Шопоголик на Манхэттене

10

Я возмущенно прячу телефон. Хм. Ну, я ему покажу. Вот прямо сейчас и поеду в этот Гуггенхайм. Сейчас же! Как только куплю себе косметику и получу подарок.

Набиваю корзинку всякий всячиной, быстро иду к кассе и подписываю чек, даже не взглянув на сумму, а потом выхожу на людную улицу. Так. Сейчас полчетвертого, то есть у меня полно времени, чтобы добраться до музея и погрузиться в культуру. Вот и славно. Мне даже не терпится туда попасть.

Я стою на краю тротуара, вытянув руку — ловлю такси, и вдруг замечаю великолепнейший магазин божественной красоты под названием «Бумажные изделия Кейт». Не задумываясь, я тут же опускаю руку и начинаю бочком подбираться к витрине. Вы только взгляните! Какая упаковочная бумага. И коробочки! И ленточки с бусинками!

Ладно, сделаю так. Загляну туда на секундочку, а потом поеду в Гуггенхайм.

Открываю дверь и неспешно прогуливаюсь, восхищенно разглядывая упаковочную бумагу с вкраплениями сухих цветов, волокон пальмы и ленточек, фотоальбомы, коробочки с изящной бумагой для писем… А это! Какие открытки!

Вот видите. Именно поэтому в Нью-Йорке так здорово. У них продают не обычные скучные открытки «С днем рождения». У них тут карточки ручной работы с блестящими цветочками и остроумными коллажами, на самые разные случаи, например: «Поздравляем с усыновлением близнецов!» или «Как жаль, что вы расстались».

Я брожу вдоль стеллажей, впечатленная таким разнообразием. Вот открытка с раскладным замком, а на флажке написано: «Старый дом после ремонта — лучше новых двух!» Нет, среди моих знакомых никто не собирается учинить своему жилищу глобальный ремонт, но почему бы не оставить эту открытку до тех времен, когда мама наконец решит сменить обои в гостиной. Или вот такая, с искусственной травой внутри и надписью: «Лучшему тренеру по теннису с благодарностью». Я ведь на будущее лето собиралась заняться теннисом, и мне наверняка захочется отблагодарить своего тренера?

Я беру несколько открыток и перемещаюсь к стеллажу с приглашениями. Тут еще интересней! Вместо банальных «Приглашаем!» есть, например, «Встретимся в клубе на бранче!» [Бранч — поздний завтрак ближе к полудню] и «Приходите к нам на пиццу — будет весело!».

Знаете, этих открыток я тоже, пожалуй, прикуплю. Ведь мы со Сьюзи легко можем устроить вечеринку с пиццей. А в Англии таких приглашений днем с огнем не сыщешь. Они такие миленькие-с рамкой из блестящих кусочков пиццы. Я осторожно кладу десять коробочек с приглашениями в корзину вместе с другими симпатичными открыточками, добавляю еще несколько листов полосатой оберточной бумаги, перед которой я просто не смогла устоять, и иду к кассе. Пока кассирша проводит все товары через сканер, я снова оглядываю магазин, раздумывая, не пропустила ли чего-нибудь второпях, и только когда кассирша объявляет сумму, я в шоке оборачиваюсь и смотрю на нее. Так много? За несколько открыток?

На секунду я задумываюсь, действительно ли они мне нужны. Вот, например, эта открытка с надписью «Веселой Хануки, босс!»?

Но ведь однажды они мне обязательно пригодятся, правда? И раз уж мне предстоит поселиться в Нью-Йорке, надо привыкать посылать людям дорогие открытки по любому случаю. Так что для меня это своего рода адаптация.

Кроме того, зачем нужен такой замечательный лимит по кредитке, если им не пользоваться? Вот именно. И потом, я могу вписать это в свой бюджет как «неизбежные деловые расходы».

Подписывая чек, я замечаю девушку в джинсах и шапке, склонившуюся возле стеллажа с визитками, — очень уж у нее знакомое лицо. Где-то я ее раньше видела. А, ну как же!

— Добрый день! — приветливо здороваюсь я. — Кажется, мы вчера с вами были на распродаже образцов. Купили там что-нибудь?

Но вместо того, чтобы ответить мне, она быстро отворачивается и устремляется к выходу. На пути к дверям она в спешке наталкивается на кого-то и бормочет: «Извините». И к своему изумлению, я замечаю, что у нее английский акцент. Вот уж поистине грубость, да? Проигнорировать землячку в чужих краях. Неудивительно, что все считают англичан равнодушными и холодными.

Вот теперь я точно направляюсь в Гуггенхайм. Выйдя из магазина, я понимаю, что не знаю, с какой стороны улицы мне нужно ловить такси, поэтому стою в нерешительности, размышляя, ехать ли мне на север или на юг. Мне показалось, что на улице случилась вроде какая-то вспышка, и, сморщившись, я смотрю на небо, не собирается ли дождь. Но на небе ни облачка, и, похоже, кроме меня этой вспышки никто не заметил. Может, это обычное явление в Нью-Йорке — такое же, как пар, поднимающийся над тротуаром.

Так. Сконцентрируйся. Гуггенхайм.

— Извините, — обращаюсь я к женщине, проходящей мимо. — В какой стороне Гуггенхайм?

— Дальше по улице. — Большим пальцем она тычет через плечо.

— Ясно, — бормочу я. — Спасибо.

Тут что— то не так. Я думала, Гуггенхайм отсюда далеко, ближе к Центральному парку. Как он может быть тут, на этой улице? Наверное, эта дама сама не местная. Надо спросить кого-нибудь еще.

Только все проносятся мимо с такой скоростью, что я даже не успеваю задать вопрос.

— Эй, — говорю я, практически хватая прохожего за рукав. — Гуггенхайм где?

— Вон там, — кивает он и уходит.

Да о чем они все? Я точно помню, Кент говорила, что Гуггенхайм находится возле… возле…

Подождите.

Я замираю как вкопанная, от удивления широко раскрыв глаза.

Не может быть! Вот он! Прямо передо мной вывеска «Гуггенхайм», огромными буквами.

Что такое? Он что, переехал, этот Гуггенхайм? Или их два?

Подхожу к дверям и замечаю, что для музея здание маловато. Может быть, это не главный Гуггенхайм? Может, это его стильный филиал в Сохо? Точно! Если в Лондоне есть галерея «Тейт Британ» и «Тейт Модерн», то почему в Нью-Йорке не может быть просто Гуггенхайма и Гуггенхайма Сохо?

Гуггенхайм Сохо. Класс!

Осторожно открываю дверь и, конечно, вижу белые просторные залы с предметами современного искусства, скамейками для посетителей, а между ними прогуливаются люди, шепотом разговаривая друг с другом.

Вот такими, по-моему, должны быть все музеи. Небольшими и симпатичными, чтобы посетители не утомлялись от одного только вида бесконечных залов. Этот музей, например, легко можно осмотреть всего за полчаса. К тому же тут все такое интересное. Вот, например, прелюбопытнейшие красные кубы в стеклянном ящике. А вот отличная абстракция на стене.

Пока я разглядываю рисунок, к нему подходит какая-то пара и начинает шепотом обсуждать достоинства картины. Потом женщина как бы между делом спрашивает:

— А сколько это стоит?

Только я собралась повернуться к ней и сказать, что меня тоже всегда интересует этот вопрос, как тут, к моему изумлению, мужчина протягивает руку к картине и переворачивает ее. А сзади к раме приклеен ценник!

Ценник в музее! Да это же идеальное место! Наконец-то нашелся здравомыслящий человек, который согласился с моим мнением — людям недостаточно просто смотреть на картины, общество хочет знать, сколько стоит искусство. Надо будет написать об этом в дирекцию музея Виктории и Альберта.

Приглядевшись, я замечаю, что ценники есть вообще на всех экспонатах. На этих красных кубах в стеклянной витрине, и на стуле, и на… на этой коробке карандашей.

Как странно, что в музее выставили коробку карандашей. Наверное, это такая инсталляция? Я подхожу поближе и вижу, что на каждом карандаше что-то напечатано. Наверное, какая-нибудь очень умная фраза про искусство или про жизнь… Наклоняюсь совсем близко и читаю: «Магазин музея Гуггенхайма».

Что?

Это…

В замешательстве оглядываю зал.

Я… в магазине?

Теперь я замечаю то, на что не обратила внимания раньше. Вот, например, пара кассовых аппаратов у двери. И вот кто-то выходит с сумками.

Боже мой.

Какая я тупица! Как же я не распознала магазин? Но… тогда я вообще ничего не понимаю. Это что, магазин сам по себе? И у него нет музея?

— Извините, — обращаюсь я к блондинистому пареньку со значком на груди. — Небольшой вопрос. Это магазин?

— Да, — вежливо отвечает паренек. — Это магазин музея Гуггенхайма.

— А где же сам музей?

— Далеко, возле парка.

— Понятно. Но хотелось бы уточнить. Сюда можно просто прийти и купить что угодно, и никому нет дела, был ли ты до этого в самом музее? То есть не нужно при покупке предъявлять билет или что-то такое?

— Нет.

— То есть можно вообще картины не смотреть? Можно просто купить тут что-нибудь? От восторга я почти кричу. Этот город нравится мне все больше и больше! Просто потрясающе! Ловлю шокированный взгляд паренька и быстро добавляю: — Конечно, я очень хочу посмотреть картины. Очень-очень. Я так спросила… на всякий случай.

— Если вы желаете посетить музей, мы можем вызвать для вас такси. Вы собирались в музей?

— Э-э…

Стоп, дайте прикинуть. Не будем принимать поспешных решений.

— Э-э… не уверена, — осторожно говорю я. — Мне нужно подумать.

— Хорошо, — соглашается парень, как-то странно глядя на меня.

Я сажусь на белую скамью и думаю.

Так. Я, конечно, могла бы поехать в музей Гуггенхайма. Могла бы вызвать такси и провести остаток дня в созерцании шедевров искусства.

Или… просто купить книгу о музее, а остаток дня провести в магазинах.

Разве обязательно видеть картину в оригинале, чтобы по достоинству оценить ее? Конечно нет. В некотором смысле посмотреть все в книге даже лучше, чем бродить по бесконечным галереям. Так получится и быстрее, и эффективнее.

К тому же все, что здесь продается, это тоже искусство, правильно? Значит, я уже получила необходимую мне порцию культуры. Вот именно.

Только не подумайте, что я сразу сбежала из этого магазина. Еще как минимум минут десять я просматривала книги и вдыхала воздух искусства. В конце концов купила огромную тяжелую книгу, которую решила подарить Люку, классную кружку для Сьюзи, несколько карандашей и календарь для мамы.

Отлично! Вот теперь я действительно могу пойти по магазинам. Из музейного магазина я выхожу свободная и совершенно счастливая, как школьница, которую раньше положенного отпустили с уроков. Иду по Бродвею, потом сворачиваю на какую-то улицу, прохожу мимо ларьков, где продают дешевые сумки и украшения для волос, мимо уличного музыканта, который весьма так себе бренчит на гитаре. Вскоре я сворачиваю на симпатичную мощеную улочку, потом на другую. По обе стороны стоят старые здания с пожарными лестницами, вдоль тротуаров растут деревья, и вообще тут все намного проще, чем на Бродвее. Знаете, я действительно смогла бы тут жить. Правда. Легко.

И, о боже, магазины! Один другого краше. У одного в витрине на антикварной мебели раскиданы платья из набивного бархата. У другого стены расписаны под облака, и всюду лежат пышные бальные платья, а между платьями расставлены тарелки с конфетами. Третий магазинчик — весь в черно-белых тонах в стиле «ар деко», как в фильме с участием Фреда Астера. А посмотрите на этот!

Я изумленно останавливаюсь возле витрины: манекен совершенно голый, за исключением прозрачной полиэтиленовой рубашки, в кармане которой плавает золотая рыбка. В жизни не видела более удивительной одежки.

Знаете, мне всегда хотелось надеть что-нибудь очень авангардное. Бот было бы круто приехать домой в таком необычном наряде и, щеголяя, рассказывать всем, что купила его в Сохо, в Нью-Йорке. Интересно… я все еще в Сохо? Или это Нолита? Или Нохо? Солита? [Сохо, Нохо и Нолита — названия центральных районов Нью-Йорка].Честно говоря, я понятия не имею, где нахожусь, но ни за что не стану доставать карту и смотреть — подумают еще, что я туристка.

Впрочем, какая разница, где я? Лучше зайду в магазин.

Открываю дверь и вхожу. Никого — только в воздухе витает странный аромат да гремит музыка. Я подхожу к вешалке, принимаю равнодушный вид и начинаю перебирать одежду. Боже, да тут просто экстранеординарные вещи. Брюки длиной метра три, белая рубашка с полиэтиленовым капюшоном, юбка из вельвета и газетной бумаги — выглядит неплохо, но что с ней станет, если пойдет дождь?

— Здравствуйте. — Ко мне подходит юноша. На нем черная футболка и очень обтягивающие брюки, все такие серебряные, за исключением области гульфика, который сшит из джинсовой ткани и очень… ну… торчит.

— Здравствуйте, — отвечаю я как можно хладнокровнее, стараясь не смотреть на его гульфик.

— Как дела?

— Спасибо, хорошо.

Я беру черную юбку, но тут же кладу ее на место, потому что замечаю аппликацию в виде блестящего красного пениса спереди.

— Хотите что-нибудь примерить?

Давай, Бекки. Не бойся. Выбери что-нибудь.

— Э-э… да. Вот это! — Беру лиловый пуловер с высоким воротником, симпатичный на первый взгляд, и иду за юнцом в дальний конец зала, где стоят примерочные кабинки из листов оцинкованного железа.

И только сняв пуловер с плечиков, я замечаю, что у него два ворота. Еще он немного похож на свитер, который моя бабушка однажды подарила папе на Рождество.

— Извините? — высовываю я голову из кабинки. — У этого свитера… две горловины.

Парень смотрит на меня, как на ненормальную, и говорит:

— Так и должно быть. Такой стиль.

— А, понятно! Ну конечно. — И снова ныряю в кабинку.

Я не решаюсь спросить, в какую дырку нужно совать голову. Сначала надеваю через одну горловину, и выглядит это ужасно. Потом через вторую, и тоже кошмар.

— Ну как? — спрашивает парень, и я краснею. Я не могу признаться ему, что не знаю, как это надеть.

— Нормально, — сдавленным голосом отвечаю я ему из кабинки.

— Не хотите выйти и посмотреть на себя?

— Пожалуй! — пищу я.

О господи. Я вся красная, волосы стоят дыбом оттого, что я старательно втискивалась в узкие горловины. Нерешительно открываю дверь кабинки и смотрю на себя в зеркало. И понимаю, что дебильнее, чем сейчас, не выглядела никогда в жизни.

— Потрясающий трикотаж. — Парень скрещивает руки на груди и окидывает меня оценивающим взглядом. — Уникальное изделие.

— Э-э… да уж, — помедлив, тяну я. — Очень любопытный фасончик. — Я неуклюже поддергиваю рукав и стараюсь не замечать, что выгляжу так, словно у меня не хватает одной головы.

— И на вас смотрится просто великолепно. Просто шикарно.

Он так убедителен, что я снова решаюсь взглянуть на свое отражение. И знаете, возможно, он прав. По-моему, не так уж и плохо.

— У Мадонны таких три, разных цветов. — Парень переходит на шепот: — Между нами, она их просто не снимает.

Я восторженно на него гляжу:

— У Мадонны такой же свитер? Вот точно такой?

— О да, но на вас он сидит намного лучше. — Он приваливается к зеркальной колонне и рассматривает ногти. — Очень рекомендую.

Боже! Просто обожаю этот город! Ну где еще, скажите на милость, можно купить приглашения на пиццу, бесплатную тушь и еще свитер, как у Мадонны, в один день? Когда я прибываю в «Ройялтои», на моем лице огромная, просто чеширская улыбка. Таких удачных покупок у меня не было уже с… со вчерашнего дня.

Я сдаю все свои сумки в гардероб и направляюсь в небольшой круглый бар, где Люк должен познакомить меня со своим новым партнером Майклом Эллисом.

За последние несколько дней я многое узнала об этом Майкле Эллисе. Похоже, он владеет огромным рекламным агентством в Вашингтоне и водит дружбу с президентом. Или с вице-президентом? В общем, с кем-то из верхушки. Короче, Майкл — крупная рыба, и от него во многом зависит сделка Люка. Поэтому я должна постараться произвести на него хорошее впечатление.

Ого, да тут все по высшему разряду. Кожа, хромированная сталь и люди в крайне модных черных костюмах с соответствующими прическами. В круглом зале я нахожу Люка, к моему удивлению, в полном одиночестве.

— Привет! — говорю я и целую его. — А где же твой новый приятель?

— Ушел позвонить, — отвечает Люк и жестом подзывает официанта. — Еще один гимлет [Коктейль из джина и концентрированного сока лайма, весьма популярен у англичан], пожалуйста. — Он внимательно на меня смотрит, пока я усаживаюсь за стол. — Ну, дорогуша, расскажи, как тебе понравился Гуггенхайм?

— О, замечательно! — Ха-тире-ха! В такси я, между прочим, подготовилась. — Особенно мне понравилась потрясающая серия акриловых объектов, созданных на основе простых евклидовых форм.

— Правда? — слегка удивленно восклицает Люк.

— Конечно. То, как они поглощают и отражают чистый свет… удивительно. Да, кстати, я купила тебе подарок. — Я кладу ему на колени увесистую книгу «Абстракции и абстракционисты» и отпиваю чай, который мне только что принесли, стараясь не слишком выдавать своего триумфа и довольства.

— Ты действительно ездила в Гуггенхайм! — В крайнем удивлении Люк листает книгу.

— Э-э… ну да, конечно.

Ладно, я знаю, что обманывать своего мужчину нехорошо. Но ведь отчасти это правда, разве нет? Я ведь на самом деле была в Гуггенхайме. В широком смысле этого слова.

— Очень любопытно. А известную скульптуру Бранкузи видела?

— Э-э… как бы… — Я щурюсь, пытаясь разглядеть поверх его плеча, что он там обнаружил в книге. — Я… хм… больше обратила внимание на евклидовы формы и, конечно… на… несравненные…

— А вот и Майкл, — перебивает меня Люк.

Он закрывает книгу, и я поспешно запихиваю ее в сумку. Слава богу. После чего с любопытством поднимаю глаза-ведь интересно же наконец узнать, как выглядит этот самый Майкл, — и чуть не захлебываюсь своим чаем.

Не может быть. Это он. Майкл Эллис — это тот самый лысеющий дядька, которого я встретила в спортзале. Когда он видел меня в прошлый раз, я практически умирала у его ног.

— Бекки, познакомься с Майклом Эллисом, моим новым партнером, — говорит Люк, вставая.

— Здравствуйте, — я пытаюсь удержать на лице невозмутимую улыбку. — Как поживаете?

Нет, это нужно запретить. Нужно ввести правило, согласно которому люди, видевшие тебя в спортзале, никогда не должны встречаться с тобой за его пределами. Это слишком неловко.

— А мы уже знакомы. — Майкл Эллис пожимает мою руку, и в глазах его мелькает искорка. Он усаживается напротив. — Мы с Бекки вчера вместе занимались в спортзале. А вот сегодня я вас в спортзале не видел.

— Сегодня? — Люк вопросительно на меня смотрит, усаживаясь на свое место. — Кажется, ты сказала мне, что сегодня утром зал был закрыт.

Вот черт.

— А. Хм. Ну… — Я делаю большой глоток и прочищаю горло. — Когда я сказала, что он закрыт, я имела в виду, что… что…

Господи, а я так хотела произвести хорошее впечатление.

— Ой, да о чем это я! — вдруг восклицает Майкл. — Наверное, совсем из ума выжил! Это было не сегодня утром. Сегодня зал действительно был закрыт. Там ремонт, кажется. Или еще что-то.

Он широко мне улыбается, а я густо краснею и быстро вставляю, чтобы сменить тему:

— Так, значит, вы… будете вести дела с Люком. Замечательно! И как у вас продвигается сделка?

Я спросила исключительно из вежливости и чтобы увести разговор от моих спортивных достижений. Я рассчитывала, что они начнут мне очень многословно все объяснять, а я бы только понимающе кивала и попивала свой коктейль. Но, к моему удивлению, оба молчат.

— Хороший вопрос, — наконец говорит Люк и смотрит на Майкла. — Что сказал Кларк?

— У нас был долгий разговор. И не совсем удовлетворительный.

Я перевожу взгляд с одного на другого, совершенно обескураженная.

— Что-то случилось?

— Все зависит от того, как на это смотреть, — говорит Майкл.

И он принимается рассказывать о своем телефонном разговоре с этим самым Кларком, а я с умным видом слушаю. Но вскоре лицо Майкла начинает расплываться. Боже, сколько я сегодня выпила? Честно говоря, даже и думать об этом не хочу. Откидываюсь на спинку кожаного кресла, закрываю глаза, и слушаю, как слова кружат над моей головой.

— …паранойя какая-то…

— …они думают, что могут менять правила…

— …накладные расходы… снижение затрат… а Алисия Биллингтон возглавит лондонский отдел…

— Алисия? — Я с трудом отрываюсь от спинки кресла. — Алисия возглавит лондонский отдел?

— Скорее всего. — Люк переводит на меня взгляд. — А что?

— Но…

— Но что? — Майкл явно заинтересован. — Почему она не может возглавить лондонский офис? Она умна, амбициозна…

— Ну… так, просто так — неубедительно отвечаю я.

Не могу же я им сказать: «Потому что она жуткая стерва».

— Кстати, ты знаешь, что Алисия обручилась? — спрашивает Люк. — С Эдом Коллинзом.

— Правда? — удивляюсь я. — Я слышала, что у нее роман с этим… как его…

— С кем? — торопит меня Майкл.

— Э-з… да как же его… — Глоток коктейля должен прояснить голову. — Ну, они еще тайно обедали вместе и все такое!

Господи! Ох и напилась же я.

— Бекки любит быть в курсе офисных сплетен, — смеется Люк. — К сожалению, они не всегда оказываются достоверны.

Я сердито на него смотрю. К чему это он клонит? Что я сплетница?

— Нет ничего зазорного в офисных сплетнях, — тепло улыбается Майкл. — Это помогает быть в курсе дела.

— Полностью согласна! — поддакиваю я. — Я всегда говорю Люку, что он должен интересоваться людьми, которые на него работают. Это ведь так же, как давать советы по телевизору. Нельзя просто смотреть на цифры, нужно разговаривать с теми, кто звонит. Как в случае с… Энид из Нортхэмптона! — Я выжидающе смотрю на Майкла и только потом вспоминаю, что он не знает, кто такая Энид. — Судя по цифрам, она могла уйти на пенсию, — поясняю я. — Но на самом деле…

— Она не хотела? — догадывается Майкл.

— Вот именно! Ей очень нравилась работа, но ее муж требовал, чтобы она ушла на пенсию. А ведь ей всего пятьдесят пять! — Я возмущенно взмахиваю стаканом. — Разве народная мудрость не гласит, что в пятьдесят пять жизнь только начинается?

— Не уверен, — улыбается Майкл. — Но думаю, в этом есть смысл. — Он с любопытством разглядывает меня. — Хотел бы как-нибудь посмотреть вашу передачу. В Штатах ее показывают?

— Нет, — со вздохом отвечаю я. — Но скоро я буду вести такую же передачу на американском телевидении!

— Буду с нетерпением ждать. — Майкл смотрит на часы и допивает коктейль. — Мне, к сожалению, пора. Люк, поговорим позже. И очень рад был с вами познакомиться, Бекки. Теперь буду знать, к кому обращаться, если мне понадобится финансовый совет.

Когда он уходит, я откидываюсь на спинку мягкого кресла и поворачиваюсь к Люку. Его благодушное настроение испарилось, он напряженно смотрит перед собой, а пальцы методично рвут на мелкие кусочки картонную упаковку от спичек.

— Майкл мне понравился, — говорю я. — Очень дружелюбный.

— Да, — отвечает Люк как бы издалека. — Он такой.

Точно такой же отсутствующий взгляд у него был, когда один из подчиненных напортачил с пресс-релизом и в прессу попали конфиденциальные данные о его клиенте. Я мысленно прокручиваю услышанный разговор, вернее, те отрывки, что до меня долетели.

— Люк, что происходит? У вас возникли проблемы со сделкой?

— Нет, — отвечает он, даже не пошевелившись.

— Тогда что Майкл имел в виду, когда сказал: «Все зависит от того, как на это смотреть»? И еще что-то про новые правила?

Я наклоняюсь и пытаюсь взять его за руку, но Люк никак не реагирует. Мы напряженно молчим, и я только теперь замечаю музыку, что играет в баре, и гул голосов, и приглушенный свет. За соседним столиком женщина открывает коробочку от «Тиффани» и восхищенно ахает. При иных обстоятельствах я бы тут же бросила салфетку и встала посмотреть, что там у нее в коробочке. Но сейчас я слишком переживаю за Люка. К нашему столику подходит официант, я мотаю головой, и он неслышно отступает,

— Люк? Расскажи мне. Что случилось?

— Ничего, — коротко отвечает он и подносит бокал к губам. — Ничего не случилось. Все в порядке. Пойдем.