Шпионский берег

Глава 32

Озеро Комо, Италия

Вилла расположена на пологом склоне холма над озером Комо, и ее охряные стены сияют золотом в лучах послеполуденного солнца. Ее окружают ухоженные сады — сказочная страна топиариев, живых изгородей и лужаек, спускающихся к берегу. В бинокль я смотрю через открытые ворота виллы на полдюжины машин, припаркованных на подъездной дорожке, две из них — большие грузовики для доставки. Мужчины выгружают столы и стулья из одного из грузовиков и относят их в сады. В этот момент в ворота въезжает еще одна машина. Это фургон общественного питания, и я наблюдаю, как подносы с едой и ящики с вином заносят в дом. Судя по количеству расставленных стульев, сегодня вечером на вечеринке будет присутствовать по меньшей мере сотня гостей.

Я осматриваю дорогу, ведущую к воротам виллы и обратно. Нигде в поле зрения нет охранников, некому помешать незваной женщине просто прогуляться по территории и смешаться с толпой, но угроза убийства, вероятно, не беспокоит мистера Джакомо Лацио, владельца этой виллы. Мистер Лацио сколотил состояние на производстве роскошного женского нижнего белья, бизнес, который обычно не требует телохранителей, хотя на такой впечатляющей вилле действительно должен быть один или два охранника.

Я знаю, что именно здесь сейчас живет Сильвия Моретти, благодаря сообщению, которое я получила от Ингрид, когда была в Бангкоке. Ингрид знает, как выследить любого в мире, и ей потребовалось меньше суток, чтобы узнать, что бывшая любовница Филиппа Хардвика теперь делит постель с мужчиной на двадцать два года старше ее. Сильвии сейчас было бы под сорок, и она, без сомнения, по-прежнему сногсшибательна, но срок годности любовницы ограничен. Часы всегда тикают.

Судя по этой вилле на берегу озера, она неплохо устроилась. Она оправилась от трагедии потери Филиппа Хардвика и прекрасно встала на ноги с Джакомо Лацио. Когда вы теряете одного богатого любовника, вы просто находите другого.

Последние столы выгружены, и мужчины захлопывают задние ворота грузовика. В ворота въезжает еще один фургон доставки. Флористы, которые вытаскивают вазы с роскошными цветочными композициями.

Я опускаю бинокль и смотрю на безоблачное небо. Для конца февраля день не по сезону теплый, но ночью на озере Комо может быть прохладно. И все же нельзя появиться на элегантной вечеринке во фланелевой одежде, как лесоруб.

Я завожу взятую напрокат машину. Пришло время купить платье.

К девяти вечера узкая дорога, ведущая к вилле Джакомо Лацио, была заставлена припаркованными машинами. Я оставляю свою в конце дороги и поднимаюсь в гору, мимо припаркованных "Феррари", "Мазерати" и "Мерседесов", чтобы добраться до кованых железных ворот виллы. Она широко открыта, и в ней работают только два швейцара в форме, которые улыбаются и склоняют головы набок, когда я подхожу. Я не вижу ни вооруженных охранников, нигде никакого оружия, только этих двух темноволосых очаровашек, которые выкрикивают "Бона сера", когда я прохожу через ворота. Бизнес по производству женского белья гораздо более дружелюбен, чем тот мир, к которому я привыкла.

Мои высокие каблуки стучат по брусчатке, когда я иду по подъездной дорожке. Прошло много времени с тех пор, как мне приходилось носить каблуки, и я уже чувствую, как на ногах образуются волдыри после подъема на холм от моей припаркованной машины. Я скучаю по своим фермерским ботинкам, джинсам и фланелевой рубашке, но сегодня это вечернее платье — моя боевая форма, и зеленый шелк шуршит у моих ног, когда я иду по каменной дорожке навстречу звукам живой музыки и смеха. Может, я больше и не горячая штучка, но мои бедра по-прежнему стройные, руки подтянутые, и я все еще умею носить платье.

Тропинка выводит меня на заднюю террасу виллы, которая сегодня вечером освещена подвешенными бумажными фонариками, раскачивающимися на ветру с озера. Я беру бокал шампанского у проходящего мимо официанта и иду вдоль края террасы, разглядывая лица. Эта публика отличается от тех кругов, за которыми я привыкла наблюдать. Эти люди моложе, энергичнее и гораздо привлекательнее. Вместо седовласых дипломатов, банкиров и политиков я вижу мужчин с пышными черными волосами и женщин, которые достаточно сногсшибательны, чтобы расхаживать с важным видом по модным подиумам. Никто не обращает на меня внимания, да и с какой стати им это делать? Я просто безымянная фигура, проплывающая мимо, ничем не выделяющаяся.

Я прохожу мимо живой группы, которая играет грохочущий электронный шум, который в наши дни считается музыкой, и беру подносы для канапе с соблазнительным ассортиментом копченой рыбы и брускетты, сыров и пармской ветчины. Мой итальянский немного подзабыт, но его вполне достаточно, чтобы понять несколько обрывков подслушанных разговоров.

В каком отеле вы остановились?

Вы слышали, что Паоло съехал? Она опустошена.

Я на этой ужасной новой диете. С ума схожу от желания выпить бокал вина.

Наконец, я замечаю ту, кого искала, и она окружена кольцом своих гостей. В наши дни волосы Сильвии подстрижены короче, но они по-прежнему черные как смоль, а ее фигура столь же сногсшибательна. Ее красное трикотажное платье неумолимо облегает каждый изгиб и не скрывает ни выпуклостей, ни излишков плоти. Либо годы были исключительно милосердны к ней, либо она упорно трудилась, чтобы поддерживать это подтянутое тело.

Я отворачиваюсь, прежде чем она замечает, что я здесь.

Раздвижные стеклянные двери на виллу широко открыты, что позволяет обслуживающему персоналу свободно перемещаться между кухней и террасой. Я пользуюсь этими открытыми дверями, чтобы проскользнуть в дом.

Внутри интерьер лаконичный и белый, лишь с несколькими художественными цветовыми акцентами, призванными привлечь внимание к скульптуре из обожженного оранжевого стекла и картине в бирюзовых и золотых тонах. Мои каблуки громко цокают по белому мрамору. Я снимаю туфли, испытывая облегчение оттого, что могу идти босиком. Через несколько секунд я уже иду по коридору и скрываюсь из поля зрения других гостей. Если кто-нибудь столкнется здесь со мной лицом к лицу, я просто пожилая дама с маленьким мочевым пузырем, отчаянно пытающаяся найти туалет. Ни одна из дверей, ведущих из коридора, не заперта, и я заглядываю в них, обнаруживаю ванную (разумеется, отделанную белым мрамором), гостевую спальню и шкаф для белья. В этом доме, похоже, нет никаких потайных мест.

В конце коридора я, наконец, добираюсь до главной спальни. Я проскальзываю внутрь и закрываю дверь. Здесь царит тот же белый мрамор, декор, который некоторые могли бы назвать изысканным, но мне он кажется холодным и бесстрастным. Является ли это отражением вкуса Сильвии, или это пришло вместе с новым мужчиной, которого она себе приобрела?

Пара аквамариновых очков для чтения на прикроватной тумбочке подсказывает мне, что дальняя сторона кровати принадлежит Сильвии. Я обхожу кровать и открываю ящик ее прикроватной тумбочки. Внутри ее паспорт, а также обычный набор женских принадлежностей: крем для рук, маска для сна, гигиенические прокладки.

Я засовываю руку поглубже и в глубине ящика нахожу потрепанную записную книжку с адресами. Страницы погнуты, а некоторые записи выцвели, превратившись в жалкие подобия самих себя. В то время как большинство из нас сейчас хранят свою контактную информацию в цифровых файлах, мало кто из нас готов выбросить свои старые записные книжки, написанные от руки. Я листаю до буквы "Х" и нахожу имя, которое, непременно, должно было там быть: Хардвик. Здесь есть номера телефонов Филиппа, а также его дочери Беллы, но это старые записи, номера, которые датируются тем временем, когда Сильвия все еще была его любовницей. Здесь нет никакой новой контактной информации, никаких обновленных номеров телефонов или адресов. Это документ, застывший во времени.

Я кладу записную книжку обратно на прикроватную тумбочку и собираюсь задвинуть ящик, когда слышу, как дверь спальни внезапно со скрипом открывается.

Нет времени броситься к шкафу, нет времени даже задвинуть ящик. Я мгновенно падаю на пол и лежу там, прижавшись лицом к холодному мрамору, когда в комнате раздаются шаги. Заглянув под кровать, я вижу пару мужских ботинок, расхаживающих взад-вперед. Он говорит по телефону на быстром итальянском, и голос у него взволнованный. Что-то об ошибке. Он хочет знать, кто несет ответственность.

Теперь ботинки приближаются к кровати, и матрас вздыхает, когда он садится. Я вижу, что ботинки из коричневой кожи, несомненно, дорогие, и одна из подошв непрерывно постукивает по полу. Он слишком занят своим телефонным разговором, чтобы заметить, что в его спальне что-то не так. Я поднимаю взгляд на прикроватную тумбочку Сильвии и вижу, что ящик все еще открыт. Пространство под кроватью слишком узкое, чтобы я мог туда втиснуться. Если он подойдет, чтобы закрыть ящик, он обнаружит.

Дверь спальни снова распахивается. На этот раз я вижу, как входит пара туфель на высоких каблуках. Это Сильвия.

Не смотри на тумбочку. Не смотри в эту сторону.

Сильвия хочет знать, почему Джакомо ушел с вечеринки. Даже здесь, по другую сторону кровати, я чувствую, как между ними нарастает напряжение.

Он рявкает на нее по-итальянски: Минутку!

— Это твоя вечеринка — огрызается она в ответ.

— У меня проблема. На фабрике.

— Эти люди — твои друзья, не мои.

— Хорошо, хорошо. — Матрас шипит, когда он встает. — Иду.

Я наблюдаю, как их обувь выходит из комнаты, и дверь спальни с глухим стуком закрывается.

Мое сердце бешено колотится, когда я поднимаюсь на ноги. Я закрываю ящик прикроватной тумбочки, затем босиком подхожу к двери спальни и прижимаюсь к ней ухом. Я не слышу никаких голосов, ничего, кроме отдаленного грохота оркестра. Я приоткрываю дверь и выглядываю в коридор.

В поле зрения никого нет.

К тому времени, когда я возвращаюсь на террасу, мой пульс успокаивается. Я снова надеваю туфли, беру еще один бокал шампанского и пробираюсь сквозь толпу, обратно в море красивых людей с идеальной кожей и в сшитых на заказ костюмах. Но даже здесь, в этом маленьком райском уголке на озере Комо, жизнь Сильвии и ее возлюбленного не идеальна. Это я поняла, подслушав их разговор в спальне. Я вижу Джакомо с седой гривой, который ухаживает за полудюжиной гостей, но Сильвии нигде не видно. Оглядывая толпу, я, наконец, замечаю ее. Она спускается по ступенькам террасы к озеру, и она одна.

Я следую за ней.

Каменные ступени сходят к ухоженной лужайке, которая спускается к кромке воды. Там я нахожу Сильвию, стоящую у плещущейся воды. Она повернута ко мне спиной, и ее силуэт обрамлен серебристым отражением от озера. Она смотрит на Комо, как женщина, оказавшаяся не на той стороне, страстно желая оказаться на противоположном берегу.

Она не слышит, как я подхожу к ней, и когда я говорю: “Привет, Сильвия”, она вздрагивает и поворачивается ко мне лицом. — Кто… я вас знаю?

— Ты меня не помнишь, не правда ли? — Неудивительно, что она забыла. Прошло слишком много лет, и я была всего лишь второстепенным игроком в ее жизни, кем-то настолько незначительным, что она едва ли замечала мое существование.

— Мне жаль, но я тебя не помню — говорит она.

— Моим мужем был доктор Дэнни Галлахер, лечащий врач Филиппа. Дэнни был в том самолете. Мы оба потеряли кого-то в тот день. По крайней мере, меня заставили в это поверить.

Она качает головой. — Я не понимаю. Почему ты здесь? После стольких лет, почему ты приходишь в мой дом и…

— Филипп Хардвик жив, не так ли?

Она замолкает. Здесь, у кромки воды, мы стоим в тени, и я не могу прочесть выражение ее лица, но я вижу ее силуэт, стоящий совершенно неподвижно.

— Нет — шепчет она.

— Ты знаешь, где он?

— Это невозможно. Он мертв.

— Это то, в чем они хотят нас убедить.

— В том самолете была бомба. Они все погибли, все семеро.

— Но в море нашли только два тела. Мы не знаем, кто еще был на борту, и кто мог сойти с самолета в самую последнюю минуту.

Она обнимает себя. Даже в полумраке я вижу, что она дрожит. — Если бы он был жив, я бы знала. Я бы почувствовала это. И почему он не позвонил мне? Почему он заставил меня думать, что он мертв?

— Именно так он остался жив, заставив всех поверить, что он мертв. Он все еще где-то там, Сильвия. Вероятно, живет под другим именем, с другой личностью.

— Нет. Нет, это неправда! Он бы не заставил меня так страдать!

Я слышу настоящую муку в ее голосе и, к своему удивлению, понимаю, что это не спектакль. Она действительно не знает, что Хардвик жив.

— Ты любила его — удивленно говорю я.

Она снова поворачивается к воде и тихо говорит: Конечно, любила.

— А он любил тебя?

— Я думала.. — Ее голова опускается. — Я верила, что он любил меня. Я верила стольким вещам.

— И все же он так и не связался с тобой? После крушения самолета ты ничего о нем не слышала?

— Нет.

— У тебя есть какие-нибудь предположения, где он сейчас?

— На дне морском. Это то, во что я верила тогда. И это то, во что я верю сейчас. — Она смотрит на меня. — Почему ты задаешь мне все эти вопросы? Кто ты на самом деле?

Мгновение мы просто смотрим друг на друга, две женщины, чьи жизни пересеклись таким образом, что мы обе пострадали, обе навеки в трауре.

— Я жена Дэнни Галлахера, — говорю я. — Это все, что тебе нужно знать.

Я поворачиваюсь и поднимаюсь обратно по каменным ступеням на террасу, пробираясь сквозь толпу красивых людей в великолепной одежде. Мой визит сюда многое прояснил: Сильвия действительно не знает, где Хардвик. Она действительно верит, что он мертв.

Я не знаю, где искать дальше.

Большинство людей, находящихся в бегах, не могут не искать знакомые места, но Хардвик слишком умен, чтобы возвращаться в свои старые убежища. Единственный способ оставаться невидимым все эти годы, — это не делать того, чего от него ожидают. Однако чего он не мог избежать, так это использования своих многочисленных оффшорных счетов на протяжении многих лет. Возможно, ему действительно нужны были эти средства, или он вернулся к посредничеству в новых сделках, но эти перемещения капитала не остались незамеченными Агентством. Это было его большой ошибкой. Это был ключ к тому, что он все еще жив.

Я обдумываю свои следующие шаги. Я не могу вернуться домой и, возможно, никогда не смогу. В данный момент я плыву по течению, как и в годы после смерти Дэнни, переезжая с места на место, ища точку приземления, где я могла бы оставить позади прежнюю Мэгги и стать кем-то новым, кем-то, кого не преследовали мысли о том, что могло бы быть. Если бы только я отказалась от того последнего задания на Мальте. Если бы только мы с Дэнни сбежали. Сейчас мы были бы вместе, наши волосы поседели, на наших лицах еще глубже проступили бы морщинки от смеха. Я представляю нас где-нибудь в теплом месте, может быть, в Южной Америке, в деревне, где свободно бегают куры, козы и босоногие дети.

Вместо этого я остаюсь одна, когда выхожу за ворота виллы. Я оставляю позади музыку, смех, то, что могло бы быть, и направляюсь вниз по склону к своей машине. Высокие каблуки жмут, и у меня возникает искушение отшвырнуть их и продолжить путь босиком по острому гравию. Я хочу боли. Мне нужна боль, как искупление за мои грехи. Я заворачиваю за поворот и добираюсь до своей взятой напрокат машины, припаркованной позади черного "Феррари". Я достаю из сумочки брелок с ключами открываю замок.

И тут я слышу шорох гравия на дороге. Кто-то идет прямо за мной.

Я поворачиваюсь и смотрю на Диану. На пистолет, который она направила мне в грудь.

— Привет, Мэгги. Какой сюрприз, что ты появилась здесь.

— Опусти пистолет, Диана. Мы на одной стороне.

— Мы? — Она кивает на мою припаркованную машину. — Садись. Ты поведешь.

____________________________________________________________________