Глава 14

Москва, парадные покои Кремля, зима 7139 (1631)

— Великий государь, самодержец, Михаил Фёдорович, ещё вести с Сибирской землицы есть. Вот с Енисейского острожку воевода, Жданко Кондырев, челом бьёт и тебе, государю, вестишку шлёт, что де, князец Ангарской землицы Вячеслав да Ондрей, боярин его, учинились тебе, великому государю, непослушны быть и ясаку с себя давать не хотят. Да брацкой же землицы князец Баракай велел брацким людем слушаться тех людишек ангарских, да твоих государевых служилых людей прогонять, а тех тунгуских людей, которые живут блиско брацких улусов, взяли к себе в улусы и ясаку им с себя тебе государю давать не велели, а емлют с них ясак брацкие люди на себя и тем ангарским людем стали давать, взамен товаров ихнех. Вели, государь самодержец, смирить их и под твою государеву цареву высокую руку привести, — боярин откашлялся и передал бумажный свиток думному дьяку Волошенину, который тут же впился цепким взглядом в бумагу.

— Что скажешь государь, как с ними поступать с ослушниками воли твоей?

Михаил Фёдорович, не сомневаясь и минуты, еле слышным голосом проговорил:

— Отписать в Казанский приказ, чтобы послали для усмиренья князцов этих казачков добрых с Енисейского острогу. А спрос учинить с воеводы енисейского. Что ещё? — спросил царь, потирая нывшие ноги.

— К Томскому городку татары подступали. Городка не взяли, но пожгли округу, да увели людишек в полон.

— Кто там воевода?

— Петрушка Пронский, государь, — раздался услужливый голос.

— Так пускай он пошлёт служилых казаков с атаманом, да на ближнех татар, кои в нападении участие имели. А ежели у кого полонян найдут, то со всею жесточью расправу учинять.

— Истинно так, государь. Далие литовские дела…

Голос замолк, видя, как болезненно сморщилось лицо самодержца.

— О том с Фёдором Никитичем слушать и рядить будем.

Белое море. Святица, октябрь 7139 (1631)

— Идут, идут! — рыжий мальчуган кубарем скатился с холма, разбрасывая в стороны пожухлую листву и обильно собрав её на свою одёжонку. Поднявшись на ноги, мальчик припустил к Святице, продолжая выкрикивать радостную весть. Деревня стояла на реке в полукилометре от залива, протянувшись по обоим берегам реки Вежма. У околицы его остановила женщина, с тревогой в голосе спросив:

— Соколик ты мой, парусов-то, парусов сколько видал? — машинально снимая с шапки мальчишки приставшие листочки.

— Во сколько! — паренёк выставил пятерню и ещё два пальца с другой руки.

Женщина облегчённо выдохнула и перекрестилась, осев у изгороди и схватившись рукой за жердину изгороди:

«Семь. Хвала тебе, Господи!»

— Молодец, Бойко! Глазастый какой, я отсель ничего не вижу, а он и паруса высмотрел, — Борзун, родной брат Вигаря, с удовольствием наблюдал, как безмерно горд его похвале рыжий мальчишка.

Вся деревня собралась на берегу встречать кочи, ведь у каждого человека в деревне в путешествие по Студёному морю ушёл родственник. А ритуал встречи возвращающихся сыновей, мужей, братьев, отцов — это святое. И, хотя все уже знали, что возвращаются все семь кочей, люди всё равно напряжённо вглядывались, считая паруса. Наконец, толпа взорвалась восторженными криками, полетели вверх шапки, даже деревенские псы забегали по берегу, лая, как заведённые и разбрызгивая вокруг себя холодную воду. Теперь жители Святицы всматривались в приближающиеся корабли, стараясь высмотреть родного человека. Несколько парней уже вышли встречать отцов на лодках, ещё пара белобрысых братьев толкала лодку на воду.

С удовлетворением Борзун узнал Вигаря на переднем коче, ему показалось, что и Вигарь заметил его, когда тот приветственно поднял руку. Наконец, корабли кинули якоря на мелководье, и началась выгрузка. Борзун крепко обнял брата, ступившего на берег первым.

— Ничего не говори! Баня натоплена, все разговоры опосля, — упредил Вигаря Борзун.

Деревня на радостях гуляла до глубокой ночи. Столь дальнее и опасное путешествие прошло на удивление удачно, ни одного человека из своих не потеряли и всех людишек довезли до цели, вернувшись с богатыми подарками — это ли не счастье? Видимо, без Божьего провидения не обошлось. Во всех без исключения домах Святицы до утра слушали рассказы вернувшихся, охали и ахали, удивлялись и поражались, рисуя в воображении далёкую землицу Ангарскую, великое озеро Байкал, да красоты неземные.

— И, говоришь, рёрик на руке у него? — Борзун хмуро созерцал наваленную на сундук пушнину.

— Истинно так! Крылья простёрты, клюв, до добычи жадный, вперёд выставлен, — возбуждённо отвечал Вигарь.

— Я как увидел его, так и сел. Сразу видно было — не прост князь ангарский, ох не прост. Не кичлив сам, гордыни у него ни на чуть нету. Завсегда со всеми поговорит, поможет словом и делом.

Борзун хмыкнул недоверчиво в ответ:

— А не слыхал ли, откель они сами?

— Я у воя одного спрашивал, откуда князь их род свой ведёт…

— И что ответил, вой-то?

— Луцкий он, волынянин, стало быть. Но, бают, что в землицу сибирскую прибыли они из-за моря великого. Я тебе дощечки показывал.

Вигарь на обратном пути по памяти тщательно восстанавливал показанные ему князем карты, пытаясь на дощечках вырезать очертания доселе неизвестных берегов.

— Ежели землицу заморскую они знают крепко, то верно бают.

— В ихнех росписях каждая речушка указана! Каждый островок! Течения, какие есть и мели, мне князь Вячеслав сам сказывал. Вот, де, Вигарь великая река Амур, коя впадает в океан, именуемый Тихим. А там зверья разного — великое множество, ежели ты, Вигарь, говорит, тут на кочах промышлять будешь — то можливо торговлишку учинить с царством Китайским. Много чего мне Сокол рассказал — аж голова у меня опухла, даже про жаркие острова с пряностями речи вёл. Ажно я желаю твои слова услыхать, что ты мыслешь?

— Тебе задаток на будущее дали?

— Дали…

— Ну вот, в тот раз вместе путь держать будем, до Ангарской землицы.

— Отчего ты уверен в сем?

— С Новгорода Великого приезжал человек к нам, на Вежму, летом — сказал, чтобы в конце зимы гостей ждали. Опять людишек вести до Ангарского княжества, токмо не семь кочей будет, а дюжина. Договорился я с Умилом, он кочи даёт.

— С Умилом? — удивился Вигарь, — ведь у нас вражда была с островными.

— Теперь оной нету, — улыбнулся Борзун.

— Вона как, — протянул Вигарь.

— К нему тоже новгородцы захаживали, а опосля Умил до нас на лодке пришёл, ну мы в баньке попарились и думку подумали. Вот как ты придёшь с моря, то мы и договоримся, на троих.

— Ловко, ну да се добро есть. Умил — лучший средь нас в проводке кочей, да и на Мангазею ходил.

Посёлок Белореченский, ноябрь, 7138 (1630)

— Ну и как всё прошло? — не дав и вылезти из, видимо, экспроприированных у туземцев берестянок, столпившиеся на берегу у южных ворот посёлка, люди уже нетерпеливо расспрашивали Новикова об итогах рейда.

— Да смех один! — махал рукой Василий.

К причалу вышел Соколов. Сразу же подобравшись, Новиков доложил об успешно проведённом рейде и об отсутствии потерь, кроме одного раненого. Излишне ретивому Омару проткнули плечо дротиком.

— Амарча, наш охотник, вывел отряд прямёхонько к стоянке этих медведеголовых. Ну мы спокойно их обложили со всех сторон, у туземцев даже намёка на караульную службу не было. Кто спит, кто у костра болтает, человек тридцать их было, сейчас-то поменьше — усмехнулся Новиков и продолжил:

— Как я понял, это был отряд разведки какого-то племени. Амарча их не понимал, абсолютно ничего, но вроде на слух что-то из тюркских языков.

— Сопротивление оказывали? Оружие какое у них было? — Соколов решил быстрее подобраться к главному.

— Оказывали, поначалу. Даже копьецо успели метнуть, вон Омар поймал!

Перевязываемый тут же, на берегу, Омар в ответ оскалился белозубой улыбкой, поняв, что говорят о его неуклюжести в момент атаки на полуспящий отряд дикарей. Зафиксировав фланговый контроль стоянки медведеголовых, Новиков приказал американцам выдвигаться. Шедший впереди Омар и подвергся единственному выплеску агрессии, вошедшее в плечо небольшое копьё опрокинуло его наземь.

Бросивший дротик тут же смертельно побледнел и прошептал:

«Кара алвасти» — отступил назад и тут же был застрелен несколькими пулями. Поднявшиеся было вражеские воины быстро побросали оружие и упали на землю, когда были застрелены ещё четверо, попытавшихся использовать луки, но никто не успел даже приложить стрелу к тетиве. Амарча с победным видом ходил между поверженными врагами и собирал чужое оружие, которое летело в горящие костры, туда же полетели и надеваемые вражескими воинами медвежьи головы.

«Чер кулактыг» — подвывал, глядя на это святотатство один из лежащих на земле людей, видимо, шаман. Охотник-эвенк с видимым удовольствием пнул его, на что тут же получил окрик Белова, не надо, мол, лежачих бить. В итоге, забрав всё железное оружие и несколько шкурок чернобурых лисиц и показав знаками, что по этой реке ходить больше нельзя, ошалевших медведеголовых отправили вверх по направлению к высившимся вдалеке горам, даже проводив недолго.

— Можно надеяться, что с той стороны больше не будет нападений? — спросил Соколов.

— Думаю, что не будет больше, Вячеслав Андреевич, — с уверенностью заявил Василий.

Байкал, посёлок Новоземельский, зима 7138 (1630)

— Итак, господа, — начал Соколов, осторожно выкладывая на широкий стол две ружья — фитильное казацкое и кремневое ружьё новгородцев:

— Самое время начать думать о вливании в семнадцатый век. Надеяться далее на автоматическое оружие это самоубийство. Стало быть, надо вооружаться в духе времени, а приложив наши умения и навыки постараться хоть немного, но превзойти это время. Возможности у нас есть, дело за упорством в достижении цели. Слава Богу и Павлу Константиновичу, что у нас есть оборудование.

В щедро натопленном зале барака-казармы собрались все специалисты, имеющие хоть небольшое отношение к оружию, железу и сплавам, обработке металлов. Тут же был и Иван Репа — единственный, кто знал реалии современного состояния вооружения.

— Под станки ветряк нужен! — выкрикнул усатый мужик.

— Тогда надо на берегу Байкала его ставить, ветры тут регулярные, — согласились с ним.

— Ясно, что фитильная система нам не нужна, капсюльную мы не освоим, а поэтому надо сосредоточится на попытке создать хотя бы образец кремневого замка. Единственный плюс — у нас на Белой кремня просто навалом, — добавил Соколов.

— Да уж! С автоматического оружия спускаться на кремневые замки — сущая пытка для нервной системы, — усмехнулся Смирнов.

— Что делать, нам это необходимо. Пока патроны есть, есть и неприкосновенный запас. Но что будет потом, через год, два, десять? — с привычной уже всем толикой истерики вопрошал всех присутствующих профессор Радек.

— Потом бери хоть голыми руками, — пробурчал молодой специалист.

— Ну это если только таких чахликов, как ты, — тихонько подначил мигом насупившегося пессимиста сосед.

— С этим ясно, ответственным назначаю Николая Александровича. Николай, ты один у нас на оружейном заводе работал, так что принимай госзаказ, — улыбнулся Вячеслав.

Седоватый, но моложавый человек в старомодных очках степенно кивнул.

— Далее у нас пушки. С ними проще — опытные экземпляры уже есть, есть литые, что Репа пробовал лить, а есть и наши — из буровых труб, осталось их только испробовать в скреплённом состоянии. Это технология скрепленного ствола и лейнера. Весной оборудуем запруду на ручье, подведём энергию воды. С металлом для литья вроде всё в порядке, пробуем сплавы, больших проблем нет. Тут у нас ответственен Иван Михайлович Репа.

Встрепенувшийся московский плавильщик вскочил на ноги и, приложив руку к груди, коротко приклонил голову.

— Ну а самое аховое состояние у нас боезапасом, порох то есть. Уголь есть, сера в намётках, селитра в проектах.

— Разъясни, Вячеслав! — выкрикнули из компании рабочих.

— Ольхи для получения угля вокруг много, стало быть — не проблема. Сера — её надо найти, на северном и восточном берегу Байкала есть серные источники, например в бухте Змеиной на Святом Носу, стало быть — проблема, но решаемая. И, наконец, селитра — тут нам и нужен Китай, точнее китайский снег.

— До Китая ещё добраться надо, Вячеслав Андреевич! — встал молодой физик.

— Верно сказано. Для этого необходим опыт Петра Ивановича Бекетова. Примерный маршрут мы с полковником прикинули ещё осенью, обсудили с Бекетовым. Просто дурой переть к Китаю смысла мало — нужна цепочка острожков, чтобы идти от одного к другому. Поэтому весной делаем первый шаг — укрепляемся на восточном берегу Байкала на полуострове Святой Нос.

Профессор Радек высказал идею о том, чтобы прикрыть отделённый от экспедиции Байкалом посёлок системой электронного оповещения, используя начинку двух законсервированных аппаратов, что использовали для разведки и сбора данных.

Посёлок Белореченский, декабрь, 7138 (1630)

Ветер с диким свистом пытался пробиться к запершимся в домах людям, безуспешно проскользнуть в законопаченные щели, напрасно протиснуться сквозь небольшие оконца с задвинутыми ставнями поверх толстого стекла. Хуже всего приходилось дозорным — напрягать зрение и слух в условиях вечерней, снежной вьюги было сродни подвигу. Хорошо, что возможным врагам было ещё хуже, попробуй, проберись к посёлку по промёрзшему лесу в дикий холод и сильный ветер. В посёлке люди старались лишний раз не вылезать наружу, пока стихия не успокоится, а если уж припёрло выйти за дверь — то двигаться надо быстро-быстро по скрипящему снегу от одного дома к другому, где за оконцем у крылечка маняще горели огни.


Вокруг чадящей смоляной свечи этим вечером в очередной раз собралась компания картёжников, однако в этот раз затёртые карты были оставлены на комоде, а на столе были разложены карты, бумаги, исписанные самым мелким почерком — сказывалась экономия, да редкие в посёлках книги. Кое-кто взял любимый роман, кто-то купленный в Мурманске детектив, а кто и подаренный атлас. Увидев как-то в крепости на Ключ-острове у Карпинского этот атлас, Кабаржицкий вдруг начал сначала выпрашивать, а потом и требовать отдать ему его. Немного растерявшийся Пётр уступил натиску неожиданно разволновавшегося капитана. Тот мельком полистал его, покивал головой и со словами:

«Да-да, это стоит попробовать…» — сунул атлас во внутренний карман бушлата.

А сегодня этот подаренный Карпинскому нагрянувшей из Минска маминой сестрой «Атлас гiсторыi Беларусi. XVI–XVIII стст.» внезапно выросшему племяннику оказался столь нужной находкой, что Кабаржицкий от нетерпения выплясывал кренделя и мысленно благодарил Петра за его необъяснимое решение взять этот никчёмный, нужный морскому военному связисту как собаке пятая нога, с собой в поход, бросив его ещё в Североморске вместе с туалетными и прочими принадлежностями в сумку.

И вот, наконец, Владимир так достал своей дикой идеей Соколова, что тот неожиданно поддержал её. А ведь в начале он отмахивался от Кабаржицкого, как от чумного, а тут, свершилось! Суть идеи капитана морской пехоты состояла в письмах, не абы куда и абы кому, а, бери высшую планку — самому царю в Кремль! Необходимую информацию для первого письма собирали месяц, факты обдумывали и обсасывали во всех сторон, спорили до хрипоты.

— Этим мы убиваем сразу пару зайцев, — доказывал Кабаржицкий, — мы, наконец, материализуемся в глазах царя Михаила и его папаши Филарета, становясь более осязаемыми. То, что он о нас уже знает — тут сомнений быть не может. Бекетов отписывал на Москву раз, енисейцы, что были у нас и в удинском зимовье — два, Хрипунов — три, уже достаточно. Плюс мы заявляем о себе, как о людях, не понаслышке знакомых с ситуацией в Европе и на Руси и, если получится, изумляем царя безмерно.

— А если московский царь бросит на нас стрельцов и казаков? — спросила Дарья.

— Это мы уже сто раз обсуждали! — воскликнул Владимир.

— Далеко, слишком далеко до нас, а ещё нужны припасы, провиант, а без пушек нас не взять, — рассудительно ответил любимой Вячеслав.

— Да и вообще, пока что нас не взять никому, разве что ордам монголов. Но они сюда не пройдут никак, — отшутился Владимир.

— Ладно, пора Микуличей звать. Коли мы определились с текстом, — добавил с вопросительной интонацией Соколов, чему не последовало возражений.

Новиков вышел за Никитой и Иваном Микуличами, спустя минут семь в комнату ввалились новгородцы, обтиравшие мокрые от растаявшего снега лица. Дарья тут же отошла от стола снимать с буржуйки чайник и греметь кружками. Отец с сыном ещё не знали, с какой целью сегодня их позвали к ангарскому князю, поэтому пребывали в растерянном смятении, что сегодня будут выспрашивать князь и его люди, особенно вон тот лях и так постоянно клещом липнущий к ним, дабы вызнать ещё что-нибудь. То про каких-то неведомых монголов пытал, которые будто бы Русь завоевали, то про Грозного царя Иоанна, то про генуэзские фактории в Тавриде, то о светлом князе Рурике, яко мы летописи какие ходячие.

— Садитесь, пожалуйста, — отец и сын сели на свободные стулья у широкого стола, — сейчас письмо царю писать будем!

«Ох, хорошо, что сели уже» — только и успел подумать старший Микулич.

Сын взволнованно посмотрел на него, потом на сидевших за столом. Лях поправился:

— Точнее, мы уже написали, а вам только переписать его надо в тот слог и шрифт, что сейчас в Московии обретается.

— Раз надобно, значит сделаем, — вздохнул Иван Микулич.

— Отец, я буду записывать? — дождавшись кивка, Никита придвинул себе бумагу и принял передаваемую ему шариковую ручку, уже ставшую ему привычной в письме.

— Ну, я диктую, — Соколов откашлялся и, взяв бумагу обоими руками, начал читать:

— Царю Московскому Михаилу Фёдоровичу Романову! Мы…Что?

Иван Микулич закашлялся и замахал руками, Никита же ухмылялся.

— Не так, титулование надо внесть, обиду смертную без сего нанести можливо! Никита вписывай!

— Божиею милостию, великий государь, царь и великий князь Михаил Фёдорович, всея России самодержец, — начал нараспев Иван.

— И иных многих государств государь и обладатель, — закончил, наконец, титулование новгородец.

Сидевшие за столом заметно поскучнели, лишь Кабаржицкий прилежно записывал перечисление земель, коими владеет царь московский.

— Продолжаю, — Вячеслав опять поднял лист бумаги:

— Пишет тебе князь Ангарский и Байкальский, да брацкой землицы владетель, Вячеслав Андреевич Соколов.

— Я перебью, — извинился Кабаржицкий. — Если титул, чем длиннее, тем важнее, то, может быть, есть смысл добавить что-нибудь? Якутию или Камчатку, например.

— Не надо, Володя, — твёрдо сказал Соколов, — зачем трепать языком? Дальше:

— Держим мы Ангару реку в своих руках, яко ты Волгой великой владеешь. Сидим мы тут крепко — крепости и остроги имеем, пушки льём и врагов бьём. Желаем быть в друзьях твоих, а не врагах, посему письмо тебе и пишем, предлагая дружбу крепкую, да торговлю честную. Как здоровьичко твоё? Говорят…

— Нет, нет! — раздалось вдруг из тёмного угла у печки, где на кресле, покрытой оленьей шкурой дремал Сазонов.

— Это идиотизм, вы не понимаете? Ну отпишите вы письмо, Никитка отвезёт, а царь почитает ваши маразмы! И что? Что ты выиграешь, Вячеслав?! Да нехрена ты не выиграешь!

— Попридержи коней, Алексей, — начал было Кабаржицкий.

— Ты-то вообще помолчи, фонтан идей! Вчера со мной шушукался, что гражданскому нечего «на троне» сидеть, а сегодня поддакиваешь сумасшедшей авантюре новоявленного начальства.

— Да я… — покраснел Владимир.

— Пух от воробья, я! — оборвал его Сазонов и вновь обратился к Соколову:

— Ты, Вячеслав извини, но я не доверяю тебе. А сейчас так вообще опасаюсь, что ты доведёшь нас до военного столкновения с Московией. Хочешь в Копперфильда поиграть? А чем обернётся твоё письмо счастья? Думаешь, Михаил с копыт от радости слетит и с тобой дружить прибежит на цырлах? А вот хрен! Казачки его прибегут, нас — дурачков, по лесам вылавливать.

— На собрании Смирнов решил снять свои властные полномочия, Алексей, — тихо сказал Вячеслав.

— Всё-таки, думаю, зря он это сделал. Хотя, не знаю, может он прав был, сложно сказать, но со Смирновым я чувствовал уверенность, а сейчас я смотрю и ужасаюсь. Как мальчишки, высунув языки, подписываете себе смертный приговор, да не только себе, а всем людям, что доверились вам! Бояре хреновы.

— Ты совсем заговорился! — Кабаржицкий подскочил к майору, пытаясь толкнуть его в плечо, но Алексей легко, плавный движением ушёл от его руки, резко выбросив свою правую.

Капитан, охнув от неожиданности, повалился на дощатый пол, запрокинув голову. Сидевшие вокруг стола мгновенно вскочили, наступила гробовая тишина. Владимир поднёс к разбитому носу руку, вытерев рукавом сочившуюся кровь. Никита, схватив табурет, бросился на майора, не обращая внимания на окрик отца:

— Куда, дурак!

Сазонов не стал бить юношу, лишь уложил его подсечкой и, зафиксировав в болевом захвате руку, эффектно вынул из руки зажатую в кулаке ножку табурета.

— Пошёл прочь, Никита, — закричал на сына Иван Микулич.

Тем временем, Кабаржицкий, сыпя проклятьями, хотел было бросится на майора сзади, как громкий крик Соколова:

— Хватит, стоять всем! — заставил остановиться разгорячённых мужиков.

Сазонов помог подняться Никите и, толкнув того в руки отца, обратился к Вячеславу:

— А ты не задумывался, Вячеслав, почему я солдатиков тасую? Потому что у тебя они расхолаживаются, а Новиков не успевает всех построить. Поэтому-то он морды и бьёт и его бьют. Ты погляди, как у Смирнова морпехи построены, там всех истеричек Зайцев с Васиным вылечили от опасного недуга. А в отсутствии Саляева у тебя полный абзац — этот бояришка, — указывая на Кабаржицкого, — всё прожекты свои по торговле и внешним связям выдумывает, совершенно упустив солдатиков, а те уже мародёрничать у тунгусов, да подворовывать у своих начали, кружки какие-то по интересам левым… А ты, повёлся уж и письма строчить в Москву…

— Алексей, — глухо сказал Соколов.

— Что, в поруб что-ли повелишь меня бросить, княже? — с издёвкой и явным вызовом ответил майор.

— Не пори чушь, нам надо поговорить с тобой, прямо сейчас. Чтобы поставить точки, где надо. И ты, Микулич, останься. Остальных прошу покинуть помещение.

Посёлок Белореченский. Утро следующего дня

Наутро не спавший этой ночью Соколов решил поговорить с Новиковым. Найдя того у поселения тунгусов, недалеко от стен Белореченского, Вячеслав спросил напрямую:

— Василий, сколько у тебя верных тебе морпехов?

— Оба-на, — крайне удивился Новиков, — неужто князь моими проблемами заинтересовался?

— Ты, Василий, не ёрничай, пожалуйста. Я знаю, что за остальными проблемами упустил твою совсем. Так что у тебя?

— Ну что, Вячеслав Андреевич, — вздохнул Новиков, — есть две группы по интересам: первые тырят у тунгусов шаманскую наркоту, запугивая их, чтобы не пожаловались. Они и мне не сознаются.

— А вторая группа что? — усталым голосом спросил Вячеслав.

— Вторая — непонятно, но что-то они мутят. Это те, что ещё с казаками Бекетова якшались в первый его визит. Сазонов вроде их раскидал, половину к Смирнову послал, часть к себе забрал, на Уду, но всё равно — общаются как-то.

— Так-так, — Соколов погрузился в раздумья. — Казаков с докладом ещё не было?

Патрулирующие берег Ангары от Белореченского посёлка на севере до Ангарского на юге казаки на лошадях и запряжённом в возок, что сработали белозерские крестьяне, олене Марике, каждый день заезжали в посёлок — доложиться о том, что в посёлках спокойно и заодно попить горячего.

— Пока нет.

— Хорошо, скажешь парням на воротах, чтобы казаки подождали уезжать и потом подходи ко мне. Я к себе — Микулича разбужу пока.

Когда Новиков вошёл в кабинет Соколова, тот за столом что-то дописывал, затем сложив конверт и упаковав его в целлофановый файл для бумаг, пояснил:

— Смирнову письмо, чтобы прислал сюда Васина.

«Ёксель, наконец-то думалка у него заработала» — подумал Новиков.

— Отлично, Вячеслав Андреевич! — сказал он вслух.

— Почему ты мне не докладывал о своих проблемах, Сазонов сказал, что тебя даже избивали.

— Ну это он хватанул! А не рассказывал… У вас и так проблем много, да и мне не хотелось показывать то, что я не могу с ними совладать.

— Ты это брось. У нас лодка-то одна, если кто-то её раскачает — потонем все.

Тунгусское поселение близ Белореченского посёлка, вечер

— Почему ты молчал?

Тилегчэ, местный шаман лишь жалостливо мялся и хлопал глазами перед злым князем, что для него было очень удивительно, ведь он всегда был вежлив и приветливо улыбался при каждой встрече.

— Эти кретины на внешних постах ужираются туземной ханки и подставляют посёлок под возможный удар, а он ещё молчит! Короче, Тилегче, — палец Соколова упёрся в грудь шамана, — ещё раз к тебе за отваром придут, сразу ко мне шлёшь человечка, понял меня? Смотри, если не доложишь, то в лесу к дереву привяжем голой задницей! Строганина будет для казаков.

У Тилегче расширились зрачки и шаман часто-часто судорожно закивал, пряча глаза.

— Василий, сколько у тебя нормальных ребят, определился? — повернулся к сержанту Соколов.

— Определился, Вячеслав Андреевич.

— Так значит, эти трое наркоманов будут сегодня на редуте. А с искателями приключений разбираться будем после, того, как троица клоунов на пост уйдёт. Они не удивятся внеочерёдности несения поста?

— Скорее обрадуются, — хмуро буркнул Новиков. — Кстати, из-за Сашки Маркова сюда Карпинский и попал, вместо него тогда в наряд на Новой Земле ушёл, романтик фигов.

— Ну что, Алексей, все вписаны, никого не забыл?

— Да, я четыре раза пересчитывал списочный состав посёлка.

— Отлично, ну что, готовы? Пошли.

Соколов, Сазонов, Новиков и десяток морпехов, верных уставу, долгу и представителям власти, направились по утоптанной дорожке, посыпанной песком к северной казарме, самой удалённой от центра посёлка. В этой казарме сейчас находились те морпехи, что подозревались Новиковым в возможной измене, а конкретно — в желании тайно удрать из посёлка. По словам морпеха, что слышал их ночные разговоры, выходило будто эти джентльмены удачи решили податься в Москву — надеясь там устроиться за счёт знаний и умений человека двадцать первого века, да не с пустыми руками, а прихватив оружие и инструментарий, а также подробные карты. Будто бы есть у них и золотишко на дорогу.

— Сейчас и решим всё.

С подачи Сазонова, Соколов вместе с ним составил договоры — то есть каждый член экспедиции должен быть подписаться в документе, котором он удостоверял свою лояльность к власти, безусловному подчинения приказам старших по званию, следованию уставу, а также законам Российской Федерации или иных законов, которые может принять власть в будущем.

Толкнули дверь, впустив в тёплое помещение облако снега — и сразу с дюжину глаз устремилось взглядом на вошедших, взглядом недовольным, по большей части.

Морпехи с оружием распределились по помещению казармы, перекрыв длинный коридор, идущий вдоль всего здания, с двух сторон, так, чтобы лишних свидетелей не было. Сидящие в казарме морпехи явно насторожились, зашушукались. Наконец их лидер задал вопрос:

— Что происходит-то, что за спектакль?

— Ничего особенного, парни, простая процедура, — Сазонов подошёл к столу в центре большой комнаты.

— Надо прочитать и подписать, подходите по одному, — объявил Соколов.

Никто не стал подходить к столу, пока вожак не прочитал выложенные поверх игральных карт бумаги.

— …следование уставу, законов…, — поднял брови Мартынюк морпех с лычками старшего мастроса.

— Да что вы, какие законы Эр-Эф? Какой устав? — усмехнулся он, оглядывая своих друзей, — мы уже больше года как должны были дембельнуться!

— Подходите по одному и подписывайте, кто не хочет — пишите, что несогласны.

— А что будет, если я несогласный? — заявил один из морпехов.

— Ничего страшного, просто вы не будете тянуть лямку, ходить в дозоры, в рейды, никакого подъёма-отбоя, никакого устава и чистки снега и прочего.

— Ну это отлично! — молодые парни засмеялись, переглядываясь друг с другом.

— Просто тогда вы поступаете в подчинение к старостам деревень, где за вами закрепляется фронт годичных работ: полевые работы, заготовка дров, сенокос, уход за животными, солеварня или смолокурня. Работы — море, вам найдут любую по душе, — улыбнулся взглядом сытого питона Соколов.

— Что? Какого хрена? — раздались в ответ возмущённые голоса.

— Погодите, а вы что хотели — хорошо питаться и сидеть на заднице, греясь у печи? Типа, отработали своё? Нет ребятушки, вы или тяните лямку дружины нашего княжества или работайте на наше княжество и его процветание.

— Какое, нахрен, княжество? Не смешно самому-то?

— Парни, я вам всё объяснил. Последнее, что скажу — или вы служите или работаете или проваливайте отсюда, как и хотели, в Москву.

Морпехи переглянулись.

— Ну и свалим! — воскликнул один из недовольных.

— Отлично! Давай, только не забудь, что на пирите и слюде, что вы наковыряли, далеко не уедете.

— Что? Откуда…

— Да и попади кто из нас к Царю нашему православному передать ему передовые технологии, прямая тому дорога на дыбу. Будете оправдываться, что вы не польские шпионы или не посланники дьявола. Наши предки, они же сегодняшние соотечественники, отнюдь не отличаются миролюбием — в лучшем случае замучают, выбивая секрет получения золота из навоза.

— Хватит нам лапшу на уши вешать, — неуверенно проговорил Мартынюк. — Подписывайтесь или готовьтесь к отъезду. Всё, я сказал! — прикрикнул Сазонов.

— Кто подпишет, имейте в виду, что за невыполнение взятых обязательств обязательно будет наказание, — спокойно пояснил Соколов.

Вячеслав, видя как мрачные морпехи потянулись один за одним к столу, незаметно вышел из казармы. Смертельная усталость сковала организм князя.

«Поспать, надо поспать наконец»- Соколов подставил лицо под медленно падающий пушистый снег, а полная Луна на небе, казалось, что улыбается ему своей рожицей. У избы топтался солдат, который завидя князя, направился к нему и, козырнув, доложил о том, что к воротам прибегал тунгус, который передал от Тилегчэ одно слово — «приходили».

«Ну что же, отлично. Сазонов с Новиковым сами разберутся».

— Спасибо. И ещё, будь добр, сходи в северную казарму, тоже самое скажи Новикову.

Утро следующего дня, общее построение

— За нахождение на посту в состоянии наркотического опьянения, систематические нарушения устава гарнизонной и караульной служб… Старший матрос Марков, матрос Антипенко, матрос Ямашев подвергаются урезанию пищевого довольствия сроком на три месяца, выполнению работ по благоустройству посёлка и иных работ в течение шести месяцев без права ношения оружия в течение шести месяцев, испытательный срок после истечения наказания назначить двенадцать месяцев. В случае рецидива нарушений последует наказание вплоть до исключения нарушителей из числа граждан Ангарского княжества — то есть изгнание. Всё понятно?

— Так точно, — нестройно ответили нарушители, сверкая свежими синяками и кровоподтёками на помятых лицах, Сазонов не утруждал себя долгими разговорами о вреде наркомании.

Ангара, деревня Ангарская. Сентябрь 7138 (1630)
Прокопий Славков, белозёрский переселенец

Многое удивляло Прокопия: и красоты неземные Ангарской края и пустота земли этой, а огромные расстояния, отделяющие родное Белозерье от Ангары приводили его в священный трепет. Вскоре, однако, трепет этот ушёл, вытесненный более приземлёнными причинами.

Первый раз он удивился, когда по прибытию на речной крепостной остров, после первоначальной суеты разгрузки, ставшей потом размеренной и спорой, воины-ангарцы на руках заносили ослабевших детей в крепостные помещения и помогали дойти до неё остальным, несколько бывших там женщин кормили малышей с ложки, пока матерям раздавали одеяла и еду. Ему тоже вручили миску с куриным бульоном и плавающей в нём разваренной крупой, морковкой и незнакомым овощем, приятным на вкус, также дали чесноку для «профилактики». Оказалось, к их приезду готовились — их деревня, названная Ангарской, которая в будущем должна будет стать столицей княжества, была заранее распланирована, даже заложены избы. Крестьянам помогали в постройке местные мужики, весёлые бородатые люди, разговаривавшие на каком-то русском наречии, прежде не слыханным Прокопием. Нет, всё было понятно, просто некоторые слова вводили Прокопия в ступор.

В возводимом селении крестьянам раздали в дополнение к имеющимся у них, железные орудия труда, инструментарий для обработки земли, даже ножи и посуду. На каждую семью выдали одеяла, выделанные шкуры, отрезы кожи для того, чтобы крестьяне могли чинить одежду и обувь. Сильное удивление Прокопия вызвало то, что в только построенное для общины помещение для животных завели двух олених с двумя же телятами, в огороженном углу устроили двух коз, в другом углу — за перегородкой ждущую опороса свинью. Дровяная печь и хитро выведенные дымоходы обогревали помещение.

Так же и в селении — в каждой избе дымоходы были устроены под полом, дополнительно обогревая жилище, окна в избах вставляли уже готовые — с толстыми стёклами, сквозь которые можно было увидеть, что происходит на улице. Следующим потрясением было то, что на крышу их избы выкладывали черепицу, то есть можно забыть о починке крыши на очень долгое время, если не на весь его, Прокопия, оставшийся век. Спасибо надо было бы сказать ангарцам, за усиленные по этому случаю стропила, кабы он знал. Дома же, в Михайловке, крышу приходилось починять каждый год и всё равно, осенью жди капающую на голову воду.

Сразу после того, как семья Прокопия, как и прочие семьи поселенцев, обустроилась в новом жилище, добротном, тёплом и просторном к ним наведались трое: женщина с бумагами и двое воинов, занёсшие несколько мешков с провизией. Воины потом сели на лавку у стены, строя рожицы и подмигивая двум младшим детишкам Прокопия — шестилетнему Сташко и четырёхлетней Мирянке. Старшие — тринадцатилетняя Яруша и её брат-погодок Степан выбрали себе занятия, и если Степан ковырялся в мешках, несмотря на цыканье Прокопия, стеснявшегося прикрикнуть на сына при гостях, то Яруша бесцеремонно разглядывала женщину, представившуюся Дарьей.

Дарья, после визуального осмотра детей, села за стол и принялась задавать вопросы Прокопию и его жене Любаше, что-то чиркая в бумагах. Её интересовали в основном здоровье его семьи, детей особенно, болели ли они, часто ли.

«Отож конечно, бывает, что нездоровится. Нет, нечасто, но хотя Сташко слабоват, а вот Степан кажется что и не болел вовсе…»

Все ли дети выжили?

«Да все выжили, окромя двоих. Умерли они во младенчестве, так ведь слабенькие были. Ещё свезло, что Сташко выкарабкался…»

Тут его гостья помрачнела и, поглядев в свои бумаги, сказала негромко воинам:

— Смертность в четверть держится. Кошмар!

Прокопий тогда подумал какой же тут кошмар, ежели у него аж четверо детишек живы-здоровы, у некоторых вон и половины от рожденных нет.

— Детскую смертность мы должны значительно уменьшить, а в идеале и вовсе искоренить! — убеждённо воскликнула Дарья. — Дети — это наше всё, наше будущее. Будем ли мы или исчезнем без следа…

Взгляд гостьи замер, Прокопий даже не дышал, дабы не потревожить её.

— Как вам олени? — спросила вдруг гостья.

— Это страшило-то? Не сподобные они нам, не привычно.

— Зато молоко жирнее коровьего в четыре раза. Ладно привыкните. Кузнечным ремеслом владеете, Прокопий?

— Нет, я по дереву резать могу, с кожей работать. Любаша ткать холстину может.

— Ткать — это хорошо. Прокопий, а упряжь сможешь сработать? Наличники на окна?

Славков уверенно кивал.

— Хорошо, записала. Ну ладно, у вас нормально всё, детишки здоровые, это главное. И ещё, каждый день вашим детям будут давать витамины, вот эти, — она достала две разноцветные коробочки.

Дарья подождала, пока каждый ребёнок съел по одному шарику.

— Староста села будет давать детям два раза в день по одной штучке. Утром и вечером. Мы пойдём — надо остальных обойти.

Прокопий засуетился, провожая гостей. В дверях Дарья обернулась:

— Если будут трудности в чём-либо, сразу обращайтесь в казачью сторожку. До свидания.

После того, как хлопнула дверь, приобнявшая мужа Любаша сказала:

— Люди бают, Дарьей кличут жену Сокола — князя Ангарской землицы.

Посёлок Белореченский, конец декабря, 7138 (1630)

— Алексей, извини за ту клоунаду. Я виноват, запутался. Не держи зла, ладно? — Кабаржицкий с надеждой в глазах протягивал руку Сазонову.

— Да, ладно Вован, забыли. Ты главное, определись, не будь как Бумбараш. Полковник уже сказал своё слово, теперь и мы должны не спинами начальников шушукаться, а дело делать, — пожимая руку, ответил майор.

Капитан согласно кивнул и с облегчением перевёл дух, Владимир совершенно не желал продолжения напряжённых отношений с Сазоновым, корил себя за излишнюю горячность и опрометчивость поступков. Теперь потерянный в тот вечер авторитет придётся снова зарабатывать. Рывком подтянувшись на перилах крыльца, Кабаржицкий застучал подошвами по звонким от мороза ступенькам. В избе Соколова, именуемой всё чаще правлением, собиралась вся начальствующая верхушка Ангарского края. Полковник Смирнов оставив за себя в Новоземельске ставшего лейтенантом сержанта Васина, по проложенному казаками зимнику прибыл на запряжённых в сани оленях, вместе с профессором Радеком, эскорт полковника состоял из четырёх казаков во вторых санях. На что встречавший гостей Соколов тут же отпустил шутку о джипе охраны.

— Здорово, Андрей! Раз нету джипа, так сани для охраны подойдут? — полковник и князь дружески обнялись.

— Летят не хуже джипа! В Ангарске ночевали, там всё тип-топ, Вячеслав. Усолье осмотрели, замечаний тоже нету, старосту с собой взяли. Ну, пойдём в избу что ли, горячего хочется!

— Алексей, по группе Мартынюка давай.

— Да, тут у нас самая сложная ситуация. Четверо солдат мутят воду, главари старший матрос Мартынюк и матрос Куняев. Срочники. В группе было шестеро, двое подписали соглашение, эти четверо подписали «не согласен». У Мартынюка обнаружена РГН.

— Кто ещё двое? — поигрывая авторучкой, процедил Смирнов.

— Рядовые Афонин и Кулешов, тоже срочники, естественно.

— Вячеслав, что ты собираешься предпринять?

— Я ничего, ты у нас по внутренним делам боярин, вот и решай, всё в твоей компетенции.

— Хорошо, этих двоих я забираю. Васин их перевоспитает, будут пока по благоустройству посёлка работать, а тебе позже пришлю двоих бойцов на замену. Мартынюка и Куняева… по-хорошему, в нашей ситуации, их надо расстрелять. Тем более, хищение гранаты.

— Да ты что, Андрей Валентинович! Это же самосуд, они такие же граждане России, как и ты и преступлений не совершали, — воскликнул Радек.

— Николай Валентинович, не забывайте, здесь нет Российской Федерации, здесь Сибирь семнадцатого века. А мы окружены со всех сторон действительностью этого века. Я понимаю, у нас действуют Устав и Закон, но реалии тоже надо оценивать. Я знаю, что у нас каждый человек на счету, даже такой как Мартынюк.

— Да, всё так. Но я надеюсь, что до крови всё же не дойдёт, — уверенно сказал Радек, чувствовавший, что большинство присутствующих его поддерживает.

— Это я буду решать. Но, конечно, крови я не хочу. У вас есть предложения, Николай Валентинович?

— Да, есть. Нужно их отправить подальше от наших посёлков. Весной мы будем разрабатывать серные источники у Святого Носа, вот я и возьму их с собой. Вдали от Ангары, посреди девственной тайги чувство товарищества должно сработать.

— Хорошо, согласен. На этом вопрос по Мартынюку закрыли. А что у вас там за наркоманы появились?

— Трое повадились шаманскую ханку, которой тунгусы себя в состояние транса вводят, тырить и на выносных постах нажираются. С ними всё решили, парни предупреждены о последствиях, вроде проняло. Договор подписали, — объяснил ситуацию Сазонов.

— Надо таких на чистку нужников посылать, — раздражённо заметил Радек.

— Безопасность людей — главное, а они вас подставляли. По-моему, это посерьёзней Мартынюка он пока что в дозорах не баловался.

— Кхм, разрешите? Насчёт выгребных ям, может быть, стоит подумать об устройстве таких ям под получение селитры? А то до Китая мы долго идти будем, да и неизвестно, сможем ли мы селитру получать от китайцев. А тут, правда после трёх-четырёх лет, но можно что-то получить, — внёс предложение Кабаржицкий.

— Правильно, я как-то полковнику намекал об этом… — кивнул головой Радек.

— Вот-вот, верно! Туда ваших наркоманов и неподписантов направить нужно, а другие подумают десять раз, прежде чем что-то затевать неуставное, — Смирнов подвёл черту под обсуждением нарушителей воинской дисциплины.

— Теперь по дружине, Андрей Валентинович, — напомнил Соколов задумавшемуся полковнику о регламенте.

— Да, дружина. Костяк есть — семь десятков бойцов, из них двадцать — казаки. Кое-кого подтянул из хозвзвода, два тунгуса у меня на довольствии — лучники от Бога. Сейчас, с прибытием беломорцев и белозёрцев, ситуация улучшилась. Парней у них много, будем работать.

— Да, я тоже буду работать с детьми — в каждом поселении будет своя школа, начнём с осени, после уборки урожая и крестьянских заготовок на зиму. Чтобы не отрывать детей от работ, а то родители будут недовольны, — заулыбался Радек.

— Кстати, никто не знает, куда пропал Алгурчи. Он как в воду канул. Огирэ, бедняга, ходит, как в воду опущенный, — вставил вдруг Смирнов.

Люди переглянулись, но, к сожалению, никто ничего не знал о тунгусе.

— Ну ладно, опять, наверное, за роднёй умотал. Давай по посевной, Тамара, — кивнул Вячеслав второй, помимо Дарьи, официальной боярыне.

— Будущий год будет последним, когда девяносто процентов картофеля идёт на посадку, мы уже накопили его изрядное количество, ну а после урожая, я думаю, процентов сорок оставим на будущий год. Так же и со свёклой. Пшеница, овёс, гречиха — ситуация примерно такая же, но теперь, с тремя крестьянскими хозяйствами, у нас появляется отличная возможность для дальнейшего роста площади под посевы. Лук, чеснок и горох — ситуация с ними лучше всего. Капуста и морковь, ситуация тоже хорошая. Весной раздадим практически весь посевной материал по трём деревням.

— Чумиза и просо, Тамара?

— Да, местные кормовые злаки, с ними ситуация неплохая, урожайность высока, но местные не жалуют земледельство. Сейчас ситуация улучшится. Тем более что для стабильного роста численности птицы необходимо достаточное наличие кормовых культур, так что возделывать будем, главное, чтобы рук хватило.

— Как по орудиям труда, хватает? — Вячеслав после короткого кивка Сотниковой добавил:

— Ничего, Тамара, скоро процесс механизируем и сеялки и молотилки будут и косилки соорудим — только работайте, — рассмеялся Вячеслав.

Белореченск, весна 7139 (1631)

— Вячеслав, письмо стоит написать, но не царю.

Соколов внимательно посмотрел на майора, продолжай, мол.

— Воеводе Шеину. В конце лета 1632 он пойдёт к Смоленску с тридцатитысячной армией, города взять не сможет, сядет в осаду. А в сентябре следующего года его самого блокируют подошедшие польские силы нового короля Владислава. И ещё — наши тогда не успели заключить договор о совместных действиях со шведами. А Густав-Адольф, шведский король, погибает в Германии в том же 1632 году. Вот такое письмо нужно. Только анонимка, естественно. Вот там можно прописать и про смерть польского короля, чтобы воевода поверил. Ведь Шеин не побежит к царю докладывать о письме — самого затаскают по подвалам и казематам.

— Помирились с Кабаржицким?

— Да мы и не ссорились — так просто поговорили в сердцах, — ухмыльнулся Сазонов.

— Понятно, хорошо, коли так. Ты ведь в кузнице ещё не был? Тогда пошли.

Весеннее солнышко потихоньку припекало, ноздреватый, потемневший снег ещё лежал сугробами, но внутри посёлка его уже не было — штрафники старались, отрабатывая свою глупость. Ангара уже неделю как вскрылась ото льда, готовились к навигации лодки, ладьи и ботики, зимой стоявшие в дощатых ангарах.

После яркого солнца и прохладного ветра, открыв обитую полосами кожи дверь, друзья окунулись в жаркую и сумрачную атмосферу кузницы. Пройдя мимо работающих людей, мимо колеса, качающего меха, Соколов провёл майора в мастерскую.

— Вот любуйся! — с торжествующим видом сказал князь и откинул промасленную ткань.

Сазонов взял в руки характерно пахнущую кузницей, с отполированной поверхностью, винтовку.

Хмыкнув, с некоторым усилием отвёл рычаг затвора.

— Игольчатая винтовка? Ничего себе!

— Ага, единичный вариант. Вот патроны, дымный порох, бертолетова соль, полное погружение, — усмехнулся Вячеслав, вытащив из противогазной сумки несколько патронов, где пуля и пороховой заряд обёртывались в пропитанную специальным составом ткань. В этом патроне игла, толкаемая спущенной пружиной, прорывала ткань и ударяла в капсюль, смесь бертолетовой соли и угля, взрывалась, воспламеняя порох, который и толкал пулю. Лежащие на столе небольшой горкой капсюльные колпачки отсвечивали тускло-медным цветом.

— Ты же говорил о том, что капсюль не освоим?

— Вон он осваиватель, спит. Золотые руки, — Вячеслав указал на похрапывающего мужика, возлежащего на застеленном шкурами топчане в углу мастерской.

— Как насчёт пострелять, Вячеслав? — возбуждённо спросил Сазонов.

— Это без проблем, Алексей. Пристреливай на здоровье. Это винтовка под первым номером для Усольцева, кстати.

— Сначала вооружаем казаков? — спросил, надевая противогазную сумку с патронами, Алексей.

— Да, им это оружие понятней, чем автоматическое. Да и их раритеты сменим более качественным оружием, — ответил князь придерживая тяжёлую дверь, чтобы Алексей, несущий ружьё, прошёл в дверной проём.


— Ружьишко не фонтан, ткань для патрона не подходит, Вячеслав, — с досадой произнёс Алексей после двух выстрелов.

— Много оставляет нагара в стволе?

— Ну да, чистить замучаешься после каждого выстрела, мало преимущества. Нет, иголки — это тупиковый вариант! Огнестрел и патрон надо будет дорабатывать по-любому! Иголке нужен бумажный патрон, а это морока. Для продольно-скользящего затвора нужна качественная сталь, точная подгонка деталей.

— А что мы можем сейчас придумать? — задумчиво проговорил Соколов. — Надо обсудить это со знающими людьми. Ты что думаешь, Алексей?

— Я думаю, нам будет в самый раз пока заниматься гладкостволом. О винтовке мечтать позже будем.

Белореченск, конец августа 7140 (1632)

Сегодня под вечер на Ангару прибыл уже второй караван кочей, у которого до Енисейского устья был новый проводник — Умил, ещё один беломорский мореход. По Енисею и Ангаре кочи уже вёл Вигарь, обстоятельно рассказывая Умилу об особенностях провода судов по этой довольно порожистой сибирской реке. Для себя Вигарь решил остаться на сей раз со своим семейством на Байкале, а его красочным рассказам про далёкий край поддался лёгкий на ноги шурин и его товарищ, оба с семьями, во время перехода по Студёному морю, многажды жалевшие о своём решении.

Огромную радость доставил Тимофей Кузьмин Петру Ивановичу Бекетову — привёз из Енисейска его семью: жену Наталью, да детишек малых — Егора да Марию.

— Ну что, рассказывай Тимофей, как ты семью Петра Ивановича вызволил. Знаю, ты уже успел раз двадцать эту историю рассказать, уважь, пожалуйста и мне расскажи ещё раз, — улыбался Соколов.

По кружкам был разлит горячий смородиновый напиток с мёдом — ангарские поселенцы постарались, сумели на второй сезон устроить пасеки на приангарских лугах, неподалёку от посевов гречихи.

— Да уж, немало пришлось рассказывать, — ответил улыбкой на улыбку Тимофей.

— И про крепость расскажи — велик ли Енисейск, стены крепки ли, да много ли башен, есть ли пушки?

— Скажем, крепостица немалая, токмо супротив нашей удинской крепости не попрёт. На острове твердыня покрепче будет и камнем обложенная и стены из кирпича. Посад в Енисейске малый, с дюжину дворов, видимо будет. Стены высоки, да токмо частокол там, по стене оборону держати не мочно. Башни по углам стоят, пушки бают, две есть, да немощные супротив наших, что я видал, так пушчонки.

— Ты наши ещё не видал, ты видел заготовки — черновую работу, а мы уже полдюжины пушек сработали, да ещё столько же в работе, — с гордостью сказал Соколов.

— Казаков служивых да стрельцов, бают, до двух с половиною сотен будет, да токмо сейчас в Енисейске их полста душ. Посадского люда менее сотни, огородничество учиняют. А, лошадей недавно прикупили у канского князца.

Соколов внимательно слушал, качал головой, поглаживал бороду, изредка, что-то записывая с свой блокнот.

— Ну вот, а когда мы по Енисею подходили к острогу, то тут я на своём коче вперёд ушёл, да чуть выше Енисейска стал. И бережком к острогу пошёл с Никитою, да там на мужичков наткнулись, что рыбу удили, посадских стало быть. Я к ним — так, мол и так, с Архангельска мы, вот родичей хотим повидать, да в острог боязно идти, бо не желаем на людях красоваться.

— А они чего, поверили? — удивился Вячеслав.

— Они-то сразу смекнули, что дело нечисто. Но я им посулил горсть корелок[2] за то, чтобы один из них привёл ко мне человечка с острога.

— А ежели бы он стрельцов привёл? — воскликнул Вячеслав.

— Это я тоже обмыслил. Мы с Никитой и вторым мужиком заховались в кустах супротив дорожки, коя из острога к реке вела, а Никитка у бока мужика ещё и нож держал, коли тот орать учнёт. Думаю, ежели стрельцов увижу — мужика порешим и лесом бежать до коча будем. Так вот, гляжу а по дорожке Бекетова жёнка бежит! А за нею — тот мужичонка, не выдал, значит. Ну я из кустов-то вышел, кричу Наталья Лексевна, мол, я от мужа вашего. А она как вцепится в меня, чуть кафтан не порвала — где он, мол, да жив-здоров ли. Ну я ей всё и обсказал, как есть. Токмо от этого и успокоилась, в острог умчалась, а через часок, гляжу уже с дитями идёт, как бы на прогулку вышли. Потом и дворня её пришла — четыре девки да старикашка.

— Ты молодец! А как мимо Енисейска прошли, мирно ли?

— Сызнова, как в позапрошлом годе из пушки учинили стрельбу, дабы мы к острожному берегу пристали. Даже струг за нами увязался, но отстал вскорости. Думаю, на следующий раз встретят нас крепко, надобно будет ночью идти, да зело сие опасно — островки там и мели во множестве.

— А надо будет, в следующий раз будут польские полонянники, а затем прекратим кочи гонять. Если Шеин…

— Воевода, что в ляшском плену был, после Смоленской обороны? — округлил глаза Кузьмин.

— Он самый, — кивнул Соколов, — так вот, если он уговор наш выполнит, то на Белом море будет до двух сотен ляхов.

— А на кой ляд нам тут ляхи? — опять удивился Тимофей.

— А пускай работают, да и конкуренцию надо создать…

— Чего создать, — не понял юноша.

— Короче, что бы наши переселенцы не думали, что они будут вправе ставить нам какие-либо условия в будущем. Что бы знали, что они не единственные, — с твёрдостью сказал Соколов, пристукнув ладонью по поверхности стола.

— А, я понял, — закивал головой Тимофей:

— Вячеслав Андреевич, а ежели они свою латинскую церкву тут поставят? А ведь где латинские церквы, там и папёжники румские появятся.

— Нет, костёлов не будет. Но я ещё подумаю, как это лучше обставить.

Загрузка...