Шофер. Назад в СССР

Глава 16

— А, — завгар оторвался от газеты, — ну да. В больнице, в отделении скорой помощи поломалась ихняя буханка. В ремонте стоит. А район машины не дал. Вот и приходится нам как-то своими силами выкручиваться. Машину давать. Хотя, — он вздохнул, — машину на сторону дать перед уборкой, это как от сердца кусок оторвать! Работы столько, что и наших машин не хватает.

— Без скорой гражданам тоже никак нельзя, — вклинился Олегыч, — пусть из газона карета плохая, да хоть такая на дежурстве будет.

— Ну да. В газоне удобств немного, — пожал я плечами, — если что, больного придется в кузов сажать.

— Ну, — вздохнул завгар, — надеемся, для этого недойдет. Повозишь бригаду скорой помощи по поселению. Туда-сюда покатаешься. Повозишь медсестричек да фельдшеров.

— А, можить вообще придется сидеть весь день в отделении, — пожал плечами Олегыч, — тут уж как получится.

— Да я и не переживаю, — ответил я, — мне даже самому интересно. Не доводилось мне еще такого. В скорой помощи водителем работать.

Когда я вышел из кабинета механиков, то наткнулся на Машу. Медсестричка прятала свой тонометр в чехол. Жужжала его молнией.

— Все? — Улыбнулся я, — всех отпустила?

— Угу, — Она серьезно кивнула, — сегодня мало недопущенных. Боевой, да еще парочка человек.

Маша вложила чехол в свой беленький саквояжик. Защелкнула металлический замочек.

— Ты, кстати, — улыбнулся я, — на чем до поликлиники добираешься?

— На велосипеде, — сказала Маша, — езжу с центра аж сюда, в конец станицы. Не просто это. Да жаловаться не приходится. С медицинским транспортом у нас сейчас туго.

— А мне, кстати, в ту сторону. Подбросить? Только сначала заедем на заправку, — я показал девушке талоны на бензин.

— А куда я велосипед-то дену? — Маша удивленно раскрыла свои темные глазки. Улыбнулась.

— В кузов бросим.

— Ну, — она показала в улыбке беленькие зубки, — хорошо. Давай! А то я еду чуть ли не час. И когда солнце подымается, очень уж жарко становится педали крутить.

— Ничего, — улыбнулся я, — я домчу тебя с ветерком. Только за машиной схожу.

Когда я завел газон, прогрел двигатель и покатился к выезду, туда, где стояла диспетчерская, увидел, как рядом с Машей стояла уже другая машина.

Бортовой газон прижался слева от ворот, тарахтел на холостых оборотах. Рядом с Машей, взявшись за ручку ее синенького «Аиста» с маленькими колесами и одной рамкой, стоял Стенька Ильин.

Вместе они о чем-то разговаривали. Стенька лыбился во все тридцать два и старательно заглядывал девочке в глаза. Маша же, смущенно улыбаясь, опускала их к земле. Велосипеда из рук она не выпускала.

— Ну что, Машка, — подкатил я и открыл пассажирскую дверь, — едем?

— Ты езжай, Игорь, — улыбнулся Стенька, — я сам ее до поликлиники доставлю.

— Да не, Степ, — смущенно сказала Маша, — говорю ж, меня Игорь подвезти пообещал. Ему как раз по пути.

— Так и мне по пути! На мехток! Просто с центра поднимусь до трассы, потом через нее, и уже там!

— Стенька, — с улыбкой проговорил я, — ты чего к девушке пристаешь? Видишь же, что не хочет она?

— А какая ей разница, на каком газоне ехать-то? — Рассмеялся Стенька, но улыбнулся он только губами. Глаза его были жесткими и смотрели на меня колко, — а со мной еще и веселей будет. Я анекдотов много знаю!

— Стёп, — тут рассмеялся уже я, — а ты спроси у Маши, нужны ль ей твои анекдоты?

Стенька нахмурился. Улыбка сбежала с его лица. Он посмотрел на Машу.

— Отпусти, пожалуйста, велосипед, Стёпа, — сказала Маша строго.

Степа помрачнел. Отстранился, опустив руки. Однако кулаки его сжались. Взгляд стал жестким и как бы стеклянным.

Я выбрался из машины и загрузил Машкин легенький Аист в кузов. Потом помог медсестричке сесть в кабину. Забрался сам.

Наш газон зарычал мотором. Медленно покатился вперёд, оставляя гараж за нашими спинами. В зеркале заднего вида я видел Стеньку, провожающего нас сердитым взглядом.

— Стой! Игорь! Тормози! — Закричала мне Маша.

Я нажал педаль, и машина застыла на месте.

— Ну чего ты кричишь, милушка? — Рассмеялся я.

— Не видишь что ли? Вон! — Указала она вперед.

— Да вижу-вижу, — я улыбнулся, покачал головой.

Через узенькую гравийную дорогу на заправку перебегала мама-индоутка. За ней неровным строем бежали желтенькие утятки. Строй замыкал гусенок. Большой рядом с утятами, покрытый светлым пухом, он неловко переваливался на своих плоских ножках.

— Чуть не задавил!

— До них метров пять еще. Распереживалась, — улыбнулся я.

— А как же не переживать? Они же маленькие!

Была Машка удивительной. Строгая в работе, по-детски наивная в беседе и очень чувствительная да всякой чужой боли. И неважно, человек-то или зверюшка какая.

Доброта и чуткость этой девушки, ее красивое лицо и фигура, покорили меня.

Жена моя, что ушла от меня в прошлой жизни, как только дочке стукнуло шестнадцать, тоже была красивой. Вот только красивой иначе. Холодной, немного северной красотой. И характер был у нее такой же холодный, нечуткий, жесткий. В нее пошла и наша дочь.

Не могла жена понять меня, почему я, такой профессионал, не пользуюсь всеми возможностями, что предоставили тогда юристу девяностые. Не стерпев того и ушла. И черт меня дернул с ней завязаться? Глупый был. Теперь же чуткость и человечность мне была нужна. И видел эту чуткость я в Маше.

Смотрел я в ее темные ореховые глазки, а сам думал, какова она на самом деле, та, другая? Ира? В красоте она Маше не уступала, а в характере как?

Потоптались мы на заправке, дождались своей очереди. Потом, заправившись, погнали газон вниз, по улице, к центру.

— Какие красивые цветы! А розы-то! — Удивленно сказала Маша, когда мы проезжали большой палисад, развернутый перед чьим-то двором.

— Нравятся? — Хмыкнул я.

— Очень!

— Хочешь?

— Так оно ж чужое! — С улыбкой удивилась Маша.

— Думаю, — я затормозил у палисада, — из-за трех цветочков хозяйва не обидятся.

Достав из бардачка нож-белку, я выпрыгнул из кабины. Обойдя машину, я переступил железную оградку, крашенную зеленым. Аккуратно, чтобы ничего не потоптать прошел к душистому розовому кусту.

— Ты чего тута забыл?! — Тут же крикнула мне старушка из-за забора.

Рисуясь перед хозяйкой, во дворе забилась, затявкала, маленькая цепная собачка. Старушка открыла железную калитку. Выглянула. На ее морщинистом загорелом лице застыло злое выражение.

— Да вот, — улыбнулся я, — цветы у вас больно красивые. Нельзя ли Милушке три розочки срезать, а бабушка?

Старушка удивленно заморгала маленькими слезящимися глазками.

— Это ж какая у тебя милушка? — Спросила она.

— Машка! — Я обернулся, — покажись, пожалуйста!

Маша помешкала. А может, просто не услышала сразу. Спустя пару мгновений высунула свое миленькое личико. Бабушка посмотрела на нее. Опустила упертые в боки руки.

— Ой краса, — улыбнулась старушка, — ну коли так, то ладно. Среж. Только лучше вон те, белые. Они попышней будут.

— Спасибо, бабушка!

— Ой, да не потопчи там ничего, внучок!

— Не потопчу!

Я аккуратно пробрался к дальнему кусту. Достал белку. Теплая, после кармана, рукоять складного ножа имела накладки в форме бегущей белки с пушистым хвостом. Я щелкнул клинком. Принялся срезать цветочки.

— Какая красота! — Смутилась Маша, когда я передал ей в кабину букетик.

— Только ручки не уколи. Я там, снизу, иголочки поубрал. Но еще остались.

— Спасибо, Игорь, — улыбнулась она, задрав темные свои бровки, — и вам спасибо, бабушка!

— Езжайте с богом! — Крикнула она нам вслед.

— Ну чего ты опоздал-то, шоферок? — Сердито спросила меня Зинаида Петровна, врач-заведующий отделением скорой помощи в нашей больнице.

— А что? Вызовы у нас имеются? — Спросил я серьезно.

— Да нет пока, — ответила Зинаида Петровна, — но так еще не вечер.

— Ну главное, — улыбнулся я, — что на вызов не опоздал. А теперь-то я готов к труду и обороне.

— Что ж. И то верно, — покивала она головой.

Больница, к слову, располагалась не поодаль от каменного двухэтажного здания поликлиники. Ее кирпичный, отстроенный в семидесятые, корпус, все еще выглядел вполне новым. Всю территорию ограждал массивный кирпичный забор. К ней я приехал почти сразу, как высадил Машу на поликлинике.

Само отделение скорой помощи расположилось в небольшой пристройке, в правом крыле здания. Тут же, во дворе стоял приземистый сарай-гараж для буханок.

Насколько я помнил, было в скорой помощи несколько машин. То ли три, то ли пять. Однако, когда начались у нас проблемы с запчастями, стали они не на ходу.

— Мы нашу единственную живехонькую машину отправили на ремонт, — сообщила мне Зинаида Петровна, — сказали нам обождать несколько суток. А пока нету транспорту, выписали, значить, шофера с гаража. Деваться некуда, — пожала она пухлыми плечами, — дежурить надо. Лучше уж так, чем совсем без машины. А пока вызовов нету, ты, Игорь, посиди пока в отделении. У нас чай есть. И печенье. Будешь?

В крыле отделения было несколько кабинетов. В одном из них сидел диспетчер, в другом смена пила чай, ожидая вызовов. Остальные же комнаты использовались по прямому медицинскому назначению.

— Так ты значить, наш водитель? — Хитро посмотрела на меня фельдшер по имени Марина, — сегодня молодого прислали. И пахнешь ты странно.

Марина, пышная, но ухоженная женщина лет тридцати все время стреляла в меня глазками из-под черненых бровей. Стремилась подсесть поближе за небольшим столиком, где мы пили чай.

А вот второй дежурный смены — медбрат по имени Макар Светличный, худенький, похожий на подростка мужичок лет двадцати, чувствовал себя рядом со мной совсем неловко.

Казалось мне, что он меня сторонится, хотя я был с ним приветлив и вполне себе весел. Как со всеми.

Первый вызов поступил в районе полудня.

— Звонили с МСТ, что в хуторе Гремячий, — суетилась фельдшер Марина, — на станцию пришла старушка. Сказала, что у нее дома деду плохо. Мучается с животом. Так что поехали! — Дорассказывала мне она уже в газоне.

— Поехали, — кивнул я, когда фельдшер и медбрат разместились в кабине, — домчу с ветерком.

— А быстро ли ездит этот твой самосвал? — Надула губки Марина.

— У меня быстро поедет, — хмыкнул я.

Всю дорогу Марина не успокаивалась, продолжая щебетать со мной о том о сем. Казалось, нет у нее никакого серьезного настроя на работу.

— Отодвинься, пожалуйста, — говорил я ей добродушно, — коленка твоя передачи включать мешает.

— Ой прости, прости! Тесно тут у тебя, в кабине-то! Даже чемодан, — указала она на железный чемоданчик с красным крестом, — приткнуть некуда!

Услышав слово «тесно», Макар Светличный удивленно посмотрел на пухленькую Марину, потом на свои худые ноги, вокруг которых, на сиденье было еще достаточно места.

Приехали мы по указанному адресу. Это была низенькая беленая хатка с серой, шиферной крышей, окруженная деревянным покосившимся заборчиком. Была та хатка на самом краю хутора, там, где широкая нижняя улица, сужалась маленьким закутком.

На зеленой облупившейся лавочке сидела бабуська. Несмотря на летнюю жару она была закутана в шерстяной платок чуть не по самый нос.

Когда ко двору подкатил газон, она даже и не встрепенулась. Только Марина с Макаром, наряженные во врачебную форму, заставили бабуську пошевелиться.

В маленькой сухенькой бабушке словно бы завелся моторчик. Она вскочила, и как могла, быстро, побежала к нам.

— Это вы родименькие! С больницы приехали? Ой не узнала! Не узнала из-за вашей новой машины-то!

— Мы, мы, — серьезно сказала Марина. Говорила она громко, предугадывая бабушкин слабый слух, — что у вас приключилось? Где больной?

— Больной-то! Дед мой? В хати еешней!

— В чьей хате? — Не поняла Марина.

— Бабки ентой! Не отпускает она моего деда Андрея-то! В полон взяла, да мучит своим горшком треклятая! — Бабуська схватилась за серую в платке, голову. Ее маленькие белесые глазки заслезились.

Фельдшер Марина и Макарка переглянулись. Я нахмурился.

— Как это? В полон взяла?

— Взяла! И не отпускаить его, а он там мучается, бедный! Стонет от боли!

— Мучается? — Нахмурился я, — ну-ка, пойдем посмотрим, что там происходит.

Когда мы вошли в поросший мелкой зеленой травкой дворик, встретила нас другая бабушка. Эта тоже была худощавой, но выше и не такая сгорбленная. Носила она старое, пестрое когда-то, а теперь выцветшее платье. Зеленый с красными цветочками платочек.

Марина поздоровалась.

— Где больной? — Спросила она.

— Больной? У нас таких нету! — Сказала вторая бабуска, шамкая зубами.

— Это как это нету? Что ты врешь, чертиха?! — Сказала бабушка в сером платке, — в доме мой Максимка! Он там помирает!

— Не помирает он, — сказала вторая, — а уже легчает Максиму-то. Вот еще полежит чутка под котелком, так и выздоровеет.

— Под каким котелком? — Удивилась Марина, — вы, бабушка, пожалуйста, уйдите с дороги! Мы со скорой помощи. Дайте нам дедушку осмотреть.

— А нечего его осматривать! — Воспротивилась бабуська в цветастом платке, — я и сама уже справилась. Заговоры на него навела. И теперича, токмо ждать надыть. Через время сбежит его боль животом, как напуганный зверь.

— Так, — Марина нахмурила брови, — вы, бабушка, это все бросайте. Народные методы такого рода современная медицина не приветствует. Так что прошу, отойдите!

— А вы, бабушка, — вклинился я, — бородавки заговариваете?

Старушка в цветастом платке посмотрела на меня заинтересованно. Ее большие под толстыми очками глазки, казалось, расширились еще больше.

— А что, внучок, тебе надыть?

— Надыть надыть, — я подмигнул Марине, — очень надыть.

— Дай-ка, милок, поглядеть.

— А вот бабушка, — я протянул руку, — идите сюда, на свет.

Бабушка-лекарка зашаркала ногами, взяв мою руку морщинистыми пальцами, она всмотрелась в ладонь.

— Где, сынок? Не вижу я.

— Да вот же!

— Ну где? Нету ж ничего?

— Да вы не там смотрите! Нащупайте вот тут!

Пока бабка рассматривала мою ладонь своими подслеповатыми глазами, я жестом указал Марине с Макаром пройти в хату. Пригнув голову они быстро забежали внутрь.

— Где? Не видать мне!

— Да это потому что, — сказал я с улыбкой, — подслеповатая ты, бабушка. Вот и не видишь. А бородавка-то большая!

— Что правда то правда, — закачала головой бабуська, — уж подводят меня глаза.

Пока мы с целительницей искали несуществующую бородавку, и дедова бабка в сером платке забежала в хату.

— Так и где она? Не могу что-то нащупать, — бегала целительница большими пальцами по моей ладошке.

— А ну-ка, бабушка, — всмотрелся я в свою руку, — А и правда! Нету!

— Как нету? Обманываешь? — Бабушка-целительница пожевала губами.

— Нет! Честно, исчезла! Рассосалась, язви ее! Вот так пальцы у тебя! И, правда, целебные!

Бабка удивленно поморгала, глядя на меня снизу вверх.

— Спасибо тебе, бабушка. Исцелила ты меня от бородавки!

— Завсегда, пожалуйста, — сказала она, как бы не веря сама себе.

— Сколько стоит твоя целебная сила?

— Да денег я не беру, милок, — сказала она, — токмо, если кто даст мне, то курочку, то яичков. Кто еще какого кушанья. Вот тем меня и благодарят.

— Ага. Вот как. А ну стой, бабушка. Я сейчас!

Я быстро пошел к кабине и тут же вернулся с газетным свертком в руках. Лежал в нем мой обед: два вареных яйца, кусок сала, толстый ломоть хлеба. Ну и свежий крупный огурец да лук зеленый.

— Вот тебе гостинец. А это еще, — я пошарил в кармане и достал печенье, что прихватил из скорой, — это тебе на сладкое!

— Спасибо за щедрость, милай, — слегка поклонилась бабушка, сминая в руках сверток.

— Кушай на здоровье.

— Игорь! — Выскочила из хаты Маринка. Лицо у нее было озадаченным.

— Ммм?

— Кажется, нам без тебя никак не обойтись. Без твоих инструментов шоферских.

— А зачем это, — не понял я, — тебе, Марина, для больного ключи да отвертки понадобились?

— Да ключи мне ни к чему, — махнула она рукой, — а вот скажи, Игорь, молоток у тебя с собой имеется?