Шорские сказки и легенды

Отчего барсук жирный[28]

Пурун, пурун, полтур, — начала бабушка Орекен. — В дремучей тайге жил-был один медведь. Шибко старым он стал по кедрам лазить, шишек добывать уже не мог. И вот он идёт, бредёт по буреломам, обросшей тайге и глядит на кедры, на каждой ветке которых шишки прямо гнёздами сидят. Смотрит на них и слюну глотает, ворчит при этом.

— Ох, жалко, жалко, что старый стал! Сколько в свой век я этих шишек покушал! Пусть бы другие старели, только не я! Ух! Какими высокими стали кедры, лазить моченьки нету. Кто мне поможет шишки достать?

Вдруг, подняв хвостик торчком, навстречу прибежал к нему полосатый бурундук.

— О, бурундучок, бурундучок, лёгкий браток, залезь-ка на кедр, спусти-ка мне шишек да побольше. Я благославлю тебя, — попросил медведь.

— Цик-цак, цик-цак! На тебе пшик! Мне самому мало шишек! Зима близко, свои закрома заполнять надо! — ответил бурундук и полез на кедр. Рассерженный медведь мохнатой лапой схватил бурундука, царапнул его по спине, а там, где царапнул, от когтей полосками кровь запеклась. От того стал всегда полосатым бурундук. Пошёл медведь дальше.

— Кы-ы-ы-к! Кы-ы-ы-к! — послышалось вверху. Это был крик чёрного дятла. Прилетел он, сел на макушку кедра, острым клювом стал стукать и долбить, шишки добывать. Глянул медведь на птицу и сказал:

— Эзе, чакши птица! Пожалей меня, старика, хоть ты. Спусти-ка шишек да побольше. Накорми меня и сам поешь. Я, хан тайги, благославлю тебя.

А птица в ответ:

— Крк, крк! Если тебе надо, сам залезь! Сам залезь! Крк, крк!

И полетел. Медведь в след заворчал:

— Кара сайда карара кат! Сарыг сайда саргара кат! Когда шишки тёмно-зелены, до черна высыхай! Когда шишки желты — желтее высыхай. От его проклятия чёрный дятел стал всегда тощим, никогда не жиреет. Пошёл дальше медведь, встретил барсука и сказал ему:

— Эзе, барсук, безобидное животное! Ты, браток, лёгок, залезь-ка на кедр, спусти побольше шишек, я и ты наедимся вдоволь.

— Эх, дядя медведь, хан тайги! Много шишек на кедрах, мне тоже хочется поесть, но кедры уж очень высоки, залезть моченьки у меня нет, лазить по ним я не создан. А ты не тужи, мой дядя, мой хан. Вот-вот скоро буйный ветер ворвётся в тайгу, покачнёт верхушки кедров, шишки сами повалятся на землю, ну и покушаем вдоволь мы оба, а пока, сядем вот рядком и подождём ладком.

Сели они рядом и стали ждать ладком. Ждут день, ждут два, а ветра нет. Шишки как сидели на деревьях, так и сидят. На третий день откуда ни возьмись тёмные тучи появились на небе, всё небо заволокли, солнце затенили. Загремел гром, засверкала молния. Буйный ветер, бушуя, ворвался в тайгу. Верхушки кедров, как колыбели, закачались. Полил дождь, как из ведра, а шишки повалились, как град. Подошвы кедров осыпали, словно камушками. Наелись друзья, напились вдоволь и дождём омылись.

Медведь сказал:

— Какой ты, смекалистый барсук, браток! Спасибо тебе за это!

И вырвал от себя часть сала, подал барсуку. От того, говорят, барсук всегда жирный.

Кукушка[29]

Когда-то кукушка была красивой девушкой по имени Какук. Был у неё брат Пасюк. Дружно жили сестра и брат. Пришло время, брат женился. Соседи говорили:

— Хорошая у тебя жена.

Не успеет утром Пасюк посмотреть на солнышко, как жена уже на стол талкан с мёдом ставит. Потом ичиги и халат подносит. Когда он соберётся на охоту, продукты даст, дверь откроет. Днём всё в окно глядит, ждёт мужа. Если он задержится, жена вся изведётся и вздыхает, как больная.

Однажды Пасюк не вернулся с охоты. Погоревала жена три дня и три ночи, потом грустить перестала.

А Какук от горя похудела, только о Пасюке говорила:

— Вот здесь он сидел, огонь добывал, ударяя огнивом о камень. Нож у него был такой острый, что мог срезать кедр.

— Апу! — удивлялась вдова. — Ты, Какук, ничего об охотниках не знаешь. У них на каждом шагу опасность. Если зверь не задрал, то со скалы сорвался или заболел в тайге.

Услышав это, Какук заплакала, а вдова ещё говорит:

— Смерть по пятам за охотником ходит, ничего удивительного в том, что она настигла Пасюка.

Заболела девушка, слегла в постель. Невестка стала перед зеркалом крутиться, прихорашиваться, на парней из окна поглядывать.

Между тем солнышко на небе поднималось выше и выше, жарко становилось. Больная попросила воды. Невестка сказала:

— Подожди, брови подведу.

Какук не могла ждать. Она превратилась в птицу и заметалась по комнате, пытаясь вылететь через окно в тайгу на поиски брата.

Невестка схватила её за ногу. Но птица вырвалась, оставив на руках невестки перья. Вот почему одна нога у кукушки голая. Поёт она грустно о себе, о брате.

Ка-кук — это я сама.

Па-сюк, Па-сюк — это брат мой.

Какук ищет брата, зовёт его, свое гнездо не строит. Нет у неё детей. Ведь она была девушкой.

Мрас-Су и Кара-Том[30]

Было это очень давно, когда, нагромождаясь, вырастали горы и между ними, разливаясь, потекли большие и малые реки.

Там, где на утренней стороне к восходу солнца стояли плечом к плечу Абаканские горы, выросла и похорошела скала Кабусь. Днём она белела, как кандык, а ночью сверкала ярче серебра.

Однажды красавица Кабусь, изумив родных и знакомых, от жарких лучей солнца родила дочь. За синие глазки и спокойный нрав ей дали имя Мара-зас, что значит кроткая. А люди стали называть её ласково Мрас-Су.

Новая речка росла смирной, её плача никто не слышал, её капризов не видел. Она текла без волнения, тихо напевая:

Шли годы. Мрас-Су стала взрослой. В третью весну она услышала в стороне, где восходит солнце, сильный и могучий голос Кара-Тома.

— Рада бы к тебе, Кара-Том, но, послушай, о чём шумят и гудят мои братья Абаканские горы, — говорила Мрас-Су.

— Куда ты рвешься, сестрица? — гудели братья. — Теки на восход, по степи Олен-чазы, где живёт племя Аба. От столицы Аба-хана уйдёшь прямо в объятия к седому старику Хему. Он, увидев тебя, молодую и красивую, запляшет от радости на одной ноге. Хем-труженник. У него будешь жить в достатке и в губы не дуть.

— Не ходи к Хему! — грозно молвил Пус-Таг. — Что может быть общего у молодой девушки со старым? Теки, внучка, лучше к стройному Бию на запад. Он — делец. У него спокойная натура. Ты, внучка, тоже спокойная. У вас жизнь будет течь ладно.

— О, не ходи к Бию! — зашумела бабушка Огудун. — Он такой медлительный, на ходу спит. Век с ним длинным покажется. Лучше ступай к Кара-Тому. Где любовь, там и свет.

— Я знаю, куда мне податься, — сказала Мрас-Су и весело погнала свои волны. Кто бы ни глядел на молоденькую речку, тот замечал, какие у неё спокойные и длинные волосы. На каменистых перекатах не слышно большого шума. Течет она, нежно поблескивая на солнце, как подобает скромной девушке.

И вот однажды ясным днём вдова Манак-гора разлеглась перед Мрас-Су, чтобы пошептаться с Шаман-горою.

Воды Мрас-Су разлились, затопили узкие ущелья и широкие долины, согнали тысячи зверей и птиц.

Мрас-Су заволновалась, стала просить Манак-гору дать ей дорогу. Но вдова и слушать не хотела. Она прижималась к щеке Шаман-горы и ласковыми словами называла его.

Время летело. Мрас-Су билась в западне, огороженная каменными стенами Манак-горы. Девичья грудь высоко поднималась от волнения. Мрас-Су не хотелось жить ни одного дня без движения, без дела. Синие волны её шумели, катились, забирались к самым вершинам гор.

Волнение Мрас-Су услышал Кара-Том. Он не терпел тех, кто стеснял чью-то свободу. Беспощадно разрушал берега, швырял огромные камни, опрокидывал скалы.

— Перебирайся ко мне! — закричал Кара-Том. — Вместе потечем к деду Пус-Тагу, вершине земли. Вдвоем будем сильнее. Ни одна гора не загородит нам путь.

Мрас-Су, услышав Кара-Тома, осмелела и впервые в жизни завела спор с Манак-горою.

— Дай мне дорогу! — потребовала она.

Вдова спросила:

— Куда ты, девушка, рвешься? Я не позволю тебе ласкать Шаман-гору. Ты еще молодая и не знаешь, что любовью никто не делится.

— Не нужен мне твой старый Шаман, — рассердилась Мрас-Су. — Дай путь к сильному и молодому Тому.

— Фу! — махнула рукой Манак. — Что хорошего ты нашла в этом Кара-Томе. Он ничего не понимает в прелестях женщин. Катись лучше к старому Хему. Он обласкает тебя в тридцать раз крепче, чем молодой Кара-Том.

— Нет! — сердито повторяла Мрас-Су. — Не нужна мне любовь дряхлого старика.

Ещё долго бы длился спор между девушкой и вдовой, если бы не человек. Он разобрал камни Манак-горы и, обращаясь к томившейся в неволе красавице, сказал:

— Иди к своему любимому!

Мрас-Су встрепенулась, заходила, забушевала, сильней налетела на Манак-гору. Покатились огромные камни, обрушились утёсы. В этом месте появился большой порог. Люди назвали его Убу, что значит бурный.

А Мрас-Су быстрее бегуна погналась к милому Кара-Тому. Они встретились ниже Альчуковского мыса. Дальше текут рядом Мрас-Су и Кара-Том, прижавшись друг другу, неразлучные навеки, весело поблескивая в лучах яркого солнца.

Пус-Таг[31]

Было это, когда горы в наших краях не такие высокие и большие стояли, как сейчас. Одна только гора в верховьях реки Бель-Су поднялась выше других на три головы. Киндик-каан звалась, каан этого края.

В те времена Киндик-каан ни на одну гору не обижался, ни на близкую, ни на дальнюю, все горы смирные были, между собой ладно жили, рекам к большой родне бежать не мешали. Никого Киндик-каан не тревожил, стоял он невозмутимый и сонный.

Однажды до Киндик-каана слух дошел, что в верховья реки Кондомы родилась новая гора Пус-Таг.

— Ну, чакши! — сказал Киндик-каан. — Пусть живет ещё одна гора. От этого тесно другим не будет.

— Эзе! Эзе! — закивали головой горы. — Свет большой, всем хватит земли для жизни.

Пус-Таг стал расти. Шаловливый рос. Одного соседа щелкнет, другого щипнет… Услышал об этом Киндик-каан, улыбнулся:

— Какой спрос с Пус-Тага? — говорил он. — Мал он ещё, потому-то и балованный. Вырастет большой, ума прибавится, спокойный, как камень, тогда будет.

Много-много лет прошло, даже и для гор много. Пус-Таг вырос большой и высокий. Стало ему тесно. Он то одного соседа пнёт, то другого. Постепенно всех растолкал. Дошло это до ушей Киндик-каана. Засмеялся Киндик-каан:

— Э, зачем обижаться. Всё это от того, что Пус-Таг молодой ещё, скучно ему. В такие годы все бывают горячими. Жените его — всю дурь, как рукой, снимет.

Послушались горы, в верховьях Абакана девицу-гору высватали, к Пус-Тагу привели, вскоре свадьбу сыграли.

Не успокоился Пус-Таг. Рассердились горы и опять пошли к Киндик-каану, жаловаться стали:

— Надо как-то унять Пус-Тага. Нам совсем от него покоя не стало. Женили его, а он все такой же, как шайтан. Однако скоро и тебя, Киндик-каан, начнет задевать.

Киндик-каан так захохотал, что с его груди даже камни посыпались.

— Ну, потешные же вы! Все забавляете меня. Поймите вы, малодушные, скоро у Пус-Тага дети будут. Тогда он никого больше не затронет, громкого слова никому не скажет. Ничего не надо делать. Помешкайте еще.

Горы только пожали плечами. В душе они не согласны были с Киндик-кааном, но на словах не сумели возразить. Разошлись по своим местам.

Через несколько лун родились у Пус-Тага дочь Манак и сын Огудун. Пока дети маленькие были, Пус-Таг со всеми в мире жил. А годы захватывались в клубок времени.

Дочка Пус-Тага в отца своенравной росла. Когда большая стала, ни с того, ни с сего поперек реки Мрас-Су вдруг легла. Вода с трудом под ее каменным поясом пробивалась.

— Почто так делаешь, Манак? — шумела Мрас-Су. — Мне надо скорей к братьям и сестрам бежать. Меня дед Талай ждет. Ты сама видишь, что твой отец меня и так стеснил. А теперь еще ты поперек легла. Пропусти меня.

Но Манак даже слушать не хотела Мрас-Су. Мрас-Су напрягла все силы, чтобы пробиться. Но все было напрасно. Манак только смеялась. Наконец это заметил отец Пус-Таг.

— Что это ты делаешь, дочь Манак? Зачем реке дорогу загородила? — спросил он и сверкнул глазами.

Ничего не ответила отцу Манак, ещё дальше поперек реки протянулась.

— А, так тебе и отец не указ?! — закричал Пус-Таг, в гневе вытащил кривую саблю, размахнулся и перерубил свою дочь пополам там, где билась и ревела Мрас-Су.

От этого удара на реке Мрас-Су до сих пор большой порог остался. Отвернулся от дочери Пус-Таг, на сына Огудуна глянул. А Огудун спиной к отцу стоял…

— Что всё на восход глядишь? — спросил Пус-Таг. — Не задумал ли ты к Киндик-каану уйти?

Огудун не пошевелился, ни слова в ответ отцу.

— С тобой я говорю, сын! — громко крикнул Пус-Таг.

Огудун молчал.

Совсем рассердился Пус-Таг и саблей ударил сына по шее. Загремели камни, голова Огудуна скатилась на землю.

Вот почему Огудун и теперь с тупой вершиной стоит. А голова его — большая гора Кара-Таг стала называться. Услышав про это, встревожился Киндик-каан: «Зря я, наверное, столько воли Пус-Тагу давал… Однако никто с ним теперь не справится».

Стал вытягиваться Киндик-каан, глядеть через горы на Пус-Тага. Заметил это Пус-Таг и в большую голову Киндик-каана чугунной стрелой прицелился.

— Ах, — подумал Киндик-каан, — врасплох захватил меня Пус-Таг. Знал бы я раньше, не допустил бы этого.

Тут крылатая стрела Пус-Тага прилетела со свистом и разбила голову Киндик-каана пополам.

— Какой же ты каан, если со мной сладить не мог. Пусть отныне имя твоё будет просто Поднебесный Зуб, — сказал Пус-Таг и железный лук опустил. Потом оглянулся и увидел — один остался. Дочь перерубил, сын без головы, жена с горя обратно на Абакан убежала.

— Э-э! Что же я наделал!.. — схватился за голову Пус-Таг и впервые, наверное, в своей жизни задумался. Так тяжело думал, что голова его совсем белой стала.

Посмотрите, и ныне гора Поднебесный Зуб с раздвоенной вершиной стоит, а Пус-Таг — горячая голова — зимой и летом белую шапку из толстого льда не снимает, охлаждает себя, чтобы новых бед не натворить…

Железный столб посреди земли[32]

Давным-давно это было. С наших краёв в сагайские степи шли два богатыря. В пути спорили.

Один из них говорит:

— Я подниму землю и удержу её.

Второй хвалится:

— От моего удара закачается небо.

Так они шли и спорили, кто из них сильнее. Вдруг они встретились с одним седым стариком там, где лежала переметная сумка, что кладётся по обе стороны седла.

Старик, обращаясь к этим двум богатырям, сказал:

— Вы помогите мне поднять эту сумку, положить на спину моего коня, тогда я узнаю, кто из нас действительно сильный.

Первый богатырь хотел поднять сумку и положить на спину коня, но не смог. Второй богатырь поднял сумку и положил на спину коня старика.

Старик сказал этому богатырю:

— Ты родился слишком рано. Истинно сильным богатырём являешься ты. Здесь я превращу тебя в железный столб и воткну в самую середину земли. Когда столб превратится в ржавчину, тогда ты родишься вновь, это будет твоё время.

Старик превратил богатыря в железный столб и глубоко воткнул его в землю.

С тех пор этот столб там и стоит, обозначает середину земли. Стоит на горе Абыган.

Как человек хозяином земли стал[33]

Давным-давно, когда и людей-то на земле было мало, в реке жил сильный да страшный хозяин воды. Часто он наверх выплывал, хватал всех с берега и уносил к себе в глубокие омуты. Люди боялись хозяина воды: в речку подарки бросали. Думали, добрее станет, да не тут-то было. Лютовал он по-прежнему.

И вот однажды смелый рыбак нашёлся:

— Хватит терпеть, нужно хозяина воды победить.

Рыбак кинул в воду большую сеть. Хозяин воды вылез и спросил:

— Что это ты делаешь, мужик?

— Хочу своей сетью всю рыбу выловить.

Закричал хозяин воды:

— Не дам я тебе ни одной даже самой малюсенькой рыбки!

— Да я тебя и самого на берег вытяну сетями, — сказал рыбак.

— Так нечестно! Давай бороться. Тот, кто победит, хозяином воды будет! — закричал хозяин воды.

Стали они бороться. Долго боролись, силы у обоих были уже на исходе. Рыбак возьми да и подставь подножку, повалил хозяина воды. Да только тот не сдаётся, говорит:

— Будем бороться до трёх раз. Приходи завтра.

— Ладно, пришлю к тебе своего меньшего брата, — согласился рыбак.

А младшим братом рыбака был сам медведь. Вечером они обо всём договорились.

Утром, когда и солнце ещё не встало, пришёл медведь на берег реки, увидел там сладкую травку, стал себе жевать. Хозяин воды смотрит: склонил голову младший брат. Как крикнет водяной, испугать хотел. Да только медведь-то не испугался. Поднимается он на задние лапы, схватились они. Долго-долго боролись. На том месте, где боролись, болото образовалось. К вечеру, к заходу солнца, победил медведь хозяина воды.

Ночью хозяин воды в глубоком омуте отдыхал, а утром снова к рыбаку выплыл. Сказал ему:

— Теперь давай, кто дальше бросит.

Рыбак согласился. Хозяин схватил свой водяной кнут и забрасывает далеко-далеко, на самое облако. Забросил и похвалился:

— Видал, как я! Сейчас дёрну, гром грянет, дождь польётся.

И правда, гром загремел, молния засверкала, кнут хозяина воды вместе с дождём в реку упал. А рыбак только посмеялся:

— Я-то подальше, чем ты, заброшу.

Схватил он небольшой куст вербочки, что растёт на берегу, вырвал да с размаху бросил себе за плечо. Хозяин воды глядел, глядел на небо, ничего там не увидел. Вечер уже наступил, луна из-за гор показалась.

— Вон, видишь, моя вербочка упала туда! — показал рыбак на Луну.

Хозяин воды посмотрел на луну, увидел тёмное пятнышко.

Как было по уговору, победил рыбак три раза. Делать нечего хозяину воды, сказал:

— Вы, люди, сильнее всех на земле. Ловите мою рыбу, только меня не трогайте!

И нырнул в самый глубокий омут. Там он заполз под огромный камень. Людям с тех пор не показывается и плохое делать боится.

Так и стал человек на земле Хозяином!

Темир-Таш — железный камень

Прежде большая гора-тайга была. Зверей и птиц в той тайге было много. Белку, соболя, а также других зверей много убивали.

Семь человек охотились. Как только из балагана выходили, много разных зверей убивали. Только один из охотников не имел удачи. Он стал горевать. Обратно к балагану рано спустился, большой огонь развёл и с тоски стал играть на комусе. В это время к нему подошёл один человек. Тот человек сел у огня и сказал: «Ты играй, рассказывай сказку. Я посижу, послушаю!» Охотник хотя испугался, но сказку до конца рассказал. Гость немного посидел, послушал, потом сказал:

— Зверя-птицу ты не смог убить, оттого печалишься! Пойдём ко мне — богатым будешь!

Охотник взял ружьё и пошёл за пришельцем. Они дошли до горы, взошли на вершину и увидели, что двери горы были открыты. Оба вошли вовнутрь. Там было, как в доме, просторно и красиво. На одной половине развешаны звериные шкуры. На второй лежали большие сверкающие камни, посередине стоял чёрный котёл. В этом котле перегоняли водку. Хозяин горы набрал горячей водки и угостил охотника с добрыми пожеланиями. Угостив, охотнику в мешок насыпал сверкающие камни.

— Этот мой подарок пусть даст тебе благополучие и славу! — сказал.

Охотник взглянул на звериные шкуры и подумал: «Чем эти камни предлагать, лучше бы пушнину дал, вот тогда бы я разбогател».

Хозяин горы взял второй мешок и протянул охотнику:

— Этот шерстистый скот пусть будет твоим. Набей мешок им и неси в своё стойбище.

Охотник сколько ни напихивал в мешок звериных шкур, пушнина не убавлялась. Когда, наконец, мешок до верху набил всё-таки и завязал, то хозяин спросил:

— Сможешь ли ты унести всё? Не тяжелы ли мешки?

— Ведь я же мужчина! Эти два мешка как не смогу унести? Унесу! — ответил охотник и про себя подумал: «Только бы донести пушнину до моей земли! На что мне камни? В тайге камней много! От камней человек не богатеет! Как только из горы выйду на дорогу, мешок с камнями брошу. Звериные шкуры продам, денег выручу, богатеть стану!»

В свою землю возвратился охотник, пушнину употребил. Жизнь, хозяйство его стали улучшаться, торговать стал. Про камни, брошенные на дороге, никому не сказал… Те камни — рождавшими железо камнями были. Хозяин горы, рассердившись на неблагодарного охотника, обратно камни запрятал в гору.

Один бедный человек жил. Ходил, охотясь, по тайге и нашёл эти камни. Домой принёс, показал кругом живущему народу. Они узнали, что это камни, дающие железо. После того пошли и стали рыть гору. Рыть трудно было. Тот хозяин горы запрятал камни на большую глубину и ветром сдувал людей с горы вниз. Разрывая-разрывая гору, люди всё-таки нашли железо. Жить легче стало, но богаче не стало. Что же касается хозяина горы, сердится он или не сердится — я этого не знаю. Здесь его нет, наверное. Мы теперь в Хозяина горы не верим. Моление духу его не устраиваем.

А гора эта называется Темир-тау…

Смерть и кузнец[34]

В древние времена Смерть открыто ходила среди людей. Её голые кости белели там, где свадьба была, бега или праздник. Бродила она молча, в костлявой руке держала чёрную книгу. Кому было время умирать, смерть подходила к нему и говорила:

— Погостил на земле и хватит. Пора убираться…

Однажды, когда Смерть говорила так одному старику, подошёл кузнец Челей и обратился к ней:

— Скажи-ка, голая кость, скоро ли мне убираться с земли?

Смерть открыла свою чёрную книгу, посмотрела:

— Да, да, — сказала она. — Ешь и пей всё, что есть у тебя. Осталось тебе жить-то всего три года.

— А немножко больше нельзя? — спросил Челей.

— Ни одного денька, — буркнула Смерть и, захлопнув книгу, пошла дальше.

— Нельзя, так нельзя! — сказал Челей и продолжал жить так же спокойно, как и прежде. Не гулял, не пьянствовал, трудился как всегда.

Третий год к концу пошёл, Челей начал строить на вершине горы железный гроб с девятью замками. Он уходил утром, возвращался вечером. Домой шёл всегда вперёд пятками.

В указанный срок Смерть пришла к нему во двор. А Челей в это время спрятался от неё.

Видит Смерть, что следы Челея только в гору идут, а обратных следов на дороге нет… Начала Челея искать. Целую ночь искала, никак не могла найти. От злобы кости у неё стали ещё белее.

— Вот мне от хозяина моего, Чаячи, теперь будет!.. — бормотала Смерть. — И за то, что Челей не умрёт, меня Бог станет песком тереть.

На другой день Смерть всё ж подкараулила Челея.

— Что же ты меня путаешь? — спросила она кузнеца.

— Неужто ты, костлявая, не видишь, что я давно себе гроб подготовил? Ты не приходишь, а я причём?

— Ты путаешь свои следы, — сказала Смерть.

Кузнец привёл Смерть на гору, показал на железный гроб.

— Ты в похоронных делах хорошо разбираешься, ложись, примерься, ладно ли будет мне лежать. Может ещё что надо сделать? Смерть посмотрела на гроб, легла в него и обрадовалась.

— Какой хороший гроб, — стала хвалить она. — Крепко и удобно сделано. Прямо не встала бы…

— Ну и не вставай! — сказал кузнец и запер Смерть на девять замков, а сам домой ушёл.

Прошло с тех пор много-много лет. Чаячи на землю с облаков смотрит и всё удивляется: растёт на земле много умных людей и никто не умирает.

Наконец ему самому боязно стало, как бы люди до него, Чаячи, не добрались. А костлявой нигде не видно. Долго смотрел Чаячи, наконец, увидел: на горе в железном гробу Смерть, обманутая кузнецом, лежит.

— Вот дура, сама попалась! — рассердился Чаячи, но спуститься на землю побоялся, велел помощнику Смерть из гроба освободить.

С тех пор Чаячи сделал Смерть невидимой, боится, как бы люди её не перехитрили и не погубили.

Только в чёрной книге Смерти стало несколько исправлений и продолжений сроков, что записи у неё никак не сходятся. Чем дальше, тем больше люди путают Смерть. Вот такими умными они стали.