Шаг в аномалию

Глава 16

— Боже мой, хорошо-то как! — протянула лениво Дарья, сладко потягиваясь на разложенных по корме малой лодии одеялах.

Вячеслав с удовольствием оглядывал крепкое загорелое тело подруги, грациозное, словно любимая домашняя кошка.

— Ты знаешь, что мне сейчас не хватает? — приподняв на лоб солнечные очки, Дарья резко повернулась к нему.

Соколов развёл руками:

— Свежий номер «Русского медицинского журнала»? — улыбаясь, предположил он.

— Да ну тебя, всё гораздо прозаичней. Сейчас бы попсятины какой-нибудь послушать, типа «Руки вверх» или «Чай вдвоём». Кстати, дома я их вообще не слушала, а тут… Прямо хочется так, что аж жуть и погромче! — Дарья опустила очки на глаза и мечтательно уставилась в голубое небо.

Дул слабый тёплый ветерок, небольшие белоснежные облака лениво проплывали в далёкой небесной синеве, волны мягко плескались о борта лодии, слышался лишь скрип дерева да редкие птичьи крики. Тишь и благодать. А невысокие горы, сосны, цепляющиеся корнями за прибрежные склоны спускающихся к бирюзового цвета воде, создавали полную иллюзию летнего отпуска в Крыму.

— Ну так попела бы с переселенками. Они здорово выводят фольклор, — усмехнулся Вячеслав.

— Нет, это не для меня! Я понимаю, кому-то нравится, точнее многим — но не мне! Может тогда ещё и в спектаклях, устраиваемые работягами, участвовать в роли пятого зайчика?

— А что, неплохой вариант! — рассмеялся Соколов, — какая-никакая, а моральная разгрузка, ты же так смеялась в прошлый раз, в Усолье.

— Когда они «Буратино» ставили? — хмыкнула Даша.

— Классно же у мужиков выходит! Дети в восторге были, — воскликнул он.

— Кстати у меня задержка, — негромко сказала Дарья после некоторой паузы.

— Какая задержка? — улыбка спала с лица Соколова.

Дарья укоризненно осмотрела на Вячеслава:

— Слава, ну какая у женщины может быть задержка, подумай.

— Да-да, я понял, — глупо заулыбался Соколов, — прости. Я очень рад, честно.

— Я знаю, спасибо. И я хотела с тобой поговорить о детях. Нет, не о наших, а вообще. Ты замечал, как ведут себя дети, рождённые тунгусками от солдат?

— Не обращал особого внимания. Дети, как дети.

— А зря, Слава. Они будут постепенно и неуклонно деградировать. Не надо такое лицо делать. Они реально снизят общий уровень нашего населения. Они много времени проводят у родни в этих чумах, учатся всяким шаманским штукам. Слава, если так пойдёт дальше, через пару поколений наши потомки будут барабанить в бубен и скакать вокруг костра, в котором доходит до кондиции баранья лопатка, посредством которой боги будут с ними общаться. И никакой памяти от нас не останется, растворимся без следа.

— Ты слишком сгущаешь краски, Даша, — нахмурился Соколов. — К тому же вот ещё двадцать пять семей русских переселенцев привезли в этом сезоне беломорцы.

— Ничего я не сгущаю! Слава, русские переселенцы тоже не дотягивают до нашего уровня. Не стоит так нам мешаться, надо наши два посёлка закрыть от местных и переселенцев. Надо только молодёжь учить, воспитывать в нашем духе и морали. Мы с Радеком уже обсудили этот вопрос, он горячо его поддерживает.

— То есть у тебя уже есть решения проблемы? — прищурился Соколов.

— Конечно, иначе бы я не стала об этом говорить! — воскликнула она.

— Говори.

— Всё просто, тунгусов надо отселить от наших посёлков, детей воспитывать в нашем духе, навязывать наши нормы поведения, наши педагогические приёмы. Сделать эдакий детский сад, у нас детей уже почти четыре десятка! Я считаю только тех, что от наших мужиков и женщин. Так же Радек будет высматривать одарённых детей у переселенцев. Кто из них сможет обучаться механике, физике, химии. Учебники уже готовы, пока проблема лишь в бумаге. Уж чернила наготовили на год вперёд, ждём бумагу. Наше общество должно стать кузницей, в котором будут выковываться с нашей культурой и мироощущением, нашей идеей государственности.

— Да, Радек зря времени не терял, ты словно его мысли по бумаге читаешь. Почему он через тебя этот вопрос поднял? Ну да ладно, мы с ним ещё обсудим этот вопрос. Кстати, Даша, как тебе переселенцы этого года?

— Отлично, как ещё, другой оценки нет. Главное то, что они тут. Кстати, странно, что язычники целыми деревнями ещё на Руси живут. Вон, эти, сегежские, с васильевскими сразу спелись.

— А что странного, я помню, читал про Минское капище. Его в конце девятнадцатого века пытались уничтожить, под девятисотлетнюю дату принятия христианства на Руси. А, по сути, закрыто оно было только в двадцатых годах, при большевиках. Вот оно как. Да и, кстати, с христианами родноверы-то вполне уживаются, что-то конфликтов я не видел.

— Угу, — согласилась Дарья. — И детей у них много.

— У тебя всё в детскую тему съезжает! — удивлённо воскликнул Соколов.

Дарья вместо ответа озорно показала ему язык.

— Эх, сейчас бы холодненького «Дюшеса»! — поднявшись на ноги, Соколов, резко оттолкнулся от борта и с криком сиганул в воды прогретой жарким солнцем бухты, вынырнув в нескольких метрах от лодии, азартно отфыркиваясь и приглашая Дарью в воду.

— Это же ганжа! Нет, точно, парни — это же сколько коробков можно насушить! — Марков удивлённо оглядывал небольшое поле, на котором колыхались на ветру высокие, кучно растущие стебли с характерного вида листьями.

— Не-е, ну его нафиг! Только оружие выдали, я пас. А то опять дворы мести целыми днями, а на ночь в клетку, как жирафу, — скороговоркой ответил Антипенко.

— Эх, трусишка, мля, — покровительственно махнул рукой Сашка, в мыслях, однако, полностью соглашаясь с дружком.

— Пошли, Сань, дальше, к казачкам, — Степан хотел узнать, на кой чёрт деревенским нужна конопля.

Бывшие штрафники, этим летом они были назначены в Ангарск, нести караульную службу в этом поселении, которому суждено будет стать столицей сибирского государства. В начале августа в Ангарск на поселение прибыли ещё семь семей с Вологодчины, соседи белозёрцев по бывшим новгородским уделам. Среди них была семья священника, иерея Карпа. Это был высокий, жилистый мужик с натруженными руками, узловатыми пальцами и набитыми костяшками на огромных кулаках, а глубоко посаженные колючие глаза, крючковатый нос и щербатый рот так резко контрастировали для россиян с много раз виденными дома попами, что далеко не все воспринимали его как служителя церковного культа.

Однако, едва прибыв на Ангару, Карп сразу же отправился искать место для церкви, благо холмов в округе было предостаточно. Соколов сразу понял, что теперь в Ангарске главным стал Карп, а не староста Тихомир, который при первой же встрече со священником дал понять, что считает того «набольшим». Поэтому, все разговоры об обучении детей переселенцев Вячеслав решил вести уже с Карпом, которого доставили в Белореченск. Священник живо интересовался всем, что представляло для него интерес, начиная с редута в устье Белой и коптильни, кончая немногой оставшейся бумагой и шариковыми ручками. Особенный интерес у Карпа вызвало оружие поселенцев и кузница, где колдовала команда Репы. Московский плавильщик, в реальной истории сгинувший вместе с Хрипуновым на просторах Ангары или Байкала, тут проявлял чудеса самообучаемости, впитывая, как губка всю полезную в кузнечном деле информацию от мастеров Соколова. Теперь он с нетерпением ожидал возвращения Бекетова, чтобы устроить плавильню на илимских рудах. В начале мая команда Саляева и небольшая группа казаков во главе с Петром Бекетовым на трёх лёгких ботиках ушла в экспедицию, им было необходимо достичь золотых россыпей, известных ныне как Бодайбо. Второй задачей был осмотр района выходов железных руд на Илиме, а особенно установление местонахождения горы Железной, настоящего железного клада, сродни знаменитым горам Урала — Магнитной, Благодати, Высокой, являющих собой уникальные месторождения высококачественных железных руд. Из всех возможных маршрутов выбрали самый протяжённый, но самый известный и удобный. Надо было по Ангаре спуститься до устья Илима, подняться по нему, затем небольшой отрезок пути предстояло преодолеть посуху, перенося на руках ботики и груз до верховьев Лены. С Лены предстояло уйти на Витим и подниматься по нему до Бисяги. И лишь после зимовки и весеннего половодья часть экспедиции должна была возвращаться, а остальные — устраивать небольшое поселение, да намывать золото Сибири. Золото было необходимо для задуманной торговли, с Китаем и Московией. Формы для монет уже были готовы, а из нескольких эскизов утвердили вариант с атакующим соколом на реверсе. Будущая монета получила одноимённое с рисунком название, а именно — сокол или соколик. Монету предполагалась использовать только для внешней торговли, внутри княжества же никакого хождения золота не допускалось.

— А ежели у нас каждый дитёнок для работы нужный, родителям подспорье? — сразу заявил Карп, только зашёл разговор о том, что бы дети переселенцев ходили в организуемую для них в Ангарске школу.

— Так ведь дети должны знать нашу грамоту, которая отличается от вашей! — воскликнул Радек.

— Нам нужны люди, которые разумеют грамоту так, как пишем мы, для того, чтобы они смогли не только работать на земле, но и участвовать в нашей жизни полностью. То есть быть частью нас, — пояснил Соколов.

— Хм, а отчего же токмо в детях у вас нужда? Родители ихнеи не надобны или они стары для обученья? Я вот желанье имею познать грамоту вашу, — Карп уставился на Радека колючим взглядом.

— Ну, если у кого желание будет, то можно, конечно, — промямлил профессор.

— То-то, так лучше будет, — Карп наставительно поднял узловатый перст перед собой.

— Карп, а если кто из детишек особенные успехи в обучении иметь будет, то того мы заберём к себе в посёлок. Потом они мастерами станут, родителям гордость опять же, — вставил Вячеслав.

Священник согласно кивнул, поглаживая жидковатую бородёнку.

— Гляди, тунгусы руками машут, — морпех, вызвавший Карпинского на башню, передал тому бинокль.

— Ага, это наши вроде, только не помню, как их звать, — Петр, отдав бинокль, задумался на пару секунд:

«Что случилось, интересно, просто так не придут» — быстро спустился с лестницы, отдал приказ о высылке лодки и направился к Петренко, исполняющему обязанности начальника крепости. Ярослав готовился к занятию Илимского устья, путём перекрытия Ангары острожком у порога Толстый бык, что несколько ниже Илима. Ну а в Удинске он, если так можно сказать, проходил практику.

Петренко с удовлетворением узнал о том, что прибыли тунгусы с известием, хоть какое-то действие, а то целыми днями на воду и берега смотришь, да всё однообразно. Несколько «ангарских» тунгусов находились в стане бурятского князца Баракая, на случай необходимости связаться с пришельцами, прошлое противостояние с казаками из Енисейска укрепили некую дружбу между бурятами Баракая и ангарцами. И вот князец, видимо, послал весть. Карпинский, занимавший после ухода на пороги Петренко, должность начальника крепости и нынешний её командир нетерпеливо переминались с ноги на ногу на песчаном берегу острова, дожидаясь лодки с гонцами.

Наконец, лодка уткнулась носом в мокрый песок. Тунгусы неловко, замочив ноги, выбрались на берег, чертыхаясь и шипя. Более молодой тунгус, подталкиваемый своим пожилым товарищем, подошёл к Петренко и, подобравшись, стал сбивчиво докладывать переданную ему информацию:

— Товарищ майор, дальний дозор передаёт о чужих стругах, числом три, идущих от градеца Енисейска. Оружные казаки и стрельцы в них. Остановки делают токмо на ночь, да для отдыха днём бывает. В бурятские селенья не ходят, ясаку не требуют.

— Значит к нам идут, иного не может быть, — задумчиво проговорил Петренко.

— Что же, наконец, это началось. Столкновения с царскими войсками, — добавил Карпинский, видя недоумение на лице майора после первой его фразы.

— Петь, какие на фиг войска? Если они идут на трёх стругах, то это от шестидесяти до восьмидесяти человек. Мушкеты, пищали, максимум, пара медных пушечек-пукалок. А, верно, и не будет их, а у нас? — Петренко усмехаясь, посмотрел на крепость.

— А у нас две твердыни, камнем и кирпичом обложенные. Автоматическое оружие, выстрелы которого мы экономим, одиннадцать пушек с полу унитарным боеприпасом и бомбическими ядрами, которых штук восемь будет. Правда, пороху — кот наплакал, как раз на эти самые восемь выстрелов. А ну и самое главное — отряд тунгусского спецназа с ружьями, — с трудом сохраняя серьёзную мину, проговорил Карпинский.

После нескольких не совсем удачных опытов, когда ангарцы пытались сделать бумагу, на выходе получался продукт желтоватого цвета с довольно рыхлой консистенцией. Однако этот материал позволял усовершенствовать патрон для игольчатой винтовки. Доведённый до ума, заряд в бумажной оболочке не засорял ствол после каждого выстрела, как это было в варианте с тканью. А тем временем, в оружейке мастера продолжали разрабатывать многоразовую латунную гильзу, которую должно с лихвой хватать на более чем двести выстрелов. Такие гильзы подходили к немногим охотничьим ружьям ангарцев, одно из которых, в своё время, было подарено Петру Ивановичу Бекетову. Который вздыхал горестно, сожалея о том, что оставил своё ружьё в Енисейске, во время спешного бегства. Но он надеялся, что оружие, спрятанное им в своей бывшей светёлке под половой доской, осталось нетронутым.

— Петя, в круглосуточные дозоры отправляй людей. Пускай смотрят за стругами, казаки могут высадить группу, чтобы обойти посуху крепости — они видели, что начинали строиться тут.

— Баракайцам надо передать, чтобы от реки уходили, — спросил Карпинский.

— Да, конечно. Слышали, архаровцы? — Ярослав подозвал тунгусов и продиктовал им послание бурятскому князю. Лодка ушла к берегу реки, провожаемая задумчивыми взглядами.

Баракай… Хоть этот князец и горел желанием повоевать с казаками, Соколовым ему было ясно сказано — никаких столкновений с енисейцами. Если он желает быть чьим-то князем, то с казаками боевые стычки недопустимы. Конечно, он надеялся на поставляемое ангарцами взамен шкурок оружие — ножи, копья, наконечники для стрел, простенькие сабельки и пластинчатый доспех, нашиваемый на кожаный кафтан, против казаков ему это использовать запрещалось. В ответ на удивлённые реплики Баракая о том, что казаки — это, мол, враги для самих ангарцев, Соколов ответил, что казаки и ангарцы — суть один народ, а проливать кровь своего брата — это страшный грех. Баракай, пожимая плечами отвечал, что он воюет со своими родичами и ничего, боги не гневаются, а даже иногда помогают ему.

— Так то твои боги! И наперёд, я с казаками воевать запрещаю. Ты нам ещё нужен будешь, а с казаками много не навоюешь, — твёрдо сказал тогда Соколов.

— Эх, вот нас угораздило попасть! — воскликнул Петренко, когда они с Карпинским уходили от берега.

— Нет бы, куда-нибудь, где море и тепло круглый год, — мечтательно произнёс Пётр, — на Кипр или на Кубу, например.

— Ага, только на Кипре сейчас турки, кажется, а на Кубе последних индейцев испанцы геноцидят. Хорошая компания.

— Да уж, ну не знаю тогда, — картинно сокрушаясь, развёл руки Карпинский.

— А я думаю, что и тут неплохой вариант, надо только себя поставить на ноги! Мы сможем многое изменить, если не скатимся во внутренние разборки. У тебя как здесь, в Удинске, с дисциплиной? — прищурил глаз Ярослав.

— Ну как, — немного опешил Пётр, — всё в порядке, приказы не обсуждаются, на постах не спят.

— А разговорчики левые не ведутся? Может, слышал чего, Пётр?

— Никак нет, товарищ майор, ничего такого не было. Если что узнаю, непременно к Сазонову с докладом.

— Мы поняли друг друга, Пётр, — Ярослав хлопнул Карпинского по плечу.

Через двое суток, рано утром, когда едва-едва рассвело, на вершине огромного холма или таёжной сопки, что возвышается на левом берегу Ангары, вспыхнул огромный костёр. На вершине этой громады всегда находилась огромная скирда сухих дров и хвороста, покрытая брезентом, скирду надлежало зажигать всякий раз, когда на Ангаре замечались возможно опасные для крепостей плавсредства. Вот сейчас дозорные и запалили скирду, а пока она полыхала, в крепости и в форте уже суетились люди — занимали позиции, проверяли оружие, боеприпасы, кто-то отводил ботики и лодки подальше, сразу же отправили гонцов к Смирнову и Соколову.

Показавшиеся на реке струги казаков, немного сбавили темп гребли и стали сходиться, видимо, грозный вид приземистой островной крепости с орудийными бойницами и высокого форта с башнями, стоящего на берегу, немного озадачил казаков. В прошлый раз, когда казаки уходили из Удинского зимовья, они застали строительство форта. Может, кто-то из казаков на стругах был тогда здесь и видел это. А теперь перед ними стояли две твердыни, да с артиллерией! Расстояние меж казаками и крепостью, тем временем, неуклонно сокращалось. Сгрудившиеся струги начали расходиться, в тишине раннего утра по воде разносились здравицы Богородице, казаки пошли на штурм. Остров обходили, забирая левее, видимо, решив проскочить остров и зайти с тыла, где не было укреплений, а стояли хозяйственные и жилые постройки да церквушка.

Пётр Карпинский с тревогой наблюдал за движением стругов.

«Ну что вам неймётся?» — спрашивал он сам себя.

«Западная Сибирь не освоена, киргизские степи пусты, Семиречье, Канские земли — да что вам Ангара далась?» — Пётр поднёс к глазам бинокль.

«Ах да, шкурки, мягкая рухлядь, русская валюта! В одном месте зверьё выбьют и идут дальше, дальше» — он продолжил диалог сам с собою, постепенно распаляясь и злясь на казаков, на воевод, на царя.

— Крайний! Пли с недолётом! — выкрикнул вдруг Петренко.

Гулко бухнула пушка, ядро вспенило воду недалеко от борта струга, шедшего первым. Возгласы со стругов лишь усилились, казаки и стрельцы ором подбадривали друг друга. Ещё пять минут и атакующие выскочат на чистую воду, а там и высадиться смогут без проблем. Да и атаковать крепостицу сзади, используя постройки, которые будут их прикрывать.

— Ярослав, надо один из стругов разбить!

— Тихо, Карпинский, всё под контролем, — Петренко суетился у орудия, потом рванул к башенке снайпера, отталкивая неловко подвернувшихся морпехов.

Тут же бухнуло несколько мушкетных выстрелов, струги моментально заволокло дымом.

— Ах ты, чёрт! — кусок свинца расщепил и выдрал порядочный кусок деревянной обшивки вокруг лестницы башенки.

В ней находился Ким, приникший к окуляру прицела СВД. Под скамьёй находился ящик с гранатомётом, он-то и был нужен. Не надеясь на точность пушек, надо было действовать наверняка, так как от отражения этого рейда казаков зависело то, как они поведут себя дальше. Сомнений быть не могло. Петренко вытащил РПГ и уверенными движениями привёл его в боевое положение, а теперь вниз, на позицию!

— Пороха на семь выстрелов, товарищ майор! — подбежал к Петренко оглушенный канонир.

— Четыре орудия, целься! Стрельба по готовности! — отдал приказ артиллеристам Петренко, а сам устраивал на плече гранатомёт.

Пушки одна за одной, изрыгнули ядра. Недолёт, недолёт, перелёт, есть! Последнее ядро с диким треском врезалось в корму первого струга, разворотив её напрочь, несколько человек свалились за борт. Кораблик явственно оседал, казаки спасались вплавь, пытаясь добраться до двух других стругов, на которые им помогали забраться более удачливые товарищи.

— Если они пойдут дальше, то постарайтесь ещё один струг повредить! — приказал Ярослав.

Словно по указу, гребцы на двух исправных стругах налегли на вёсла, стараясь уйти с линии огня, вырвавшись вперёд. На что они надеялись — непонятно, видимо сказалось прежнее отсутствие этих самых пушек, ведь откуда им знать о появлении у ангарцев артиллерии, если не было её в прошлые годы?

— По второму стругу, пли!

Все три ядра ушли в сторону, но многого он от пушек и не требовал — их ещё пристреливать и пристреливать, что можно ожидать от пока ещё неумелых пушкарей?

Петренко прильнул к резиновому ободку прицела, выдохнул и мягко нажал спуск, граната с шуршанием ушла к цели и через секунду или две, под носом струга с треском вырос столб воды, кораблик подбросило и он лишь чудом не перевернулся, люди и всё то, что не было закреплено, как горох, посыпалось в воду. Этим эффектным выстрелом был остановлен и последний струг, который теперь спешно разворачивался.

— Прекратить огонь! Ботики на воду! Снимать казаков с воды.

Оставшийся целым струг уходил по течению, не предпринимая попыток захватить кого-нибудь с двух других корабликов. Немногие оказавшиеся в воде казаки и стрельцы держались у бортов, товарищи помогали им выбраться из воды. Были видны раненые, на воде среди обломков плавало несколько шапок.

«Зачем только попёрли на нас? Ясно было, что этот орешек вам не по зубам» — Петренко опустил бинокль.

К сильно осевшим стругам подходили несколько ботиков и лодок с морпехами, настороженно державшими оружие.

Лодки с пленными казаками встречала на берегу внушительная толпа, люди были ещё возбуждены с момента недавнего столкновения, но никаких насмешек над мокрыми и осунувшимися бородачами, с опаской смотревших на ангарцев исподлобья, не последовало. К раненым и ушибленным, которых относили чуть в сторону от остальных, тут же подошли бывшие в крепости медики, за остальными уже отправили ботик на правый берег реки.

— Этот не жилец, — хмуро приговорила медик мужика с острой бородёнкой и страдальческим выражением лица, застывшем на нём маской. Грудная клетка бедолаги была разбита, вероятно, при попадании ядра в первый струг. В основном у пострадавших были переломы, ушибы и растяжения, а так же пара огнестрельных ранений, у упрямцев, которые не пожелали следовать приказам морпехов, что вытаскивали их со стругов. У одного было задето по касательной бедро, а у второго пуля прошила жировые складки на боку, ангарцы стреляя, не забывали о нежелательности более тяжёлых ранений. Отделавшихся испугом казаков и стрельцов, тут же разделяли на более мелкие группы, человек по пять, и разводили в разные стороны, не давая времени собраться с мыслями. Первые пять казаков уже предстали перед Петренко.

— Сколько вас было человек? Говори!

Казаки молчали, боясь поднять глаза, наконец, один собрался:

— Семь десятков, да ещё с пяток будет.

— Чего попёрли, али крепости и пушек не видали? — обратился к казакам Карпинский.

— Нешто мы крепостишек не брали? — ответил один.

— Да и пушки так ядра не пускают, как ваши!

Тут же раздался дикий вопль, кому-то из стрельцов вправляли вывихнутое плечо. Казак, говоривший с Карпинским, заметно осунулся, вжал голову в плечи, озираясь вокруг. Другой казак, увидав неподалёку с десяток тунгусов с ружьями, наоборот, плечи расправил, да со злобой процедил:

— Что это вы христиане православные, — кивнув на островную церквушку, — всяких диких, прозябающих в язычестве тёмном, инородцев на службишку берёте, да пищали им даёте, а супротив братьев своих, да ядрами палите!

— Как звать? — полным спокойствия голосом спросил Петренко.

— Нежданом кличут, а так — Ивашко я.

— Иван значит. Ну так иди к нам на службу, тебе тоже ружьишко выделим, но опосля, как верность свою докажешь. А инородцы наши уже крещены.

Казак будто бы подавился своими словами, отступив на шаг.

— Сорок три человека, товарищ майор! — подбежал к Петренко морпех, с лычками младшего сержанта на основательно заношенном камуфляже.

— Из них двадцать два стрельца, считал по кафтанам, — добавил другой.

— Миша, этих в сарай, давай другую пятёрку, — приказал младшему сержанту Петренко и, увидев приближающегося Сазонова, протянул тому руку:

— Здорово, Лёха. Ну давай помогай, смотри, чего тут творится.

— Погоди, Ярослав! Почему ты третий струг не стал преследовать? — с бурлящим ещё адреналином в голосе, воскликнул Сазонов.

— Лёха, ты их уже не догонишь, с казачками вздумал в гребле соревноваться? Пусть уж они в Енисейске о нашей крепости и чудо-пушках расскажут. Тогда на нас ещё долго не полезут — пока армию не соберут с артиллерией, а они не соберут — у царя других дел по горло.

— Ну может ты и прав, — Сазонов перевёл дыхание, оглядывая небольшую сутолоку средь пленных и гарнизона крепости, которые разбивали все попытки пытающихся группироваться енисейцев.

— Вот что, Ярослав, а давай-ка сейчас нахрапом попробуем навербовать к нам на службу этих товарищей?

— Чем завлекать будешь?

— Ну как же, предложим то же самое, что и у них есть плюс земельный надел у берегов Ангары, дом за наш счёт, посевной материал, инструмент различный, птицу и кой-какую скотинку. Жену подберём, в конце концов! А они пусть выбирают — на земле осесть или в войско Усольцева войти. Платить будем, правда потом, не сразу. Но и налогов-то никаких!

Ярослав согласно кивнул и через некоторое время к офицерам, обосновавшимся в небольшом бараке, построенном недавно внутри крепостной стены стали заводить по одному человеку из запертых в сарае у церквушки пленных. Там им, после некоторых стандартных вопросов об имени, возрасте, месте рождения и семейного положения, прямо предлагали служить ангарскому княжеству, конечно же не участвуя в возможных столкновениях с Московской Русью. Поначалу, вводимые под конвоем бородачи и слушать об этом не хотели, сразу же и очень эмоционально открещиваясь от подобного предложения. Так было с семью казаками, восьмым же оказался стрелец с наложенной на сломанную руку шиной.

— Как звать? — с кислым выражением лица спросил Петренко.

— Святослав, — буркнул стрелец, баюкая руку на перевязи.

— Семейное прозвание имеется? — уточнил Сазонов.

— А как же, есть, Карпинский.

— Опа. Слышишь, Ярослав, у Петра-то родственничек выискался! — широко заулыбался Сазонов.

— Откуда сам будешь, Святослав?

— С Рязани, — ответил стрелец.

— Фамилия-то не рязанская, — усмехнулся Петренко.

— А отец мой и не рязанский, с Волыни мы, — согласился стрелец.

— А где семья твоя сейчас и есть ли кто в Енисейске у тебя?

— Нету никого, — воин, сидя на лавке, низко опустил голову, устало выдохнув при этом.

— Святослав, а иди к нам — хочешь в войско, а хочешь на землю?

Второй на Ангаре Карпинский кивнул головой, не поднимая глаз.

— Так куда, в войско или на землю? — воодушевлённым голосом попытался уточнить Сазонов.

— А какой сейчас из меня воин или пахарь? Рука-то сломанная.

— Так это ничего, кости срастутся! — Петренко вскочил и выглянув за дверь, позвал морпеха:

— Стрельца этого, Святослава, в казарму отведи — пусть отдыхает. И супа ему дай горяченького!

После этой маленькой удачи, Петренко приказал вести сначала вести к ним стрельцов, полагаясь на первого из них. Однако, дело лучше не пошло, как ни надеялся было Ярослав, согласились на службу лишь двое стрельцов и четыре казака. Таким образом из сорока трёх пленных, добровольно остаться на Ангаре согласились семь человек. А что делать с остальными? Возвращать Енисейску? Нет, этому не бывать. Зачем усиливать потенциальных врагов возвращением увидевших много лишнего сослуживцев? Работы в новоиспечённом княжестве много, каждому найдётся.

— Ну, это уже дело. Молодцы! — удовлетворённо произнёс Радек, держа в руках отрез плотной, чуть отливающей на свету желтизной, бумаги.

— Да, химики тут постарались, — уточнила Бельская.

— Теперь обучение в школах стопориться не будет. И большее раздолье будет для тех, кто сейчас составляет каталог наших знаний и умений для потомков.

— Это здорово, — рассеяно сказала Марина.

— Марина, ты чего опять нахохлилась? — воскликнул Радек.

Без сомнения, он прекрасно понимал, от чего старший биолог экспедиции столь расстроена. В последнее время в Маринину половину избы, которую она делила с двумя девчонками-медиками, частенько стал захаживать Кузьма Усольцев. Атаман Ангарского казачьего войска вначале жутко стеснялся афишировать свою привязанность к одной из основательниц княжества. К тому же, по слухам, замужней, да ещё с маленьким ребёнком, оставленным очень далеко от Ангары. Вначале на вопросы Кузьмы Фролыча Марина старалась не отвечать, переводя их на другие темы, а тот и не настаивал — невместно, ему, думал он.

А потом, однажды, Марина, расплакавшись, поведала ему о том, что любимого мужа и маленькую Людмилку она уже, по всей видимости, никогда не увидит. Да и муж уже наверняка женился на другой женщине. Самое главное, что узнал Кузьма, это то, что Марина сама к нему тянулась, как тянется слабый к более сильному, который сможет защитить и пожалеть. Усольцев не понимал, почему Марина оставила мужа, и отчего тот сам не поехал с нею, почему отпустил жену, но не стал задавать вопросы сейчас, надеясь спросить об этом позже. Он боялся влезать к ней в душу, опасаясь лишних эмоций и очередной порции ночных рыданий.

Сейчас Усольцев находился на бодайбинских золотых приисках и должен будет возвратиться лишь через год, вместе с Бекетовым. А пока осенью должен вернуться Саляев и его морпехи с первой возможной добычей старателей. Кстати, семья Бекетова, перевезённая на Байкал из Удинска, где они немного отдохнули от утомительного речного путешествия, была поселена неподалёку от Марины. С Егором, бойким мальчишкой семи лет, познакомились уже буквально все жители Новоземельска. Покуда Пётр Иванович не отбыл на поиски золота, Егорка постоянно находился с ним рядом, не отходя ни на минуту. Да и в школе у него были немалые успехи, парень за три месяца научился бойко читать на новой русском языке и даже немного выводить буквы, в ладан Егор был и с механикой, с ботаникой также были успехи — учителя не могли на него нарадоваться. Радек даже предрекал ему дальнейшие успехи, правда, не при нём, боясь спугнуть удачу. Вне школы парень скисал, скучал по отцу.

Конечно, он боялся опять потерять его, как он говорил, что в Енисейске ему шептали, что дескать, сгинул твой убивец без следа. Семье Петра Ивановича жилось в Енисейске несладко, но и высылать их не стали, ведь дальше Енисея уже и некуда. А новый воевода, Андрей Племянников, по словам Натальи уже распорядился козней Наталье не чинить, да снедных припасов давать ей да детишкам малым по нужде их великой. В Новоземельске, Наталья была определена на воспитательную работу в дествкий сад — просторную и тёплую избу, где жили дети тунгусок, которые родили от солдат и рабочих и после того, как их становища откочевали от посёлков, остались тут. Кстати, детский сад, наряду с сараем, надстроенным над местом выхода аномалии, имел постоянную охрану в виде двух вооружённых морпехов.

Поздней осенью, под первый ночной снег, который уже не стаивал в течение следующего дня, прибыла часть экспедиции Бекетова, а именно группа Саляева. Их ждали, поэтому появление на реке из-за излучины одинокого бота, не вызвало того переполоха, что наделали летом казачьи струги. Бойцы возвратились осунувшиеся, исхудалые, но на их лицах шальным блеском горели глаза, а не сходила озорная улыбка человека, попавшего, наконец, домой.

В жарко натопленном зале крепостной казармы возвратившиеся рассказывали о пройденном ими пути, о горе из богатой железной породы. О намывке золота, что лежало на столе в восьми матерчатых мешочках, один из них был открыт и люди с долей удивления, восторга и удовлетворения смотрели на золотые зёрна, самое крупное из которых было с ноготь.

— Золота там много! — рубанул Усольцев.

— Ага, я, когда намыл первый кузовок, думал, сейчас наскребу себе золотишка — и в Сан-Франциско, суши кушать и мохито хлебать из пивных кружек. Только потом закадыка мой, — Ринат кивнул на Лопахина, — отговорил меня, сославшись на отсутствие этого городишки на положенном ему месте. Думаю обождать пока, а потом рвану на юга.

Кто-то уже протягивал руки к благородному металлу, захотев поближе рассмотреть его.

— Но-но, руки прочь от государевой казны! — Саляев быстренько убрал все мешочки в рюкзак, — мне ещё акт приёмки подписывать. Сдал-принял, счёт фактуры и все дела.

— Ринат, а что с местными, встречали кого-нибудь? — спросил Саляева Кабаржицкий.

— Да, было несколько деловых встреч. Довольно милые люди, никакого негатива.

Встретившиеся им немногочисленные туземцы были довольно миролюбивы, даже дарили ангарским путешественникам скромные съестные подарки.

— Вроде бы казачье проникновение на Лену не было столь благостным, — задумчиво сказал Кабаржицкий.

— Да сибирцев просто задирать и грабить не надо. Они сами всё отдадут, по своей воле, да ещё и уговаривать будут, чтобы взяли, — Саляев внимательно посмотрел на Усольцева.

Тот, улыбнувшись в бороду, согласно кивнул, картинно погрозив пальцем Ринату.

— Но ладно, братья, это всё лирика! На Илиме мы с енисейцами разминулись, вот что! Возле начала волока, они там со стругов сходили, под четверть сотни их было. Мы так и разошлись — глазами друг друга пасли и под дулами оружия по разным сторонам ушли, — вставил вдруг Ринат.

— Если они там зимовать собрались, то это нехорошо. Енисейск может закрыть нам проход до железных руд, — взволнованно заметил Сазонов.

— Этого нельзя допустить! Надо к Вячеславу отправить гонца с описанием ситуации, а ещё лучше, думаю немедля надо идти и выбивать их оттуда. Без железа и золота нам несладко будет.

— Гонца отправим по-любому, а вот сейчас идти, ну с одной стороны, они ещё не отстроятся, а с другой — отдохнуть охота. Давай пару дней подождём, парни в тепле отогреются. А там от Соколова и ответ придёт.

Прибывший под вечер ботик привёз ответ от Соколова вместе с несколькими бывшими американцами, вооружённых ружьями. Саляеву и Петренко надлежало немедля отправляться на Илим и забирать его устье под контроль Ангарского княжества. Утром следующего дня команда Петренко на четырёх ботах отправилась вниз по Ангаре. Помимо семи американцев, в поход были взяты отделение тунгусов под началом одного из сыновей тунгусского князца с верхней Ангары, крестильное имя которого было Илья. Ринат взял пятнадцать человек. В боты были погружены запасы пищи, инструменты, палатки и прочее.

Задача стояла ясная — выбить енисейцев с Илима и основать в его устье зимовье, исключая возможность проникновения чужаков на Илим и, стало быть, далее на Лену. По течению долго шли без остановок — первую сделали неподалёку от братских порогов, здесь, на волоке, тоже чувствовалось недавнее присутствие людей. После короткого отдыха ангарцы принялись наводить волок — подтаскивали брёвна, разматывали канаты. Саляеву от чего-то было неспокойно на душе, он поделился с Петренко своими неясными волнениями, а тот, кивнув, приказал усилить наблюдение, а тунгусам даже углубиться на некоторое расстояние в лес вокруг. Пороги, однако, прошли спокойно, а на следующий день, ближе к вечеру, а темнело уже рано, небольшой караван достиг илимского устья.

— Как далеко до енисейсцев, Ринат?

— Товарищ майор, то есть, извини, Ярослав… По реке против течения там ещё примерно сутки пилить! — воскликнул Саляев.

По ночам уже приходил настоящий зимний холод, что пробирал до костей, только сидя у костра, да поворачиваясь к нему непрогретой ещё стороной, можно было чувствовать себя комфортно. Спальник не спасал, особенно под утро, когда сопли замерзали в носу, все старались поскорее выскочить наружу, погреться у костра, поддерживаемого несчастным дозорным. Утро превращалось в массовые физкультурные пятиминутки, когда несколько десятков человек активно разминались, прихлопывая ладонями. Даже тунгусы участвовали в этом действе, поначалу лишь смотревшие на ангарцев округлёнными от удивления глазами.

— Вон там, — негромко сказал Саляев, указывая рукой на противоположную сторону реки. В этом месте она делала крутой поворот, резко уходя на юг. Люди, высадившись с ботов, ловили слабенькие лучи осеннего солнца в тщётной попытке согреться.

Петренко внимательно рассматривал противоположный берег в бинокль, стараясь заметить хоть какое-то движение, однако тщётно. Н атом берегу было тихо и пустынно.

— Приготовились, по ботам, — приказал майор, его приказ передали по цепочке.

В несколько минут переплыв реку, бойцы стали высаживаться на том берегу, держа на прицеле берег и подступающий к нему лес. Однако было тихо, непривычно тихо.

— Пошли, — махнул рукой ведущий группу Саляев.

Одновременно он указывал Петренко следы пребывания тут енисейцев, срубленные деревья, костровища.

— Тут у ручья место было, они там строиться наверняка и начали, сто пудово…

Ринат осёкся на полуслове. Перед изумлёнными ангарцами возникли остатки сгоревшего зимовья, причём явно недостроенного. Оцепив место пожара, бойцы начали прочёсывать лес и высокий кустарник вокруг пожарища. Среди почерневших, внутри ещё тёплых брёвен находили полусгоревшие трупы казаков. Петренко, оставшись с пятёркой морпехов и тремя рабочими, приказал остальным тщательно прочесать местность вокруг. И, хотя было ясно, что те, кто напал на енисейцев, уже ушли, надо было попробовать найти какие-либо следы.

Саляев пробирался по покрытому тонким слоем снега мягкому насту из опавшей осенью листвы, хвои и ветоши. Лес вокруг трещал, то ли это невидимые глазу птицы отстукивали нехитрый мотив, то ли промёрзшие ветки стучали друг о друга. Тёплый воздух клубился вокруг озирающихся людей, казалось, что даже дыхание слышно за многие метры. На белом ковре снега, неровно лежащем между тёмными стволами деревьев, чьи кроны с шумом покачивал гуляющий выше ветер, следов не наблюдалось вовсе. Все найденные морпехами следы вели вверх по ручью образуя тропу и уходя к волоку на Куту.

— Казак! Руси казак нашёл мы! — внезапно выскочивший откуда-то сбоку тунгус из ангарской дружины, налетел на Саляева, теребя его за рукав. Ринат еле сдержав себя, чтобы не вырубить кричащего и куда-то тянущего его тунгуса, процедил сквозь зубы:

— Никакой дисциплины, етить-колотить!

Однако сражу же, оставив несколько морпехов у ручья, с остальными рванул за тунгусом. Тот петлял между деревьев, придерживая обеими руками лямку от ружья, следуя еле различимым в сумраке вечера следам. Вдруг он резко, как вкопанный остановился и вытянул руку. Ринат чуть-чуть не налетел на него, чертыхнулся и посмотрел, куда указывал тунгус. Перед ними лежал глубокий овраг, в котором с трудом уже можно было рассмотреть копошащихся там тунгусов. Пытаясь аккуратнее сползти по склону оврага, Саляев краем глаза заметил левее более пологий спуск и успел указать на него не начавшим ещё спускаться морпехам. Тунгусы расступились, давая возможность Ринату и остальным морпехам подойти к двум съёжившимся телам енисейцев, которых он наверняка видел несколько дней назад. Один из лежавших был несомненно мёртв, а вот второй… Второй, как ни странно, был жив. Чувствуя еле теплившийся в нём огонёк жизни, Ринат стал стягивать тёплую меховую куртку. Поняв, чего хочет их сержант, морпехи быстро стащили с бесчувственного стрельца промёрзший кафтан, надев тому куртку Саляева, кто-то из тунгусов протянул меховую шапку, кто-то рукавицы.

Стрельца отогревали у костра, недалеко от пепелища. Полусгоревшее зимовье уже растаскивали по брёвнышку. Погибших енисейцев складывали рядком, всего было найдено одиннадцать человек, включая двух укрывшихся в овраге.

— Ринат, сколько ты видел тогда казаков? — спросил сержанта Петренко.

— Да уж поболе, чем с десяток! Человек под двадцать их было, верно парни? — Саляев обратился к находившимся рядом морпехам.

Те загудели, да мол, человек двадцать было.

— Или в плен увели или сховались в лесу, — предположил один из морпехов.

— Могли в полон увести, верно, — согласился крещёный тунгус Илья.

— Что бы ситуация прояснилась, надо дождаться, пока этот служивый очухается, — Петренко кивнул на стрельца, на измождённом лице которого начали пробиваться розоватые тона.

— А пока, Ринат, надо обшарить лес, а особенный упор сделать на тропу, которая по ручью уходит.

Тропа с головой выдавала путь по которому ушли напавшие на строящееся зимовье, стало ясно, что шамагирские тунгусы, захватив енисейцев, заставили тех волочить два струга до ближайшей реки. По следам сложно было понять, сколько именно человек здесь прошло, но Ринату было ясно, что около полусотни или чуть более.

Ночью, высматривая на свободном от облаков небосводе знакомые созвездия, да грея руки алюминиевой кружкой с ароматным напитком из сушёных ягод и листьев смородины, Ринат предавался воспоминаниям. Вокруг костра сидело ещё несколько человек, негромко переговариваясь между собой. Саляев участия в разговоре не принимал, да и сам говор людей слышался им как монотонное бубнилово. Сузив глаза, он посмотрел на пляшущие языки пламени, не отрывая взгляда от огня, он осторожно потянул кипяток губами. Втянул носом аромат смородины. И тут же на него накатила картинка из его уже прежней жизни. Отчего-то вспомнилось, как однажды, несколько лет назад, он сидел вот так же у костра, согреваясь горячим смородиновым чаем. Тогда его временно прикомандировали к БДК, поставленного в ремонт на СРЗ «Нерпа» и тамошние туристы пригласили его, еще совсем молодого сержантика, на выходные в Хибины. Отказываться было глупо, тем более завод решил все проблемы с увольнительной на три дня. Тем более, среди приглашавших его была очаровательная девушка лет восемнадцати, дочка одного из инженеров завода, с которым Ринат так удачно познакомился. Поездка в тёплых машинах, шашлыки и чай у костра — всё это было замечательно, но в те дни в центре Кольского ночные морозы стояли под сорок градусов. Так что и в первый вечер Ринат с содроганием представил, как ему придется залезать в промороженный спальный мешок, в котором не попрыгаешь, да и далеко до костра, а коврик под спальником казался таким тонким. Тем более было непонятно, почему такая симпатичная девушка с легкомыслием относится к подобному более чем странному развлечению. Вспомнилось, как проснувшись утром, он просто задохнулся от восторга и осознания полного и абсолютного отдыха, от той мощи и радости, что рвалась из груди. И где спрашивается был холод? Позднее парни объясняли, что самое современное снаряжение и снаряжение наших пращуров в части комфорта неотличимы, но вот вес и габариты отличаются порой весьма существенно.

Интересно, кстати, где та девушка сейчас, замужем ли, чем занимается?

— А впрочем, какая теперь разница, — пробормотал Саляев и поплёлся спать.

— Ринат, он замычал что-то! — Лопахин тормошил Саляева, за ночь наполовину вылезшего из спальника.

— Чего? Кто? — не понял сразу Ринат.

— Стрелец тот, очухался вроде!

— А, сейчас!

В палатке, где лежал раненый стрелец, было жарко. Вокруг енисейца сидело несколько человек, а к его лицу склонился Петренко, стараясь услышать то, что пытался сказать распухшими губами стрелец. Петренко морщил лоб, негромко спрашивал о чём-то то и дело проваливающегося в бессознательность енисейца.

— Пусть немного отлежится, ну а потом в Удинск его надо отвезти, один ботик используем. Ринат, а нам надо срочно восстанавливать зимовье, на том же месте. И похоронить погибших, — Петренко, накрыв стрельца одеялом поверх спальника, вылез из палатки.

— Ярослав, что он сказал-то, кто это сделал? — спросил Ринат.

— Шамагирский князец Бакшейка какой-то. Сказался другом, принёс еды, а с утра взял да и напал на зимовье — стены-то ещё не было. Несколько человек и, правда, увели в плен. Вот только зачем им пленные, в толк не возьму.

— А ещё кто-то остался, в лесах, например, как и он сам. Как звать его, кстати?

— Онуфрий его зовут, фамилия Степанов. Сам из Тобольска родом. Просил похоронить мужиков и выручить пленных у Бакшейки. Он не знает, остался ли кто ещё. Но он видел, как враги вязали казаков.

— Ясно, — мрачно сказал Ринат.

— Отогревайте землю для могилы, парни! — указал место Петренко и добавил, повернувшись к Ринату:

— Сколько тебе надо людей?

— Если для разведки, то я своими обойдусь, а там по ходу пьесы разберёмся. Ярослав, я думаю после обеда нужно выходить, чего время терять!

— Согласен. Ладно, готовьтесь.