Северный пламень

Глава 6 Война

В мае 1684 года юный розовощекий мальчик, царь Петр I, целовал перед шведскими послами крест и клялся на святом Евангелии чтить все статьи Кардисского мирного договора с этой скандинавской страной. 20 ноября 1699 года, за месяц до пьянки Петра с Фридрихом, очередные шведские послы имели прощальную аудиенцию у царя Петра. Их одарили мехами и прочими подарками, а также вручили грамоту, в которой черным по белому заверялось, что «в соседственной дружбе и любви мы с вашим королевским величеством бытии изволяем»… В середине июля 1700 года из Стамбула в Кремль примчался взмыленный гонец Емельяна Украинцева, сообщивший радостную весть — мир с султаном подписан!

— Теперь и со шведами повоевать можно! — бросился в пляс Петр, хлопая себя по-чухонски ладонями по груди и ногам…

Тут же все царские клятвы на Библии, подписи всех договоров и указов по миру со Швецией превращались в филькины грамоты — царь давал приказ о срочном начале войны со шведским королем. И уже 28 июля 1700 года на стол русского посланника в Стокгольме Хилкова легла роковая депеша, в которой послу было предписано незамедлительно объявить войну шведскому королю. Царь, подписывая этот документ, даже и не подозревал, что в эти же дни датский король уже подписывает другой документ — капитуляцию с Карлом XII. Война еще не успела начаться, а антишведский заговор лишился одного своего верного члена… В депеше Хилкову были туманно и путано изложены и причины начала столь неожиданных военных действий против «доброго соседа»:

«…За многие их свейские неправды и нашим, царского величества подданным учиненные обиды, наипаче за самое главное бесчестье нашим, царского величества великим и полномочным послам в Риге в прошлом 1697 г., которое касалось самой нашей, царского величества персоны».

Что-то в этой официальной писанине уж сильно напоминало текст аналогичной претензии отца Петра Алексея Михайловича к польскому королю и к его «неправдам» в 1654 году. Та война унесла жизни многих граждан Речи Посполитой, и еще больше погибло в ней ратников Московии. И вот история повторялась. Но пока что в назревающей войне, кажется, не было опасности ни для Литвы, ни для Польши, однако очень скоро холодные северные ветра раздуют зарождающееся пламя пожара и в этих нейтральных странах.

Шведы были удивлены… Немало. Инцидент в Риге, где в сторону Петра выстрелил часовой, не имея и понятия, кто это тут рассматривает рижские валы в подзорную трубу, они считали давным-давно исчерпанным после того, как Карл XII извинился за этот случай и заверил, что губернатору Дальбергу вынесено замечание. Нет, оказывается, сия мелкая глупость служила Петру поводом ввести свою армию в Ингерманландию. И царь, объявив войну, страшно торопился. Государь Московии желал завладеть Нарвою, сильнейшей из шведских крепостей Финского залива финской страны Ингрии, что шведы именовали Ингерманландией. Петр спешил напасть на город прежде, нежели Карл XII, занятый разбирательством с Данией, успеет оказать помощь гарнизону Нарвы.

Войско Московии, назначенное в поход, разделено было на три генеральства: Головина, Вейде и князя Репнина. В генеральстве Головина было десять полков пехотных и один драгунский (в том числе Преображенский и Семеновский полки): всего 14 727 человек. В генеральстве Вейде находилось девять полков пехотных и один драгунский: 11 227 человек. В генеральстве князя Репнина располагалось девять полков пехотных: 10 834. Кроме того, в собственном полку фельдмаршала велено быть: стольникам 2920, стряпчим 1497, дворянам 1659 и жильцам 5457, всего 11 533. Из Новгорода назначены были два полка солдатские до 1700 и пять стрелецких полков до 3000; из Украины, той части, что незаконно после Вечного мира отошла Московии, под начальством наказного гетмана Обидовскаго собралось 10 500 казаков. Таким образом, наряжено под Нарву было 63 520 человек, но полки генеральства Репнина, равно и казаки русские к Нарве не поспели, наметилось массовое дезертирство, как и массовый грабеж местных городов и сел. Что касается самой войны, то новгородцы и псковитяне большую симпатию питали как раз к Швеции, нежели к Московии. До 20 000 человек перешло на сторону армии шведского короля. Шереметев был в панике.

«Все местные мужики — новгородские, псковские, валдайские — все нам противны. Переходят на сторону Карла», — писал дрожащей рукой фельдмаршал Борис Петрович Шереметев послание к царю…

Таким образом, под Нарву могло прийти, считая и полки иррегулярные, и новгородских со смоленскими дворянами, не более 40 000 человек. Осадная артиллерия была отправлена из Москвы, Новгорода и Пскова… В Новгород от Фридриха Августа к Петру на переговоры прибыл герцог Карл Евгений фон Круи. Или как его иначе называли на французский манер — Карл Евгений Кроа де Круи, французский герцог венгерского происхождения.

— Его величество король Польши и Великого Княжества Литовского выражает беспокойство действиями вашей армии, Ваше величество, — обратился фельдмаршал к царю. — Лифляндия, что должна отойти к Речи Посполитой по нашему предварительному договору («Хотя что для этого турка значит договор?!» — в сердцах думал фон Круи) и лично к Его величеству королю Августу, разоряется вашими войсками так же преступно и беспутно, как это делали Иван III и Иван IV Ужасный. Мы, представители священной Римской империи и Речи Посполитой, протестуем, мы хотели бы…

— Да, знаю! — перебил фельдмаршала Петр, густо покраснев щеками. — Я… я виноват, знаю! Мои солдаты — сущие воры! Но я вам в качестве компенсации выделю десять, нет, не десять, двадцать тыщ солдат! Идет? Ну а мародеров буду наказывать! Вешать, как собак! Кстати, господин фон Круи, не хотите ли возглавить мою армию здесь, под Нарвой? Мне нужно отлучиться, а вот никого вместо себя оставить не могу. Нет у нас таких блестящих военных, как вы, господин герцог!

Фон Круи, снисходительно улыбнувшись, милостиво поклонился:

— Премного благодарствую, Ваше величество, но ваше лестное моей скромной персоне предложение вынужден отклонить.

— Вы только послушайте, господин фельдмаршал, мои условия! Я вам предлагаю…

— Увы, нет, нет и еще раз нет, — худощавое чуть истерзанное лицо фельдмаршала скривила гримаса раздражения. Он не собирался возглавлять армию Петра, эту, как он полагал, армию полуазиатских варваров.

Тем временем войну, еще только-только начинаемую Петром и Фридрихом, уже заканчивал их датский сотоварищ король Фридрих, кузен Карла XII. Шведский семнадцатилетний король, будучи на охоте, узнал, что датчане, эти вечные претенденты на лидерство в Скандинавии, высадили до шестнадцати тысяч солдат в немецкой провинции Гольштейн-Готторп, что входила в Шведское королевство, взяв крепость Гузум и осадив Тоннинген. Карл не долго думая при поддержке англичан тут же пересек на кораблях Зунд и молниеносно появился у берегов Дании, в порту Копенгагена. Датский новоизбранный король Фридрих сдался, пообещав выплатить огромную контрибуцию в 200 000 талеров за участие в заговоре против Швеции. 26 июля между Данией и Швецией был подписан мир…

На борту одного из боевых кораблей, самого большого и красивого, — «Конунг Карл» — причалил в гавань Хельсингборга около датской столицы и Микола Кмитич. Перед самым началом войны, в апреле, оршанский князь поехал по торговым делам своего города, а также Менска и Могилева в Стокгольм, где его позже и застала весть о нападении на Шведское королевство вначале Речи Посполитой в лице Августа и его саксонского войска, а затем и Дании… Царь Петр пока молчал, но явно также готовился, спешно собирая войска и закупая офицеров у немцев, датчан и литвинов.

Фридрих Август напал на своего кузена как вор, без ультиматума, без объявления каких-либо претензий. Это был нож в спину Кмитича — его поездка в Стокгольм теряла смысл. Взбешенный оршанский староста явился к королевскому дворцу Карла XII, чтобы хоть что-то для себя прояснить.

Кажется, это было не очень патриотично, но собственного короля Кмитич всем местным характеризовал как проходимца и преступника, узурпировавшего власть, и, казалось, оршанский князь готов был удушить собственными руками Августа, лично стащить его за воротник с трона и пинком отправить обратно в Саксонию… Швеция для Миколы Кмитича всегда была не просто главным торговым и стратегическим партнером, но и хорошим примером для подражания. Находя многонациональное Шведское королевство во многом схожим с ВКЛ, Микола видел и те достоинства, которые хотел бы перенять у шведов, в частности, их организацию и дисциплину, четкую систему безопасности страны, хорошо организованную армию и флот, где не царили тот бардак и анархия, что литвины с гордостью именовали правами и вольностями… Шведы казались похожими на литвин и в быту. Они часто переезжали жить в Литву, и уже многие граждане Великого Княжества Литовского, и даже знаменитые, имели шведские корни. Так, Микола обожал литвинского поэта-латиниста XVI века Грегера Лаврена Барастуса, который в молодости под именем Грегера Ларссона переехал из Швеции.

В свою очередь многие литвины переселялись за лучшей долей в Швецию. Сейчас, возмущенный вероломным нападением на эту страну своей собственной, Микола стремился к тем из своих соотечественников, кто ненавидел Фридриха так же сильно, как и он. И нашел. В Стокгольме Микола встретился с молодым познанским воеводой Станиславом Лещинским, карпатским русинским шляхтичем, который собирал Варшавскую конфедерацию против Августа. Двадцатидвухлетний шляхтич, сын великого коронного подскарбия Рафаэля Лещинского, Станислав обаял Кмитича: энергичный молодой пан со светлым взглядом, образованный и логично рассуждающий… И главное: не терпящий махинаций ни Фридриха Августа, ни его рижского дружка Паткуля…

Вскоре после приезда Кмитича во дворец шведского короля «Тре Крунур» сюда прибыл и сам Карл XII… Первый и пока последний раз Кмитич видел Карла три года назад на похоронах Карла XI. И то был хрупкого вида бледный мальчик с длинными локонами светлого парика ниже плеч, с робкой застенчивой улыбкой. Сейчас же Кмитич никогда бы не узнал короля. Он, впрочем, и не узнал его, даже когда Карл прошел мимо, звеня огромными шпорами… В обычном голубом однобортном рейтарском мундире с желтым подбоем и медными плоскими пуговицами, с красным воротником, в желтом лосинном нижнем платье и огромных сапожищах с пребольшими шпорами, с маленькой мятой без всяких галунов треуголкой под мышкой. Его лосинные желтые перчатки почти доходили до локтей, но такие, впрочем, носили все шведские офицеры, а вот сапоги со шпорами были явно не по его росту, хотя роста он был высокого, но по-подростковому худ и несколько бледен. Карл не носил парика, а его каштановые волосы, слегка напудренные, остриженные и взбитые или взъерошенные вверх, были буйно зачесаны назад и стояли почти дыбом. И мятая скромная фетровая треуголка, и сальная прическа, и не по размеру сапоги, и перчатки придавали королю слегка неряшливый вид младшего офицера.

— Titta, där kommer han[3]! — шепнул Лещинскому и Кмитичу высокий генерал в белом взбитом парике, ярко-желтом мундире и в черной блестящей кирасе. Это был Магнус Стенбок — один из самых приближенных к королю людей, с кем до этого Микола уже успел познакомиться.

— Кто? Этот? — приподнял брови Микола, недоуменно спрашивая Лещинского. — Это же какой-то рейтарский офицер, причем не самого высокого ранга!

Две молодые девушки приглушенно фыркнули от смеха. Видимо, они также видели Его величество впервые.

— Рассматривайте короля, мой друг! — толкнул локтем в бок Миколу Лещинский. — Этот, как вы выразились, рейтарский офицер не самого высшего ранга есть великий муж, как наши Ян Собесский или Стефан Баторий! Я чувствую! Он — наше спасение и надежда!

Кмитич посмотрел на Станислава, не зная, шутил ли он или нет, потом с удивлением осмотрел толпу расфуфыренных офицеров, где наименее солидным по возрасту и одежде смотрелся тот, которого Лещинский назвал великим мужем.

— Эх, пан Микола, пан Микола! — сокрушенно покачал головой Лещинский, видя некоторое разочарование на лице Кмитича, и только сейчас оршанский князь обратил внимание, что у Станислава очень похожая на шевелюру Карла прическа: никакого парика, а светло-рыжие волосы, аналогично буйно зачесанные назад, стояли несколько дыбом. И вообще! Они, Лещинский и Карл, были похожи! Как братья! Только вот лихие усики делали из русинско-польского шляхтича явно брата старшего…

Карлу представили Миколу Кмитича. Представил сам Лещинский, видимо, уже встречавшийся ранее с королем Швеции… Карл приветливо улыбнулся литвинскому князю. Лицо у Карла было маленькое, совсем не соразмерное с его высоким телом. Красавцем молодой монарх явно не был, как нельзя было сказать, что он не красив. У короля были тонкие черты слегка рябого лица, длинный с горбинкой нос, а темно-голубые глаза блестели, словно сапфиры, хотя улыбка по-прежнему была по-детски смущенной. «А ведь он рыжий, только темно-рыжий, каким был мой дед», — подумал Микола, рассматривая бледные рыжеватые веснушки и каштановые, а скорее всего темно-рыжие волосы…

Карл XII в 1700 году

— Я рад, что в вашей стране не все такие, как ваш король! А еще мой кузен! Как стыдно! — произнес несколько не сочетающимся с внешностью грудным и глуховатым голосом Карл. — Слышал, что польский сейм отказал в войне вашему Фридриху. Но этого нахала это не остановило. Он с саксонским и московским войском движется к Риге. Я восхищен и удивлен вашей государственной системой, господа Лещинский и Кмитич! Королю парламент отказывает в войне, и он воюет как частное лицо с наемным войском! Удивительно!

Король оглядел окружающих. Офицеры закивали головами в знак согласия. «В самом деле, удивительно, — подумал при этом Кмитич, — где еще такая странная вольность есть?»

— К черту такого короля! Таким образом нам будет легче сбросить его с трона в самой Польше, — поддержал короля Лещинский. Карл вновь повернулся к нему:

— Господин Лещинский!

— Так, Ваше величество?

— Королем Польши будет сын Яна Собесского Якуб Собесский как истинный наследник. Как только мы сбросим этого узурпатора Фридриха с незаконно занимаемого им трона, его займет обязательно Якуб! Фридрих датский хотя бы объявил мне войну! А этот кузен, как грабитель, забрался в мое королевство! И наш юный датский Фридрих с ним заодно! Позор!

«Наш юный Фридрих, — усмехнулся про себя Кмитич. — Королю Швеции самому едва сравнялось восемнадцать лет!»

— Вначале мы навестим нашего датского друга и научим его кое-каким манерам! — продолжал излагать свой план действий Карл. — Вы со мной, господа? — тонкие губы Карла усмехнулись, впрочем, весьма приветливо. Он словно приглашал всех на охоту.

— Так, мы с вами, — уверенно кивнул головой Лещинский, отвечая и за себя, и за Кмитича.

— Слышал о вашем отце! — вновь взглянул на Кмитича Карл. — Он ведь подписывал Унию со Швецией вместе с Радзивиллами, так?

— Так, Ваше величество, — поклонившись, ответил Кмитич.

— И был, как мне рассказывали, азартным охотником, отважным и удачливым полковником?

— Так.

— Ну так берите мой батальон, господин Кмитич! — вновь улыбнулся король, повысив голос. — У меня в Вестманландском полку один батальон без командира! Кстати, второй командир там — ваш земляк Сигизмунд Врангель!

— Э-э, — Микола явно опешил, — я, правда, Ваше величество, здесь по другим обстоятельствам…

— Они изменились! Поможете мне с Фридрихом?

— Так, Ваше величество, — вновь слегка поклонился Кмитич, уже слабо соображая, про какого именно Фридриха идет речь…

— А почему ваш хороший друг Кароль Радзивилл поддерживает не меня, а этого саксонского выскочку? Извините за крепкое слово.

Микола несколько удивился хорошим познаниям Карла о делах в Литовском княжестве. «Не такой уж он и юный самодур, любящий одну охоту и состязания! Информирован верно…» Кмитич смутился.

— Видите ли, Ваше величество, тут дело даже не столько в том, что Фридрих обещал Каролю новые вольности для Литвы, сколько в том, что Радзивиллы Несвижской линии всегда считали своим долгом, даже наперекор желанию, поддерживать Корону. Ведь Кароль не голосовал за…

— Много слов, князь! — похоже, Карл не любил длинных монологов своих подданных. — Пока ваш друг не перейдет на мою сторону, он для меня такой же враг, как и ваш тупица Фридрих. Так ему и передайте. Надавите на Несвижского князя, или мои солдаты надавят штыками на него. Все, господа, — Карл оглядел всех несколько смущенным взглядом, — собираемся и немедля отплываем!..

Карл покидал Стокгольм, в который ему уже не суждено было возвратиться. Толпа народа провожала своего молодого монарха, плача и выкрикивая добрые пожелания пути и победы. Сенату было перепоручено управление государством. Сам же Карл желал теперь заниматься только войной.

Кмитич вместе с Лещинским и королем взошел на борт самого большого линейного корабля шведского флота «Король Карл», оснащенного сто двадцатью пушками различного калибра. Водоизмещение этого корабля составляло 2730 тонн… На морском ветру на всех трех мачтах развевались огромные голубые полотнища с золотистым крестом… Тут же в порту на борт грузовых кораблей подъемными кранами загружали королевских коней из баркасов.

— Красота! — восхищался красным красавцем-кораблем с позолоченной скульптурой на носу Микола, любовно гладя по фальшборту это произведение искусств морского дела. В оршанском князе, наверное, «умер» моряк, а не воин. Он любил путешествия и мореплавания, а вот отправляться в Данию, чтобы «отшлепать» зарвавшегося датского короля, у него никакого желания не было…

Едва вступив на палубу, Карл сорвал с головы и бросил в море парик, обнажая свои торчащие дыбом каштановые вихры, и весело крикнул:

— Эту ненужную и последнюю деталь, связывавшую меня с мирным прошлым, пусть уносит вода!

Лещинский усмехнулся. Он был тоже без парика, в своей красной четырехугольной польской шапке со свисающими позолоченными кистями.

— А я бы не хотел рвать пуповину, связывающую меня с мирным прошлым, — тихо сказал он Миколе.

— Ох, Станислав! — покачал оршанский князь головой. — Будь моя воля, я бы сейчас прыгнул в воду за этим париком, если от него в самом деле зависит мир. Как можно любить войну?

— Думаю, Карл как раз тот человек, который очень быстро решает такие проблемы, — негромко отвечал Лещинский, украдкой наблюдая за шведским королем, — этот юноша, как Александр Македонский, способен одним ударом разрубить Гордиев узел. Вам не кажется, пан Микола?

— Думаю, что вы правы, пан Станислав. Это в самом деле так. Главное, чтобы этот хлопчик не увлекся войной, как в его годы увлекаются девушками…

Командовать десантом шведский король поручил генералу графу Карлу Густаву Реншельду. Решено было осадить Копенгаген с суши и с моря. Генерал был поражен дерзостью плана, но принял его. Шведский флот стремительно пересек пролив и уже вплывал в воды Датского королевства. Ну а на борту «Короля Карла» под скрип и стон канатов и снастей Микола и Лещинский все еще обсуждали свои собственные «хатние справы».

— Почему так много поляков проголосовало за этого проходимца Августа? — спрашивал Микола Станислава.

Тот иронично усмехнулся:

— Мой друг! Польская шляхта более всего гордится своим Белым орлом, своей шляхетской честью. Но уверяю, за хорошие гроши эти крикливые паны продадут Белый орел не задумавшись, а за дополнительную плату — продадут и честь шляхетскую. Гроши… Я никогда их не считал и не смотрел на них как на Бога. Гроши привели к тому, что шляхта польская вырождается, мой друг. Вот такие дела! Нет у нас притока свежей крови, зато есть «Книга хамов», которая защищает нас от этого свежего притока. В результате много таких гнилых людей, что за деньги сделают все что угодно. Даже проголосуют за самозванца. Свободы и права! — Лещинский усмехнулся. — Какие, к дьяволу, свобода и права, Микола! Вседозволенность и безнаказанность — вот что сейчас является правом наших зарвавшихся чванливых гордецов! Нам нужны реформы.

— Верно, — Микола с удовольствием подставил под морской ветер свое лицо. Корабль шел вперед на всех парусах. — Нужно приблизить нашу экономику к шведской. Посмотри! У них все организовано лучше, за счет и более строгих, но справедливых законов! Тут вот так просто не выхватишь саблю и не зарубишь обидчика. А у нас даже на сейме некоторые хватаются за оружие. Позор! Это они хамы, а не те простые люди, перед кем эти настоящие хамы куражатся, демонстрируя свое происхождение и «права».

— Согласен, — кивнул своими стоящими дыбом волосами Лещинский, — смотри, какие в Швеции продуктивные военные реформы, повысившие боеспособность армии! И они не ограничились реформами лишь одного Густава Адольфа, но и нынешний Карл ввел новую систему комплектования войск в Швеции, поселенную.

— А в чем она заключается? — Микола меньше Лещинского разбирался в военных тонкостях.

— Основные расходы по содержанию войска покрываются у них за счет доходов от земельных владений, как частных, так и государственных. Частные и общинные крестьянские земли подразделяются на одинаковые по доходности участки, причем так, что доход от такого участка достаточен для содержания одного солдата. Один такой участок объединяет группу крестьянских хозяйств — роту. Каждая рота обязана содержать одного солдата-пехотинца. За это крестьянские хозяйства освобождаются от налогов. В кавалерии, правда, все чуть иначе. Такой принцип комплектования вооруженных сил позволяет Швеции содержать хорошую армию. Не знаю, как сейчас, но три года назад численность армии составляла шестьдесят тысяч человек. А в военное время она возрастает за счет рекрутских наборов. Кроме того, у них имеются и наемные войска. Королевская гвардия, драбанты, и артиллерия комплектуются наемниками.

— Нам о таком можно пока что только мечтать, — горько усмехнулся Микола, глядя вниз, на воду.

— Так, — печально кивнул Станислав, — у нас черт ногу сломает! Нам реформы нужны не меньше, чем царю Петру. Вот сбросим этого заморского делягу Августа и сразу же возьмемся за переустройство нашей отчизны… Но вот что удивительно и что вдохновляет: сейчас даже большие деньги не заставят поляков, по крайней мере, многих из них, поставить свою подпись под именем Фридриха Августа…

Корабль бросил якорь 24 июля коло Гумлебека, в семи милях от Копенгагена. Датчане собрали в этом месте всю кавалерию. Позади нее в окопах находились ополчение и артиллерия.

К десанту на берег приготовилось около шести тысяч солдат шведского короля. Кмитича поражала смекалка шведов: корабли с десантом имели очень высокие, словно щиты, фальшборты, которые в гавани должны были превратиться в опущенные мосты, и по ним на берег быстро и дружно сбегут все десантники. Карл, несмотря на мучившие его приступы морской болезни, возглавил ударный отряд из трехсот гренадеров, бравых высоких солдат в колпаках. За шведским флотом двигались два английских и два голландских фрегата, которые должны были прикрыть десант огнем.

Карл стоял у борта в сопровождении Кмитича, Лещинского и французского посла графа Гискара. Карл, бросив мимолетный взгляд на иностранцев, негромко сказал на латыни:

— Господа, вам не о чем спорить с датчанами. Я вас прошу не идти дальше.

— Ваше величество, — встрепенулся Лещинский. — Льщу себя надеждой, что вы не прогоните меня сегодня от своего двора, который никогда не был столь блестящ!

— Я также с вами, коли вызвался идти! — посчитал своим долгом заметить Микола Кмитич.

— И я пойду с вами! — поддержал славян француз Гискар. — Мой король приказал мне пребывать при Вашем величестве! И у меня нет ни малейшего желания вас покинуть в столь важный момент!

— Ну, как хотите! — кивнул Карл. Его все еще мутило…

Подплыла шлюпка. Первым в нее сошел Лещинский и протянул руку королю, который быстро спрыгнул вниз. В это время с английского и голландского фрегатов бухали пушки, окутывая корабли белыми облаками дыма, прикрывая смелый десант короля яростным огнем по берегу… От английского корабля к берегу также плыла лодка. Гребцы быстро работали веслами, но человек в гражданском платье и с непокрытой головой, стоя на носу лодки, кричал по-английски:

— Быстрее! Быстрее! Гребите прямо к шлюпке короля Чарльза!

То был писатель Даниэль Дефо…

В тридцати шагах от берега Карл нетерпеливо спрыгнул с борта шлюпки, погрузившись в воду по грудь. Его спутники, офицеры и солдаты, последовали за ним. К своему великому неудовольствию Микола также оказался по пояс в воде, спрыгнув в числе последних.

Датчане отчаянно отстреливались. По ним стреляли также… Вокруг негромко свистели пули, словно воробьи пролетали над головой. Карл обернулся и встретился взглядом с английским генерал-квартирмейстером Стюартом.

— Что это за шорох? Слышите, генерал?

— Это не шорох, — слегка улыбнулся наивности Карла опытный англичанин, — это звук, производимый ружейными пулями, выпускаемыми в вас, мой король!

— Да неужели! — словно бы обрадовался Карл. — С этих пор этот звук станет моей любимой музыкой, генерал!

И не успел король договорить, как Стюарт схватился за плечо, раненный «любимой музыкой» короля. Все пригнулись.

— Ваше величество! Осторожней! — испуганно крикнул Лещинский. Однако Карл, прижимая одной рукой треуголку к голове, а другой сжимая шпагу, как ни в чем не бывало бежал вперед, разбрызгивая ботфортами воду.

Карл XII во время десанта под Копенгагеном

— Похоже, пан Микола, вы правы, — оглянулся Лещинский на оршанца, — кажется, наш юный король влюбился…

Датчане уже не стреляли, они, побросав мушкеты, тоже бежали, только не вперед, а назад… Дания сдавалась.

Очень скоро в шведский лагерь пришла депутация датчан, приветствуя сына своей доброй принцессы Ульрики Элеоноры и упрашивая его не бомбардировать город. Карл принял депутацию верхом, во главе своей бравой гвардии. Депутаты пали на колени, а король успокоил их:

— Я был вынужден поступить так, как я поступил. Примите уверения, что с этого дня я буду искреннейшим другом вашего короля!

Быстро одолев Данию, Карл стал торопиться в Ригу, чтобы разгромить дерзкого саксонца. К нему он отнюдь не питал тех же дружеских чувств, что к датскому Фридриху. Туда же, в Ригу, собирался со своим новым полком и Микола Кмитич, обдумывая, как бы по дороге отпроситься от дальнейшего участия в этой войне, в которой литвинский князь не видел никакой пользы ни для себя, ни для родной страны. Единственная выгода, какую видел Микола в тесном общении с Карлом XII, — это разузнать хотя бы что-то про свою Аврору и поучаствовать в скорейшем сбрасывании с трона негодяя Фридриха Августа.

Да, много воды утекло с того времени, когда юный Кмитич был влюблен, но, похоже, Микола все еще любил златокудрую шведку и просто хотел знать, где она. Находясь на борту «Короля Карла», оршанский князь уже порывался поговорить об этом с королем, но… то Карла укачивало и ему было не до разговоров, то Миколу останавливал Лещинский.

— Поверьте мне, любый мой пан Микола, — негромко говорил Лещинский, — Карл обращается с паненками не лучше деревенского увальня и сторонится их, как черт ладана. Я уверен, что вашу Аврору он не знает и никогда даже не видел. Если бы знал, то мы бы ее уже где-нибудь сами заприметили.

— Кажется, вы правы, пан Станислав, — вздыхал Микола…

Однако дальше дороги Миколы и так понравившегося ему Лещинского разошлись. Станислав поехал в Варшаву собирать союзную Карлу конфедерацию и возглавлять борьбу против курфюрста в Польше, а Микола Кмитич остался при шведской армии. С одной стороны, ему было интересно, он чувствовал, что является свидетелем грандиозных исторических событий, но с другой — всем сердцем желал вернуться в Оршу.

И в эти же самые августовские дни Кароль Станислав Радзивилл в компании с Фридрихом Августом и Иоганном Паткулем собственной персоной бодрым маршем шел вместе с саксонской армией тоже к Риге, где уже больше двух месяцев без всякого толка стоял под стенами этого шведско-летгалльского порта семитысячный саксонский корпус польского курфюрста-короля… Ни поляки, ни литвины не изъявляли желания воевать в Лифляндии, и Фридрих нанял опытных солдат у себя на родине. И лишь Кароль Радзивилл шел с литвинскими гусарами, драгунами и рейтарами, набранными за собственные деньги.

Лифляндия… Кароль здесь бывал лишь однажды, да и то морским путем приплывал в Ригу. Сейчас, трясясь в седле вороного коня, он ехал дорогами живописных зеленых равнин, чередующихся с холмистой местностью и речными долинами. Аккуратные луга, заботливо ухоженные поля, рощи, сады и уютные парки… И почти никого из людей… Люди попрятались, их миловидные, словно эльфийские, домишки порой пустовали, а там, где оказывались хозяева, солдат Фридриха не ждал праздничный ужин… У местных жителей приходилось силой забирать сено для коней, хлеб и вино для солдат…

Разве такой прием ожидал Несвижский князь?! Разве в такую Лифляндию он ехал в «освободительный поход», о котором так много болтал Паткуль?!

Кароль с трудом сдерживался, чтобы не ударить шпагой саксонских солдат по рукам, видя, как те отбирают лукошки с ягодами и грибами у местных деревенских мальчишек и девчат, как пинают их ногами, прогоняя прочь… Как все это было не похоже на то, что обещал Паткуль!

— Ваше величество, — подъезжал на коне Кароль к Фридриху, — сейчас ягоды, грибы и орехи доступны в лесу каждому. Прикажите вашим грубиянам не мародерствовать!

— Не беспокойтесь вы так о местных ливах! — хмурил брови Фридрих. — Эти свиньи проявляют недостойное поведение по отношению к нам!

— Но Ваше величество! Это мы здесь непрошеные гости, а не они…

— Хватит, князь! — нервно краснели нос и щеки Фридриха. — Не расстраивайте меня больше, чем я сам расстроен!..

И чем дальше армейский корпус продвигался по Лифляндии, тем больше сомнений и терзаний возникало в душе Несвижского князя. Уж совсем не было все похоже на то, что рыцарство Риги готово перейти на сторону Фридриха Августа Сильного… Пылкие обещания Паткуля, что вся Ливония, а особенно Рига, с радостью перейдет под флаг Речи Посполитой, дали заметную трещину еще весной, когда к городу направился семитысячный корпус без какой-либо осадной артиллерии, видимо, полагая быстро принять капитуляцию. При приближении этого войска рижские разведчики вовремя подняли тревогу, зазвонив в церковные колокола, чем предупредили внезапную атаку. Тем не менее, воспользовавшись относительной незащищенностью левобережья Западной Двины, саксонцы взяли шанцевые укрепления, в частности, стратегически значимый шанец Коброна, переименовав его в Ораниенбаум. Также ими был оккупирован остров Люцау и ряд мелких островов у правого берега реки. И везде саксонцы встречали сопротивление!

Во второй половине марта пала крепость Дюнамюнде, которую оборонял специальный финский легион числом в четыреста человек. Этот гарнизон также не изъявлял желания переходить на сторону Августа и вел отчаянное сопротивление достаточно долго… Губернатор Риги Эрик Дальберг мобилизовал защитников города, послал запрос к королю о помощи… Добровольная сдача Риги? Уж нет!

Теперь Кароль лишний раз убеждался, что летгаллы вовсе не собираются восставать и переходить к Фридриху: добровольцев, жаждущих записаться в солдаты к самоуверенному курфюрсту, видно не было, все местные смотрели на армию захватчиков хмуро и явно неприветливо, цветов к ногам саксонских солдат никто не бросал. Бросали… но чаще камни. Взбешенный таким приемом Фридрих приказал своим солдатам стрелять поверх голов «проклятых ливов»… Один раз появилось местное ополчение при поддержке шведских королевских солдат. После недолгой перестрелки лифляндцы отступили… Вот такой вот горячий прием… Собственно уже и сам Фридрих начинал бросать косые взгляды на Паткуля, но медальный профиль бравого летгалла оставался непроницаемым.

«Боже, что я здесь делаю?» — чуть ли не плакал Кароль, только сейчас понимая, насколько прав был Кмитич, говоря об авантюре Фридриха и Паткуля. «Похоже, один только я из всей Литвы и Польши поддерживаю Августа! Но это только ради Литвы! Ради нашей полной независимости от его же самого!..»

Армия наконец-то прибыла под стены Риги и после короткого боя с местным небольшим подразделением встала главными силами на правом берегу Даугавы. На помощь Риге поспешил небольшой отряд под командованием шведского генерала Веллинга, «встречать» которого Август вышел у городка Пробштингшофа. Не видя возможности одолеть превосходящие силы саксонцев, Веллинг отступил. Гарнизон Риги приуныл: подкрепления ожидать больше было неоткуда. Ну а Фридрих, возвратившись к Риге, произвел усиленную рекогносцировку крепости, показавшую ему слабость рижских укреплений.

— Вот вам и знаменитый инженер Дальберг! — ухмылялся довольный Август. — Наша знаменитость не успела укрепить собственный город! Ну, что же, нам только лучше!

— А почему ее надо штурмовать? — не унимался Кароль, указуя перстом на стены Риги. — Почему к нам не идут с ключами от города на алой подушечке?

— То спросите у Паткуля! — отвечал курфюрст, но по его довольной физиономии было видно, что Фридрих, тем не менее, уже вполне удовлетворен ситуацией. Гордый саксонец был уверен, что упрямая Рига — без пяти минут его город.

Окрыленный успехами чванливый Фридрих вновь потребовал сдачи крепости.

— Не позже чем через шесть дней вы должны сдаться, — угрожал Август Дальбергу, — иначе сотру бомбардировкой наш порт в порошок!..

Однако рижский губернатор гордо отказался от сдачи, и 27 августа началось: тяжелые осадные пушки, подоспевшие к Риге позже основных сил, принялись изрыгать дым и пламя, забрасывая город разрывными и зажигательными ядрами. Каждый час стены несчастного города содрогались от ударов страшных снарядов, то и дело в Риге вспыхивали пожары, обрушивались крыши кирх и домов… Рижане роптали, уговаривали Дальберга сдаться… Но храбрый губернатор продолжал держать оборону, и как бы ни старался Август, у него не получалось захватить этот лакомый кусочек Лифляндии. Не так уж плохи оказались недостроенные бастионы Дальберга, откуда по захватчикам вели интенсивный огонь горожане… Впрочем, оборона, как и боевой дух рижан, постепенно слабела.

В Риге наверняка не догадывались, что настроение в лагере самого Фридриха уже также было далеко не победным. Фридрих с Паткулем явно не рассчитали с порохом и ядрами для осадной артиллерии. Все это заканчивалось куда как быстрее, чем хотелось бы обоим воякам. Заканчивался и провиант, который приходилось добывать путем банального мародерства. К тому же дошли слухи, что Дания капитулировала и на подходе шведская армия, ведомая самим Карлом. Фридрих Сильный начинал нервничать.

Возможно, что он даже обрадовался, когда под белым флагом в составе очередной делегации парламентеров пришли голландские и английские торговцы, которые волей судьбы угодили на эту ненужную им войну. Они предложили захватчикам 100 000 ефимков за снятие осады. И Фридрих, поломавшись для вида, с радостью в душе принял условия рижан. 8 сентября осаду Риги сняли, осадный лагерь сожгли, перевели войска на левый берег и оставили их там под начальством фельдмаршала Штейнау.

В то же время Август разослал в разные стороны мелкие конные отряды для реквизиции и конфискации у местного населения скота. Один из отрядов подступил к Кокенгаузену, находившемуся недалеко от Риги вверх по Двине. Гарнизон Кокенгаузена, состоящий всего из двух сотен солдат под командованием майора Гейне, принужден был сдать крепость, получив право выхода из нее.

Сюда, в Кокенгаузен, Август перевел и главную квартиру своих саксонцев, желая быть ближе к армии Петра. От царя он ожидал прибытия вспомогательного корпуса, для развития действий в Лифляндии. Петр ему обещал помощь, и весьма внушительную помощь — людей у Петра всегда было много, и он их, похоже, не жалел. Но Петр с подкреплением не спешил, он направил свою армию к Нарве, убеждая Августа идти к нему на соединение к Дерпту или к Печорам, к которым соберутся все московские войска…

Ну, а Кароль спешно отправился со своей хоругвью в Вильно. Его жутко беспокоили вести о вновь обострившемся конфликте Огинских и Сапег. Два года назад дело уже дошло-таки до боевых столкновений и пролилась кровь. Событие это потрясло не только литвинскую шляхту, но и жмайтских крестьян, наблюдавших разгром Огинских под Юрборком… В ответ на поражение Огинских возникла новая конфедерация, которую возглавил шляхтич Михал Котел. Его союзниками выступили Вишневецкие со своим частным войском…