Шах и мат

Глава IX. Человек без имени

Мистер Лонгклюз избрал стратегию самую дерзкую из всех возможных. В полицейском участке он сразу перешел к делу. Ему, сказал он, известно, что из полиции недавно уволен некий субъект, приметами которого он также располагает; и вот он хочет знать, верно ли его информировали, ибо нынче утром в его доме совершено ограбление, и человек, против которого у него, у мистера Лонгклюза, достаточно улик, очень похож на изгнанного сыщика.

– Действительно, пару недель назад мы дали расчет одному сотруднику сыскного отдела.

– Как его имя? – спросил мистер Лонгклюз.

– Пол Дэвис, сэр.

– Если окажется, что он и есть вор, я, пожалуй, смогу предъявить ему и более серьезное обвинение, – произнес мистер Лонгклюз.

– Не желаете ли поделиться информацией прямо сейчас, сэр? – с надеждой осведомился полицейский.

– Нет, я еще сам не уверен, – отвечал мистер Лонгклюз. – Но, видимо, скоро дозрею.

Следователь предпринял попытку зайти с другого боку.

– Какова же, сэр, природа этого более серьезного обвинения?

– Я намерен дать показания во время вскрытия, которое состоится сегодня; речь идет о вскрытии одного французского подданного, умерщвленного вчера вечером в «Салуне». Не то чтобы я лично видел убийство; я сделал выводы исключительно на основе дедукции.

– То есть вы связываете Дэвиса с убийством? – выдохнул следователь. Благоговение слилось в его голосе с любопытством крайней степени, ибо посетитель занимал его все больше и больше.

– Да, но лишь до известных пределов. Где он живет?

– Раньше жил на Розмари-корт, но, кажется, съехал. Погодите, я выясню, сэр. Эй, Томкинс! Вы же знаете, где обитает Пол Дэвис. Он ведь съехал с квартиры на Розмари-корт?

– Да, уже полтора месяца прошло. Подался на Голд-Ринг-элли, но и ту квартиру оставил неделю назад. А где он сейчас, я понятия не имею. Хотя найти его – дело нехитрое. Вам удобно будет, сэр, если ответ доставят сегодня, скажем, в восемь вечера?

– Да, вполне. Я хочу, чтобы на этого Дэвиса взглянул мой лакей, – отвечал Лонгклюз.

– Соблаговолите сообщить ваш адрес и почтовый штемпель, и мы пришлем вам информацию по почте, чтобы вы не затруднялись посещением участка.

– Благодарю. Вот, пожалуйста.

Мистер Лонгклюз оставил пару любезных следователей и перешел к столу коронера, где был принят не совсем так, как обычно принимаются посетители. Человеку с капиталами всюду почет – на него устремлены все взгляды, воздух полнится восторженным шепотом. Вот и мистера Лонгклюза сразу усадили в кресло, и показания его – когда он счел, что пора их давать, – были выслушаны с подчеркнутым вниманием – сердце коронера явно трепетало в предвкушении деталей.

А теперь я перемещу читателя – с его согласия, разумеется, – в сторону моря, подальше от лондонского смога; пусть несколько минут подышит свежим воздухом, послушает, как шелестят листвою вековые деревья, вдохнет ароматы луговых трав и насладится птичьими трелями.

Как известно, на старом тракте между Лондоном и Дувром находится гостиница. Имя ей – «Королевский дуб», судя по ветхой вывеске, на которой еще можно разглядеть государя Карла II: сидит он в величавой позе, поблескивая сквозь листву короной из фольги (что неразумно, когда всюду рыщут эмиссары с алебардами наперевес)[17].

Если вы держите путь в Лондон, гостиницу увидите слева. Это добротное старинное строение; здесь же помещается конюшня, где можно сменить лошадей; впрочем, ныне, когда путешественники предпочитают железную дорогу, спрос на них невелик, да и сам тракт, некогда оживленный, приходит в запустение.

Солнце уже село, но небосвод пока не померк; и в этом-то зловещем свете мистер Трулок, хозяин гостиницы, с крыльца наблюдает за приближением почтовой кареты, запряженной четвернею, и с двумя форейторами. Карета мчится со стороны Дувра по направлению к «Королевскому дубу» и Лондону; скорость бешеная, да еще дорога здесь идет под уклон. Между каретой и гостиницей остается с четверть мили.

– Не иначе, погоня; лошади уже сами по себе скачут. Тебе так не кажется, Томас? – уточнил мистер Трулок у пожилого официанта.

– Нет. Форейторы вон как их нахлестывают – приглядитесь-ка! Нет, сэр, не от погони карета уходит, а просто молодцы озоруют.

– А багаж на крыше есть? – спросил хозяин гостиницы.

– Да, сэр, вещички кой-какие там привязаны.

– Преследователей не видать, – произнес мистер Трулок, из-под козырька ладони вглядываясь вдаль.

– Никогошеньки, – подтвердил Томас.

– Однако чего-то ведь они напугались, неспроста этот аллюр! – продолжал мистер Трулок, прикидывая, остановится или нет карета возле гостиницы.

– Бог мой! Они до указателя добрались. Сворачивают; к нам сворачивают! – воскликнул Томас и осклабился.

Карета и взмыленные кони были уже совсем близко. Возвещая о своем намерении остановиться, форейторы вскинули хлысты и со всей мочи натянули поводья. Дрожащие, храпящие, едва живые кони встали; пена хлопьями летела с их боков.

– Займитесь джентльменом – худо ему! – крикнул юный форейтор.

Мистер Трулок, как и подобает хозяину гостиницы старой закалки, сам бросился к дверце кареты, уже отворенной расторопным Томасом. Хозяин и слуга увидели пожилого джентльмена. Зрелище несколько их шокировало: джентльмен был желт лицом (вероятно, от разлития желчи), щеки имел впалые, нос правильный, с горбинкой; но, обмотанный шалями, в бархатной скуфейке на темени, лежащий в углу, он производил впечатление покойника либо человека, которого хватил удар. Под полуопущенными веками можно было разглядеть только белки глаз. На сомкнутых губах подсыхала пена. Изящные кисти рук были сцеплены, а надменное лицо, со всеми его морщинами, казалось, обездвижила сама Смерть.

Джон Трулок разглядывал старика в молчании, с любопытством того сорта, которое сродни ужасу.

– Ежели он покойник, – зашептал ему на ухо Томас, – нам его в дом брать не след, а то нагрянет коронер со своими людьми, и все кувырком пойдет. Известно: где на пять фунтов польстишься, там десять потеряешь.

– Твоя правда; пускай попробуют нам его навязать, – кивнул мистер Трулок.

Он отошел от дверцы и напустился на форейтора.

– По какому такому праву вы сюда покойника привезли, а? Езжайте прочь, мне мертвецы в доме не надобны.

– Навряд ли он так скоро помер, – возразил форейтор, спешиваясь с выносной[18] лошади. Он бросил поводья мальчишке, который околачивался тут же, и вразвалку обошел карету, чтобы заглянуть внутрь.

Второй форейтор, сидевший верхом на кореннике, извернулся в седле: прямо за его спиной было окошечко, и он тоже интересовался состоянием пассажира. Мистер Трулок вернулся к дверце.

Случись подобное в пору процветания старого тракта, вокруг почтовой кареты собралась бы уже целая толпа. Теперь любопытствовали всего двое или трое гостиничных слуг да второй форейтор, который, впрочем, никак не мог присоединиться к этой группке, ибо должен был контролировать коренника.

– Навряд ли он так скоро помер, – повторил форейтор категоричным тоном.

– Да что с ним такое? – спросил мистер Трулок.

– Не знаю, – отвечал юноша.

– Как же можно, не знаючи, судить, живой он или мертвый? – резонно заметил мистер Трулок.

– Принесите мне пинту портера с элем, – бросил спешившийся форейтор гостиничному слуге, не удостоив того взглядом.

– Собрались мы с Хай-Хикстона выезжать, – заговорил его товарищ, сидевший на кореннике, – а он, пассажир наш, как стукнет тростью в окошко! Я поводья передал, сам спешился. Подхожу к окошку, заглядываю вовнутрь. Он тогда и говорит – а голосишко-то слабый, едва слыхать, и по лицу ясно: плох старик; я, говорит, помираю; далеко ли до следующей станции? Я ему: “Королевский дуб” в двух милях, сэр». А он: «Гоните, чтоб как молния карета летела; по полгинеи даю, если вовремя поспеем». Не дай бог, помер, – добавил юноша от себя.

К тому моменту все уже снова заглядывали в карету, а мистер Трулок успел послать за доктором.

– Видали? Нога дернулась; слабенько этак, не всякий и заметит? – произнес хозяин гостиницы. – Должно быть, все ж таки это удар его хватил. Если жив, надо его в комнату перенести.

Дом доктора находился как раз за поворотом, в каких-нибудь ста ярдах от вывески «Королевский дуб».

– Кто он таков? – спросил мистер Трулок.

– Неизвестно, – отвечал первый форейтор.

– Как его зовут?

– Да не знаю я.

– А на чемодане имя разве не написано? – не сдавался мистер Трулок, указывая на крышу кареты, откуда поблескивал лаковым боком чемодан.

– Там только буквы: «рэ» да «а», – сообщил форейтор, который еще полчаса назад осмотрел вещи пассажира, также имея целью узнать его имя.

– Это что же значит – регулярная армия?

Пока строились догадки, прибыл доктор. Он забрался в карету, тронул кисть больного, пощупал пульс, наконец, применил стетоскоп.

– Его постиг нервный припадок. Больной совершенно вымотан, – заключил доктор, снова ступив на землю и обращаясь к Трулоку. – Необходимо уложить его в постель; только изголовье должно быть как можно выше. Размотайте его шейный платок и расстегните воротничок, будьте любезны. Остальное я сам сделаю.

Вскоре несчастный старик, без камердинера, без имени, был перенесен в гостиничный номер, где ему, возможно, предстояло умереть. Преподобный Питер Спротт, приходской священник, проходил мимо гостиницы несколькими минутами позже; услыхав о случившемся, он поспешно поднялся на второй этаж. Пожилой джентльмен лежал на кровати под балдахином; сознание все не возвращалось к нему.

– Такой вот случай, – сообщил доктор своему приятелю пастору. – Нервный припадок. Скоро пройдет, но пока бедняге очень плохо. Осмелюсь предположить, что он пересек Канал и высадился на берег не далее как сегодня; путешествие измучило его. Неудивительно, что он потерял сознание; а мы даже не представляем, как его зовут и есть ли у него близкие. Ехал он один, без камердинера; на багаже имя не указано. Скверно будет, если он так и умрет – никем не опознанный, не сказав, где найти его родных.

– Может, в карманах есть какие-нибудь письма?

– Ни единого, – заверил Трулок.

Однако преподобный Питер Спротт обнаружил в пальто старого джентльмена нагрудный кармашек, которого не заметили остальные, а в кармашке – письмо. Конверта, правда, не было, зато немало света пролила уже первая строчка, явно написанная женскою рукой: «Мой дорогой папочка».

– Ну слава богу! Вот это нам повезло!

– Какое там имя в конце стоит? – спросил доктор.

– Элис Арден; адрес отправления – Честер-Террас, 8, – ответствовал священник.

– Мы пошлем туда телеграмму, – сказал доктор. – От вашего имени, отец Спротт, – приличнее, когда к молодой леди пишет духовная особа.

И они уселись сочинять текст телеграммы.

– Как напишем – просто «болен» или «опасно болен»? – заколебался преподобный Спротт.

– «Опасно болен», – решил доктор.

– А вдруг от этого «опасно» молодая леди запаникует?

– Если просто написать «болен», она, чего доброго, вовсе за ним не приедет, – возразил доктор.

Наконец текст готов, и бумага передана Трулоку, который спешит на почтамт. Ну а мы проследуем прямо к пункту назначения телеграммы.