Шантаж чудовища

31. Челси

Вернувшись в свою спальню, я не иду в постель, я знаю, что не засну. Я никогда не думала, что окажусь в таком положение, что буду, словно в кинотеатре смотреть фильм о жизни такой, как мы ее знаем, которая будет уничтожена навсегда. У меня в уме не укладывается, как Торн может оправдывать свои действия.

Унижение, которое я пережила на балу, и все остальное, что я пережила в своем детстве, отношение с матерью, все бледнеет в сравнении с этим.

Мне нужно подумать, и мне всегда помогает душ. Именно тогда, когда теплая вода льется на голову и тело. Когда я была маленькой всякий раз, когда что-то очень сильно расстраивало меня, я всегда шла в душ. И теплые спреи воды меня расслабляли.

Я чувствую всей душой, что должна что-то сделать с ИИ в подземелье Торна. Я, конечно, могу отвернуться и позволить всему произойти. Возможно, потому что я живу им, но существует потребность, вернее необходимость, когда я должна вернуться в его подземелье и уничтожить ИИ, если он этого не сделает сам.

Я выключаю воду и оставив парную душа, выхожу в прохладную комнату. Я начинаю ходить взад-вперед по своей спальни в халате, одетом на голое тело, как вдруг дверь распахивается.

Торн стоит в дверном проеме.

— Что такое?

Он улыбается во все зубы.

— Дело сделано, — заявляет он.

И страх поселяется у меня в сердце. Неужели я опоздала?

— Что сделано?

— Я спалил материнскую плату Яма.

— Ты это серьезно?

Он кивает, и я понимаю, что он не врет.

— Почему?

— Потому что ты оказалась права.

Я чуть не падаю в обморок от облегчения. Я изучающе рассматриваю его лицо и у меня перехватывает дыхание. Он открывает рот, пытаясь что-то сказать, звонок мобильного нас останавливает.

Мой мобильный телефон звонит у меня из кармана халата. Его звонок выводит меня почти из транса. Я достаю трубку и видя мамин номер, начинаю хмуриться, потом поднимаю глаза на Торна.

— Я должна ответить. Это не займет много времени.

Он кивает, и я отворачиваюсь от него, нажимая кнопку «принять вызов».

— Мама?

— Челси, — говорит она, и как только она называет мое имя, я уже знаю, что она хочет мне сказать. Волосы у меня на шеи встают дыбом, ноги готовы вот-вот подогнуться.

Мне даже не стоит спрашивать зачем она звонит, но я спрашиваю:

— Что, мама?

— Челси, твоя бабушка. Она умерла несколько минут назад.

И для меня время останавливается. Я так давно не видела ее. Я никогда не думала, что она умрет. Я испытываю боль глубоко внутри себя, отчего начинают болеть старые шрамы. Почему? Нэн... у меня... такое чувство, мой мозг не способен сейчас нормально мыслить. Я даже не могу полностью осознать, что происходит вокруг меня. Я просто не в состоянии последовательно думать. В голове полная неразбериха. А потом мои воспоминания наполняются яркими образами — нэн принесла сэндвичи с «Нутеллой», чтобы я смогла поесть в постели. Она разрезала его на квадратики. И стакан молока. Она всегда приносила молоко. Это был своеобразный ритуал. Она знала, что я ненавижу молоко, но приносила его фактически каждый вечер. И все время говорила одно и тоже:

— Твоей маме оно нравилось. — Я вспоминаю, как она стоит в саду, развешивая постиранные простыни на веревки. Я вспоминаю, как она прикусила губу и произнесла: «Прости». — Я вспоминаю и вспоминаю.

— Челси? — на другом конце провода окликает меня мама.

И я понимаю по ее голосу, что она вот-вот готова заплакать. Я не готова услышать ее плач, просто не готова и все, поэтому передвигаюсь к окну и смотрю на открывающийся вид. Я смотрю на красивый сад, пытаясь понять, что чувствую на самом деле, о чем думаю. Но проблема заключается в том, что я ни о чем не думаю и ничего не замечаю перед собой. Я совершенно безучастно смотрю в окно, потрясенная смешавшимися воспоминаниями о нэн. Слезы даже еще не успели пролиться, хотя я чувствую их в горле и в уголках глаз.

— Ты можешь приехать? — шепчет мама совершенно опустошенно.

— Да, я выезжаю сию минуту, мама.

— Спасибо тебе. — Она вешает трубку.

— Челси?

Его голос звучит настолько отдаленно, бабушка умерла, вся моя жизнь здесь кажется какой-то нереальной.

— Челси? — Его голос звучит ближе, но я не оборачиваюсь к нему, по-прежнему смотря в окно.

Он так быстро разворачивает меня к себе на сто восемьдесят градусов, что у меня даже кружится голова. Я упираюсь взглядом в красивое лицо Торна с прямыми бровями, глаза, в которых видно раздражение. Мои колени само собой подгибаются, и его руки тут же подхватывают меня за талию. Он держит крепко. Я настолько размякла, что даже не могу сопротивляться. Все мое тело бьет дрожь, но слез нет. Слезы даже не успели появиться на глазах. Я чувствую себя такой опустошенной и онемевшей.

Не знаю почему, но особой любви к бабушке я не испытываю, не испытывала вот и все.

Торн даже не собирается спрашивает меня, что случилось. Не знаю, что ему ответить, если он спросит. Он всего лишь держит меня в своих объятиях, поглаживает по спине и нежно покачивает, успокаивая. А мне больше ничего и не нужно. Он олицетворяет собой все, что мне необходимо в данный момент, чтобы избавиться от ужасных воспоминаний.

И я лелею надежду, что он никогда не отпустит меня.