Стояло начало октября. Морозный четверг, второй час ночи.
Джо лег в одиннадцать, как обычно, и уснул мертвым сном, едва его голова коснулась подушки. Проснулся он неизвестно почему в двенадцать тридцать восемь, если верить светящимся зеленым цифрам стоявшего на тумбочке будильника. Раньше Джо никогда не просыпался среди ночи – долгий и утомительный день, заполненный физическим трудом, был лучшим средством от бессонницы, но сегодня это случилось. Сонный, плохо соображающий, он испытывал непонятную тревогу и сделал самый естественный вывод: что-то не так с детьми. Джо встал, натянул брошенные на стул в углу маленькой спальни джинсы и фланелевую рубашку и босиком вышел в коридор второго этажа старого деревенского дома.
Первой остановкой была комната Джен, находившаяся прямо напротив его собственной. Не включая света, Джо просунул голову в дверь. Одиннадцатилетняя девочка была укрыта ее любимым красно-синим стеганым одеялом с фигурками лошадей. Короткие русые волосы рассыпались по подушке. Маленькая рука была подложена под загорелую щеку. Толстая собачонка по кличке Раффлс[1], неразлучная подружка Джен, лежала у девочки в ногах, завалившись на спину, задрав в воздух все четыре лапы и разложив в стороны длинные черные уши. В отличие от Джен она проснулась, громко фыркнула, открыла один карий глаз и мигнула. Потешная помесь гончей неизвестно с кем.
Джо скорчил гримасу и закрыл дверь. Тут все в порядке. Впрочем, ничего другого он и не ожидал. Насколько он помнил, Джен никогда не доставляла ему хлопот. Иногда ему все же приходило в голову, что Джен – дочь своей матери, и он гнал от себя эту мысль. Не может быть, чтобы Джен выросла похожей на мать – воспитывал-то ее он, а не Лора. Лора давно ушла.
Вот Джош и Али – это совсем другое дело, в смысле хлопот. Их общая спальня в полудюжине шагов отсюда, сразу за ванной. Один из них вполне мог оказаться причиной владевшего Джо чувства тревоги. Нельзя сказать, что они были хулиганами, но мальчишки есть мальчишки. Джо открыл дверь, заглянул в комнату и увидел шестнадцатилетнего Али в джинсах и майке, навзничь лежавшего на смятой постели. Его ноги в когда-то белых, а теперь серых от частых стирок спортивных носках высовывались за край матраса на добрых пять дюймов, руки свешивались с кровати, а в ушах торчали наушники. Али был ростом почти с отца, под 190 сантиметров – не шутка, но еще не успел заматереть. Мальчик слегка похрапывал; на его груди лежал открытый учебник. Скорее всего, алгебра – завтра его ждала контрольная. Стоявшая у дальней стены кровать четырнадцатилетнего Джоша пустовала, хотя простыни были скомканы.
Ага, подумал Джо, поздравив себя с удачей. Выходит, его родительское чутье сработало безошибочно. Большой стаж отца-одиночки этой троицы сделал его чувствительным, как радар. Если Джош встал и удрал в это время, надеясь, что старик отец спит без задних ног, то его ждет сюрприз.
Лампа на старой дубовой тумбочке, стоявшей между двойными кроватями, была включена. Звук в наушниках был вывернут до отказа, потому что даже Джо слышал тоненькое ржание гитар и ритмичные аккорды контрабаса.
Он часто говорил Али, что тот учился бы лучше, если бы делал уроки без стереонаушников, давивших на барабанные перепонки. Естественно, Али отвечал, что музыка помогает ему сосредоточиться. Впрочем, отметки сына этого не подтверждали.
Скривив губы, Джо вошел в комнату, снял книгу с груди Али, закрыл ее, положил на тумбочку и выключил стереопроигрыватель. Потом снял с головы сына наушники (причем Али даже не пошевелился), тоже положил их на тумбочку, потушил лампу, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Интересно, где Джош?
Спустившись по крутой, узкой лестнице на первый этаж, Джо услышал знакомые звуки. Так… телевизор! Легкое голубоватое сияние освещало арку гостиной и заставляло отливать пурпуром выношенные половицы у основания лестницы. Нахмурившийся Джо свернул налево, в гостиную. Телевизор был включен, звук привернут. Похоже, шел один из фильмов о Терминаторе. Джош, облаченный в те же мышино-серый свитер и выцветшие джинсы, которые обычно надевал в школу, лежал на спине, уставившись в экран. Его темная голова опиралась о вытертый валик дивана, обтянутый коричневым твидом.
– Эй, друг, ты почему не в постели? – проворчал Джо, входя в комнату. Он испытывал облегчение – слава богу, самый блудный из его сыновей не шастал по полям.
Джош повернулся и посмотрел на отца.
– Там горит свет. Али сказал, что ему нужно позаниматься. – В голосе Джоша звучала горечь вечно гонимого младшего брата.
– Зачем ты смотришь это барахло? – Джо подошел к телевизору, выключил его и повернулся к сыну:
– Али уже спит. Ложись и ты. Завтра в школу.
– Па! Это же был Арнольд! – Джош сел.
В мальчике, тонком, как стебелек, было уже сто семьдесят пять сантиметров, но он продолжал расти. Джош огорченно провел рукой по безжалостно остриженным волосам. Джо догадывался, что эту прическу сын выбрал, чтобы иметь как можно меньше общего со старшим братом, что при таком семейном сходстве было нелегко. Джош часто дразнил Али, насмешливо называя волосы брата «длинными и прекрасными». Али гордился своими слегка волнистыми темными кудрями до плеч и юмор брата воспринимал в штыки.
– Тем хуже. Уже почти час ночи. Иди спать.
– А можно досмотреть до конца? – голубые глаза Джоша приобрели умоляющее выражение, в голосе явно прозвучала льстивая нотка.
– Нет. В постель. Сейчас же, – ответил жестокосердный Джо.
– Пожалуйста!
– Ты меня слышал. – Джош привык испытывать пределы терпения отца. Ему все приходилось повторять по пятьдесят раз. Часто Джо едва справлялся с желанием дать сыну хорошего пинка, но в глубине души понимал его стремление к самоутверждению. Как и стремление отделить себя от старшего и, по мнению Джоша, более любимого брата.
– Если бы ты заставил Али выключить свет вовремя, я бы уже давно спал. Но ему ты никогда не приказываешь, – мрачно буркнул Джош.
– Джошуа, ступай спать. – Джо скрестил руки на груди и мысленно сосчитал до десяти.
Джош посмотрел на отца, обиженно фыркнул и, шаркая, вышел из комнаты. Его слишком длинные, мешковатые джинсы мели пол.
Глядя вслед сыну, поднимавшемуся по лестнице, Джо покачал головой.
Ну что ж, с детьми, насколько это возможно, все в порядке. Тогда что же заставило его проснуться? Звук телевизора или какой-то шум, произведенный Джошем?
Очень может быть. Но проверить лошадей не мешает. Джо был настроен на своих питомцев почти так же, как на детей.
Лошади были не только его работой, но и его страстью. Он разводил их, тренировал их и ухаживал за ними.
Для души обихаживал собственных животных (которые стояли в заднем сарае, выкрашенном черной краской). Поскольку это можно было назвать бизнесом с большой натяжкой, за твердое жалованье Джо холил и лелеял лошадей Чарльза Хейвуда. Тех содержали в безукоризненно белом здании с двумя фронтонами, стоявшем на вершине холма.
Вполуха прислушиваясь к звукам, которые производил наверху Джош, готовившийся ко сну: сначала шум бегущей воды, потом шорох полотенца, скрип половиц и, наконец, стук открывшейся и закрывшейся двери – Джо вышел из гостиной в коридор, а затем на кухню. Он сел на крепко сколоченный стул, выкрашенный белой краской, сунул босые ноги в коричневые рабочие ботинки на шнурках, оставленные у задней двери, зашнуровал их и встал. Сняв с вешалки голубую нейлоновую парку с надписью «УК[2]. Дикие коты», он вышел через черный ход, запер за собой дверь и направился по прихваченной морозом траве к своему сараю.
Ночь была чудесная, светлая, ясная, но для обычного в Кентукки мягкого октября довольно холодная. В полночном небе мерцали крупные звезды. Луне не хватало лишь кусочка, чтобы стать полной. Белая и круглая, как тележное колесо, она освещала слегка холмистую сельскую местность с разбросанными там и сям домами, постройками и заборами.
Тринадцать гектаров принадлежавшей Джо Уэлчу земли граничили с двумястами пятьюдесятью гектарами Хейвуда, но, поскольку все это было когда-то частью имения Уистлдаун, обе конюшни были расположены недалеко друг от друга. Конюшню, которой владел Джо, стоявшую на пригорке позади дома, и собственно Большой Дом Уистлдауна, находившийся на вершине холма побольше и отгороженный от участка Джо сплошным черным забором, разделяли лишь двести пятьдесят метров.
Треугольный пруд справа от его сарая в свете луны казался совершенно черным. В нем, как в зеркале, отражалось звездное небо. Крытая беговая дорожка, представлявшая собой овал в три четверти мили, позволила Джо тренировать его лошадей в любую погоду. Выглядела она в точности как длинный, изогнутый, выкрашенный черной краской железнодорожный тоннель. За кольцевой дорожкой начинался лес. Оттуда доносилось уханье совы; где-то вдалеке подвывал койот. У опушки леса стоял флигель его отца. Света в нем не было. Ничего странного. Его вдовый отец тоже был лошадником, то есть «жаворонком», который рано ложится и рано встает.
Конечно, когда не пьет.
Джо вошел в сарай, зажег свет – равномерно расположенные дешевые люминесцентные лампы, не слишком яркие, но для работы годится – и осмотрелся. Силвер Уандер[3], серебристая кобыла – любимица Джо, подошла к передней стенке стойла, моргая и издавая негромкое вопросительное ржание. Драго и Тимбер Кантри[4], стойла которых шли дальше, просунули головы в открытую верхнюю часть голландских дверей и посмотрели на него с любопытством. Там дальше стояли другие лошади, частью свои, частью приемные. Они тоже недоумевали. Лошади знали расписание не хуже самого Джо и не могли взять в толк, что привело его сюда среди ночи.
– Все в порядке, девочка? – Джо подошел к Силвер Уандер и погладил ее. Десятилетняя кобыла-производительница ткнула его носом, требуя продолжения, и он полез в карман за леденцом. Силвер Уандер любила леденцы с перечной мятой.
Сняв обертку, Джо протянул леденец маленькой серой кобылке. Та взяла лакомство бархатными губами и начала сосредоточенно грызть. В воздухе резко запахло мятой. Тем временем Джо быстро обошел стойла. Прямоугольный сарай вмещал около сорока лошадей, которые стояли в двух рядах стойл, расположенных лицом друг к другу. Впереди был еще кабинет, и имелось открытое пространство сзади. Практичная планировка предусматривала дорожку вдоль внутреннего ряда стойл, благодаря чему в жаркую погоду сарай можно было проветривать.
По поведению лошадей было ясно, здесь все спокойно.
– Ладно, спите. – Вернувшись туда, откуда начал, Джо любовно похлопал Силвер Уандер по шее, решительно отказал кобыле в очередном леденце (хорошего понемножку) и вышел из сарая.
Наверно, бодрствование Джоша было единственным необычным событием этой звездной ночи. В конце концов, это Симпсонвилл, штат Кентукки. Девятьсот семь жителей. Столица страны лошадей Шелби-Каунти, или «Райского графства», как называли его местные жители за красоту пейзажей и безмятежный образ жизни. Преступления совершались здесь так редко, что о них почти забыли.
И все же Джо ощущал: что-то не так. Это чувство не оставляло его.
Нужно проверить лошадей в Уистлдауне, а на обратном пути заглянуть в дом отца.
Перемахнуть забор ничего не стоило. Он делал это по десять раз на день. Ставишь ботинок на нижнюю жердь, переносишь ногу через верхнюю, и готово. Джо взбирался на холм под хруст собственных подошв, прислушивался к шорохам ночных существ, занятых своими делами. На фоне высоких дубов виднелся силуэт Уистлдауна, белого особняка с мезонином, тихо светившегося в сиянии желтых прожекторов. В присутствии мистера Хейвуда и его друзей, собравшихся на вечеринку в честь Кинлендских скачек, обычно пустой дом озарился как рождественская елка. Сквозь дюжину окон, прикрытых шторами, пробивался рассеянный свет. На длинной подъездной аллее, где большую часть года не было ни одной машины, теперь стояло целых четыре.
Только очень богатый человек может пользоваться таким поместьем, как Уистлдаун, всего шесть недель в году, преимущественно весной и осенью, во время Кинлендских скачек, подумал Джо. Лошади были для Чарльза Хейвуда лишь дорогостоящим хобби, а Уистлдаун – одним из десятка поместий, которые ему принадлежали. Конечно, Джо был уверен, что у этого малого есть свои проблемы – а у кого их нет? Но при таких деньгах разве это проблемы?
Он бы с удовольствием занялся проблемами чертовски богатых людей вместо своих собственных, а именно: как свести концы с концами. Самые важные вещи в его жизни – дети и лошади – требовали больших расходов без всякой гарантии возврата.
В отличие от его собственного, довольно убогого сарая двухэтажная уистлдаунская конюшня сверкала новой белой краской и была увенчана двумя алыми фронтонами, которые являлись товарным знаком фермы. Добравшись до конюшни, Джо отодвинул засов, открыл дверь и вошел внутрь.
Несколько секунд спустя Джо злобно топал по проходу. Запах виски вел его как маяк. Он чертыхался, ярость распирала его, он готов был обрушиться на отца как лик господень.
Его терпение лопнуло. Всего шесть недель назад Джо пришлось уволочь отца с баскетбольного матча старшеклассников Шелби-Каунти. Пошатывающийся Кари сильно смутил Али, игрока стартового состава, и других своих внуков тем, что в перерыве пробрался на площадку и загорланил боевой гимн школы. После этого отец клялся до самой смерти не прикасаться к проклятому виски.
«Ага, как же, – думал Джо. – Я уже слышал эти песни, причем тысячи раз. И не только я». Это было последней каплей. Его отец знал – знал! – что в пьяном виде ему запрещено находиться рядом с лошадьми. Особенно с лошадьми Уистлдауна. Особенно в присутствии Чарльза Хейвуда.
Но ошибиться в темноте было нетрудно. Джо стоял в каком-нибудь полуметре от неподвижной фигуры и смотрел на нее в упор. В Джо зашевелилась тень сомнения: может быть, это вовсе не отец? Мужчина казался слишком высоким и плотным, но темнота обманчива. Внезапно Джо стало ясно, что он полностью уверен только в одном: это действительно был мужчина. Туфли, брюки, размер – все было мужским. Человек сидел на земле, вытянув ноги перед собой, слегка повернув голову, опустив руки по швам и упершись ладонями в пол. Джо казалось, что глаза у него закрыты. Конечно, было слишком темно, но если бы этот тип смотрел на него, Джо увидел бы свет, отраженный в его глазах.
– Отец, – все-таки сказал он, хотя теперь был почти уверен, что это не его отец. А вот и еще запах, чуждый конюшне. Он был более острым, сухим и таким же знакомым, как запах виски.
– Ладно, вставай! – сказал Джо уже погромче.
Человек не двигался.
Во тьме красновато-коричневые опилки казались черными. Что за черт? Круглое пятно по правую сторону от мужчины расползалось у Джо на глазах. Черное, чернее опилок, оно растекалось медленно, как масло.
Джо прищурился, придвинулся ближе, нагнулся и осторожно положил ладонь на плечо странного человека. Оно было непривычно твердым.
– Эй, – сказал Джо, тряхнув фигуру за плечо. – Эй, ты!
Голова мужчины упала вперед, и туловище вяло завалилось набок. Он согнулся в талии, как тряпичная кукла, уронив голову на край масляного пятна.
«Такую позу не назовешь естественной, – подумал Джо. – Должно быть, мужик смертельно пьян… или мертв».
О господи Иисусе, мертв!
Возбужденные лошади фыркали, били копытами и дружно ржали. Джо чувствовал их волнение. Они понимали: что-то в их мире не так. Джо внезапно проникся их ощущениями. Он сам чувствовал то же самое при входе сюда. Это было ощущение присутствия чужого. Джо резко обернулся – ничего, кроме теней, лунного света и лошадиных голов. Только теперь он вспомнил, насколько далека конюшня от человеческого жилья.
Как там назывался любимый фильм Али? Почему-то в мозгу всплыла реплика оттуда: «В космосе никто не услышит твоих криков».
Именно так он себя чувствовал, стоя в темноте рядом с тяжело упавшим неподвижным телом. Он ощущал всей кожей невидимый взгляд и снова резко обернулся. И снова не увидел ничего, кроме лошадей, теней и лившегося в дверь лунного света. Но Джо уже овладела яростная уверенность, что он не один.
– Кто здесь? – громко крикнул он.
Ответа не было. Впрочем, Джо его и не ждал. Он сжал губы и сосредоточился належавшем перед ним человеке. Прикосновение к маслянистым опилкам подтвердило его уверенность: пятно было липким, влажным и теплым.
Кровь. Резкий, безошибочно узнаваемый запах.
– Господи Иисусе! – громко воскликнул Джо, инстинктивно вытирая пальцы об опилки. Потом он притронулся к шее мужчины, проверяя, есть ли пульс. Ни намека, хотя шея была теплой. Тогда Джо вплотную придвинулся к неподвижной фигуре, прищурился и вгляделся в лицо.
Глаза уже привыкли к темноте. Правда, Джо различал не все – мелкие детали и цвета от него ускользали, но увиденного оказалось вполне достаточно.
Чарльз Хейвуд! Узнав работодателя, Джо судорожно втянул в себя воздух. В правом виске трупа чернела дыра размером с монету в десять центов, у его правого бока все больше расплывалось кровавое пятно, в каких-нибудь пятнадцати сантиметрах от правой руки лежал пистолет.
И наконец он понял, что за запах смешивался с запахом виски. Не успевшая выветриться пороховая вонь. Хейвуда застрелили.