Шесть цифр

Глава 9

Центральное место в жизни Гарри занимала Гермиона. О себе он думать не умел, ни Дурсли, ни Хогвартс, ни лагерь этому юношу, у которого в жизни доселе не было ничего, научить не могли. Он не думал о смерти Рона. За это время Гарри видел столько смертей, что еще одна его просто не трогала. Вряд ли его можно было за это осуждать. Лагерь подарил ему Леви, веру и… и Гермиону. Как смысл жизни, как единственную в ней зацепку. И хотя Гарри знал, что впереди ждет только крематорий, путь к которому мог быть разным, но конечную точку это не меняло, девушка для него обрела некий ореол святости.

Гермиона же, осознав себя совершенно беззащитной перед произволом других, вцепилась в Гарри, для которого была чем-то вроде святой. Она чувствовала, что юноша готов за нее на все, даже на крематорий. Это очень много значило для девушки, теперь-то и подавно. Гермиона слушала рассказы Гарри, его разбор того, что происходило в школе и принимала правоту юноши. А принимая правоту, она принимала и себя, и веру, и народ, за который мучилась и чуть не погибла.

— Получается, что тролль был… вместо «газовки»… — поняла девушка. — А от василиска меня спасло только зеркало. Но ведь и девочка с Райвенкло, она же вроде чистокровная?

— А ты вспомни, как к ней относились? — Гарри помнил, что рыжие белокурую девочку обзывали, неизвестно за что.

— Унижали… Кажется, даже били… — Гермиона поняла, что это значит, всхлипнув. — Значит, она тоже?

— Получается, что тоже, — вздохнул юноша. — Надо будет попросить, чтобы ее нашли. Пока ее не захватили эсэс.

Гермиона вспоминала тех, кто учился в Хогвартсе, понимая, что настолько брезгливо относились только к ней и к той белокурой, кажется, ее звали Луной. Гарри просто пытались убить из года в год, а он выживал назло палачам и мучителям. Его рука, на которой отпечатались строки, оставленные кровавым артефактом… И другая — с номером. Девушка теперь ассоциировала магов с эсэс, и для всех в «школе» тоже нашлось свое название… Анвайзеры, капо, пипли…

— Мы перевезем вас в посольство, — сказал молодым людям по-доброму улыбавшийся рослый еврей в чем-то, похожим на военную форму. Но была она синей и ассоциаций не вызывала. Ни Гарри, ни Гермиона никак не возразили. Привыкшие к тому, что повлиять на чужое решение никак не могут, а за попытку сопротивления будет очень больно, оба просто покорились своей судьбе. И видеть эту покорность было страшно.

— Научи меня молитве, — попросила Гермиона. Ей отчего-то захотелось быть похожей на Гарри еще и в этом.

— Хорошо, — кивнул Гарри, начав медленно проговаривать слова «Шма». Это заняло время обоих.

Слушая, как ингеле учит мэйделе, медленно одевавшие никак на это действие не реагирующие два скелета женщины только тихо всхлипывали. Видеть вживую то, что представало ранее только на фотографиях, рассказывающих о Катастрофе, было очень страшно. Гермиону белье заставило радостно улыбаться, а мягкое длинное — почти до земли, платье порадовало. Гарри был одет в костюм, болтавшийся на нем, как на вешалке, но тоже радостно улыбался. Эта одежда была, скорее, символом. Юноша чувствовал себя счастливым — им вернули имена, теперь надели вещи, совершенно не похожие на лагерные, придав обоим индивидуальность. Самостоятельно одеваться и раздеваться было сложно, но Гарри всегда все делал через «не могу», вот Гермионе, нога которой поджила, все равно было трудно. Особенно она избегала касаться белья, что создавало свои проблемы при посещении туалета.

— Куда идти? — поинтересовался с трудом стоявший на ногах Гарри. Почему вдруг стало так тяжело ходить, юноша не понимал, но все равно ходил, хотя ни он, ни Гермиона судна не стеснялись. Чего уже было стесняться после того, что они прошли?

— Лежи, ингеле, — покачал головой врач посольства, халат не надевший. Услышавший, где побывали эти двое, доктор все понял сам. — Вас положат на носилки и привезут, не надо вам пока ходить.

— Мы же не калеки? — с тревогой в голосе спросила Гермиона.

— Нет, — вздохнул пожилой мужчина, подоплеку вопроса понявший отлично. — Вам просто нужно восстановиться.

— Хорошо… — расслабленно опала девушка на подушку. — Хорошо, что не калеки… Значит, поживем.

— Нет больше лагеря… — привычно уже начал Гарри, будто уговаривая и себя.

Гермионе очень нравилось лежать вот так, вместе, обнимать юношу и чувствовать себя в безопасности, потому что есть он. Поэтому она ни за что не хотела с ним расставаться, и посольские поняли это, уместив обоих очень легких, почти ничего не весивших, подростков на одних носилках, чтобы спустить вниз, укладывая в броневик, приспособленный для перевозки раненных. Рисковать никто не хотел.

Броневик в сопровождении других автомобилей двинулся в сторону посольства, удивляя граждан. Все-таки, боевая машина под чужим флагом, в центре Лондона… Но Гермиона, лежа в гремящем нутре броневика, чувствовала себя спокойно, потому что был спокойным лежащий рядом Гарри.

В пути ожидаемо ничего не произошло, хотя охрана посольства была готова. Каждый из этих людей, кто сжимал в руке автоматическую винтовку, видел и одежду тех, кого они перевозили, и как выглядели совсем юные люди. Как был готов драться похожий на скелет юноша с зелеными глазами, и как обреченно смотрела девушка, у которой был только он. И воспитанные историей своего народа солдаты и офицеры не могли позволить, чтобы с этими вырвавшимися из ада подростками что-то случилось.

Посольство раскрыло ворота, чтобы накрепко закрыть их за въехавшими машинами, переходя в режим готовности. Чуть позже в эти же ворота въехал и автомобиль Грейнджеров. И вот после этого посольство закрылось. На окна опустились железные шторки с бойницами, женщины и дети были переведены в защищенные помещения, а сама территория ощетинилась пулеметами, сильно смутив Министерство Иностранных Дел Великобритании. Причины такого поведения англичане не понимали.

Размещенные в отдельной комнате, в функциональной кровати, Гермиона и Гарри просто расслабленно лежали, ожидая следующего «кормления».

— Мы теперь будем жить тут? — поинтересовалась Гермиона.

— Наверное, — пожал плечами Гарри. — О нас заботятся, кормят, моют, на работу не гонят, что еще в жизни надо?

— Чтобы ты был, — призналась девушка.

— Я теперь всегда буду, — улыбнулся ей юноша.

***

Марк посадил Эмму в машину и почти не говоря ни слова, выехал из гаража базы. Отъехав на несколько кварталов, мужчина остановился, повернувшись к жене. Следовало ее подготовить к тому, что Эмма скоро увидит. Марк опасался еще и реакции дочери, потому что в детстве дочери жена вела себя… своеобразно.

— Эмма, — начал он с главного. — Миона жива.

— Где она? — воскликнула вцепившаяся в него женщина, вглядываясь в лицо мужа, будто там был написан ответ. — Что с ней? Главное, что жива!

— Эмма… — Марку было тяжело говорить это, но необходимость он видел. — Наша дочь два с лишним месяца провела в очень страшном месте.

— Она сошла с ума? — миссис Грейнджер вгляделась в глаза мужу.

— Нет, и даже не заговаривай с ней об этом! — это была из тем, которые нельзя было затрагивать в разговоре с детьми. — Она в своем уме, но выглядит страшно.

— Даже если у нее нет рук и ног, она моя дочь! — твердо сказала Эмма. — Где она была, Марк?

— В Освенциме, — коротко ответил мужчина.

— В каком Освенциме? — не поняла его супруга. Она хотела еще что-то сказать, но осеклась, увидев с какой болью в глазах смотрит муж.

— Эмма… Наша дочь все это время провела в лагере джерри. Она побывала в сороковых годах! — с тихой яростью ответил Марк. — Если бы не ее мальчик, Миона бы погибла. Ты увидишь…

— Как… в сороковых? — шокировано спросила Эмма, но машина уже отправилась в путь.

Муж ее никогда не обманывал, женщина точно знала, да и к подобным шуткам склонен не был. Но вот то, что он ей сказал, в голове не укладывалось. Эмма помнила фотографии, что показывали по телевизору, рассказывая о концлагерях и просто не могла себе такого представить. Мозг женщины отказывался принимать сказанное правдой. А муж вполголоса рассказывал, каких слов и тем необходимо любой ценой в общении избегать.

Автомобиль проехал какие-то ворота, остановившись на парковке. Эмма вышла из машины, увидев бело-голубой флаг, и наползающие на окна ставни. Не поняв, в чем дело, женщина оглянулась на тяжело вздохнувшего мужа. Марк видел, что посольство готовится к силовому варианту, что ему совершенно не нравилось.

— Это посольство Израиля, — непонятно для Эммы пояснил муж. — Оно готовится защищать нашу дочь и ее мальчика.

— А почему Израиля? — удивленно спросила женщина. Не понимая, причем здесь эта страна.

— Потому что там они были евреями, — вздохнул Марк. — А наша страна защищать их отказалась.

— Ка-ак?! — Эмма была поражена. Страна отказалась защищать своих граждан — это было уже чересчур.

Чуть позже, идя по коридору в сопровождении сотрудника посольства, Эмма слушала, что тот говорил и чувствовала себя так, как будто все это происходит не с ней, как будто она — просто сторонний наблюдатель, смотрящий странный фильм. Потому что то, о чем говорил чиновник, было невозможно принять правдой.

— Девочку хотели отправить в пуф, — объяснил сотрудник посольства. — Но там тоже была конкуренция, так что могли просто дать по голове и затолкать в печь. Мальчик ее спас, взяв с собой, когда бежали, ну и потом тоже — или собаки бы загрызли, или ягодами отравилась бы…

— Что такое пуф? — спросила миссис Грейнджер.

— Лагерный бордель, — объяснил ей местный чиновник. — Попасть туда считалось большим везением. Ее ломали в бараке, заставляя не сопротивляться этому. Почти забили…

— А парень? — спросил мистер Грейнджер, и тут сопровождающий остановился. Он посмотрел в потолок, будто справляясь со слезами.

— Парень — сирота, опекуны его не любили… — глухо проговорил израильтянин. — Что же у вас за страна такая, если для толики тепла и заботы парню пришлось попасть в самое страшное место на Земле?! — это было, пожалуй, криком души.

— Действительно, что же за страна у нас такая… — тяжело вздохнул Марк.

— Не пугайте их, — попросил сотрудник посольства. — Им очень непросто, а выглядят они…

И миссис Грейнджер вошла в небольшую светлую комнату. Почти посреди этого помещения стояла больничная функциональная кровать, в которой спали двое в обнимку. Двое, на первый взгляд одинаковых подростка. Лишь спустя мгновение миссис Грейнджер узнала дочь.

— Нет! Нет! Нет! — заплакала Гермиона во сне, и мальчик прижал ее покрепче к себе, начав поглаживать по голове.

— Тише, родная, тише, — будто и не просыпаясь, заговорил этот молодой человек. — Лагеря нет, крематория нет, мы в безопасности…

Эмма всхлипнула, не ощущая даже, как по ее лицу струятся слезы. Дочка была очень худой, а юноша, лежавший рядом — будто скелетом. Такое ощущение создавалось у женщины, застывшей возле двери.