Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1]

РАЗБОЙНИКИ

Настоящие разбойники... и другого слова для определения их я не могу подобрать. По своей тупой же­стокости, по своему равнодушию они напомнили мне «душителей»-извозчиков. С того далекого времени прошло 30 с лишком лет, за это время я встретил едва ли не единственных таких злодеев, как эти два убийцы.

Мой кабинет помещался во втором этаже здания Казанской части. Личные показания я всегда снимал по ночам, с глазу на глаз с преступником, и никогда не испытывал ничего подобного страху, а тут, слушая ци­ничный, простой рассказ убийц, я чувствовал себя как-то не по себе и, когда через два часа отпустил их, почувствовал невольное облегчение.

Один из них был совсем молодой парень, лет 20, красивый брюнет. Он служил стрелочником на Балтийской желез­ной дороге около Красного села. Его стройная фигура в хорошо сшитом казакине, красивое лицо, мечтательные черные глаза — все распо­лагало в его пользу, и как-то не верилось, что он мог быть соучастником в убийстве. Звали его Феоктистом Михайловичем Потатуевым, и, действительно, в страшной Лиговской драме он был только свидетелем и отчасти помощником.

Главным действующим лицом был его двою­родный брат, Динабургский мещанин Иван Ефимович Сумароков. Но и его по лицу и манерам никто не принял бы за разбойника. Рыжеватый блондин, невысокого роста, с ясными серыми глазами, узким лбом, но только короткий уродливый подбородок мог свидетельствовать о его преступной натуре.

Потатуев признался во всем уже на первом допросе при аресте, и я хотел теперь проверить его показаниями Сумарокова. Он тоже уже сознался в убийствах.

— Был грех, — сказал он, усмехнувшись.

— Ну, теперь расскажи по порядку, как было дело! — сказал я.

Он одернул пиджак, отставил ногу и, откашлявшись, начал спокойно рассказывать:

— Приехал я к Феоктисту, к брату то есть, и пошли мы с ним в Красное село в заведение... Он свободным был. Ну, мы сидим, пиво пьем, а тут, глядь, земляк. Горностаев этот самый. Ни­колай Игнатьевич. Ну, значит, сел с нами. Тары-бары, и опять пиво пили...

— Что же, он случайно подошел к вам?

— Как будто и случайно, хотя я ему говорил, что пятнадцатого числа в Красном буду.

— Богатый человек?

— Так, со средствами... торговлей занимался. Я подумал, что при нем рублей сто будет, а потом оказалось всего семь рублей и сорок копеек. Промашку дал.

— Ну, пили...

— Пили, пили. Скоро десять часов. Я и говорю: «Едем в Питер!» Взяли мы из буфета пару бутылок пива и поехали. Приехали в Лигово, а тут пере­садка. Поезд ждать надо. Я и говорю: «Пойдем, ребята, в лесу пиво выпьем». Погода такая чудесная. Теплынь. Ночь светлая, ясная, в воздухе такой дух приятный... Ну и пошли.

— У вас на уме ничего не было?

— Было малость, — ответил он, усмехаясь, и продолжал: — На опушке сели и пиво выпили. Я бутылки тут же разбил и говорю: «Пойдем в лес». И мы пошли... Я впереди, Горностаев за мною, а сзади Феоктист. Тропка-то узенькая. Кругом лес. В лесу темно. Тут мне и пришла эта мысль... дело это самое. Я остановился и ногу вперед выставил. Горностаев за нее запнулся и упал на землю, а я — на него. «Ты что?» — кричит он. А я его носом в землю и кричу Феоктисту: «Держи ноги». Феоктист говорит: «Боюсь», а я: «Держи, а то и с тобой то же будет!»

Горностаев все трепыхается, тогда я снял со штанов ремешок, накинул ему на шею и стал тянуть. Ну, тот похрипел, рукой махнул и кон­чился. Задохся то есть. Тут я встал, начал деньги искать. Всего семь рублей да эти копейки! Феоктист весь дрожит, а я ему говорю: «Раздевай его!» Раз­дели. Пальто я велел Феоктисту на себя надеть, его пиджак под свой надел, а остальную ме­лочь в его рубашку узелком завязал. Сделали мы все это и пошли прочь. «Ехать теперь нам никак нельзя, — говорю я. — Идем в Паново...» И пошли.

Кабак был открыт, всего одиннадцать часов вечера. Местные парни гуляли, и мы с ними. Выпили, закусили и пошли. Только отошли, а у кабака шум. Прошли еще (к лесу шли), слышим, что бежит кто-то за нами и кричит. Мы остановились. Тут к нам подбежал моло­дой господин. Одежда на нем хорошая, шляпа серая и на носу пенсне. «Где, — спрашивает, — тут урядник живет? Меня у кабака му­жики обидели. Я жаловаться хочу. Где урядник?»

Я был зол, что я у Горностаева денег не нашел. А как увидел его, тотчас в голове мысль появилась. «Мы, — говорю, — знаем, где урядник! Мы вам покажем. Пожалуйте с нами!»

Он и пошел. Идет сзади и все жалуется, как его у кабака обидели. Феоктист шепчет мне: «Куда ведешь его?» Я ему: «К уряднику». Он так и побледнел. Известно, молодой. Только подошли мы к лесу, господин вдруг и примолк. Я обернулся к нему: «Пожалуйте, — говорю, — к уряднику!» А он вдруг как откачнется, вскрикнет и — побежал... Почувствовал, значит. Только со страху побежал не на дорогу, а по самой опушке метнулся. Да так скоро... Я его нагнал и толкнул в спину. Он и упал... Позвольте закурить, ваше пре­восходительство, во рту пересохло.

Я позволил. Он вынул из кармана коробку, достал папиросу, спички, закурил и опять принял непринужденную позу, а Потатуев стоял, опустив голову с безучастным видом.

— Ну, упал, — сказал я, возвращая Сумарокова к прерванному рассказу.

— Упал... — начал снова Сумароков. — Я, как и в тот раз, бросился ему на спину и ремень — на шею. Минут пять лежал на нем, думал, что он чувств лишился. А он лежит, и хоть бы что. Только на последок весь задрожал и ногами вскинул. Феоктист дрожит: «Я, — говорит, — убегу!» Тут я ему погрозил. Сняли мы с господина всю одежду, сорочкой лицо прикрыли и пошли. Сперва леском, потом на шоссе, потом опять в лес. Там легли спать и до шести часов спали. Встали и пошли в Петербург. А тут ломовой порожним едет. «Довези!» Он за соро­ковку и довез...

— Ну, а потом что?

— Потом-то? Известно: прошли мы на Александровский рынок и я там все за четырнадцать рублей продал. Оставил только очки да шляпу. Деньги полу­чив, я Феоктиста от себя прогнал, а сам путаться стал.

Он замолчал и потом с огорчением прибавил:

— Никакой в этих делах и корысти не было. Так, глупость!

Их увели.

Это двойное убийство было совершено в ночь с 15 на 16 июня 1886 года.

В Лиговском лесу утром 16 числа был найден голый труп задушенного мужчины, а через какой-нибудь час в лесу за Пановым найден еще труп также задушенного и также совершенно раздетого человека. Первый принадлежал Горностаеву, а второй — моло­дому человеку, студенту Духовной академии, сыну псаломщика Василию Ивановичу Соколову.

Розыск был произведен по горячим следам. Потатуева, как стрелочника, знал в лицо жандарм на Лиговском вокзале, который видел его 15-го вечером выходящим из вагона с каким-то мужчиной и убитым Горностаевым.

Потатуева арестовали, и он повинился.

Сумарокова же взяли прямо на квартире, где он был прописан.