Обещаю.

Оставалось только выдохнуть и понадеяться, что упрямый Жюскин не врет.

Аргонс всегда давал своей подручной какие-то мелкие поручения. Цая была уверена, что он гоняет ее по раздражающей мелкой работе, потому что толком не может понять, зачем вообще держит эту девушку у себя на службе. Сама Цая тоже толком не понимала, что там делает. Да и, говоря по чести, она понятия не имела, чем может зарабатывать себе на жизнь. В Растии, на своей родине, она большую часть свободного от рутинных домашних дел времени проводила на лугу, где могла полностью погрузиться в свои мысли и уединиться с природой. Иногда ей казалось, что она могла бы слагать самые проникновенные стихи о красотах мира, природы и жизни в целом… но потом о безмятежной жизни пришлось забыть, когда группа Колера получила наводку на ее семью.

Цая поморщилась, постаравшись не позволить воспоминаниям завладеть ею. Перехватив поудобнее корзину с яблоками, казавшуюся непомерно тяжелой, она ускорила шаг и мысленно поторопила течение дня: вскоре Аргонс отпустит ее в отведенную ей небольшую хижину, где она сможет остаться наедине с собой.

— Цая, — послышалось из-за угла ближайшего дома.

Она вздрогнула, едва не выронив корзину. Одно яблоко качнулось и упало на землю, подкатившись аккурат к ногам того, кому принадлежал оклик. Точнее сказать, полушепот.

— Даниэль, — выдохнула Цая и подоспела к другу. Тот уверенным движением взял корзину из ее рук, поставил на землю и заключил девушку в крепкие объятия. — Рада тебя видеть. Почему так тихо окликнул? Что-то случилось?

— Случилось, — нахмурился он и некоторое время явно собирался с силами, чтобы озвучить ей новости. — Мы должны уходить из Дарна. Все. Разом. Сегодня.

Цая испуганно округлила глаза, уже понимая, к чему клонит Даниэль. Если всем нужно как можно скорее бежать из города, это могло значить только одно: кого-то разоблачили. И теперь предстояло задать вопрос, ответ на который в любом случае будет страшным.

— Кого? — глаза девушки заблестели от слез. — Кого, Даниэль, кого взяли?

Ответ она прочла в его глазах, но все равно отказывалась признавать его, пока не услышит. Даниэль это понимал, поэтому счел своим долгом сказать.

— Жюскина. Аргонс обратился в Культ сегодня, расспросив нескольких своих завсегдатаев. Они разделили его подозрения, и Жюскина схватили местные жрецы. На тебя пока никто не думает, наше счастье, что Аргонс к тебе привязан, да и твои способности к манипуляции сознанием, несмотря на красное, сильно его сбивают с толку. Но в городе очень опасно, уходить надо как можно скорее.

Едва заслышав имя друга, Цая уже не внимала остальным словам Даниэля. Жюскин. Жюскин попался. Беспечный, безвредный, упрямый Жюскин, который всю свою жизнь воспринимал как игру. Он никогда и никому не делал зла…

— Боги… — выдохнула Цая, и из ее больших выразительных зеленых глаз заструились слезы. Спина согнулась в бессильном рыдании, нежные тонкие руки закрыли лицо. — Боги, нет!

— Это не все, — голос Даниэля тоже был полон боли, досады и сочувствия, однако ему хватало сил сохранять хладнокровие и ясный ум. — В городском совете обсуждали то, что в Дарн прибыл Бенедикт Колер. Он явился в отделение вчера к вечеру и сделал запрос на сведения о последних пойманных данталли. Местные жрецы сработали очень оперативно, когда Колер со своими подручными прибыл к ним, сама знаешь, они на все готовы, чтобы услужить этому зверю.

— Колер… — дрожащим голосом выдохнула Цая. О его деятельности она знала не понаслышке.

— Он сказал, что забирает Жюскина с собой. Я видел процесс передачи на площади, Цая. Они набросили на Жюскина красную накидку, и он….

— Он потерял зрение, — прошептала девушка, понимая, какие последствия несет то, что данталли надевает красное. Они с группой уже пытались маскироваться в городе так — любой из них моментально слеп, стоило красной ткани оказаться на их теле.

— Да.

— Куда они его увезут?

— Никто Колера не расспрашивал, сама понимаешь, — сокрушенно произнес Даниэль, опустив голову. — Теперь мы ничем не можем помочь Жюскину.

— Я могла бы попытаться… я могу убедить, даже несмотря на красное… я ведь могу…

— Слишком рискованно. Да и Жюскина уже проверили: ему пустили кровь. Прилюдно. Ты не сможешь взять под контроль всех в городе и изменить сознание всех. Ты не выдержишь расплаты и ускользнешь. Так нельзя.

Цая беспомощно задрожала.

— Боги! — отчаянно воскликнула она, уткнувшись в плечо Даниэля и разрыдавшись еще сильнее. — Боги, я ведь ему говорила! Я ведь предостерегала, я старалась!

— Я знаю, Цая, знаю, — вздохнул он, нежно поглаживая ее по густым волнистым волосам. — Ты сделала все, что могла.

— Он всегда был такой беспечный! Упрямый! Такой… дурак! За это в Растии его Гусем прозвали… Боги, почему же?.. За что же?.. Он же никому не хотел… он ничего не сделал!

Даниэль запрокинул голову и прикрыл глаза. Видеть, как Цая плачет, было невыносимо. Много раз после встречи с ней он жалел, что этот нежный, ранимый цветок родился не человеком, а данталли. Такая тяжелая судьба не должна была достаться созданию с такой чувствительной душой. И хотя Цая в каком-то смысле была очень сильна и вынослива, многое ранило ее в самое сердце, и уберечь ее от этого, к сожалению, не представлялось никакой возможности.

— Хотел бы я, чтобы мы могли что-то сделать, — полушепотом проговорил Даниэль, — но мы не можем, ты ведь понимаешь? Колер из него всю душу вытащит, если еще этого не сделал. А Жюскин… он хороший парень, но под пытками он сломается. Он расскажет все. Расскажет о нас всех. Мы должны как можно скорее убираться из Дарна.

Некоторое время прошло в тяжелом, тягучем молчании. Тело Цаи продолжало нервно дрожать, а Даниэль продолжал крепко обнимать ее в попытке успокоить. Мысленно он торопил тот момент, когда она возьмет себя в руки, но у него язык не поворачивался скомандовать ей встрепенуться и напомнить о том, что времени оплакивать Жюскина у них нет. В конце концов, Жюскин единственный из близких, кто остался у нее со времен Растии.

Через несколько минут дрожь утихла, рыдания смолкли. Девушка медленно отстранилась от друга, уставившись раскрасневшимися глазами в неопределенную точку пространства.

— Аргонс сказал мне сегодня явиться, когда таверна откроется, — слабым голосом, в котором будто что-то сломалось, произнесла она.

— Ты не явишься туда, — строго произнес Даниэль. — Придумай, что хочешь! Скажись больной или просто не показывайся, тебе решать, как ты будешь себя вести. Но через два часа мы уезжаем.

— Уже все знают?

— Все. Ты последняя, кому я сказал. Точнее, последняя, кого я нашел, остальные попались мне быстрее. Это не было моим умыслом, Цая.

— Ну… по крайней мере, еще несколько часов я думала, что с Жюскином все в порядке… — голос ее снова надломился, она жалобно всхлипнула.

— Мне тяжело тебе это говорить, но возьми себя в руки. Мы обязаны как можно скорее уехать. Выезжаем налегке, много вещей мы с собой не унесем. Лошадей придется контролировать по очереди. Я выстроил всем нам смены по два часа. С расплатой должны справиться, так она будет не очень сильна.

— Ясно, — коротко произнесла девушка.

— Буду ждать тебя у западных ворот через два часа. Выбираться будем небольшими группами и с разных сторон города, чтобы привлечь меньше внимания. Встречаемся все в Сонном лесу на территории Сембры. Место у нас давно обозначено на случай непредвиденных обстоятельств.

— На случай, если кого-то поймают…

— Да.

Некоторое время Цая молчала.

— Почему именно в Сембру? Зная тебя, ты ведь не один пункт встречи заготовил?

— Сейчас там меньше активности. Городской совет обсуждал, что со всех стран в сторону Нельна стягиваются толпы заключенных под конвоем вооруженных солдат. Из некоторых стран выдвигаются только воины. Поговаривают, что правителям Совета Восемнадцати пришло некое письмо, и готовится какая-то операция, в которой тоже замешан Бенедикт Колер.

— Он собирается начать новую войну? На этот раз с Нельном?

— Нет. Нельн тоже собирается, насколько я знаю, выделить ему людей. Есть подозрение, что Колер затевает что-то в Малагории.

— Но там Культ не в чести…

— Потому-то с ним идут и не жрецы Культа, а… целая армия. Попахивает серьезной заварушкой, и нам от нее следует держаться подальше.

Снова повисло молчание — на этот раз не такое тяжелое, как прежде. Нельзя было сказать, что со скорой смертью Жюскина девушка смирилась, однако, похоже, ей каким-то образом удалось отогнать эти мысли, не думать о собственном бессилии и сконцентрироваться на том, что на данный момент было важнее для живых данталли, коим грозила опасность в виде передвижной группы Колера, которая могла вернуться в Дарн за остальными в любой день.

— В нашей группе кто еще? — бесцветным голосом поинтересовалась Цая.

— Моррис, Ханна и Спред. Они прибудут точно ко времени, так что не опаздывай. И, богами тебя заклинаю, не показывайся Аргонсу.

— Не покажусь.

… она солгала.

Из вещей ей собирать было практически нечего. Наскоро покидав все необходимое в дорожную сумку, Цая направилась прямиком в таверну «Олово и Клык», где, успешно миновав головорезов Аргонса Диккера, сразу же прошла на второй этаж и застала своего работодателя за счетами.

— А, Цая. Рановато ты сегодня. Я рассчитывал, ты придешь к открытию таверны.

— Решила прийти чуть раньше, Ари, — холодно произнесла она. — Слышала, сегодня в городе была заварушка. Взяли одного из твоих завсегдатаев. Этого… — голос ее предательски дрогнул, — Жюскина.

— Представь себе! — огромный кулак стукнул по столу так, что столешница едва не треснула пополам. — Эта тварь оказалась данталли! Я уже много раз замечал, что с моими счетами творится какая-то бесовщина. А этот, оказывается, проводил какие-то махинации. Уж не знаю, как ему это удавалось, но как ему кровь пустили, сразу все стало на свои места. Даже, говорят, за него Бенедикт Колер взялся. Ты же слышала о нем, верно, девочка?

— Слышала, — глаза ее сделались отстраненными и заглянули огромному мужчине в самую душу. Послушные черные нити появились из руки Цаи. Управление телом всегда давалось ей тяжелее, чем манипуляция разумом. Она не умела делать это искусно и незаметно, ей даже приходилось довольно картинно выставлять руку вперед, чтобы заставить человека превратиться в марионетку физически. По счастью, сейчас на Аргонсе не было ничего красного, и даже прорываться через защиту не пришлось.

— Цая? — Аргонс, похоже, почувствовал на себе контроль. Девушка поморщилась: опять у нее не получилось все сделать с ювелирной точностью.

— Ари? — голос Цаи звучал с притворной тревожностью, неотличимой от искреннего беспокойства. Ее движение, с помощью которого она управляла нитями, сейчас казалось бессильным порывом помочь.

— Ца… — Аргонс испуганно открыл рот, пытаясь схватить глоток воздуха, но безуспешно. На деле Цая пыталась лишь заставить его замолчать, но нити, похоже, перекрыли бандиту дыхательные пути, а как отделить одно от другого, она понимала с трудом, да и учиться ей сейчас не хотелось.

— Да что с тобой происходит? — она округлила глаза: ровно на пару секунд, чего требовало бы не картинное, но искреннее удивление. Растерянно огляделась, будто искала, что может сделать, продолжая при этом управлять марионеткой. Казалось, единственное сознание, которым она сейчас по-настоящему манипулировала, было ее собственное.

Аргонс принялся царапать руками столешницу, лицо его побагровело от нехватки воздуха, язык высунулся наружу, как у жирного пса, которого заставили проделать пару лишних сотен шагов, глаза начали наливаться кровью.

— По…мо… ги… — удалось прохрипеть ему.

Казалось, теперь можно было явственно увидеть, как за его спиной вырастает фигура Жнеца Душ и кладет свою руку на его огромное плечо. Где-то на задворках сознания, где еще теплилось здравое мышление, Цая понимала, что никакого Жнеца в комнате нет, но сейчас ей казалось, что она уже слышит его дыхание в дальнем, скрытом слабым освещением и ранней осенней темнотой углу комнаты.

А вот дыхания Аргонса слышно уже не было.

Сейчас ведь прибегут его люди! И если расплата настанет тотчас же — а она настанет — защищаться будет нечем. К тому же вряд ли Колер уехал так далеко, чтобы не вернуться, прознав о новом талантливом данталли. О юной девушке, которая, если верить слухам, похожа на его сожженную когда-то жену…

Постепенно, пока Аргонс хрипел от удушья, все складывалось в сознании девушки-кукловода в единую цепочку. Цая испуганно попятилась назад, вдруг осознав, что делает и на какой идет риск. Внезапное проявление собственной жестокости, которая доселе была скрыта даже от нее самой, пугало. Она никогда не думала, что способна на убийство, спровоцированное горячей, эмоциональной, неутолимой жаждой мести и злостью.

«Нет. Нельзя. Слишком рискованно».

Послушные нити связались с головой мужчины, а те, что держали тело, принялись отпускать. Сознание — мягкое после приступа удушья и податливое — тут же подчинилось полному контролю данталли.

— Ари! — Цая подоспела к огромному мужчине и ухватила его за плечо двумя руками. — Что же с тобой такое? Ты меня слышишь?

Тебя прихватил приступ удушья. У тебя были странные видения. Это все с тобой сделал данталли, которого ты отдал Культу. Он оставил на тебе свою метку. Он поработил твою душу.

— Цая… — вдруг выдохнул Аргонс, и его массивное тело содрогнулось. — Что только что было?

— Не знаю! Я пришла, а тебе стало плохо. Я так испугалась! — глаза ее заблестели от слез, одновременно и искренних после пережитого испуга, и притворных, столь подходящих к ситуации.

— Ты… ты говорила о Жюскине… а потом я…

— Ты будто оцепенел. У тебя начался какой-то… приступ?

— Я не мог дышать…

— Да, я видела. Тебе лучше? Это было так страшно…

— Этот проклятый данталли что-то со мной сделал! — злобно выкрикнул Аргонс, хотя вперемешку с этой злобой в голосе его звучал неприкрытый ужас.

— О, боги! — Цая прикрыла рот рукой и отступила от него, как от носителя страшнейшей заразной болезни. — Ты уверен? Ари, может, тебе к лекарю?

— Сегодня таверной будет Леммо заведовать. Я… я должен… я схожу к жрецам, может они…

— Да, иди, конечно! Ох, Ари, мне аж нехорошо стало! Можно и мне сегодня побыть дома?

Аргонс, похоже, не слушал ее. Он отмахнулся от Цаи, как от назойливого насекомого, поднял свое непослушное тело с огромного стула, сделанного специально для него на заказ, и мощными шагами направился к лестнице, зовя своих подручных.

Цая молча проскользнула мимо них к выходу, воспользовавшись моментом. Путь Аргонс теперь живет в страхе, что с его душой что-то сделал демон-кукольник. Видят боги, это лучше, чем быстро умереть и больше никогда не мучиться от последствий своих поступков.

Перед глазами медленно прояснялось.

Деревянный потолок. Бревенчатые стены. Все до боли знакомое, но увиденное будто бы в непрекращающемся кошмаре. Сейчас — тоже один из таких кошмаров?

Понемногу начали возвращаться ощущения. Горло противно саднило — иссушенное, как пески пустыни Альбьир. Тело щедро наполняла чугунная слабость, но голова… голова, похоже, мыслила ясно, а значит, стоило соединить воспоминания и отделить видения от реальности. Сколько он уже здесь находится? День? Два? Нет, определенно больше. Когда он оказался в деревне? На седьмой день Мезона, кажется. А какой сейчас?

Слишком много вопросов, от которых снова тянуло в сон, но лежать в состоянии безызвестности больше не было сил. Впрочем, как и сил делать что-то другое.

— Хватит, — едва слышным шепотом произнес Киллиан, мысленно ругая самого себя за нескончаемую слабость, и попробовал приподняться на локтях. Он обнаружил, что лежит на сухих простынях, а одежда на нем снова чистая, хотя, если верить воспоминаниям, он не раз запачкал ее… чем? Рвотой?

То, что произошло, моментально сложилось в единую картину, заставившую Киллиана подскочить с кровати и резко встать на ноги. Комната несколько раз, как во хмелю, повернулась перед глазами, едва не вызвав новый приступ тошноты, но Харт заставил себя сохранить равновесие, а вдобавок спокойствие собственного желудка, который и без того чувствовал себя жалким сжатым комком.

«Он что-то сделал со мной», — застучала в голове лихорадочная мысль, от которой тело обдало волной холодного пота. В памяти показался образ цилиндра с какой-то жидкостью, которую с помощью полой иглы ввели прямо под кожу. Киллиан поморщился, будто снова ощутил укол, и осмотрел свое предплечье: и вправду, там было несколько следов от проколов. — «Что это, бесы его забери, было?»

Поняв, что для равновесия опирается на стол, Киллиан попытался самостоятельно сделать шаг. Получилось, пусть и не без труда: в теле совершенно не осталось сил, зато, похоже, разум окончательно вырвался из дурмана лихорадки. И впрямь, Киллиан осознал, что жара больше нет… как нет и рвущего легкие кашля. Дышалось ему свободно и легко, словно в лучшие дни детства при сухой благоприятной погоде. Шевельнувшись и чуть более смело зашагав к двери, молодой человек понял, что боли в сломанных ребрах тоже больше не чувствует. Мог ли перелом срастись так быстро? Под влиянием запретной магии некроманта, надо думать, мог. Но Киллиан осознавал, что дело в другом: в том самом веществе, которое срастили с ним, впрыснули в его кровь. В веществе, которое неистово жгло его вены и наливало жидким огнем все тело, заставляя желудок выворачиваться наизнанку.

Дорога до двери хижины отняла непомерно много времени. Слабое тело с трудом переставляло чугунные ноги, то и дело норовящие подогнуться в коленях.

Впереди послышались чьи-то неравномерные и весьма торопливые шаги. Находясь в бреду, Киллиан слышал их не раз, поэтому прекрасно знал, кто именно сейчас появится у него на пути. В сердце взметнулась злость, за которой подло прятался страх неизвестности…

Некромант, ссутулившись и глядя себе под ноги, вошел в хижину, тут же столкнувшись с «пациентом» нос к носу. Удивление мелькнуло в его глазах всего на мгновение. А дальше пришлось чуть отступить, чтобы не налететь на направившийся в его сторону кулак. Если бы не слабость и замедленная реакция, Киллиан бы точно попал, но сейчас…

— Вот тебе и раз! — нервно хохотнул Ланкарт, уперев руки в боки. — Не ожидал такого теплого приема.

— Что ты со мной сделал? — нахмурился Киллиан. Голос звучал предательски слабо. В ответ брови некроманта снисходительно приподнялись, как будто это был самый глупый вопрос, который только можно было задать.

Как следует разозлиться на эту снисходительность Харт не успел: свои малые силы он, похоже, полностью вложил в неудачную попытку удара, и теперь ноги подвели его, безвольно подогнувшись. На удивление сильные руки некроманта — либо дело было лишь в том, что тело Киллиана, истощенное последними днями болезни, почти ничего не весило — среагировали быстро и помогли не упасть.

— Что ты… — сумел бессильно повторить Киллиан, на большее его сил не хватило.

— Ну-ну, — по-отечески заботливо сказал Ланкарт, легко хлопнув его по плечу. — Не перетруждайся, Киллиан. Ты, конечно, окреп, но явно не для того, чтобы драться.

Он не ответил. Веки налились тяжестью, сильно потянуло в сон.

— … тошнит? — последнее слово из реплики некроманта вырвало Киллиана из полусна.

— Что?

— Уснул, что ли? — хмыкнул колдун. — Впрочем, неудивительно. Вставать тебе было явно рано. Я даже удивлен, что ты это смог. Потрясающая воля к жизни, мой мальчик. Так вот, я спросил, как ты себя чувствуешь? Не тошнит больше? Выглядишь ты, надо сказать, хуже, чем некоторые мои люди сразу после воскрешения.

Киллиан вновь сделал над собой усилие, чтобы вырваться из плена сонливости и слабости, глаза его злобно сверкнули, столкнувшись со снисходительным взглядом колдуна.

— Так как? — хмыкнул Ланкарт, спокойно выдерживая злобу юноши. — Как себя чувствуешь? Опиши.

Вопреки упрямству и горящему внутри беспокойству о событиях последних дней, Харт и впрямь прислушался к себе.

— Сносно, — выдавил он.

— Ясно, — закатил глаза колдун, криво ухмыльнувшись. — Опять придется клещами из тебя информацию тянуть. Тошноты больше нет?

Киллиан поморщился.

— Нет.

— Как, я вижу, и проблем с дыханием. Я искренне забеспокоился, когда увидел, как срастается твой перелом: у тебя кости так хрустнули, что я побоялся за твое легкое. Но обошлось. Насчет слабости не переживай так. Ты истощен, тебе бы сейчас пить побольше, лежать и набираться сил.

— Належался уже, — буркнул Киллиан. — Сколько времени я здесь провел? И что ты…

— Да-да, «что ты со мной сделал?», ты хотел спросить. Я это уже слышал, — отмахнулся Ланкарт, как от надоедливого насекомого, жужжащего над ухом. — Так вот, как по мне, я сделал то, что обещал твоему наставнику: я тебя вылечил. Вряд ли, конечно, мне удалось исключить возможность твоих приступов удушья, ибо они у тебя носят более сложный характер, не только физический, но в остальном твоя болезнь отступила.

— Какой сегодня день? — устало поинтересовался Киллиан, хотя ему уже порядком надоело задавать некроманту одни и те же вопросы.

— Ох, вечно я забываю, как вы, смертные, сильно привязаны ко времени. Что ж, сегодня девятнадцатый день Мезона. Соответственно, провел ты здесь двенадцать дней. И проведешь еще не один, потому что, думаю, твоему наставнику, который уже прибыл сюда, захочется проверить твои новые особенности на практике. Когда он о них узнает, надо думать, он придет в восторг!

— Новые… особенности? — нахмурился Киллиан.

— Да. Те самые, что можно назвать побочными эффектами от твоего перевоплощения. Довольно болезненного, надо заметить. Я бы даже сказал, что то, что ты испытал, сравнимо с расплатой данталли.

Замечание про расплату Харт предпочел пропустить мимо ушей. Гораздо больше его интересовал тот самый вопрос, который он задавал первоначально.

— Бесы тебя забери, о каком перевоплощении речь?! — он попытался воскликнуть это, но вышел лишь слабый полушепот. — Ты что-то ввел мне под кожу. Что это было?

— Часть того эксперимента, который я проводил для Колера. Если попроще, то я привил тебе часть способностей хаффрубов и, если моя теория верна — а она, скорее всего, верна — тебе они достались навсегда. Агрессивное вещество, которое я ввел в твою кровь, начало перестраивать твой организм, менять его на внутреннем, сложном уровне. Если такое зелье ввести в кровь обычному, здоровому человеку, он, скорее всего, умрет, потому что его природная защита будет пытаться бороться с агрессивным чужеродным элементом, будет воспринимать его такой же болезнью, и этой борьбы организм попросту не перенесет. Но тебе было уже нечем защищаться, жрец Харт. Ты умирал. И единственным шансом вылечить тебя, был этот.

Внутри Киллиана вновь разбушевалась злость, хотя разум его и понимал, что в словах некроманта есть доля истины. О том, что умирает, молодой человек догадывался, изредка возвращаясь из тумана непрекращающейся лихорадки. Но то, что его превратили во что-то другое… нечеловеческое — пугал. Одновременно с тем он понимал, что далеко не мысль о лечении преследовал Ланкарт, вводя какое-то враждебное вещество, полученное из хаффрубов, в его тело. В памяти всплывали обрывки разговора с Мелитой: тогда колдун утверждал, что у него попросту не будет другого шанса проверить свою теорию. Ощущение, что его тело использовали в качестве эксперимента, было отвратительным. А то, что теперь о себе самом он мало что знает и понимает, вызывало ужасный дискомфорт и даже страх.

— Чем же я стал?..

— Иным, пожалуй, — пожал плечами Ланкарт, продолжая помогать своему «пациенту» держаться на ногах. — Частично хаффрубом, я бы сказал. Но не переживай: менять кожу и съедать чей-то мозг, чтобы сохранить человеческий облик, тебе не понадобится. Тебе, по моим расчетам, должны были передаться лучшие качества этих существ. Теперь ты почти не восприимчив к ядам, а силы данталли и прочих различных обитателей Арреды на тебя не подействуют. Твой поток обмена энергией с миром теперь весьма плотный, и запустить в него руку внешним воздействием — почти любым, кроме повреждений, сопровождающихся сильной кровопотерей — будет довольно проблематично. Да и заживать на тебе все, как мы уже успели убедиться, будет быстрее. Перевоплощение — это отдельный разговор, конечно, тут твой организм перестраивается, процессы идут активнее, но, полагаю, теперь скорость твоего восстановления тоже увеличилась. Ты, конечно, вряд ли будешь заживлять раны, как сами хаффрубы, да и утерянную конечность тоже, скорее всего, не отрастишь, но в целом темпы твоего выздоровления могут качественно отличаться от человеческих.

Киллиан, собравшись с остатками сил, заставил себя распрямиться, хотя на стену для надежности все же оперся.

— Вижу, ты можешь стоять довольно долго! — ликующе воскликнул Ланкарт. — Тогда пойдем, покажемся твоему наставнику и проведем эксперимент с данталли.

— Не достаточно ли экспериментов? — нахмурился Харт.

— Издеваешься? — почти обижено буркнул колдун. — Это же самое интересное: посмотреть, как на тебя отреагирует живой данталли. И на тебе сейчас как раз нет ничего красного, поэтому условия самые благоприятные. Идем со мной! Я тебе помогу.

Удивительно ловко некромант поднырнул под плечо Киллиана.

Дорога показалась необычайно долгой: передвигался Харт медленно и с трудом, чугунно тяжелые ноги через каждые пять шагов готовы были врасти в землю, подобно вековым деревьям, окружающим деревню Ланкарта. С верхушек исполинских громадин мирно сыпались по-осеннему пожелтевшие листья, искрящиеся влагой в лучах обманчиво теплого солнца, опускаясь на протоптанные многолетними маршрутами тропинки, виляющие между хаотично расставленными домами этого неестественно странного сообщества. Изредка в поле зрения Киллиана попадали люди, кожа которых казалась фарфорово-белой и была лишена всякого намека на здоровый человеческий румянец.

«Боги, даже данталли с их синей кровью на людей походят больше, чем эти твари», — брезгливо подумал Киллиан, тут же внутренне содрогнувшись при мысли о самом себе. Его нынешняя природа с измененным составом крови — или что именно изменил в нем сумасшедший, повернутый на экспериментах колдун? — теперь представляла собой нечто неизведанное и явно не человеческое. Пугающее…

Однако сейчас Киллиан не мог даже по-настоящему разозлиться на Ланкарта за эту метаморфозу. Доля истины в словах некроманта была: он сумел побороть болезнь. Пусть вряд ли он преследовал именно эту цель, он ее достиг.

— Ты как? Можем остановиться и отдохнуть, если хочешь.

Ему показалось, или в тоне Ланкарта послышалась нотка издевки?

— Идем, — коротко отчеканил Киллиан, мысленно задаваясь вопросом, долго ли еще идти до места назначения.

Ланкарт уводил его все дальше, вглубь своих владений. Деревья там сгущались, и даже поредевшие кроны пропускали чуть меньше солнечного света. Можно было представить, какой непроглядный мрак царит здесь ночью.

Стоило поднять взгляд, чтобы осмотреть окрестности, и направить его в сторону, как ноги Киллиана и вправду вросли в землю. Он резко остановился и распрямился: остатки сил собрались в единый напряженный комок, рука рефлекторно потянулась к отсутствующему на поясе мечу.

По левую руку от себя Харт заметил… то, что на первый взгляд показалось ему людьми. Но уже в следующий миг он осознал, что человеческого в них столько же, сколько в хаффрубах, когда те принимают свой истинный облик. Посеревшая кожа, сливающаяся цветом со старыми поношенными лохмотьями одежды, сухие трупные язвы, черные провалы глаз, у некоторых — темные дыры вместо носа, сухие и безжизненные клочки волос, на сморщенной и тленно-серой коже головы, у некоторых — раскрытый темным сухим провалом рот, истонченные до костей конечности, неестественно сутулая спина… сплошная издевка самой Смерти! Если вспоминать Пророчество о Последнем Знамении, наверное, именно так выглядели бы мученики, выбравшиеся из своих могил во время Великого Суда — жуткие порождения греха, маска гибели…

Киллиан видел тех, кто живет в деревне некроманта, он помнил Мелиту с ее белой кожей и неестественно холодными руками, но такого — такого ему видеть не приходилось еще никогда. Похоже, именно о таких чудищах рассказывали, упоминая смутные времена, когда некромантия процветала на Арреде.

— Живя среди воскресших трупов столько дней, ты вдруг решил испугаться их? — с усмешкой спросил Ланкарт, которому тоже пришлось остановиться. Он незаметно выскользнул из-под плеча своего «пациента» и насмешливо уставился на него.

— Ты не спешил демонстрировать такое разнообразие жителей, — нахмурился Харт, заставляя себя осознать, что, похоже, это сборище воскресших мертвецов в количестве более трех десятков не собирается нападать на своего хозяина и его спутника.

— Это не совсем жители, — небрежно хмыкнул Ланкарт. — Это наши… рабочие, так сказать. Действуют по строгому приказу, не нуждаются в пище или воде, не спят, не мыслят. Они просто существуют. Это одни из тех, кого я воскрешал во время своей практики и экспериментов над сохранностью личности. Решил оставить их: они могут выполнять простую работу и облегчают жизнь остальным. Обыкновенно я держу их в том склепе, куда тебя веду сейчас, но Бенедикту нужно было удаленное помещение, поэтому я приказал им постоять здесь. Не переживай на их счет, они безвредны.

Киллиан поморщился, не желая представлять себе, содержится ли в этих телах хоть крупица человеческой души, или это лишь бездушные куклы, в которых Ланкарт поместил искру своей магии.

Говорить что-либо Харт счел лишним. Он кивнул, отводя взгляд от мерзкого зрелища и, отгоняя назойливую усталость, проследовал за хромоногим некромантом в место, которое тот назвал склепом.

Это было небольшое каменное сооружение, в котором три десятка человек могли уместиться, лишь плотно стоя друг к другу и толком не двигаясь. Впрочем, полусгнившие трупы, разложение которых Ланкарт остановил своей магией, не были людьми, поэтому, надо полагать, им не требовались комфортные условия для… существования. Они ведь могли годами стоять в этом каменном сооружении без движения и лишь ожидать приказа своего хозяина.

При приближении к склепу Киллиан услышал доносящиеся оттуда крики. Каменные стены чуть приглушали звук, но было ясно, что тот, кого там держат, испытывает страшные муки. А следом, когда Ланкарт потянул за ручку ветхой деревянной двери, зазвучал строгий, ничего не выражающий голос Бенедикта.

— Кивни, если готов говорить.

Дверь открылась, и Киллиан, устало опираясь на стену, вошел в помещение следом за некромантом. В темном, лишенном окон склепе, где все освещение давало лишь два масляных фонаря, стоящих на полу, находилось четверо. Один из них — незнакомый — был крепко привязан к стулу, во рту его торчали знакомые Киллиану со времени теоретического обучения в Культе распорки, а из нескольких зубов протягивались длинные тонкие штыри, которые — он знал — вкручивались глубоко, въедаясь в зубные нервы. Боль, судя по описаниям этой процедуры, была поистине нечеловеческой, и даже данталли ломались под этой пыткой… если не считать, что к этому моменту острые штыри, имитируя расплату, были в самом деле вбиты в кости допрашиваемого, а на нескольких местах уже виднелись прижженные участки с заживо содранной кожей. Лицо пойманного данталли было тяжело рассмотреть из-за побоев, вся одежда его была залита темно-синей кровью. Жалобно горящие глаза умоляюще посмотрели на Ланкарта в надежде, что тот остановит этот кошмар.

— Иммар, следующую иглу, — холодно скомандовал Бенедикт, после чего данталли издал мучительный стон, представляя себе продолжение пытки.

Грузный жрец Алистер молча повиновался, извлекая из походной сумки, стоящей на полу, небольшой футляр, где содержалось всего двадцать три из тридцати двух тонких игл, которые с помощью особой резьбы вкручивали в зубы допрашиваемого. У стены на противоположном от двери участке помещения, сложив руки на груди, молчаливой мрачной тенью стоял Ренард Цирон. Стоило Киллиану войти в склеп, как невидящий взгляд слепого жреца обратился к нему, он непонятливо втянул в себя воздух, будто пытаясь унюхать, кого с собой привел Ланкарт.

— Бенедикт, — коротко окликнул он, кивая на дверь.

Жрец Колер отвлекся и обернулся к пришельцам.

Киллиан столкнулся взглядом с наставником, но никто из них не проронил ни слова.

— Теплейшая сцена воссоединения! — хлопнул в ладоши некромант, заслоняя собою Киллиана от пойманного данталли. — Колер, с твоего позволения я прерву твой допрос. Хочу кое-что проверить насчет твоего ученика. Уважаемый, — последнее слово он обратил к данталли. — Прошу вас внимательно посмотреть на этого человека. Мне бы очень хотелось узнать ваше мнение о его внешности, — некромант перевел взгляд на Бенедикта и пожал плечами. — Неплохо было бы вытащить это все у него изо рта, иначе он не сможет говорить.

— Мы добиваемся того же самого: его желания говорить, — лишенным всяких эмоций голосом проговорил Бенедикт. Его звонкий голос устрашающим для данталли эхом отразился от каменных стен склепа. — Пока его не поступило, так что…

Данталли вдруг отчаянно замычал и постарался кивнуть, хотя голова его была плотно зафиксирована ремнями и привязана к стулу.

— Ты все же будешь говорить?

Снова согласное мычание в ответ. Иммар, стоявший с иглой наизготовку, тоскливо вздохнул и остановился с открытым футляром в ожидании, пока Колер вынет остальные иглы и уберет их обратно.

Мучительные крики вновь заполнили помещение. Ланкарт поморщился.

— И ведь это обо мне говорят, что я жесток, — хмыкнул он.

Ренард, Иммар и даже Киллиан, несмотря на неопытность в допросах и собственную изможденность, сохранили невозмутимые лица.

Распорки были извлечены из изувеченного рта демона-кукольника.

— Ммм… — страдальчески простонал он, из глаз полились слезы. — Нас тринадцать… было… в Дарне. Я назову все имена, прошу… дайте воды, во имя богов, умоляю!

— Имена и должности. Сейчас же. Иначе вернем тебе в рот распорки.

Данталли всхлипнул, стараясь сфокусировать зрение не безжалостных жрецах.

— Да… Даниэль Милс. Член городского совета Дарна.

— Ваш лидер?

Бенедикт нахмурился, вспоминая множество разговоров на тему того, насколько тщательно сейчас ведутся проверки, чтобы раскрывать данталли, пытающихся пробиться к высоким постам.

— Нет лидера… но Даниэль… иногда берется за это. Воды, пожалуйста.

— Сначала имена, Жюскин.

Пленник громко всхлипнул. Тело его била мелкая дрожь.

— Есть… — он замялся, словно из последних сил боролся с собой. — Есть два брата. Ран и Эрнст Казави. Близнецы. В Дарне работали в подмастерьях у кузнеца. Еще… Конрад Делисс. Хороший плотник. Деллиг Нейден, он… вроде как, был знатных кровей… чем занимается, я толком никогда не понимал. Брался за мелкую и необременительную работу, нигде подолгу не задерживался. Рахиль Волой… женщина средних лет. Прачка. Эндри Краввер, искусный фехтовальщик, хороший стрелок. В Дарне давал уроки фехтования. Томас Корт, мастер кукольных дел… у него свой передвижной кукольный театр. Мейзнер Хайс. Тоже знатных кровей, хорошо обращается с оружием, хорошо обучен. В городской совет Дарна не рискнул идти, работал переписчиком книг. Сайен Аргер, лекарь-самоучка. И… Ян Барнс, занимается резьбой по дереву. Прошу вас, мы ведь никому не причиняли зла, жрец Колер…

— Это одиннадцать, — холодно перебил Бенедикт. — С тобой — двенадцать. Кого ты не назвал, Жюскин?

— Я…

— Иммар, — спокойно окликнул жрец.

— Нет, прошу! Не надо больше. Я… скажу… Цая. Цая Дзеро.

Колер нахмурился.

— Дзеро, говоришь? Родом из Растии?

В измученных глазах Жюскина мелькнула неподдельная боль.

— Вы убили ее семью.

— А девчонке удалось сбежать, — безразлично кивнул Бенедикт. Несколько секунд он молчал, затем небрежно обернулся к Ланкарту. — Проверяй, что хотел.

Лишь теперь он рассмотрел своего ученика, слабой походкой шагнувшего в луч света, и лицо его вытянулось. Причиной послужило не то, что Киллиан выглядел так, будто его действительно едва подняли из могилы — на нем не было ни одного защитного красного элемента.

— Проклятье! — прошипел Колер, тут же становясь между молодым человеком и пленным данталли. — Будь ты проклят, Ланкарт, немедленно…

— Успокойся, Колер, — махнул рукой некромант. — Я знаю, отчего ты переполошился, но причин для беспокойства нет.

— Ты в своем уме? Харт, покинь помещение!

— Все в порядке, Бенедикт, — предательски слабым голосом произнес Киллиан, медленно выходя в тусклый круг света фонаря и попадая в поле зрение изможденного и перепуганного пленника, столкнувшись с ним взглядами. — Посмотри на меня.

Несколько мгновений Жюскин и вправду смотрел. Однако казалось, что сосредоточить взгляд на молодом жреце он отчего-то не может.

Сердце гулко ударило в грудь Харта изнутри.

«Не видит… он не может меня разглядеть…» — мелькнула одновременно победная и пугающая мысль.

— Попытайся взять меня под контроль, — лишенным эмоций, тихим голосом произнес Киллиан, медленно и осторожно опустившись на корточки рядом с пленником.

— Харт, — напряженно нахмурился Бенедикт, но молодой жрец не обратил внимания на предупредительный тон наставника.

— На мне нет защиты. Если возьмешь меня под контроль, я стану твоей марионеткой и помогу тебе выбраться отсюда. Используй нити.

Видят боги, Жюскин пытался. Пусть это предложение и показалось ему слишком хорошим, чтобы быть правдой, он понадеялся, что Тарт благословила его и действительно предоставила шанс выбраться. Но контуры молодого человека, на котором и впрямь не было ничего красного, почему-то расплывались… будто свет фонаря вокруг него был слишком ярок — настолько, что от него жгло глаза.

Глаза действительно жгло, и дело было не в пролитых на пытках слезах и даже не в смертельной, болезненной усталости. Нити попросту не видели, за что зацепиться. Черты внешности Харта казались вполне ясными, но стоило попытаться сконцентрироваться на них, как он словно терялся из виду, одновременно оставаясь на месте.

Повторять свою команду Киллиан не стал. С ускоренно бьющимся сердцем он смотрел прямо в глаза данталли и ждал, когда собственное тело перестанет ему подчиняться, но ничего не происходило.

— Потрясающе, — выдохнул Ланкарт, воодушевленно соединив подушечки пальцев. — Результат превзошел все ожидания. Он стоил таких стараний, этот мальчишка!

— Я не могу… — выдохнул Жюскин, смаргивая слезы. — Что… что ты такое?! Я не могу… на тебе нет красного, Боги, но я не могу!

Киллиан продолжал смотреть в глаза данталли, чувствуя, как взгляд наставника буравит ему затылок.

— Бенедикт, я хотел бы остаться на продолжении допроса, если вы позволите, — холодно произнес он, не поворачиваясь к Колеру. — Как видите, защита мне не требуется.

Задавать вопросы было не место и не время, Бенедикт это знал, хотя в голове строились самые разные предположения.

— Оставайся, — почти безразлично произнес он.

— Боги! — жалобно воскликнул Жюскин. — Я ведь все сказал! Умоляю…

Ланкарт сделал несколько шагов к Бенедикту.

— Посоветую тебе пока что не увлекаться пытками слишком сильно, Колер. Тот эликсир, что я изготовил, еще следует проверить на этом данталли.

— Не увлекусь…