Шипы Черного Ириса

Глава 4

Я сидела на берегу какой-то реки, на зеленой траве. Был яркий летний день. Трава вокруг почти изумрудная. Вдалеке виднелись пологие холмы, поросшие старыми дубами. Чистая горная речушка журчала и спешила куда-то за соседний склон. Воздух здесь был совершенно чистый и свежий. У меня почему-то оказались длинные распущенные волосы. Я сидела и смотрела, как бежит вода, как она журчит меж камней. На мне было синее платье в пол из тонкой шерсти, оно приятно грело кожу. Несмотря на лето, здесь все же ощущалась прохлада — в горах никогда не бывает жарко. Ветер сделает любую жару почти зябкой. Мне было хорошо и спокойно. Я была по-настоящему счастлива, хоть и не помнила, как добралась до этого места.

Я подставила лицо солнечным лучам. На него иногда попадали капельки от реки, и это было прекрасно! Погладила мягкую молодую траву у себя под руками.

Его шаги я услышала задолго до того, как он подошел. Высокий, очень высокий, статный; длинные волосы до бедер, прямые и гладкие, блестящие в лучах солнца, такого насыщенного вороного оттенка, что невозможно не обратить на них внимание. Он шел ко мне. Его пронзительные зеленые глаза смотрели на меня со всей страстью. Он любил меня. Я знала это. Именно его я здесь ждала. Он подошел ко мне и присел рядом на траву. Обнял за плечи сильными руками. Я прижалась к нему, ища защиты. С ним рядом спокойно. От его рубахи без ворота пахло костром, от кожи исходил странный аромат утреннего тумана, аромат грозы. Он смотрел мне прямо в глаза. Я хотела что-то сказать, но он не дал. Нежно поцеловал. Такие мягкие губы, такой сладкий привкус на его языке. Такое наслаждение. Это было упоительно. Его поцелуи лишали воли, заставляли забыть про всякий стыд.

Он уложил меня на траву, а сам навис надо мной. Он все еще смотрел мне в глаза. Я знала, что люблю его, что хочу его, что буду с ним рядом вечно, что мы будем счастливы. Но что-то меня беспокоило, волновало.

Он целовал лицо, обнимал его своими прохладными ладонями. Его волосы закрывали от меня небо и горы, словно отделяли наши глаза от всего мира. Я обнимала его, прижимала к себе. Мне было хорошо. Я наслаждалась его запахом, его телом, трепетом ожидания любви. Но что-то беспокоило, царапало в памяти.

Его губы скользнули ниже, к шее, к вырезу платья. Его поцелуи по- прежнему были трепетны и нежны. В нем столько ласки и нежности, что на глаза наворачиваются слезы от одной только мысли, что мы могли не встретиться, не полюбить друг друга. Я не заслужила такого счастья, но все же вот оно — в моих руках. А я — в его.

По коже пробегает дрожь. Невольно откидываю голову назад, давая ему возможность целовать шею и все что пожелает еще. Он отрывается от меня лишь на мгновение, чтобы прохладными губами коснуться моих ресниц, скользнуть к уху и ощутить его жаркий шепот. Как губы могут быть такими прохладными, а дыхание жарким? Что-то беспокоит. Не хочу об этом думать. Не хочу думать.

А он шепчет слова любви. Шепчет.

— Я люблю тебя, моя маленькая! — ласково говорит он.

И… наслаждение смывает с меня ледяной волной гнева. Он не может меня так называть! Не может! Я вздрагиваю всем телом при следующем поцелуе. Еще не знаю почему, но хочу его оттолкнуть. Такое верное плечо, моя опора вдруг превращается в яростный гранит. Его мышцы каменеют. Нежный взгляд влюбленного становится полон ярости. Он легко хватает мои руки и закидывает мне за голову, чтобы я не пыталась его оттолкнуть. Его руки намного длиннее моих, поэтому ему это легко удается.

— Тебе будет очень хорошо, моя маленькая! — снова шепчет он.

И эти слова, словно ключ открывают дверь воспоминаний. Перед глазами разверзся ад: на полу, на кафельной плитке — везде было битое стекло и осколки зеркала, которое упало раньше меня. Стекло режет кожу, вонзается в колени, разрезает ладони. Я кричу и плачу. Чувствую, как по виску струится что-то теплое. Его рука хватает мои волосы, когда он входит. Его движения всегда резкие, максимально болезненные, но сейчас каждый толчок его бедер оборачивается еще большей агонией, потому что от этого стекло входит в кожу куда глубже. Приходится вынести вес его тела, не опуститься на локти или живот, потому что иначе рискую порезать руки куда сильнее, чем сейчас. Ладони и колени скользят от крови. И его хриплый шепот, сквозь довольный смех: 'Тебе будет очень хорошо, моя маленькая! Тебе ведь уже сейчас хорошо, а, сука?' И как бы я ни умоляла, как бы ни кричала, все заканчивается, только когда он удовлетворен. Только после этого я могу попытаться встать, попытаться посмотреть на разрезанные руки и ноги.

Воспоминание проносится перед глазами в один миг, в сотую долю мгновения. Но этого хватает. Я не позволяю себе вспомнить остальное. Не позволяю, потому что знаю, кто я. Знаю, что будет, если я позволю себе вспомнить.

Я все еще у берега реки. Амадей все еще целует меня, хотя уже разобрался с воротом платья и теперь наслаждается грудью, пока одна его рука поглаживает мое бедро. Второй рукой он все удерживает мои запястья.

Ну, уж нет! Умирать вот так? Никогда!

Я вывернулась из его захвата. Он поднял на меня удивленный взгляд. Но не успел ничего сказать, как я оттолкнула его от себя. Его отбросило метров на двадцать назад. Он легко перекувыркнулся в воздухе и эффектно приземлился на одно колено и руку, пропахав небольшую борозду в земле.

— Пошел от меня, кровосос паршивый! — ору я на пределе связок.

Слезы жгут лицо. Ну почему я недостойна даже смерти без этой мерзости? Неужели все, на что я гожусь — секс? Даже голодный вампир не может сделать ничего, кроме как отыметь меня! Я пустышка! Кукла для веселых игр на полчасика!

— Маленькая моя, я… — начинает мой носитель в попытке подойти.

Я поднимаю на него глаза. Смаргиваю слезы и отчаянно ясно понимаю, что не хочу так умирать! Теперь, наверное, уже мои глаза горят яростью!

— Никогда, упырь, никогда не смей называть меня так! — ору я что есть сил.

Удивленного Амадея сносит невидимой волной и отбрасывает на старый широкий ствол дерева. Небо резко темнеет. Солнце пропадает, и мы оказываемся в непроглядной мгле. Но все равно его я вижу прекрасно и ненавижу. Амадей медленно поднялся с земли. Его прилично шатало, как будто пара оплеух могла нанести вампиру серьезный вред. Дерьмовый из него актер!

— Аврора, прошу…! — закричал он. Его голос заглушился нарастающим гулом холодного ветра.

Единственное мое желание — остаться одной. Перестать существовать, наконец!

Я опустила руки и чувствовала, как ярость, жалость к себе, ненависть к людям, злость на вампира и еще с десяток отвратных эмоций сплелись в какой-то невероятный живой комок внутри меня, а еще через секунду он тысячами тонких нитей устремился к коже, наружу. В голове играют слова последнего мужчины в моей жизни, словно мелодия, поставленная на повтор: 'Женщина действует тоньше, ласковее и убивает незаметно'. Хочешь тоньше? Отлично!

Я не знала, что значили эти слова для Амадея, но у меня они вызвали невольное сравнение с растениями, с силой природы, которой я всегда восхищалась. Я с восторгом смотрела на пучки травы, которая пробилась через трещины в асфальте, или на то, с какой скоростью пень от срубленного дерева снова покрывается молодыми тонкими побегами. Корни растения впиваются в любую, даже самую каменистую почву, чтобы разорвать ее на части.

Когда я снова открыла глаза, мои руки стали похожи на толстые сильные древесные корни. Черные, они словно змеи устремились к вампиру. Обвили его тело и легко вышвырнули куда-то за дубовые деревья, куда-то, где я уже не могла его разглядеть.

Ярость растворилась во мне так же резко, как и вспыхнула. Я обессилено рухнула на колени и зарыдала. Упала в траву и закрыла лицо уже нормальными руками. Своими ладонями.

Я не хочу! Я больше не могу! Пожалуйста, пусть я растворюсь, пропаду, умру! Не могу больше!

Вокруг меня ничего нет. Только непроглядная чернота. Место без начала и конца. Но я здесь есть. Потому что я ощущаю себя. Я мыслю, пусть и вяло. И от осознания этого захотелось взвыть! Здесь было спокойно, здесь кроме меня никого нет. Но я не хотела именно этого — остаться с собой наедине. Сохранить память о прошлом.

Я старалась снова уснуть, пропасть в безвременье. Но меня отвлекли слова.

Далекий приятный мужской голос говорил их. Он говорил словно бы не мне, но почему-то я была уверена, что звучат они именно для меня. Они звучали отовсюду. Окружали, окутывали, словно покрывала. Обволакивали, словно вторая кожа.

— Душа от души моей. Разум от разума моего. Душа от души моей. Разум от разума моего. Искра от искры. Мы едины. Мы одно. Один есть другой. И другой есть один. Мы одно, навечно. Душа от души моей. Разум от разума моего. Возьми свое, душа от моей души. Призови кровь. Сотвори свою суть. Прими суть, как дар. Прими душу мою, как ярмо. Прими жизнь мою, как клятву.

Каждое новое слово становилось сильнее и отдавалось эхом, словно говорил не один голос, а сразу несколько.

— Я выбираю душу сию, ибо выбор мой — не мой. Я выбираю разум сей, ибо он избрал меня. Душа от души моей. Сердце от сердца моего. Искра от искры. Свет от света. Смерть от смерти. Ибо мы едины. Будь опорой мне, сердце от сердца моего. Будь зовом моим в ночи. Будь мглой моей во время дня. Я буду твоей кровью во время голода. Я стану твоей жизнью во время смерти. Я буду всем для тебя. Душа от души моей, буду рядом, ибо мы едины. Ты умрешь за меня. Я умру за тебя. Ты будешь жить ради меня и по слову моему. Я буду жить биением твоего сердца, дыханием твоим. Душа от души моей, разум от разума моего, Сердце от сердца моего.

Мне стало казаться, что за каждым, вроде бы простым словом, звуком скрывается еще что-то, скрываются какие-то символы, знаки, чья-то давно забытая письменность, а за ними еще чьи-то слова и символы. Словно на мгновение я увидела, как слой за слоем в звуках таится неведомая мощнейшая сила, предназначения которой мне никогда не понять, в силу скудоумия. От того, что я просто заглянула в щелку лишь на мгновение, захватывало дух.

— Я взываю к тебе. Я взываю к душе от души моей. Я призываю, и буду звать вечно, ибо нет меня без тебя, тебя не будет без меня. Приди, прими, расцвети.

А затем все тише и тише.

— Я рву оковы всех миров. Ибо если умру я, цвести продолжит душа от души моей. Истлеет кровь моя, она будет свежа. Ее волею, моим желанием мы равны. Она есть я. Она как я. Я есть она, всегда!

Голос словно удалялся, стал дрожать, срываться, словно человек говоривший слова вот-вот перестанет дышать.

— Взываю к тебе, душа от души моей. Прими силу свою. Прими жизнь мою в руки свои. Прими сердце мое. Взываю. Призываю. Душа от души моей, сердце от сердца моего, жизнь от жизни моей, смерть от смерти моей, призываю, к тебе взываю, — последние слова прозвучали совсем сипло, и наступила тишина на несколько долгих секунд, чтобы затем все тот же голос прошептал: — Аврора, пожалуйста…

Все время, что я слышала слова, которые не понимала до конца, я чувствовала, что меня будто бы кто-то держит, сдавливает, не дает уйти, не дает уснуть. Не дает умереть! Это было ужасное чувство полного бессилия перед тем, кто сильнее тебя. Я не знала, зачем неведомому голосу меня удерживать, зачем все эти слова, которые были лишь ширмой, кодом для куда большего.

За каждым звуком скрывалась сила, неведомые знания, и все они были вокруг меня. Проникали в меня. Из-за того, кто удерживал меня, я словно стала больше- безразмерной губкой и впитывала в себя каждое слово, а точнее то, что было за ним.

Я хотела вырваться, скрыться. Я чувствовала, как слабеют тиски, удерживающие меня. Я была рада уйти. Я хотела уйти, но последние слова: 'Аврора, пожалуйста…'. В них было столько тоски, столько боли. Я почувствовала, что скрывалось за ними: меня выбрали, ждали очень долго. Меня боялись потерять и скорбели обо мне. В этом я не сомневалась. По-настоящему. Меня никогда и никто так не желал видеть, как обладатель этого голоса. Он умолял меня так, словно от этого зависела чья-то жизнь. Меня никогда никто не умолял. Я никогда и ни для кого не значила и сотой доли того, что значила сейчас для этого просящего.

И эта не была ложь, не была иллюзия, потому что я хотела быть нужной. Нет! Здесь, в этом месте лгать невозможно. Здесь ничего нельзя подделать. Здесь сохраняется истинность помыслов. Я просто знала это. Как и то, что хочу прийти на зов. Пусть это станет моей самой большой ошибкой, но сейчас я хотела уйти и быть рядом с тем, кто так долго искал меня.

Я рванулась, было, но голоса больше не было. Я осталась одна в этой пустоте. Он больше не мог меня звать. Я испугалась, заметалась. Испугалась за него, что его голос сейчас страдает, когда я прохлаждаюсь здесь. Я должна быть рядом с ним всегда. Я просто должна и все!

Внутренняя уверенность, как чувство чужого взгляда на затылке, указала путь. Я знала, что голос, а точнее его обладатель, что-то сделал, дал мне что-то свое, и пусть сейчас я ничего не понимала, но мысленно велела этому чему-то идти к хозяину. А сама пошла следом. Нарастающий холод, ощущение ветра на коже, когда кожи на самом деле нет, говорили мне, что я иду в верном направлении.

Хотя, по сути, я никуда не шла. У меня ничего не было. Просто в какой-то момент пустота вокруг пропала. Зато появилось ощущение сна, будто я выныриваю из него, как из воды. Тот, кто звал, был совсем рядом, и еще я знала, что ему больно, очень больно. Его сердце плакало, его душа лишилась части себя. Его разум сломлен.

Еще один мысленный приказ неведомой силе вокруг меня и внутри меня. Я велела части его существа, его подарку возвращаться домой. Выброс энергии, затем еще и еще. Я посылала силу к тому, кто сейчас страдал по моей вине. Отдавала все, что было отдано, но лишь часть из этого проходила какую-то неведомую преграду и попадала к прежнему хозяину, ничтожная часть. Остальное возвращалось ко мне. Проникало в меня.

Наконец, я почувствовала внутри приятный трепет. И поняла, что обладатель мольбы получил мое лекарство. Ему стало легче, боль отступила.

А я продолжала спешить. К нему, теперь только к нему. Чтобы быть всегда рядом, чтобы больше не допустить его боли.

Не знаю, сколько я так брела в пустоте, ориентируясь на слабый внутренний голос, ощущение его приближения. Но, в конце концов, я словно налетела на мягкую стену. Невидимая, зато хорошо ощутимая преграда сдавалась под моей волей с большим трудом. Но я рвалась к нему, хотя он уже и не ждал меня. Что-то говорило мне, что меня уже никто не ждет, что я уже не имею права вернуться. Что я упустила возможность или время на возращение. Но… его боль, я чувствовала его страдания лучше собственных мучений. А потому мое желание было сильнее правил и законов.

Я должна быть рядом с ним всегда!

И снова забвение. Я перестала мыслить. А значит, перестала и существовать.

Тяжесть собственных костей, собственной плоти, вязкой крови. Как же они мне мешали. Пропало чувство легкости и полета во мгле. Теперь я лежала на дне этой мглы, придавленная собственным телом.

С трудом удалось повернуть голову, совсем немного, чтобы понять, что вокруг меня было что-то тяжелое, рыхлое, теплое и влажное одновременно. Подвигала пальцами и поняла, что и под ними нечто мягкое и влажное. Что-то мне это напомнило, но что именно?

Попыталась поднять руку. С трудом, но получилось. Рука вырвалась на свободу. Еще несколько рывков, ноющих от усталости мышц. Хруст суставов и позвоночника, но мне удалось… сесть.

Я сидела в небольшом бассейне. Уверена, что когда-то это был именно бассейн. Только сейчас он был до краев заполнен влажной рыхлой землей. Я была полностью закопана в чернозем. Не слишком глубоко — хватило поднять руку, чтобы выбраться. Но сам факт в том, что я была закопана полностью.

Деревянная дверь в темном углу большого зала приоткрылась, тихо скрипнув. В проеме показался Амадей. Он был в тонких льняных брюках и такой же тонкой простой футболке. Волосы растрепаны и колтунами спадали на ссутуленные плечи. Он очень устал. Это первое и главное, что я поняла.

Он внимательно всмотрелся в мои глаза. Его лицо ничего не выражало. Он сделал ко мне пару широких шагов и замер, словно чего-то ожидая или опасаясь. Я медленно поднялась. Ноги, да и тело в целом, слушались плохо. Забралась на бортик бассейна. Амадей молча выставил руку. Не протянул мне, чтобы помочь, а именно выставил, прижав локоть к своему корпусу, ладонью вверх. Словно бы просто предложил саму возможность на нее опереться. Я спрыгнула с бортика, едва не упала и подошла к нему.

Заглянула в потухшие зеленые омуты и решительно вложила свою руку в его застывшие пальцы. Он моментально притянул к себе, поддержал за талию и я почувствовала, что больше не опираюсь на свои ноги. Большая часть моего веса удерживается вампиром. И тогда же я поняла, что в земле я была обнаженной. Он прижимал меня к своей светлой одежде, а на ней оставались серые следы от моей грязной кожи. Но отстраниться я даже не думала. Зачем?

Амадей молча повернулся к бассейну с землей. Вытянул вперед левую руку. Земля заискрилась. Пара секунд ожидания, и вампир с силой сжал кулак. Повинуясь его воле, земля из плодородной, полноценной земли превратилась в тонкий слой праха на самом дне бассейна. Я не удивилась. Этот вампир может все!

Он перевел на меня усталый взгляд. Я внимательно следила за ним. По его лицу я не могла понять, чего он хочет, рад ли меня видеть, что мне нужно сделать? Поэтому просто смотрела на него.

— Здравствуй, моя бесценная Рокто! Соболезную твоей смерти. И с днем возрождения! А еще спасибо тебе!

Я улыбнулась.

— Вам не за что благодарить, я не могла не прийти! Просто не могла!

Он устало и как-то печально кивнул.

— Вы сказали, 'пожалуйста'… - тихо заметила я.

Он только крепче прижал меня к себе и пристальнее всмотрелся в глаза, будто что-то в них искал… И не нашел… загоревшийся было огонек в глубине его зеленых глаз быстро потух. Они снова стали безжизненными, опустошенными.

Он глубоко вздохнул, словно бы решаясь на что-то. Прикрыл тонкие веки и выдохнул:

— Кто я для тебя?

Я задумалась. Кто он?

— Амадей. Вампир. И… — я не знала, какое слово подобрать, чтобы определить то, что он сделал. — Я не знаю, как это называется, — тихо призналась я наконец.

Он открыл глаза. В них не было ничего.

— Может быть, ты хочешь сказать «Создатель»? — предложил он. — Ведь я сделал из тебя вампира.

Я задумалась. Это было не совсем то, что я хотела сказать. Не то, что хотела описать. Но раз он так говорит.

— Да, вы мой Создатель, — подтвердила я.

Он глубоко вздохнул и отвернулся от меня, словно не желая смотреть. Это больно резануло по сердцу, по душе. В меня словно вогнали нож. Было невыносимо больно видеть, насколько ему тошно рядом со мной.

Я отстранилась, понимая, что неприятна ему.

Я подавила боль от его отношения к себе. Это вышло легко. Меня никто и никогда не любил, так что я знала, как с этим жить. Важно было не его отношение. По-настоящему важно совсем другое: я шла сюда не за его радостью, не за его эмоциями. Я шла к нему, потому что сама хотела. Ради него. Я так решила. Я желала спасти его.

— Вы устали, — сказала я. — Вам нужно отдохнуть.

Он повернулся ко мне. Его глаза все еще были невероятно красивыми и глубокими, но того блеска, что я хотела бы увидеть, в них больше не было. Он был разочарован. Разочарован мной.

Он протянул руку, предлагая свою помощь. Я вложила свои грязные пальцы в его широкую ладонь. Он легонько и бережно их взял.

— Пусть так, — сказал он устало, похоже даже не мне, а самому себе. — Я буду заботиться о тебе, Аврора.

В его словах были тепло и ласка. Он не желал мне зла. Он давал слово, но от его слов мне вдруг захотелось плакать. Я не нужна ему. Я ошиблась. Мне лишь показалось, что он звал меня. На самом же деле… Это он нужен мне. Это я рвалась к нему. Это мое сердце бьется ради него. У него же ко мне иное отношение… Совсем иное…