Я стою под душем, а теплая вода струится вниз по телу. Лейка душа настолько огромная, квадратная, отчего мне кажется, что я стою под водопадом. Не хочу самой себе признаваться, но мне нравится эта ванная.
Все нравится здесь.
Мне нравятся темно-синие панели, мраморный камин, полированный пол из темного дерева, двойной туалетный столик, глубокая ванна на ножках, горшки с орхидеями, позолоченные канделябры и этот чудесный, чудесный душ.
Пока вода течет по коже, я ошеломленно думаю о Торне. Несколько минут назад я сидела в кресле, а его пальцы находились глубоко внутри меня. Сейчас мне кажется, что это из серии мечты. То, о чем я мечтала, о чем-то невероятном. Я закрываю глаза и вспоминаю свою сумасшедшую реакцию на его действия, и как я взорвалась от оргазма, достигнув кульминации.
Такого раньше не случалось.
Я до конца не понимаю, что происходит. Что он со мной сделал? Я же фригидна, но с ним я почему-то испытываю множественные оргазмы и все еще фантазирую, что он проделает со мной следующее.
Подушечками пальцев я провожу по своему телу, потянувшись к клитору. Меня никто никогда так не трогал. Никто не заставлял меня кончать от пальцев, предоставив мне несколько оргазмов. Не важно, насколько отчетливо я до сих пор помню ощущения от его пальца на клиторе. Я пыталась всеми силами сопротивляться ему, но, как всегда, видно этот подвиг не для меня. Он проделал все это со мной всего лишь своими пальцами, причем как бы между прочим.
Всю свою жизнь я предполагала, что мне всегда хотелось иметь нежного любовника, человека, который был бы внимательным и добрым ко мне, Торн же резок и груб. Он ведет себя как настоящий неандерталец. Он запросто берет то, что хочет, и уходит, даже не сказав слова благодарности, но вместо того, чтобы злиться на него за то, что он рассматривает меня всего лишь, как обычный сексуальный объект, я возбуждаюсь от этого.
Мне казалось, что я хотела, чтобы следующие девяносто дней прошли как можно быстрее, но сейчас все изменилось. Мне будет очень трудно «сохранять лицо», я могу сама себе притворяться сколько угодно, да и ему тоже, что ненавижу его, но не смогу помешать своему телу рассказать ему совсем другую историю. Хуже того, меня все время не оставляет вопрос — также взрывоопасно для меня его занятия любовью, как то, что он проделывает своими пальцами.
И клитор начинает покалывать от этой мысли.
Как будто я из фригидной женщины превратилась в безудержную сучку. Даже сейчас мне ужасно хочется прикоснуться к самой себе, представляя его, пока буду сама себя ублажать, но я не могу пойти на это. Через несколько минут раздается стук в дверь ванной. Анабель напоминает, что ужин будет через полчаса. Я выключаю душ и стою какое-то время в тишине в теплом паре. Потом открываю дверь ванной, врывается порыв холодного воздуха. И тут же всплывают воспоминания. Когда мне исполнилось пять лет…
Двадцать лет назад
— Вставай, папа. Просыпайся. Прошлой ночью был дождь. В лесу будет куча грибов.
— Уфф... на улице еще темно, и сегодня воскресенье, кнопочка, — сонно бормочет отец.
Я трясу его за плечо.
— Но ты сказал, что мы пойдет за грибами сегодня, если пройдет дождь.
— Давай, пойдем завтра, хорошо. Грибы никуда не денутся.
Я смотрю на него в темноте родительской спальни.
— Но завтра я пойду в школу.
— Хорошо. Я завтра схожу за грибами. А сейчас возвращайся к себе в постель.
— Нет, папа. Я хочу, чтобы мы пошли вместе, — настаиваю я.
— Сейчас холодно и мокро. Мы можем пойти сегодня днем? — сквозь сон бормочет он.
— Нет, потому что придут кабаны и съедят все самые лучшие грибы.
Отец кладет руку на глаза.
— Кто тебе сказал, что здесь пасутся кабаны?
— Месье Лемар.
— Месье Лемару лучше заниматься своим делом, — бормочет отец.
Я хмурюсь.
— Он сказал, что они приходили к нему, на его землю. Он видел их. Они приходят и съедают все грибы до восхода солнца.
Мой отец зевает.
— Кабаны тоже хотят есть.
— Хорошо. Я возьму Момо и пойду сама. Я знаю, какие ядовитые, а какие нет, — решительно говорю я. Это правда. Я выучила, как выглядят грибы, которые можно есть. Низ шляпки должен быть пористым. Нельзя есть те грибы, у которых есть еще гребешки под шляпкой. Мои любимые — это белые грибы, они не ядовитые. А другие с розовыми порами и горькие.
Отец тут же распахивает глаза. Сон, как рукой сняло. Он выглядит бодрым и взволнованным.
— Не смей ходить в лес одна. Никогда. Ты все поняла, Челси Эпплби?
Я киваю и скрещиваю руки.
— Хорошо, но ты же обещал, что мы пойдем сегодня, — бормочу я.
Он глубоко вздыхает.
— Хорошо, мы пойдем и соберем эти чертовые грибы.
Я обхватываю руками его за шею и визжу от восторга. Он смеется и окутывает меня своими большими, натруженными фермерскими руками.
— Вы двое не можете выйти из комнаты и дать мне поспать, а? — раздраженно бормочет из-под подушки мама.
Мы с папой тихо смеемся, вылезая из кровати. Пока мой отец умывается, я несусь вниз и заворачиваю немного сыра в белую муслиновую ткань. Момо тоскливо смотрит на сыр, поэтому я отрезаю ему тоненький кусочек. Он тут же хватает его и проглатывает, продолжая смотреть на меня умоляющими глазами, но мама говорит, что сыр вреден для собак.
— Больше не получишь, — строго предупреждаю я.
Я кладу сыр в плетеную корзину с бутылкой воды, а также половину яблочного пирога, который вчера испекла мама. Я также кладу смоченную тряпку, которой мы протираем грибы, когда находим, и специальный нож с изогнутым лезвием, которым пользуется папа, чтобы аккуратно срезать ножку гриба, не повредив грибницу. Нельзя вырывать грибы с корнем. Месье Лемар говорит, что только если будешь нежно относиться к грибам, они вырастут на том же самом месте, поэтому ты будешь уже те места, куда тебе стоит идти, чтобы собрать их в следующем году.
Как только я полностью собираю корзину, из шкафа под лестницей достаю две палки. Самая длинная для папы, поменьше для меня. Мы отодвигаем ими опавшие листья и пучки длинной травы, выискивая грибы, скрывающиеся там.
Я уже жду отца в пальто и резиновых сапогах, когда он спускается вниз полностью одетый. Я так возбуждена, что едва могу устоять на месте, поэтому подпрыгиваю вверх-вниз, как резиновый мячик, и Момо рядом со мной проделывает тоже самое. Не могу сказать, любит ли Момо собирать грибы так же, как и я, но он радостно виляет хвостом и вьется вокруг меня от возбуждения.
Папа останавливается на последней ступеньки и улыбается мне.
— Иди ко мне, — говорит он, присев, широко расставив руки.
Я моментально несусь в его объятия, но у меня нет особого настроения обниматься.
— Давай поторопимся, папа. Мне не хочется, чтобы кабаны съели все наши грибы.
Папа включает свой мощный фонарик, и мы шагаем в темноту. На улице холодно и сыро. Папа держит меня за руку, мне хорошо в толстом теплом пальто. Мое сердце почти разрывается от счастья.
Мы, как Гензель и Гретель. Может, мы с ним вдвоем отыщем домик ведьмы, но он будет сделан не из конфет и шоколадок, а из разных грибов.
Папа говорит, что мы пойдем в лес месье Лемара. Вчера он плохо себя чувствовал. Мы соберем грибы и удивим его нашим уловом. Я визжу от восторга. Мне нравится лес месье Лемара. Это самое мое любимое место в мире. И будет хорошо, если мы соберем грибы для него и для нас. Мама сможет приготовить из них обед.
Мы идем по велосипедной дорожке вдоль железнодорожных путей, мимо лесной поляны. Только после того, как мы углубляемся в папоротники, я замечаю блестящую новую машину, припаркованную на краю соснового леса.
— Здесь кто-то есть, папа, — говорю я, дергая за руку отца.
Отец хмурится и ускоряет шаг. Мы входим в лес, носы наполняются запахом гниющих листьев и земли. Небо такого же цвета, как сланец у нас на кухонном полу, а деревья похожи на оловянные. Впереди мы видим человека, медленно движущегося к нам с фонариком в руке.
— Давай, — говорит папа.
Но я чувствую, как скручивается живот от страха, поэтому делаю шаг назад.
— Нет, папа.
Отец продолжает тянуть меня за собой.
— Эй, это частная собственность, — кричит мужчина, когда мы приближаемся к нему. — Вы не имеете права собирать здесь грибы без разрешения.
А потом все очень быстро произошло, на самом деле, я толком не могу вспомнить, что именно случилось. Видно мой разум отказался это запоминать. Папа разговаривает с мужчиной, а в следующую секунду мужчина бросается вперед и ударяет папу ножом прямо в центр груди. А я просто стою окоченев. Я не могла кричать, не произнести хоть слово, я даже не могла двигаться. Я стала истуканом. И воцаряется тишина, как вакуум. Больше я ничего не помню, пока не начался дождь. Холодный моросящий дождь.
А потом я погружаюсь в настоящий ночной кошмар.