Шпионский берег

Глава 27

Мэгги

Бангкок, сейчас

За мной следят.

Я чувствую взгляды преследователей на своей спине, пока пробираюсь по рынку Ван Ланг, время от времени останавливаясь, чтобы осмотреть товары торговцев. В ларьке, где продаются шелковые шарфы, я рассматриваю калейдоскоп цветов, каждый шарф завернут в мятый целлофан. Женщина, продающая их, выглядит древней, у нее отсутствуют два передних зуба, и кожа словно дубленая, но глаза у нее яркие и настороженные, когда она наблюдает, как я рассматриваю ее товар. На самом деле я не хочу покупать шарф, так как у меня дома в шкафу уже припрятана дюжина таких шарфов, готовых к раздаче в качестве подарков на случай дня рождения, о котором я позабыла, но я все равно покупаю еще один, в спокойных оттенках серого. Я предпочитаю именно этот цвет, потому что он неприметный. Я снижаю цену до шестисот бат и ухожу с моей новой покупкой, лежащей в пластиковым пакете, свисающим с моего запястья. Я никуда не тороплюсь, просто еще один турист в отпуске, и нас таких сегодня много, прогуливающихся по рынку в туристической одежде: сандалиях и шортах-карго. Эти молодые туристы выше, чем я помню. Или это я усохла с годами, когда мои волосы завьюжило сединой, а суставы одеревенели? Конечно, я не так привлекаю внимание, как эти гладкокожие молодые люди. Когда-то мне приходилось маскироваться, чтобы раствориться в толпе; теперь это вообще не требует усилий, потому что я действительно невидима.

Для всех, кроме двух мужчин, которые сейчас следуют за мной.

Я не пытаюсь стряхнуть их и прогуливаюсь по рынку. Всегда лучше выглядеть беспечной, потому что, как только хвост поймет, что его обнаружили, условия игры меняются. Играть становится намного сложнее.

Я дохожу до той части рынка, где стоят тележки с едой, и замедляю ход, но не потому, что это часть игры в кошки-мышки, а потому, что именно здесь я повстречала Дэнни. Даже спустя все эти годы место осталось почти таким же, даже запахи, доносящиеся от тележек. Я вдыхаю ароматы аниса и корицы, базилика и кинзы и вижу, как он снова стоит здесь со своим драным рюкзаком и футболке с насмешливой тайской надписью. И его улыбка; никто не улыбался мне так, как Дэнни, и она пленяла меня. Я смотрю на маленькие пластиковые столики, за которыми мы сидели вместе, прихлебывая суп с лапшой, и внезапно меня захлестывает горе; его приливная волна настолько мощная, что я едва удерживаюсь на ногах.

Рынок превращается в размытое пятно кружащихся цветов с вкраплениями сусального золота. Голоса сливаются в отдаленный гул. Я больше не обращаю внимания на окружающих меня людей, и мне все равно, следят ли за мной. Мне даже все равно, если кто-нибудь протащит меня через дверной проем и пустит пулю мне в голову. Если я сейчас умру, то моим последним воспоминанием будет лицо Дэнни.

Мне не следовало приходить на этот рынок. Мне не следовало вызывать призраков.

Воздух слишком спертый, слишком плотный, ядовитое облако пара, пота и специй. Я отворачиваюсь от продуктовых ларьков и вслепую направляюсь по переулку, пока не оказываюсь перед витриной магазина. Внутри я вижу платья, шелковые изделия, выставленные на безголовых манекенах. Я делаю несколько глубоких вдохов и проглатываю слезы, глядя на витрину, как будто любуюсь платьями внутри. Я вижу свое собственное отражение, и мне больно видеть свое лицо таким, какое оно есть сейчас. Если бы в мире не было зеркал, мы могли бы представить себя застывшими во времени, наши лица на десятилетия моложе, чем есть на самом деле, но эта витрина разрушила мои иллюзии. Мне шестьдесят лет, и я вижу каждое из этих лет в своем отражении. Я также вижу двух мужчин, которые следили за мной с тех пор, как я вышла из отеля. Один мужчина стоит рядом с тележкой с мороженым; другой делает вид, что рассматривает подборку фигурок животных, сделанных из скрученной веревки. Ни один из них не смотрит в мою сторону, но я знаю, что на самом деле их внимание сосредоточено на мне, и я благодарна за это внимание.

Наконец Бен встречает мой взгляд в витрине, и пожимает плечами. Его лицо раскраснелось, а бритая голова блестит от пота. Дома, в штате Мэн, сегодня максимум двадцать два градуса, и никто из нас — ни Бен, ни Деклан, ни я — еще не привыкли к бангкокской жаре. Когда мы были моложе, мы могли перескакивать из одного часового пояса в другой, выпрыгивать из самолета, напиваться в баре, а на следующее утро быть готовыми к битве. Те дни прошли, и я вижу усталость на лицах Бена и Деклана. Нет ничего печальнее, чем три старых шпиона, пытающихся доказать, что они все еще могут бежать впереди паровоза.

Я качаю головой, показывая, что пора возвращаться. Жара и смена часовых поясов на этот раз победили нас, но, по крайней мере, в этой маленькой прогулке на рынок мы кое-чему научились: никто больше за мной не следит. Бен и Деклан плетутся немного позади, и я веду их обратно в отель, чтобы мы все могли вздремнуть.

Когда опускается темнота, у меня наконец-то получается стряхнуть с себя свою тропическую вялость и я выхожу на улицу, в бархатистую бангкокскую ночь. Я замечаю своих друзей на краю террасы отеля, они оба стоят у перил. Бен стоит спиной и смотрит на реку, его лысая голова слабо поблескивает в тени, в то время как Деклан смотрит в мою сторону, его поза обезоруживающе расслаблена, даже когда он наблюдает за террасой. Годы, проведенные на пенсии, не притупили их инстинктов. Они обеспечили обзор на 360 градусов, так что знают, что я иду, но никто не произносит ни слова, пока я не оказываюсь прямо рядом с ними.

Деклан поднимает свой бокал в знак приветствия. Я слышу позвякивание кубиков льда в его стакане и улавливаю цитрусовый аромат джина с тоником. — Хорошо вздремнула? — спрашивает он.

— Да. Боже, я совсем забыла об этой чертовой жаре. Вам двоим удалось поспать?

Деклан хмыкает. — Мы стареем, Мэгс. Дневной сон теперь стал неотъемлемой частью нашей жизни.

— А это значит, — говорит Бен, поворачиваясь к нам лицом, — что мы должны идти в ногу со временем.

— Хватает и того, что мы еще можем ползать. — Деклан делает глоток своего джина с тоником, и звон кубиков льда, вместе с шумом реки, разбивающейся о берег, напоминают портал для путешествий во времени. Эти звуки возвращают меня прямиком в те ночи, когда задания приводили меня в этот город, и я стояла у этой же реки, вдыхая воздух, слегка отдающий дизельными выхлопами от лодок, снующих вдоль Чао Прайя. Если бы только этот же портал мог перенести и меня обратно в мое молодое тело, к той Мэгги, которой не нужен дневной сон, у которой не болит лодыжка после долгой ходьбы. Чьи волосы все еще темные и блестящие.

Бен прислоняется спиной к перилам, и огни проплывающего мимо туристического катера отражаются на его голове разноцветным сиянием. — Что ж, похоже, наша траловая сеть оказалась пустой.

— Это всего лишь первый день, — говорит Деклан. — Возможно, мы обнаружим их завтра.

— Или это может оказаться пустой тратой вашего времени, — говорю я. — Может быть, я больше не мишень. Или они отказались от попыток выследить меня. Дальше я могу действовать сама, так что вам двоим лучше просто уехать домой. Или проведите выходные на пляже В Пхукете. Переживите заново свою растраченную молодость.

Бен фыркает. — Это не то же самое, когда единственные женщины, которые будут засматриваться на нас, — это бабушки.

— В бабушкином внимании нет ничего зазорного.

— Мы не собираемся оставлять тебя одну, — говорит Деклан. — Нет, пока мы не поймем, что происходит.

— Это не ваша битва, ребята. А моя.

— Что делает её и нашей.

— Мы больше не мушкетеры. Прошу вас. Езжайте домой.

— Господи, Мэгги! — восклицает Деклан. — Что нужно сделать, чтобы убедить тебя, что мы здесь надолго? Мы всегда прикрывали друг друга. Даже когда жили на противоположных концах земли, мы знали, что можем рассчитывать друг на друга. — Деклан смотрит мне в глаза. — С тех пор ничего не изменилось.

— Я просто не хочу, чтобы вы пострадали.

— Так расскажи нам подробней, с чем мы имеем дело, — говорит Бен.

Мы стоим в темноте, лицом к лицу, трое старых друзей, которые действительно должны доверять друг другу, но достаточно опытны, чтобы этого не делать.

— Мне и самой хотелось бы знать ответы, — говорю я.

— Ты рассказывала нам о Мальте. Насчет Хардвика. Может ты что-то упустила?

— Вы знаете все, что знаю я.

— Мы знаем, что Диана Уорд исчезла, — говорит Бен. — Мы знаем, что кто-то хочет, чтобы ты нашла ее. И есть кто-то, кто не хочет, чтобы ты ее нашла, поэтому они послали мертвого двойника, чтобы остановить тебя.

— Это примерно подытоживает положение дел.

— Что все это значит? Кто эти разные фракции? Почему они ищут Диану, или в действительности им нужно что-то другое?

— Понятия не имею. — Я поворачиваюсь к реке и вздыхаю. — Это прямо как в старые, блядь, добрые времена.

Уже далеко за полночь, я выскальзываю из отеля и кружным путем направляюсь к пирсу Сатхорн. На этот раз я одна, и я чувствую себя одновременно уязвимой и освобожденной, прогуливаясь в одиночестве. В этот поздний час на улицах шатаются лишь несколько туристов, большинство из которых навеселе. На почти пустынных улицах мне гораздо легче обнаружить "хвост", но я все равно выбираю зигзагообразный маршрут, вверх по одной улице и вниз по другой. Я останавливаюсь перед витриной магазина и изучаю отражение, чтобы оценить, кто стоит позади меня. Может, я и подзаржавела, но навыки никуда не делись, они настолько прочно въелись в мой мозг, что теперь превратились в запрограммированные рефлексы.

Никто за мной не следит.

Я украдкой спускаюсь к пирсу Сатхорн, где всегда можно взять напрокат длиннохвостую лодку. На воде покачивается всего с полдюжины судов, одни более ветхие, чем другие. Любой лодочник, разыскивающий пассажиров в такой поздний час, должно быть, действительно в нужде, и все водители с надеждой поднимают головы, когда я приближаюсь. Я выбираю лодку с самым отчаявшимся на вид водителем, похожим на труп мужчиной, которому должно лежать в хосписе, а не перевозить туристов вверх и вниз по реке. Сегодняшним вечером он заработает сумму, эквивалентную двум неделям перевозок.

Я поднимаюсь на его лодку, и он удивляется, когда я приветствую его по-тайски. Это еще один из моих подзабытых навыков, но словарный запас все еще там, покачивается в какой-то темной пещере моей памяти. Я не хочу, чтобы другие водители меня слышали, поэтому говорю тихо, указывая ему дорогу. Он кивает и заводит двухтактный двигатель. Это маленькое грязное чудовище, испускающее режущее глаза облако выхлопных газов, но оно, вероятно, прослужило ему полвека, и я уверена, что он знаком с каждым винтиком и поршнем.

Мы отправились вверх по реке, вода простиралась перед нами гладкой черной лентой. Мы проплываем мимо отелей, торговых центров и высотных зданий, современного фасада древнего города, чьим кровотоком является эта река, а также ее притоки и клонги. Мы направляемся к одному конкретному водному пути, в сторону города Тонбури. Мой водитель направляет свою лодку вниз по каналу к закрытому шлюзу, где мы — единственная лодка, и пока мы ждем, пока уровень воды упадет, я осматриваю оба берега, отмечая, что хижины по обе стороны темны. В этом преимущество ночного путешествия по воде. Любому, кто последует за мной, тоже придется плыть на лодке, а на этих крошечных каналах преследователю негде спрятаться.

Ворота шлюза открываются, и мы проходим внутрь.

Здесь, на клонгах, совсем другой мир. Когда мы плывем сквозь тени, я вижу силуэты банановых деревьев и пальм, часть пышных зарослей джунглей, которые кормят и дают приют тем, кто живет в хижинах, выстроившихся вдоль берегов. Наш двигатель — единственный, который я слышу, его мягкое "пут-пут" помогает нам пробираться сквозь мрак. С каждым поворотом канал становится уже, берега прижимаются все ближе и ближе. Мой водитель имеет лишь смутное представление о пункте назначения, и я бормочу, на какие повороты свернуть и когда притормозить. Прошло так много лет с тех пор, как я плавала по этим водным путям, и инструкции, которые я получила по электронной почте, вряд ли помогут в этом темном мире. Правильно ли мы свернули? Не пропустили ли поворот?

Потом я вижу впереди, чуть правее: ярко-оранжевое сияние фонаря, стоящего на пирсе. Я указываю на него водителю.

Он подводит суденышко к освещенному фонарем пирсу и пришвартовывается. Я протягиваю ему толстую пачку наличных, затем выбираюсь из лодки и поднимаюсь по деревянной лестнице. Я не вижу лица водителя, но знаю, что он, должно быть, доволен тем, сколько я ему заплатила. Достаточно доволен, чтобы держать рот на замке. Когда он уезжает, я вижу, как он поднимает руку в знак прощания.

После того, как звук его двигателя затихает вдали, я задерживаюсь на пирсе, вглядываясь в темноту и прислушиваясь к стрекотанию насекомых и отдаленному шуму бангкокского уличного движения. Даже здесь, на клонгах, этот звук неизбежен. Я всматриваюсь сквозь заросли кустарника и замечаю еще один оранжевый фонарь. Это маркер, указывающий путь.

Тропинка, по которой я иду, увита виноградными лозами, ниспадающими каскадом с нависающих ветвей деревьев. Только когда я добираюсь до второго фонаря, в поле зрения появляется дом, скрытый среди деревьев. Это красивое деревянное сооружение на сваях с традиционной тайской крутой крышей. В окне светятся огни. Он ждет меня.

У подножия лестницы я снова останавливаюсь, чтобы оглядеться. Здесь такие густые джунгли, что невозможно понять, скрывается ли кто-нибудь в этих тенях, но сейчас у меня нет выбора; я уже зашла слишком далеко. Я поднимаюсь по ступенькам к украшенной искусной резьбой двери, которая достаточно массивна, чтобы охранять жилище великанов, но когда она распахивается, тайская женщина, стоящая в дверном проеме, кажется маленькой, как ребенок. Я вижу серебристые пряди в ее волосах и понимаю, что она вовсе не ребенок, а женщина моего возраста, ее царственная осанка не согнута годами.

— Я Мэгги, — говорю я.

— Он ожидает вас. Входите.

Я вхожу в дом. Она запирает дверь на засов и молча идет впереди по полированному тиковому полу. Я смотрю на ее босые ноги и понимаю, что совершила грех западного человека, не сняв обувь внутри дома, но она ничего не говорит, пока мы проходим мимо пары резных деревянных слоников, мимо вазы с орхидеями дендробиум. Она открывает панельную дверь и жестом приглашает меня войти.

В соседней комнате я резко останавливаюсь, потрясенная тем, что вижу. Женщина уходит, закрывая дверь, чтобы оставить нас наедине, но я настолько ошеломлена, что не могу вымолвить ни слова. Мужчина, сидящий в инвалидном кресле, совсем не похож на того друга и коллегу, которого я помню. Это скелетообразная версия прежнего Гэвина, мышцы его лица настолько истощены, что вены выступают на висках, и извиваются словно синие черви. По выражению моего лица он видит, что я смятена и смиренно вздыхает.

— Старение — это не для слабаков, — говорит он. С возрастом его голос стал тонким и пронзительным. Или это болезнь лишила его силы?

— Эти годы были тяжелыми для нас обоих, — говорю я.

— По крайней мере, ты все еще на ногах. На самом деле, ты хорошо выглядишь, Мэгги.

Я едва ли могу ответить правдой: а ты выглядишь так, словно тебя уже пригрела смерть. Он явно болен уже давно. В углу стоит больничная койка с электроприводом, а рядом я вижу небулайзер и кислородные баллоны. В дальнем углу находится центр связи, оснащенный портативным компьютером и множеством сотовых телефонов. Болезнь, возможно, физически заперла его в этом теле, но она не отрезала его от остального мира.

— Я не знала, — говорю я.

— О моих прискорбных обстоятельствах?

— Все, что я знала, это то, что ты ушел на пенсию и переехал в Бангкок.

— Это было хорошее решение, учитывая мое состояние. В этой стране отличные врачи, уровень медицинского обслуживания, который я никогда не смог бы себе позволить дома. И если мне понадобится какое-либо специальное оборудование или лекарства, я могу купить их на черном рынке. — Он кивает в сторону двери, которую тайка закрыла, чтобы обеспечить нам уединение. — Она прекрасно заботится обо мне. В отличие от моей жены Донны, которая подала на развод, как только я почувствовал первые судороги в ноге. Врачи назвали их "фасцикуляциями". Клинический термин, обозначающий то, что со мной происходило.

— Что с тобой случилось, Гэвин?

— Это амиотрофический латеральный склероз. К счастью для меня, это медленно прогрессирующая форма этого заболевания. Стивен Хокинг жил с этой болезнью десятилетиями, так что, возможно, у меня тоже получится. Тело, может, и разваливается на части, но, по крайней мере, мой мозг все еще работает на полную мощность.

Я оглядываю комнату и размышляю об иронии судьбы в том, что твой мир сжимается до этих четырех стен после того, как ты всю жизнь скитался по чужим городам, но Гэвин, похоже, приспособился к своим новым обстоятельствам. Даже перед лицом ужасных реалий люди остаются стойкими.

А лекарства всегда помогают.

— Я был удивлен, когда получил твое сообщение, — говорит он. — После того, что случилось на Мальте, я не думал, что ты когда-нибудь свяжешься со мной.

— Я тоже не думала.

— Как проходит выход на пенсию?

— Хорошо. Было хорошо… до последнего времени. На самом деле, я бы хотела сейчас быть дома и ухаживать за своими цыплятами.

— Господи, как низко мы оба пали.

— Я вовсе не считаю свою новую жизнь падением. Мне нравятся цыплята, чего я не могу сказать о людях, с которыми раньше работала.

— Включая меня?

— Не хочу выделять тебя, Гэвин. Так или иначе.

— У тебя есть полное право так думать. Мы не были приятной компанией, не так ли? И в отличие от кур, мы даже не могли производить яйца. — Он внезапно начинает кашлять, и я слышу клокотанье мокроты в его горле.

— Хочешь, чтобы я позвала ее на помощь? — спрашиваю я.

Он качает головой. Больно смотреть, как он хрипит, но наконец припадок проходит, и он в изнеможении откидывается на спинку инвалидного кресла. — Вот как это, вероятно, закончится для меня — пневмонией. Но не сейчас. — Он поднимает на меня глаза. — Мне так жаль, Мэгги, за то, что случилось. В течение многих лет я хотел сказать тебе это, но не знал, как это сделать. Чем ближе человек подходит к могиле, тем яснее все для него становится, и я понимаю, почему ты вырезала нас из своей жизни. Я рад, что ты наконец-то связалась со мной.

— У меня не было выбора. Когда они пришли за мной в Мэн, мне пришлось это сделать.

— Кто пришел за тобой?

— Не знаю. Единственное, что я могу сказать, это то, что женщина по имени Бьянка появилась в моем доме и спросила, не знаю ли я, где Диана. Я предположила, что она из Агентства. Я сказала ей, что ничем не могу ей помочь, и отправила восвояси. Той ночью ее тело было выброшено на мою подъездную дорожку. Ее пытали и казнили двойным нажатием.

— Прекрасная визитная карточка. Кто ее прислал?

— Вероятно, тот же самый человек, который пытался прикончить меня двумя днями позже, когда я кормила своих цыплят. Если бы мой сосед не подоспел в нужное время, меня бы здесь не было. Но что вызывает у меня еще большее беспокойство: человек, которого они послали убить меня, — мертвый двойник, и у него были поддельные документы наивысшего качества.

— Господи. Он был одним из наших?

— Я не знаю. Вот почему я с тобой связалась.

— Но с чего ты взяла, что я что-то знаю об этом?

— Потому что незадолго до того, как она исчезла, Диану видели здесь, в Бангкоке. Я предположила, что она была здесь из-за тебя.

— Только потому, что я здесь живу?

— Брось, Гэвин! — огрызаюсь я. — Ты был там с нами, на Мальте.

— Как и другие. Потребовалась целая команда, чтобы вытащить Сирано с его яхты.

— Но ты был единственным, кто был с нами с самого начала. Ты, я и Диана. Лондонская прачечная самообслуживания занимала слишком высокое положение в пищевой цепочке, и Диана не доверяла британцам. Вот почему она сказала, что это должны быть только мы трое, и больше никто.

— Я корю себя за это.

— За что?

— За то, что остался в стороне, когда она втянула тебя в это дело. Когда я увидел, как она действует, я понял, что ей нельзя доверять. Но к тому времени было уже слишком поздно. Операция была похожа на неуправляемый поезд, и ей было все равно, кого она раздавит.

Какое-то мгновение он молчит, опустив голову и хрипло дыша. Затем разворачивает свое инвалидное кресло к ноутбуку и пробуждает его нажатием кнопки мыши. — Поскольку ты пытаешься найти ее, тебе захочется посмотреть, как она выглядит в наши дни.

— У тебя есть свежие фотографии?

— Изображение с видеозвонка на прошлой неделе. Я отказался встретиться с ней лично.

— Почему?

— Ты не питаешь к ней особых чувств. Что ж, я тоже. Я уволился из Агентства через два месяца после тебя, потому что Мальта отравила все. После того, как самолет разбился, мне было тяжело удержаться на плаву.

— Тебе тяжело? Я потеряла своего мужа в том самолете.

— И меня никогда не отпустит вина за невинно погибших. Твой муж. Дочь Хардвика. Когда мы схватили Сирано, мы знали, что русские нанесут ответный удар. Мы должны были действовать немедленно, чтобы защитить людей, как только узнали о… — Он останавливается. Отводит взгляд.

— О чем?

Он не отвечает.

— Как только вы узнали о чем, Гэвин?

Неохотно он встречается со мной взглядом. — В ту ночь, когда мы захватили Алана Холлоуэя, как раз когда мы поднимались на борт его яхты, ему удалось отправить последнее сообщение своему куратору. Ответ Москвы, поступивший несколько минут спустя, был перехвачен SIGINT.”

— И каков был их ответ?"

— Родина благодарна тебе, товарищ. Предатель за все заплатит.

— Предатель, — тихо говорю я. Предателем была я.

— Они предположили, что Хардвик или кто-то из его окружения предал Холлоуэя. Бомба в том самолете была их местью. Это также было посланием остальному миру о том, что любые действия против Москвы будут иметь быстрые и жестокие последствия.

— А Дэнни был всего лишь побочной помехой. Как Белла. И как пилоты. — Я делаю паузу, осмысливая то, что Гэвин только что сказал о сообщении из Москвы. — Ты сказал, что SIGINT перехватила ответ куратора несколько минут спустя.

— Да.

— Когда наша команда узнала об этом сообщении?

— Я узнал об этом несколько дней спустя, на разборе полетов. К тому времени вы уже уехали, вас отправили обратно в Вашингтон.

— А Диана? Когда она узнала?

Молчание.

— Гэвин?

Он вздыхает. — Диане сообщили об ответе Москвы около полуночи. Вскоре после того, как мы схватили Сирано.

— Полуночи? Это дало русским несколько часов на то, чтобы подложить бомбу в самолет Хардвика. Диана знала, что последует ответный удар. Почему она не предупредила меня? Почему она ничего не предприняла?

— Она должна была предупредить тебя. Она должна была найти способ помешать тебе с доктором Галлахером подняться на тот самолет, но она не хотела предупреждать Хардвика, что что-то не так. Поэтому она позволила этому самолету взлететь. Она решила, что выполнила свою миссию. Она поймала Сирано, и за это ее ласково погладили по головке. Но когда я узнал о перехвате SIGINT, мне аж тошно стало. И вскоре после этого я подал в отставку.

— Я никогда не знала. Ты никогда мне не говорил.

— Ты и так была опустошена, Мэгги. Это только сделало бы тебе еще больнее, узнай ты, что все могло быть иначе. Что мы могли не пустить доктора Галлахера в тот самолет.

— Но Диане было все равно, — тихо говорю я. — Ей было плевать.

— Вот почему, когда она попросила меня о помощи на прошлой неделе, я отказал. Ей это не понравилось. — Он нажимает на свой ноутбук, и на экране появляется изображение. — Ты можешь убедиться в этом сама.

Я смотрю на фотографию через его плечо. Это не та крутая и уверенная в себе блондинка, которую я помню. Эта Диана Уорд выглядит голодной и затравленной, а ее глаза ввалились, как у черепа. Ее волосы теперь каштановые и подстрижены в неаккуратную прическу, которую она, вероятно, сделала сама.

— Она в ужасе. Это видно по ее лицу, — говорит он.

— Диана Уорд, которую мы знали, ничего не боялась.

— Очевидно, что все изменилось.

Я смотрю в лицо женщины, чьи амбиции втянули меня в операцию, которая привела к смерти Дэнни. Я не святая, и я не могу не испытывать праведного удовлетворения, видя, какая она изможденная. Я хочу, чтобы она страдала, и я последний человек на земле, который придет ей на помощь.

И все же я здесь.

— Она попросила меня найти место, где можно было бы затаиться на некоторое время, — говорит Гэвин. — Ей нужны были наличные, паспорта.

— Она вполне способна раздобыть это сама. Она знает, как выжить.

— Только не с этими людьми, которые охотятся за ней.

Я замечаю, что на его верхней губе блестит пот. — Ты тоже напуган.

— Так и есть. Несколько недель назад штаб связался со мной по поводу операции "Сирано". Они спросили меня, что я помню о Мальте, как был схвачен Сирано, и как проводилась операция.

— Почему сейчас, после стольких лет?

— Потому что это снова на повестке дня в Агентстве. Недавно к файлу Сирано получила доступ низвестная сторона, личность которой до сих пор не установлена. Они хотят знать, кто это сделал и почему.

— Русские, я полагаю.

— Да, это первое, что можно предположить, что Москва копается в том, как их "крот" был скомпрометирован. Это нарушение безопасности заставило Агентство по-другому взглянуть на то, как проводилась операция, и это заставило их по-другому взглянуть на покойного Филиппа Хардвика. Они обнаружили сюрприз. Его зарубежные счета — по крайней мере, те, о которых мы знали, — были опустошены. Сотни миллионов долларов, потраченных впустую в течение пяти лет.

— Они не знали об этом раньше?

— После того как Сирано был схвачен, а Хардвик погиб, дело было закрыто. Никто не следил за счетами год спустя, когда деньги начали исчезать.

— Я никогда не слышала об этом.

— "Потому что Агентство тебе не доверяет. Ты был так тесно связана с Хардвиком, что они обеспокоены тем, что тебя обратили. Что ты по-прежнему предана ему.

— Но он мертв.

— Именно так все и думали. Что Хардвик разлетелся на кусочки над Средиземным морем. Мы следили за последствиями, наблюдая за другими событиями. Конечно, была огласка. Британские таблоиды поместили информацию об авиакатастрофе на первых полосах своих газет. Фотографии леди Камиллы в черном, рыдающей на похоронах своей дочери. Депутаты парламента и аристократы отдают последние почести Хардвику. Затем шум, как это всегда и бывает, утих, и Агентство перешло к другим проблемам.

— До тех пор, пока недавно неизвестные лица не получили доступ к файлу “Сирано". Это нарушение безопасности вынудило Агентство еще раз взглянуть на смерть Хардвика. Поскольку самолет упал на большую глубину, поднять его оттуда было затруднительно, и единственные два тела, которые они нашли, принадлежали Виктору Мартелю и одному из пилотов. Но никто не смог бы выжить в той катастрофе.

— Тогда кто опустошил счета Хардвика?

— Интересный вопрос, не правда ли? Для доступа к этим деньгам требовались пароли, которые были только у Хардвика. Что повышает вероятность того, что он никогда не садился на борт этого самолета. И он жив.

Комната внезапно покачивается у меня под ногами. Я отступаю на шаг. Держи себя в руках. — Если мы ошибались насчет него… если Хардвик жив… — На мгновение я не могу говорить, даже не могу сосредоточиться на Гэвине. Я потерялась в искривлении времени, меня засосало обратно в момент, который я вычеркнула из своей памяти. В тот самый момент, когда я узнала, что самолет взорвался.

— Если его не было в самолете, тогда Дэнни… он мог быть… — Я не осмеливаюсь произнести следующее слово, но мы оба знаем, что это я хочу сказать: жив.

Гэвин качает головой, но я уже чувствую, как внутри меня расцветает дикий и опасный цветок надежды. Я не могу позволить ему вырасти; я не вынесу, если его снова вырвут с корнем.

— Мэгги, — тихо говорит он, — мой тебе совет — забудь об этом разговоре и возвращайся домой. Возвращайся к своим цыплятам или кого ты там выращиваешь на своей ферме. Не утруждай себя попытками найти Диану. Просто оставь ее на съедение львам.

— А как же Дэнни? Что, если он…

— Прошло шестнадцать лет. Если бы он все еще был жив, тебе не кажется, что ты бы уже получила от него весточку?

— Но я должна знать правду!”

— Ты уже знаешь правду, Мэгги. В глубине души ты знаешь ее.

Я смотрю на него, вспоминая тот последний день на Мальте, когда Дэнни попрощался со мной. Вспоминая тот момент, когда я узнала, что самолет Хардвика разбился и что Дэнни мертв. Я почувствовала его смерть так же сильно, как физический удар в грудь, и это настолько ошеломило меня, что у меня сохранились лишь смутные воспоминания о том, что было дальше. Я знаю, что меня посадили на борт реактивного самолета и эвакуировали ради моей собственной безопасности. Я помню, что была ночь, когда я прибыла в Вашингтон, и я, убитая горем, брела сквозь туман к ожидавшей меня машине. Гэвин прав. В глубине души я знала, что Дэнни мертв, потому что чувствовала его отсутствие в мире, как черную пустоту, которая поглотила весь свет, всю радость.

Если бы он выжил, то стал бы искать меня. Я знаю это. И он бы меня нашел.

— Живи своей жизнью дальше, — тихо говорит Гэвин. — Езжай домой.

— Я не могу вернуться домой. Именно туда он придет искать меня. После того, что мы сделали с Беллой, Хардвик хотел бы нашей смерти. Он хотел бы, чтобы все мы умерли. — Я останавливаюсь, поднимая взгляд на настойчивый звуковой сигнал.

— Что-то сработало на моей охранной сигнализации по периметру, — говорит Гэвин.

Дверь открывается, и в комнату входит тайка. Она тихо разговаривает с Гэвином, который кивает и смотрит на меня. — Беспокоиться не о чем. Это прибыл мой курьер.

— Курьер? Посреди ночи?

— Это не тот товар, который можно доставить при свете дня. Мой человек очень нервничает в присутствии незнакомцев, поэтому, если не возражаешь, я попросил бы тебя скрыться с глаз долой. Пока он не уйдет.

— Фармацевтические препараты.

— Черный рынок предоставляет все, что угодно, но здесь, если тебя поймают, наказание довольно суровое. Ты же не откажешь умирающему человеку в обезболивании, не так ли? Это не займет много времени. Я заплачу ему и отправлю восвояси.

Женщина пересекает комнату и открывает панель в стене, — место для хранения вещей. Я вхожу в шкаф, и женщина закрывает панель. Сквозь решетчатую фрамугу над головой пробивается свет, достаточный для того, чтобы я могла прочитать этикетки на коробках, которые сложены у моих ног. Медицинские принадлежности. На картонных коробках проставлено название местной больницы, из которой они, без сомнения, были доставлены. Для западного человека, у которого есть деньги, черный рынок действительно предоставляет все.

Смутно я слышу, как женщина разговаривает с курьером по-тайски. Ее голос становится ближе, когда она приводит его в комнату Гэвина, и в нем совсем нет тревоги. Посетитель отвечает ей, тоже по-тайски.

В комнате раздаются скрип ботинок, и я слышу, как Гэвин спрашивает по-английски: — Где Сомсак?

— Он не сможет прийти сегодня вечером. Но он просил меня передать вам вот это.

— Он должен сказать мне в следующий раз, когда в планах произойдут изменения. Я надеюсь, цена такая же, как та, о которой мы договаривались?

— Конечно.

— Дай-ка я посмотрю, что ты принес.

Я слышу хруст открываемой картонной коробки, затем пауза.

— Я не понимаю, — говорит Гэвин за мгновение до того, как я слышу глухой выстрел через глушитель.

Первая пуля пробивает стену моего укрытия, едва не задев мою правую руку. Вторая пуля проходит под углом вниз сквозь стену и просвистывает мимо моей лодыжки. Теперь две точки света проникают сквозь отверстия подобно лазерным лучам.

Я слышу, как женщина вскрикивает. У нее не остается времени даже заорать во всю глотку, она успевает лишь слабо пискнуть. Это единственный звук, который ей удается издать, прежде чем третья, четвертая и пятая пули попадают в ее тело.

__________________________________________________________________