Штабс-ротмистр

Глава 14

Великокняжеский Совет двенадцати возник в конце XVIII-го века, когда возвысились княжеские дома, взрастившие самых сильных Одарённых. Каждое уничтожение тварей после прорыва награждалось щедро. И возмещались утраты. Особые подати взимались, чтоб затем отдавать семьям погибших в бою. Оттого шла злая молва: Великие Князья с умыслом гонят на убой ординаров да родню с малым Даром — от бесполезных избавиться и золото получить.

Когда пресёкся род Рюриков, на трон взошёл Великий Князь Леонид I Романов, поддержанный большинством. С тех пор императоры величались Князь-Государь, чтоб не забывалось: монарх выбран князьями как один из них и перед ними ответственный. Минус Рюрики, так несчастливое число Великих Домов сократилось до счастливого двенадцати и осталось таковым до начала XXI века.

Никто не ведал монопольно чем-то особенным — заводами, шахтами, торговлей, сельхозугодьями, каждая семья владела всем понемногу. Или помногу. Хотя, конечно, интересы были различные и порой вызывали ссоры, кои разрешал лично Князь-Государь. Случались и целые войны между Великими Домами, но редко: договариваться прибыльнее, нежели воевать.

Собирались все вместе без какой-либо заранее оговоренной очерёдности, бывало, что и полгода не возникало нужды. В сентябре слетелись в Торжок по «делу Моргана», когда все поняли: вопрос серьёзный.

В отличие от заседаний Боярской Думы, неизменно помпезных, с исполнением гимна, занесением стяга Всемирной Империи и императорского штандарта, Великие Князья (или представлявшие их сыновья) собирались делово и без лишнего шума. Прямо-таки домашние посиделки.

— Павел Ильич! Докладывайте, — кивнул Шереметьеву Князь-Государь, когда все заняли свои кресла и получили по папке бумаг, копии конфискованных у Моргана-младшего.

Семья Шереметьевых больше других стремилась наладить дела вдали от коронных земель, оттого живее остальных интересовалась делом П. И. П., а теперь — делом Морганов.

— Поздно мы взялись, — начал Великий Князь. — Но лепей поздно, нежели никогда. Третье Отделение добыло крайне любопытные бумаги, вы можете с ними ознакомиться, а что не разберёте — дайте знающим. Скажу кратко. В марте произошёл пробой в Шотландии, но не из Тартара, а ещё одного мира, чрезвычайного похожего на наш. Необычного тем, что лишённого магии, зато изрядно развившего ординарную науку и технологии. К нам проник один человек, ординар, уроженец Речи Посполитой.

— То есть из коронных земель? — спросил Голицын.

— Нет, господа. Российская Империя именуется там Российской Федерацией, Польша, Украина и даже, стыдно сказать, крохотное Княжество Финляндское вышли из-под её длани. В Азии откололись кыргызы, образовав свой Кыргызстан, Казахстан и прочие туземные царства.

Над столом прошелестело недоумение — как такое вообще случиться могло? Разве можно представить мир, подобный нашему, где столица мира — не Торжок?

Князь Оболенский сложил один плюс один:

— Коль то мироздание отлично от нашего, в первый черёд, науками и техниками ординаров, что, как вы заверили, отбросило человечество к семнадцатому веку общей раздробленности, стало быть, мы всемерно обязаны пресечь распространение здесь зловредных знаний. Запретим — и сбережём Святую Русь, с ней — Всемирную Империю.

— Увы, Великий Князь, — мягко возразил Шереметьев. — Знания растеклись, и мы сами тому виной. Слишком привыкли гладить наших заокеанских подданных исключительно по шерсти, но не против. Долиберальничались. Американские менталисты потрошат мозги попавшего к ним из тамошней Польши, спрятав его так, что и охранка не обнаружила.

— Найти! — грохнул кулаком по столу Оболенский.

— Приблизительно оно известно, ваше сиятельство. Усадьба Санта-Катарина близ Монтеррея, на юге Северной Америки. Недалече Мексиканский залив. Это — целая крепость, принадлежащая боярину Монморанси. Согласятся ли присутствующие здесь отправить казачий полк против заморского думского боярина?

Все прикусили язык. Даже Оболенский, что бы славен нетерпимостью и непримиримостью.

Князь-Государь обратил внимание на Львова. Тот, один самых молодых Великих, и семидесяти не стукнуло, о чём-то соображал, терзая листики из стопки. Явно нечто знал или надумал, но не пожелал сообщать другим.

Отчасти на общее настроение повлияли иные дурные вести — крушение дирижабля и возмущение американских туземцев, что некто из-за летевших русских убил местных, в заокеанских губерниях рождённых. Прискорбно было, что в Торжке мир делят на коронные земли и всё остальное, так и янки, оказывается, смеют считать североамериканские губернии Руси своими, русских — чужаками… Срам!

В сложном положении опрометчивость противопоказана. Оттого Великие Князья никакого решения не приняли, кроме: наблюдать и обдумывать.

Тише едешь — дальше будешь. Зачастую — от места, куда стремился.

х х х

Повеление срочно прибыть в Ново-Йорк доставил не пристав, а лично уездный урядник, глава Питтсбургской полиции. Долго ждал в приёмной, входил бочком, сняв форменный картуз с блестящим козырьком и прижав к выпуклому брюшку, долго извинялся: мол, не по своей воле, начальство наказало…

Лишь спустя неделю после крушения дирижабля, вылетевшего из Питтсбурга в Ново-Йорк, тамошние власти и охранка решились, наконец, потревожить Джона Моргана-старшего. Причём — самым деликатным образом, а не прислав наряд казаков в управление Морган Групп.

— Я только посыльный, сэр! Мне, право, жаль… — лебезил полицейский, прекрасно понимая, кто перед ним.

— В стародавние времена султан велел бы казнить гонца, принесшего дурную весть. Радуйтесь, мистер, что живём в просвещённом XXI веке. Можете быть свободны.

Внешне заводчик более походил на персонажа из XIX века, даже не прошлого. Пышные усы перетекали в подусники, обнимали челюсть и соединялись с бакенбардами. Пухловатый и какой-то сдобный, он ничем не напоминал человека, способного править целой промышленной империей, порой — жёстко. Тем более — поручать кому-то уничтожить дирижабль с пассажирами на подлёте к Нью-Йорку.

Выпроводив полицейского, Морган некоторое время пребывал в задумчивости. Затем, отдав несколько необычных распоряжений, вызвал сына.

Тот, прочитав текст повестки, побледнел.

— Они всё же вызывают… Будто ответчика в суд! Неслыханно!

— Боюсь, с просьбой встретить русских у Нью-Йорка, гм, соответствующе… я несколько погорячился.

— Отец, не думаешь ли ты, что они начнут тебя допрашивать с ментальными Одарёнными? Ты же — не ординар какой-то, не уголовник. Столп общества! И сам по себе вызов аккуратный, вроде приглашения. Урядник же не получил приказа везти тебя в наручниках.

— Даже если получил бы, — хохотнул Морган-старший. — Кишка тонка. Знает — могу с лестницы спустить рылом вниз и сказать потом: пардон, у господина полицейского ноги заплелись. Вот только сын, это здесь я всевластен. Сообщили бы мне вовремя, что под личиной газетчиков орудуют молодчики из охранки, троица бы моментом исчезла, никто бы их косточек не нашёл. Но против всего Третьего Отделения с казаками кишка тонка как раз у нас. Торжок и русских не любят многие, но мало кто готов идти на них войной.

Джуниор присел в кресло.

— Конечно, ты не полетишь, папа.

— Естественно. Однако от нас не отстанут. Да, заварил ты кашу, сообщивши о дирижабле…

— Но, отец, ты бы не простил, промедли я до утра.

— Тоже верно. Что мы имеем. Я получил известие, не скажу от кого, что в Нью-Йорке ждут срочно вылетевшего князя Тышкевича, он глава охранки. С ним — целая свита сыщиков. Делу о дирижабле русские намерены придать размах. Стало быть, Морган Групп надо вывести из-под удара. Даже если захотят меня изловить и выпотрошить у менталистов. А я знаю, где спрятан чёртов поляк. Кому заказал сбить дирижабль. Где налаживается выделка оружия, что рано или поздно начнёт стрелять по русским. Много чего знаю. Ты — меньше. Главное, отрицай, что слышал мой приказ сбить летунов.

— Так я и не слышал…

— Именно! А ещё не знаешь, что я задумал предпринять.

— Исчезнуть на время?

— Ты не знаешь, что я намерен предпринять, — повторил старший. — А коль не ведаешь, то и охранке не скажешь. В общем, ты молод слишком и слабо подготовлен, но кроме тебя у меня сына нет.

Морган поднялся и указал ему на своё кресло. Мол — пересаживайся. Пусть твоя задница привыкает к начальственному насесту.

— Что же ответить русским? — спросил сын, тоже вставая.

— Сам отвечу. Выезжаю. Но поездом и не торопясь. Не люблю эти летающие штучки. Вдруг упадёт? Как тот — под Нью-Йорком.

Русские догадываются, где находится пан Бже, он же пан Ковальски, подумал Джон-младший. Сейчас напоминать отцу о поляке не стоит. Как говорили дикари, ранее населявшие губернию, Морган-старший вышел на тропу войны. Лишних жертв ему подкидывать не нужно. Конечно, отец связался и с Монморанси, проигнорировав предупреждение русского Одарённого: сидеть и не высовываться.

х х х

— Хвалить или ругать вас, штабс-ротмистр?

Глава Третьего Отделения обращался сугубо официально, ибо в кабинете полковника, старшего офицера охранки Ново-Йоркской губернии, кроме хозяина, сидели по углам ещё двое, включая одного знакомого — Антона Петровича, глядевшего укоризненно: предупреждал же об американской специфике.

— Заслугу свою, что добыл папку с показаниями объекта, знаю. Прошу не щадить и указать на промахи. Без жалости.

— Жалеть не буду. Хоть вы и не мой подчинённый, а только разово привлечённый к делу. Два трупа подозреваемых, первый едва допрошен, второй и вообще никак. Причём О’Коннора убил наш офицер, из «Девятки». Ваш прямой подчинённый.

— Так точно, ваше превосходительство. Готов понести наказание. Однако хочу заметить, что князь Горчаков на другое пеняет — излишнюю поспешность да нарушение общественного спокойствия.

Князь-генерал, небрежно сидевший в кресле Ново-Йоркского резидента под портретом Князя-Государя, презрительно скривился.

— Ох уж эти карьеристы-политиканы! Как им доверить дело государственной важности, когда больше думают, чтоб всё оставалось тихо-гладко? Вот и дотихарились. Вызревает гнойник. Его вскроем всенепременно, пути назад нет. Чем позже — тем больше будет шума и криков «долой русских», посему надо поспешать. Но — разумно.

— Генерал-губернатор также изволят беспокоиться, — ввернул полковник. — Третьего дня прислал депешу в нашу губернскую управу. Пишет: в истории с дирижаблем надо докопаться до истины, кто напал на корабль… И кто создал положение, отчего по кораблю стреляли.

— То есть вы тоже считаете, что штабс-ротмистру стоило ждать в Питтсбурге да ограничиваться докладами, пока по всей Америке расползаются чертежи с оружием, что предназначено против русских? — тон Тышкевича-старшего не предвещал ничего доброго. — Дьявол задери эту Америку! Она и русских офицеров превращает чёрт знает во что! В кисель, не способный на решительность!

Сейчас могли прозвучать слова об отстранении полковника и замещении кем-то из прибывших с его сиятельством, но Мирослав Стефанович не стал спешить. Видно, тоже начал проникаться американщиной.

— Господа офицеры! Оставьте нас наедине с штабс-ротмистром, — когда закрылась дверь за последним, изрядно смягчил тон: — Садись, Виктор, поближе. Искренне рад, что ты сумел выпутаться. Надо же… Ради вас целый воздушный корабль изничтожили.

Граф не опустился на стул у начальственного стола, а обошёл его и обнял дядюшку. Только потом занял указанное место.

— Страшно было, не скрою. Ледяные иглы и воздушные ножи били наугад. Мне не досталось, да и защита спасла бы. А вот шотландцу в самое причинное место угодило и через живот — навылет.

— Уверен, что он мёртв?

— Коль находился бы с нами целитель не ниже уровня пятого, да с амулетами, был бы шанс. А так — отлетела душа.

— Если только душу его не успели поймать за хвост ваши обидчики. Пусть он не главная фигура в игре, что ведут Морганы, Монморанси и кто-то с ними в компании, задал бы ему пару вопросов. Эх, поздно жалеть. Расскажи про церковного святошу.

— Да какой он святоша… Жулик. В заводоуправлении Морганов у бухгалтера ручку спёр с золотым пером. Позже каялся дома. Грешен, мол. Вернусь в Торжок, свечку поставлю. Но в бухгалтерию ручку не вернул. Не того митрополит пригрел. Пусть и полезный он, и хитрый, но горбатого могила исправит. Сбежал, едва в Ново-Йорк вернулись.

— Львова? Видная барышня, видел её мельком с вице-губернатором.

— Скажу как на духу. Не была бы великокняжеской дочерью да связисткой… Быть может, просил бы вашего, дядя, благословения свататься к ней.

— Ого! Насчёт великокняжества — ясен перец. Не для нашего брата девица. Но связистки чем не угодили?

— Значит, мало пришлось вам с их братом, точнее — с их сестрой общаться. Служба ломает. Заставляет отвлечься от мира, уйти в тонкий, а там наслушаются мерзостей, коих молодой барышне не престало знать. Становятся замкнутыми и циничными. Анастасия сама предупредила: хуже супруги, нежели связистка, придумать сложно.

— По имени её зовёшь?

— Наедине — да. Боевой товарищ. Шаровые молнии мечет — хоть сразу в «Девятку» приглашай. Умная, упрямая. Дерзкая на язык. Чёрт в юбке.

— Стало быть, тебе не пара. Укатают сивку крутые горки. Подбирай спокойнее. И чтоб по родителям — тебе ровня.

— Да, Мирослав Стефанович. Но скажите мне, что дальше с «паном Бже»?

— Будь одна только моя воля, из Мехико в Монтеррей немедля отправил бы казаков. По тому же ордеру, что и на прорыв из Тартара. В Санта-Катарине настоящий дворец-крепость, как рапортуют из Мехико. Если «пан Бже» пребывает в Санта-Катарине, на обыск всего поместья нужны сотни две человек, не меньше. С Одарёнными, владеющими плетениями поиска, я прихватил пару с собой в Америку, и с собаками. Вот только не получил я дозвола на подобную акцию. Против Морганов — куда ни шло, вроде как подозреваемые в злоумышленном сбитии дирижабля. А что противозаконного совершил пришелец-поляк? И в чём виновны его укрывающие? Что его знания во вред России повернут — это ещё когда будет, да и как доказать?

— Стало быть, сидеть сиднем в Ново-Йорке и ждать, пока светлейшие не решаться отдать команду «фас». То есть когда будет поздно чего-то исправлять.

— Именно так, племянник. А что остаётся?

— Если открутить события назад, словно плёнку в синематографическом проекторе, дней эдак на восемь, я приказал бы капитану дирижабля лететь не на запад, а на юг.

— Штурмовать Санта-Катарину вчетвером? Да ещё с девицей в компании? Был лучшего мнения о твоём благоразумии, Виктор.

— А кто просит штурмовать? Проникнуть. Разнюхать. Коли выйдет — выкрасть этого Бже. Но только живым. В виде исключения, — усмехнулся в усы штабс-ротмистр. — Я бы ещё того профессора Линка объявил в розыск. В его памяти умещается выкаченное из поляка. Думаю, надо выжать из американца всё до капли. Он — невеликого полёта, не Морган и не Монморанси. Можно не миндальничать.

— По поводу Монтеррея одобрить не могу. И не проси. Что касательно Линка, буду докладывать. Пора кончать с неприкосновенностью Америки. Коль Америка — часть России, пусть и живёт по российским законам. Неча тут!

Доложит. Доклад рассмотрят. Будут думу думать. А время идёт. И время играет против русских, взволнованно проговаривал про себя Виктор Сергеевич, возвращаясь в губернаторскую резиденцию после прощания с дядюшкой.

Папку добыл — отличился. Но… прямых последствий не видать. Вернулся из вояжа к Великим Озёрам, вкусив солёный вкус опасности. А ныне снова будет тихо протирать штаны в свите вице-губернатора. На пару с Искровым, приехавшим из Питтсбурга. Служба — раз в трое суток охранять особу, на которую никто и не думает напасть. После прежнего задания — скукотища…

Но Девятое Отделение готовят именно к этому — нести долгую скучную службу. Не расслабляясь, пусть даже ничего не происходит. Потому что некий злодей вдруг нагрянет в любой миг, а стража спит, ватная от бездействия.

У комнат, где расположились офицеры «Девятки», дневальный протянул конверт. Он тонко и призывно тянул женскими духами, штабс-ротмистр едва удержался, чтоб не вскрыть печать прямо в коридоре. Вытерпел и сломал сургуч, лишь заперевшись в личных апартаментах.

Прочитав, не смог унять стук сердца. Совершенно отчётливо, будто княжна вошла в его комнату, представил сочинившую послание, причём — с огоньком в руке, от которого зачиналась очередная шаровая молния, а глаза печалились заранее о судьбе того, в которого эта молния попадёт.

Анастасия писала: надеется, что не слишком утомила своим обществом в путешествии, ибо осмеливается предложить ещё одно. Поскольку в Торжке медлят с организацией экспедиции в Монтеррей, Великий Князь Львов, её отец, намерен объявить личную войну боярину Монморанси. Не соблаговолит ли штабс-ротмистр испросить отпуск у вице-губернатора Горчакова и поступить на службу в великокняжескую гвардию к Львовым?

Да! Да! Да! И ещё сто раз — да.

Кто бы сомневался?

Хоть контракт с Великим Князем — это кабала хуже плена. Вряд ли он ограничится временем отпуска. Как в песне поётся:

Все так непросто, мой граф, не знаю, будешь ли прав,

Огромный мир променяв на плен без срока.

Но… Семь бед — один ответ: лучше сделать, нежели всю жизнь жалеть о несделанном.