До далекой шведской Риги волны бурных политических штормов Речи Посполитой также докатились. Здесь весенним тихим вечером 1699 года в полумраке аскетичного зала кабинета губернатора города, знаменитого на всю Европу инженера Эрика Дальберга собралось сорок человек — членов всех самых знатных рыцарских семей Риги… Северяне больше напоминали жителей жаркого юга: они спорили, громко выкрикивали, размахивали руками, трясли кулаками, бросали в сердцах об пол треуголки и шляпы…
— Господа, прошу тишины! — поднялся высокий статный мужчина в красном с белыми отворотами и манжетами мундире офицера Речи Посполитой. На голове господина был взбитый белый парик, а мужественное лицо его являлось лицом римского императора: уверенное, с волевым взглядом и подбородком, с сурово сдвинутыми бровями… Это был Иоганн Рейнгольд фон Паткуль. Осенью 1680 года двадцатилетний лифляндский дворянин фон Паткуль поступил на шведскую военную службу в качестве капитана. Говорят, родился Паткуль в тюремной крепости, где содержался его отец, также лифляндский офицер шведской армии, за… Впрочем, это не так уж и важно… К своим двадцати годам Паткуль был прекрасно образован, изъездил много стран, имел обширные познания в юриспруденции и математике… Правда, через восемь лет после поступления на военную службу в его биографии появилось первое грязное пятно: против Иоганна Паткуля было возбуждено дело по обвинению в тяжелом оскорблении, нанесенном некоей девице План, невесте лифляндца Михаила Фосса. Паткуль сам вел свою защиту и, по всей вероятности, вышел бы по суду оправданным, но, ввиду неких событий, разбирательство дела было приостановлено и приговор так и не был оглашен…
В 1689 году Паткуля избрали вместе со старшим ландратом и асессором Дерптского суда, бароном Будбергом, в депутацию от дворянства Лифляндии к шведскому королю с целью просить Карла XI о восстановлении нарушенных прав и привилегий лифляндского дворянства. 18-го ноября 1691 года Паткуля принял-таки шведский король, и энергичный полунемец-полулетгалл со всем своим адвокатским красноречием доказывал Карлу XI необходимость отмены редукций, ссылаясь на привилегии дворянства и бедственное положение страны.
Затем вновь неприятная судебная история: в следующем году по поручению трех капитанов своего полка Паткуль написал жалобу на обер-лейтенанта Гельмерсена. Губернатор Лифляндии Гастфер усмотрел в подаче жалобы государственное преступление и приказал отдать подателей под военный суд. Паткуль, видя, что судьи одновременно выступали и обвинителями, решил бежать, что и с блеском исполнил, уехав в Курляндию… Оттуда он вновь написал Карлу XI письмо, в котором старался оправдать свой побег, жаловался на Гастфера и просил охранной грамоты для приезда в Лифляндию. Между тем несогласия между лифляндскими чинами и шведским двором дошли до того, что было велено первых предать суду за неповиновение. Паткуля вызвали в Стокгольм. Но в столицу он не поехал. Вновь бежал, но уже вон из страны «трех корон», в Германию.
Паткуль за побег был приговорен к лишению правой руки, чести, имений и жизни, и во всех шведских владениях было объявлено о бегстве его и назначена премия за его голову. Уезжая, Паткуль оставил два письма: одно оправдательное, другое — на имя Карла XI с просьбой о помиловании. Однако бумаги, которые, по его мнению, могли служить к его оправданию, он все же прихватил с собой…
В 1698 году по предложению генерала Флемминга Паткуль поступил с чином полковника на службу к саксонскому курфюрсту Фридриху Августу, новоиспеченному королю Речи Посполитой. Ему Паткуль постоянно внушал мысль о необходимости войны со Швецией, доказывая, что тотчас после объявления войны вся Лифляндия восстанет против шведов.
— Лифляндия? — хитро щурил глаза Август. — Мне плевать на нее! А вот Рига, немецкий город, меня интересует!
— Рига за вас! — убеждал Паткуль. — Там почти одни немцы живут, а вы ведь тоже немец. Они вас за своего человека считают!
— А раз так, — продолжал предательски морщить нос Фридрих, — то давайте секретным циркуляром пропишем в договоре, что Рига переходит даже не к Речи Посполитой, а лично ко мне. Я и мои потомки будем владеть этим портовым городом.
— Хм, — почесал мужественный подбородок Паткуль, явно задумавшись, — в принципе, Риге все равно, но боюсь, что большинство этот факт отпугнет. Думаю, что уладить сей момент можно, но посвятить в него лишь одного губернатора. Ну и еще парочку верных ему людей с выгодой для них.
— Вот и организуйте это, герр Паткуль, — милостиво кивнул Фридрих, — тогда и за мной дело не станет, чтобы вознаградить вас по-королевски…
Но теперь, при обсуждении перехода под знамя Речи Посполитой, этот звездный план Фридриха обращался в пыль. Паткуль явно нервничал, не подавая, впрочем, вида. Из сорока человек восемнадцать сразу же готовы были подписать договор о переходе Риги под власть Фридриха, но сейчас, кажется, сторонников Паткуля резко поубавилось.
— Господа, — зазвучал в притихшем зале уверенный, но уже слегка подрагивающий голос Паткуля, — вспомните, что Лифляндия была вассалом Речи Посполитой всегда, при достойных вольностях и правах. В 1623 году моя страна перешла под лоно Швеции, но только лишь из-за глупой и проигрышной войны тогдашней Польши, когда король Жигимонт вздумал претендовать на шведский трон, вспомнив о своей крови по линии Ваза.
— Ну так и что из этого? — в светло-песочном камзоле поднялся со своего места Эрик Дальберг. Губернатору перевалило за семьдесят, но стариком этого высокого, так же крепкого, как и Паткуль, человека с аналогично чисто бритым лицом, тоненькими усиками и взбитым париком назвать было трудно. В отличие от Паткуля карьера Дальберга, некогда простого шведского крестьянского мальчика, рано осиротевшего, но достигшего славы лучшего в Европе инженера по фортификации укреплений, развивалась без скандалов.
— За восемьдесят лет здесь уже все забыли о тех временах! — произнес Дальберг, оглядев всех присутствующих строгим взглядом. — А под шведской короной живется Риге не хуже! Какую обиду нанесла нам Швеция, чтобы вот так предательски переметнуться к полякам и литвинам?
— Так! — вновь зашумели рижские дворяне. И не только летгаллы и шведы, коих здесь было всего несколько человек, но и все остальные немцы не видели причин измены шведскому королю.
— Мы не очень страдаем от редукции и налогов! — кричали люди вокруг Паткуля. — Мы понимаем, что все это для безопасности страны делается! Для содержания сильной армии! Мы еще и рыцарскую честь имеем, герр Паткуль!
— Ваш Фридрих проходимец! Он обманом стал королем! Лютеранству изменил! Не хотим его! — кричали рижские дворяне…
Дебаты закончились полным провалом Паткуля: большая часть лифляндского дворянства и жителей Риги подписали заявление, в котором говорилось, что они считают Паткуля изменником, что они в короле польском видят врага, что они вместе со своими детьми и детьми детей своих навсегда останутся верны шведскому королю…
«Дело дрянь. Что я скажу Фридриху? — в ужасе думал Паткуль. — Ладно, пока ничего не скажу. Пока все нормально». И лифляндский аферист поехал уже в Копенгаген с целью убедить теперь молодого датского короля вступить в союз с Польшей и Литвой (кои сами об этом ничего не ведали) против Карла XII. Осенью того же года он вместе с литвинским генерал-майором Карловичем едет уже в Москву к молодому царю Петру, чтобы 11-го ноября 1699 года заключить в Преображенском от имени Августа союз Московии с Речью Посполитой.
Иоганн Паткуль
И все это время Фридрих Август слал лист за листом Несвижскому князю. Ему, новоиспеченному великому князю Литвы и королю Польши, поддержка самого главного магната Речи Посполитой и великого литовского канцлера нужна была как воздух. Да, Фридриху много рассказывали, что Кароль Станислав — это далеко не Богуслав или Януш, и даже не Михал Казимир, но все-таки!.. И вот просьбы Фридриха об аудиенции возымели-таки успех. Кароль приехал в гости к королю в конце ноября 1699 года и теперь сидел за столом, заставленным блюдами с колбасами и бокалами с вином, сидел в своем белом парике и любимом темно-синем камзоле. Напротив него восседал Фридрих, весь в красном, с голубой лентой через могучую грудь, и также в белоснежном кучерявом парике, с милой улыбкой на мясистом розовом лице. Опухшие веки Фридриха говорили о бурно проведенном накануне вечере.
«Тупая саксонская свинья. Зря я приехал. Зачем? Только чтобы увидеть эту довольную рожу негодяя?» — думал Кароль Станислав, бросая на Фридриха хмурые взгляды.
Но по ходу беседы мнение Радзивилла о «тупой свинье» постепенно менялось. Фридрих много говорил о Литве, к удивлению Кароля, знал почти о всех ее бедах, что навалились за последние годы, годы кровавых войн то с казаками, то с московитами… Он убеждал Несвижского князя, что будет заботиться о своей новой стране, и особенно — о горемычной Литве, как любящий сын о больной матери.
— Ведь я дружен с московским царем Петром, — говорил Фридрих, — в эти дни с ним подписывается договор о мире и дружбе. Петр очень смышленый человек! Хочет, чтобы Московия стала ближе к Европе, вводит европейские порядки в этот дикий край. Сам он знает немецкий язык, привечает немцев в Москве, хочет строить корабли и торговать с нами… Милый парень! С ним Литва сможет вздохнуть свободно и не ждать новых неприятностей с востока.
— Неприятностей! — усмехнулся Кароль. — Последняя война, пан Фридрих, была сущим всемирным потопом!
— Знаю, мой друг, знаю! — грустно кивнул Фридрих головой, которая за счет парика смотрелась огромной львиной гривой. — Половину населения смыло! Это ужасно! Я даже не сразу поверил в эти цифры.
— А все из-за дурацкой политики польского короля Яна Казимира на тот момент! Януш и Богуслав Радзивиллы, если вы знаете, даже разорвали Люблинскую унию, заключив унию со Швецией. Мой отец также порывался выбить независимость для Литвы. Они с Богуславом, Самуэлем Кмитичем и Яном Собесским хотели в принципе сохранить Речь Посполитую, сохранить союз и беспошлинное пересечение границы, но избрать своего великого князя либо передать всю законодательную власть сейму и не зависеть от политики польского короля вообще. Но эти планы так никто и не успел осуществить! Ян Собесский один оказался слишком слабым, хотя его и считали все силачом. Мой отец часто говорил, что Янка слаб характером.
— А я сильный! Меня так все и зовут! — улыбнулся довольный Фридрих. — Я и мечту вашего отца смогу осуществить!
— Неужели? — Кароль подался вперед, немало удивленный.
— Так, мой друг, так! Вашей стране нужна полная независимость от поляков, этого глупого своей чванливостью народа, держащего собственных крестьян в полной забитости, как свиней!
Фридрих встал и принялся ходить по комнате, подняв, словно скальд, руку.
— Я разорву этот порочный круг, мой друг! Я не буду счастливым королем, если мой народ будет несчастлив! Хотят литвины независимости? Они ее получат! Моя власть в вашем Княжестве будет лишь номинальной. Мы, как вы верно сказали и как верно желал ваш славный отец, сохраним беспошлинное пересечение границ друг друга, сохраним связь между народами, но литвины пусть сами полностью управляют своей страной!
— И вы, король, пойдете на такую жертву? — не верил своим ушам Кароль.
— Это не жертва! — улыбнулся Фридрих, останавливаясь и глядя счастливо на Кароля. — Это нарушенное status quo! Я же хочу его исправить, чтобы оставить в истории доброе о себе воспоминание. Конечно, вы правильно спрашиваете и о жертве. Жертвовать надо. Но я компенсирую уход из-под моей власти Литвы тем, что восстановлю еще одно нарушенное status quo — вновь приобрету Ливонию, отданную Швеции при Жигимонте Ваза. Вы не хотите зависеть от поляков — и я вам помогу, а жители Риги не хотят зависеть от шведов — и я им тоже помогу! Рижане уже сами просились под мою корону, еще когда я был саксонским курфюрстом. Вот поможете мне в деле присоединения Риги к Речи Посполитой, а я помогу вам с отделением Литвы от чересчур навязчивой Польши! На любых ваших условиях!
— Думаю, мы договорились, — улыбнулся Кароль, — тут у нас в самом деле о независимости заговорили вновь в связи с тем, что ляхи запретили наш собственный язык, в нашем же собственном государстве в делопроизводстве. Возмутительно! Мы желаем, чтобы никакой более польский сейм не вмешивался в наши домашние дела! Зачем нам тогда такая Речь Посполитая?
— Так! Возмутительно! — согласился Фридрих, почему-то улыбаясь при этом. — Это есть, как говорят французы, не па нормаль!
— Постойте, — Кароль перестал улыбаться, — но ведь Рига — это Швеция, пусть там и живет много немцев! А шведы с ливонцами? Захотят ли они отдать Ригу нам?
— Вот тут-то и нужно нам хорошенько подумать, как сделать лучше, чтобы захотели, — тоже резко задумался до сих пор сияющий, словно медное блюдо, король. — Воевать… Не хотелось бы. У них хорошая армия. Шведы храбрые и сильные солдаты. Что-то надо придумать. Герр Паткуль этим усердно занимается, но одного его недостаточно. Уж больно… — Фридрих скривил физиономию, словно ему подсунули под нос лимон. — Уж больно он скандальная личность в Швеции! А у вас авторитет не запятнан ничем! В Ливонии много живет литвинов, которые были бы рады оказаться вновь в пределах Речи Посполитой.
— Надо поговорить с их королем. Может, выкупить, может, взять в аренду… Там тоже новый король, Карл. Очередной Карл. У них там все Карлы! — засмеялся Кароль.
— Англичане называют его Чарльз. Он мой, между прочим, кузен, — усмехнулся Фридрих и вновь погрузил свое массивное тело в кресло перед столом, — но он совсем еще юн, ему нет и семнадцати лет. Говорят, сумасброден.
— Но король не захочет терять Ригу, даже шестнадцатилетний, даже сумасбродный!
— Не захочет, — глубокомысленно повторил Фридрих, все больше погружаясь в какие-то размышления, — но он молодой и непослушный, как говорят о нем. Таких легко провести, мой друг Кароль. Может, как-то надавить на него, подослать кого надо, девушку, к примеру, красивую, да уговорить? Паткуль уверял меня, что за мной пойдет вся Рига. Рига уже готова.
— А почему так? Чем им там плохо? — недоверчиво спросил Радзивилл.
— Там высокие налоги на нужды армии. Я снижу им налоги. Да и немецкое рыцарство Риги явно желает себе такого короля, как я, тоже немца, — объяснил Фридрих, махнув рукой, как бы говоря, мол, и так все понятно. Он, конечно, скрывал от Кароля свои секретные делишки по прикарманиванию Риги. Как, впрочем, и сам ничего не знал, как же его с Паткулем план по приобретению Лифляндии реализуется на самом деле. Паткуль пока что ничего не сказал о провале попытки переманить рижан на свою сторону. Фридрих же продолжал витать в своих розовых облаках, наивно доверяя информации неисправимого комбинатора и авантюриста Паткуля.
Но Кароль Станислав покидал Варшаву окрыленный. Его мнение о Фридрихе резко изменилось. «Так, он некрасиво пришел к власти, но, похоже, собирается красиво править, с ним можно договариваться! Он деловой человек!» — радостно думал, трясясь в карете, Кароль, скинув надоевший парик на сидение и доставая флягу с крамбамбулей.
— Ну, за удачу нашего союза! — крикнул он в стенку кареты и выпил…
Кароль срочно списался с Павлом Потоцким и Миколой Кмитичем, и вот, как это делали отцы Кароля и Миколы, зимним декабрьским вечером все они сидели в Несвижском замке напротив камина. За окном завывал лютый ветер, гоняя снежинки, раскачивая голые ветки дубов возле Пионерского пруда, но внутри царили уют и зачарованная тишина знаменитого замка… В Гетманском зале, где собрались друзья, теплом грели кафельные и фаянсовые печи, украшенные лепниной, потрескивали камины с металлическими геральдическими изображениями. Стены украшали дубовые резные панели, лепка, покрытая позолотой…
Кароль любил Гетманскую залу, пусть она была ничем не лучше Мраморной или Золотой… Здесь, под взглядами с полотен картин своих знаменитых родственников — Януша, отца Михала, Богуслава, — он ощущал некую атмосферу рабочего кабинета, здесь легче думалось и легче принимались решения… Кароль Станислав возвышался перед сидящими в креслах друзьями, стоя без парика с тщательно зачесанными назад остриженными волосами, и, размахивая руками, с энтузиазмом рассказывал о встрече с Фридрихом и о тайном его предложении по Риге и полной независимости Литвы, о договоре Паткуля от имени Речи Посполитой с царем Московии…
— Мечта наших отцов может сбыться уже скоро! — говорил Кароль, и его глаза светились, а на его щеках играли рыжие блики отблесков от жаркого камина. — Мы получим-таки полную независимость от Польши и вернем в делопроизводство свой родной язык! И помогать нам в этом будет сам Фридрих!
— Да уж! — усмехнулся Микола. — Он сидел, как-то зябко обхватив плечи, облаченный в свой темно-голубой мундир. А его, в отличие от Кароля, еще более отросшие волосы двумя мягкими потоками ниспадали ниже плеч. — Только вот плата странная — поддержать Фридриха в захвате Риги! Это, сябры мои любые, война со Швецией! И Паткуль! По шведским законам он преступник, а заключает от нашего имени какие-то договора! Вздор!
— Верно! — Павел поддержал Миколу. — Опасное дело предлагает этот Август.
В своем шляхетском одеянии, бордовом плаще, со стрижкой под горшок и усами, Павел представлялся Каролю как человек из прошлого века. «Боже, в Европе так уже никто не ходит», — думал Кароль, с укоризной глядя на богато декорированную саблю на боку Павла, который всей своей внешностью более всего напоминал казака.
— Почему война? — развел руки в стороны Кароль. — Микола! Павел! Фридрих ничего не говорил о войне. Он ее тоже не хочет! Он говорил о дипломатической войне. А тут и пригодится наш с тобой, Микола, опыт!
— Уж верно, спадар Юстас, — улыбнулся Микола, — опыт у нас есть. Но тут надо учесть и то, что дипломатия бессильна, когда перед тобой стоит гордый мальчишка, умеющий хорошо драться. А Карл XII такой и есть. Я даже примерно не представляю, какими сладостями или рождественскими пирогами можно этого хлопца одарить, чтобы он отдал нам Ригу! Я только знаю, что царь Петр, пытаясь заполучить за большие деньги какие-то порты в Финском заливе, получил от шведов отказ по всем статьям. Вот, думаю, это и нас ждет.
— А я согласен воевать за Ригу, если только Август выполнит все обещания по Литве! — вдруг поменял свое мнение Павел Потоцкий. — Тогда к нам сможет присоединиться и Русь Подолья, и Галиция. Хотя нет… Не так хутко, паны мои любые. Тут уже с поляками придется воевать.
— Ты хочешь воевать ради Литвы за Ригу против Швеции? — усмехнулся Микола. — Брось, Павло! Мы уже навоевались! Шведы, может, и не будут костьми ложиться ради Риги, но народу в нашем Княжестве после этого точно снова поубавится.
— Погодите же, — раздраженно всплеснул руками Кароль, — что вы все о войне да о войне! Я же вам уже сказал, никто не хочет пока что воевать! Давайте так, поддержим Фридриха, и все на этом! Возможно, что мы вообще ничего делать не будем, просто скажем: так, мол, пан, берите Ригу, мы не против! И вот еще! Я и сам голосовал против Фридриха. Знаю, Микола, что ты вообще не голосовал ни за кого. Но давай притворимся, что Фридрих нам нравится. Представьте, спадары мои любые, что мы сейчас в ответственности за всю страну! Не Сапеги, не Огинские, которые, похоже, только друг с другом и готовы выяснять отношения, но именно мы, люди вроде бы, не самые приметные на сцене, но сейчас на деле самые важные!
— Серые кардиналы! — усмехнулся Микола. — Ну-ну! Но я вот что скажу. Не враждовать со Швецией, а дружить должны мы! Мой отец в Кейданах и Риге подписывал унию с ней, считая, что лишь под короной Карла Густава можно выжить между всех этих польш и московий. Я до сей поры так считаю. Нам Швеция нужна как союзник. Заваривая кашу против Швеции, Август может втянуть нас в новую кровавую войну, как втянул когда-то Ян Казимир.
— Значит, ты не хочешь поддержать Фридриха? — спросил Кароль с явно разочарованным лицом.
— Хлопцы, я тут самый старший, и прошу послушать меня хотя бы поэтому, — Кмитич встал из кресла, — не вмешивайтесь вы в грязные дела Фридриха и его сомнительного сябра Паткуля! Они отъявленные авантюристы! Вон, был Фридрих лютеранином, а как стало надо, тут же стал верным католиком… Конечно, я не собираюсь его поддерживать! Я вас хочу поддержать, а не его.
— Странно все у нас получается, — усмехнулся Павел, — мы вроде вместе, а вроде каждый сам по себе. Как же ты, Микола, нас поддержишь, если мы поддерживаем того, кто тебе неприятен?
— Сябры! — повысил голос Кмитич. — Я уважаю ваше право выбора. Вам мил нынче Фридрих? Добре! А мне нет! И вот вы тоже уважайте мой выбор!
— А как же Литва? Как же ее вольности? — как-то по-мальчишески спросил Кароль, глядя на друга полными разочарования глазами.
— А я не вижу тут шансов для нашей Литвы никаких! Фридрих что-то обещает и все. Так, спадары, за Литву я буду бороться, но пока не вижу для нее тут никакой пользы! Рига, Фридрих, Швеция… Где же здесь Литва, панове?
Кароль молчал. Молчал и Павел. Кажется, Микола говорил правильные вещи. Но вот только не понятно, что же им троим делать дальше?
— А вот что делать! — отвечал на посыпавшиеся вопросы Микола Кмитич. — Ни в какие авантюры не лезть! Никакая Рига нам, литвинам, не нужна! Она и так хороша и доступна. Я уже там несколько раз бывал и не вижу препятствий! Надо, сябры мои милые, просто добиваться у Фридриха отмены дурацкого закона по языку, отмены влияния польских решений на наши законы, отмены вообще юридической силы их короля и сейма в нашей стране. Если он такой уж добрый и справедливый король, то пусть и поможет нам в первую очередь. Ну, а мы потом, чем сможем, поможем и ему. Может, даже оружием потрясем в его пользу. Вот как надо!
— В принципе, я с этим согласен, — пожал плечами Потоцкий, пощипывая свои усы и вопросительно посматривая на Кароля. «Оно верно все, — думал Кароль Станислав, — но я ведь вроде как обещал Фридриху поддержку. Он мой король. Я — великий канцлер литовский. Может, в самом деле, пускай первым идет навстречу? Ведь сделал же он вид, что не заметил, что я голосовал против. Или же просто перепутал?..»
— Короче, думайте, — изрек Микола, — ну, а пока я домой, на Коляды хочу успеть. У вас тут калядуют в Несвиже?
— Так, малость калядуют. Народу все еще мало. Половина города все еще пустует, — вяло ответил Кароль, садясь в свое кресло и вытягивая ноги в блестящих лакированных туфлях ближе к огню, — но валы и стены с воротами я все же укрепил. Замок крепок, как и в былые годы.
— Так что мы решили, панове? — по-домашнему мягко спросил Потоцкий.
— Короче, пока ничего мы не решили, — махнул рукой Кароль.
— Верно, — улыбнулся Кмитич, — нечего пока и решать. Давайте лучше выпьем за грядущее Рождество. Или вы поститесь?..