Шкуро: Под знаком волка

16 января 1947 г.

В эту зиму, вторую после войны, Москва жила опереттой, причем только Кальманом — никаких Милютиных или Дунаевских. Невероятные очереди у кассы, невероятные цены с рук. Особенно после празднования Нового, 1947 года «Сильва» и «Марица» стали культовыми зрелищами. Некоторые вели счет того, сколько раз им удалось послушать любимую музыку, Кальмана тогда исполняли в резких ритмах особым стилем школы Столярова, и зал, принимая ритм, поддерживал его офицерскими сапогами и дамскими каблучками.

Судебный процесс, на котором слушалось дело группы Краснова-Шкуро, заканчивался 15 января, и Аркадий Стахеев заказал билеты на «Сильву» на 16-е, когда играл первый состав: Лебедева и Качалов, Володин, Ярон. Подруга Инна, дочь генерала, была в восторге, собиралась идти в театр в новом трофейном платье из панбархата.

И вдруг… Вечером 15-го, когда уже готовили скамью и петли для казни, объявили, что разбор дела не закончен и переносится на следующий день. Аркадий бросился к Палихину: «У меня же билеты на завтра». — «Сдавай, — сказал Палихин. — Или пусть она с кем-нибудь еще идет».

— Ага! С кем-нибудь еще, — возмутился Аркадий. — С майором из иностранки. Для него я старался.

— Ничего не сделаешь. Я ж не пойду врать генералу, что ты заболел. И вообще такие задания не пропускаются. Не явишься — минус на всю жизнь.

Инна обиделась, мама удивилась — а что сделаешь? Такая работа. Ни родной матери ни слова, ни любимой женщине ни намека.

Шестнадцатого дневное заседание началось в 11.30. Целый день Аркадий толкался в приемных, в буфете, в библиотеке. За окном сугробы и дежурный солдат с желтым флагом, регулирующий движение конвоев по лестницам Лефортовской тюрьмы.

Заседание — за закрытыми дверями.

— Обвиняемый Панвиц, Шкуро полностью был осведомлен о чинимых казаками зверствах по отношению к мирному населению?

— Да, общаясь с казаками, Шкуро знал о проводимых ими грабежах мирного населения, изнасилований женщин, расстреле крестьян и уничтожении целых деревень. Еще до знакомства со Шкуро я от казачьих офицеров моей дивизии и от старых казаков слышал о его деспотизме, который он проявлял во время Гражданской войны в России, и его непримиримой вражде к советской власти. Шкуро также популяризировал декларацию Розенберга и Кейтеля, содержащую призывы к борьбе против советской власти вместе с немецкой армией. Шкуро всегда называл Гитлера другом, а фашистскую Германию — союзницей казаков.

— Какую работу Шкуро выполнял в качестве начальника казачьего резерва?

— После покушения на Гитлера все тыловые части германской армии перешли в подчинение Гиммлеру. Начальник штаба войск СС Бергер в начале сентября собрал совещание, на котором присутствовал Шкуро. Тогда он и получил полномочия создать свой штаб. Он сам и все его вербовщики получили право беспрепятственного посещения лагерей военнопленных и предприятий, где работали казаки, для ведения вербовочной работы в мой корпус.

— Нет ли между вами личной вражды и счетов, из которых можно предположить, что один из вас оговаривает другого?

— Нет. Ничего такого нет, — сразу ответил Шкуро.

— Ваши отношения можно считать нормальными, ровными?

— Даже дружескими, — сказал фон Панвиц.

Шкуро согласился.

— Обвиняемый Панвиц, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились со Шкуро?

— В октябре сорок третьего года, когда я прибыл в Югославию со своей казачьей дивизией, белогвардейские генералы пригласили меня на прием, устроенный ими по поводу прибытия дивизии. Там присутствовал Шкуро, и мы познакомились.

Шкуро подтвердил.

— Расскажите о дальнейших ваших встречах с Панвицем, — спросили у него.

— Я посещал казачью дивизию Панвица в течение сорок третьего — сорок четвертого годов. Встречался с ним три или четыре раза. Проводил с казаками беседы.

— Обвиняемый Шкуро, были ли эти беседы антисоветского характера, призывали ли вы казаков к вооруженной борьбе против Красной Армии, призывали ли вы их к верной службе немцам. Выражали ли вы ваши собственные взгляды, которые можно назвать антисоветскими.

— Ну что ж, можно сказать и так, — с безнадежным равнодушием согласился Шкуро.

— Вы знали о зверствах, чинимых казаками дивизии фон Панвица в Югославии?

— Что ж, знал, конечно. Приказы отдавали немецкие офицеры дивизии Панвица, заставляли казаков отбирать продовольствие и лошадей.

— Что вы делали в Берлине?

— С сентября сорок четвертого я работал в Берлине начальником резервного отряда. О назначении на эту должность я впервые узнал в Берлине от Панвица, когда он приезжал из Югославии в Берлин.

— Обвиняемый Панвиц, кто назначил Шкуро на должность начальника казачьего резерва?

— Начальником казачьего резерва запасной армии войск СС генерал Шкуро был назначен в сентябре сорок четвертого года приказом заместителя рейхсфюрера СС Гиммлера Генриха — начальника Главного управления войск СС Бергера. На этой должности Шкуро вербовал в лагерях военнопленных и работавших в немецкой промышленности казаков в добровольческие казачьи соединения.

— Обвиняемый Панвиц, вы имеете претензии к обвиняемому Шкуро?

— Нет. Не имею.

Много времени заняло чтение приговора. Закончили в восемь вечера. Всех шестерых — к повешению.

Надеть халаты! Строиться! В одну шеренгу становись — кричали конвойные. Палихин торопил: «Быстро! Ни секунды задержки!»

— Когда? — отчаянно спросил кто-то из осужденных.

— Молчать! — крикнул конвоир. — Или в зубы!

— Шкуро, вперед шагом марш, — скомандовали конвойные и вдвоем повели осужденного к выходу.

— Какой сегодня день? — спросил Шкуро и, зная, что ответа не будет, сам и ответил: — Шестнадцатое[81] четверг. Без разговорчиков.

На улице, на длинном широком выступе крыльца уже все было готово. Длинная скамья, шесть крепких, пропитанных специальной смазкой шнуров-петель. У каждой трое исполняющих. Шкуро остановили у первой петли. У следующей остановили падающего, рыдающего Доманова. Исполнявшие — в масках, закрывающих лоб и низ лица. Некоторые в очках. Стахеев набросил петлю на Шкуро, двое других охватили руки генерала наручниками. Шкуро матерился, намеревался плюнуть Аркадию в глаза — тот же без очков, — но капитан успел ударить приговоренного по голове:

— Все готовы? — громко спросил Палихин, и поскольку все молчали, нажал рычаг. Казненные закачались, захрипели, завертелись и успокоились.

Полковник обошел виселицы, приказал солдатам убрать трупы, приблизился к Аркадию, посмотрел на часы, спросил:

— Знаешь, что там сейчас поют? «Помнишь ли ты, как счастье нам улыбалось?»