Те, кто видел, как работают художники, вероятно, обратили внимание на один характерный момент: художник может часами сидеть у своего полотна, выписывая детали будущей картины. Но буквально почти после каждого штриха он обязательно отходит в сторону – меняется перспектива и все полотно, вся работа со всеми ее деталями схватывается в целом. Такое изменение перспективы бывает иногда полезным и в тех случаях, когда речь идет об оценке деятельности той или иной исторической личности.
Уже много лет ЮНЕСКО Организации Объединенных Наций регулярно проводит исследование, которое ставит своей целью выяснить, какие именно авторы чаще других издаются и переводятся на языки народов мира. И каждый раз, когда завершается это исследование, выясняется, что первое место в мире среди переводной литературы занимают произведения Владимира Ильича Ленина. Сегодня они издаются более чем в 60 зарубежных странах на 125 языках и распространяются во всем мире в большем количестве, чем какие-либо другие книги[13].
На второй план отошли и классики мировой литературы, и наиболее популярные современные поэты и писатели. На второй план отошла даже Библия, столетиями державшая эту монополию. Еще в 1958 году этот факт с грустью вынуждена была признать «Оксфордская конференция современных деятелей церкви»[14].
Без малого две тысячи лет потребовалось священникам всего мира для того, чтобы распространить догмы христианства по земному шару. Этот путь был отмечен крестовыми походами, религиозными войнами, кострами инквизиции… Почти две тысячи лет!
На рубеже XX века, т.е. в масштабах истории человечества совсем недавно, Ленин был известен десяткам, в лучшем случае лишь нескольким сотням его единомышленников и товарищей по борьбе.
Вспомним щемящие цифры, которые относятся ко времени «Союза борьбы»… Первый листок Владимира Ильича был написан в четырех экземплярах от руки печатными буквами. Иван Васильевич Бабушкин разбросал их на заводе Семянникова. Из них два подобрали сторожа, и только два пошли по рукам рабочих.
Первая часть брошюры Ленина «Что такое „друзья народа“?..» была выпущена на гектографе максимум в 250 экземплярах, вторая – еще того меньше, а третья – едва ли в пятидесяти экземплярах[15]. Но проходит двадцать, тридцать, пятьдесят, восемьдесят лет, и сегодня его имя, его идеи известны миллионам и миллионам людей во всем мире.
Чем объяснить это столь стремительное и глубокое распространение ленинских идей, их влияние на судьбы человечества? Только и только тем, что именно Владимир Ильич Ленин наиболее точно выявил и сформулировал основные тенденции и закономерности современной эпохи, наиболее полно выразил «чаяния и надежды рабочего класса, трудового народа, ответил на коренные вопросы, которые властно диктовались жизнью»[16].
К концу XIX века, после того как в ряде европейских стран закончились буржуазные революции, после того как были подавлены первые выступления пролетариата, обывателям казалось, что наконец утихли социальные бури, что мир приобрел стабильность и устойчивость и что сложился наконец тот порядок вещей, который будет существовать на протяжении многих и многих веков.
Но вот начался XX век, и все то, что казалось удивительно стабильным и устойчивым, выстроенным на века, стало разваливаться на куски. Эпоха «мирного» и «добротного» капитализма с многими порожденными ею догмами и представлениями агонизировала. Началась эпоха величайших социальных битв и революций.
Обычно на таком сломе эпох появляются люди, которые стараются заглянуть в будущее и предсказать это будущее человечеству. Так было и в начале XX века. В романе английского писателя Честертона «Наполеон из пригорода» рассказывается, как «тяжело» жилось в начале XX века тем же обывателям, которым буквально некуда было деться от ужасных пророчеств, обрушившихся на них со всех сторон.
Но опять проходит двадцать, тридцать, пятьдесят, семьдесят лет, и имена многих из тех, кто в начале XX века претендовал на то, чтобы предугадать будущее человечества, давно забыты. Вы найдете их разве только в Британской энциклопедии. А имя Ленина стало известно десяткам и сотням миллионов людей в самых различных частях земного шара.
Конечно, признание это не пришло сразу и само собой, и оно менее всего походило на обычную популярность тех или иных политических деятелей или модных философов. Признание приходило с каждым новым шагом, с каждой победой русского и международного пролетарского движения, с ростом и укреплением на мировой арене авторитета созданной Лениным революционной партии.
В свое время К. Маркс отметил одну интересную особенность обыденного политического сознания людей. Привычный поток лежащих на поверхности и кажущихся ужасно важными повседневных дел и явлений настолько заслоняет и назревающие и даже уже произошедшие серьезнейшие глубинные перемены, что порой совершенно утрачивается реальное понимание того, какие события действительно являются существенными и действительно имеют историческое значение.
«…Хотя атмосфера, в которой мы живем, – писал об этом Маркс, – и давит на каждого из нас с силой в 20.000 фунтов, разве вы чувствуете это? Так же мало, как мало европейское общество до 1848 г. чувствовало революционную атмосферу, которая его окружала и давила на него со всех сторон» [МЭ: 12, 3].
В самом начале нынешнего столетия с «европейским обществом» произошла аналогичная история.
Летом 1903 года для «большой прессы» Европы вполне хватало сенсаций. Еще бы!.. Обмен визитами между английским королем и французским президентом… новый военно-морской бюджет, предложенный германскому рейхстагу рейхсканцлером фон Бюловом… убийство сербского короля Обреновича и воцарение династии Карагеоргиевичей… политические интриги США вокруг концессий на строительство Панамского канала… Разве могла за всем этим солидная буржуазная пресса обратить серьезное внимание на съезд российских социал-демократов, проходивший с 30 июля по 23 августа сначала в Брюсселе, в помещении заброшенного мучного склада, а затем на окраине Лондона – в маленьком клубе рыбаков, где 57 молодых революционеров спорили о будущем…
После окончания съезда довольно сочувственная информация о нем появилась в европейской социалистической печати. Но и тогда мало кто из теоретиков и лидеров II Интернационала понял исторический смысл и суть произошедшего. Большевик М. Лядов рассказывал, как в ответ на его предложение опубликовать в центральном органе германской социал-демократии обстоятельную статью об идейных разногласиях, проявившихся на II съезде РСДРП, главный редактор ответил, что его газета «не может уделять много места иностранному движению, в особенности русскому, которое еще так молодо и так мало может дать зрелому немецкому движению»[17].
Аналогичный эпизод вспоминал и Г. Плеханов. После окончания съезда он встретил Пауля Зингера видного деятеля германской социал-демократии.
«А сколько времени продолжался этот съезд?» – спросил Зингер. «Около месяца». Сангвинический Зингер громко расхохотался и заметил: «Да эдак вы должны были все перессориться…» – «Почему же?» – «Просто от нервного переутомления» [П: XV, 324].
Сколько толков и пересудов ходило тогда об особой склонности русских социалистов, или, как говорили тогда, «славянских анархистов», к бесконечным словопрениям и распрям.
«…Э, батенька, – писал позднее по этому поводу Ленин Горькому, – да неславянские европейцы во времена вроде нашего дрались, ругались и раскалывались во сто раз почище!..» [Л: 47, 221].
«Мы вспоминали однажды с Владимиром Ильичем, – писала Крупская, – одно сравнение, приведенное где-то Л. Толстым: идет он и видит издали – сидит человек на корточках и машет как-то нелепо руками; он подумал – сумасшедший, подошел ближе, видит – человек нож о тротуар точит. Так бывает и с теоретическими спорами. Слушать со стороны: зря люди препираются, вникнуть в суть-дело касается самого существенного. Так и с программой было»[18].
Споры на II съезде вокруг программы и устава Российской социал-демократической рабочей партии как раз и касались «самого существенного» – это были споры о проблемах, поставленных перед человечеством новой эпохой.
На рубеже XIX и XX столетий мировой капитализм вступил в свою последнюю, империалистическую стадию развития… Позднее, в 1916 году, когда Ленин напишет книгу «Империализм, как высшая стадия капитализма» и даст четкую характеристику этого нового исторического явления, все станет на свои места и будет восприниматься нами как очевидность. Но тогда, в начале века, все ощущали лишь одно: привычный уклад жизни рушился на глазах.
Какими путями пойдет отныне дальнейшее развитие человеческого общества? Какие перспективы открывает эта новая эпоха перед рабочим классом и трудящимися массами? Остаются ли в силе те мысли и идеи, задачи и конечные цели борьбы, которые были сформулированы Марксом и Энгельсом?
Эдуард Бернштейн, которого в Европе многие считали тогда чуть ли не «душеприказчиком» классиков марксизма, за несколько лет до II съезда РСДРП попытался дать на все эти вопросы свой ответ.
Возникновение капиталистических монополий, в особенности международных монополистических союзов, считал он, приведет не только к бурному росту производительных сил, но и к планомерному регулированию производства и распределения продуктов и тем самым устранит как экономические кризисы, так и войны; появление акционерных обществ демократизирует капитал, обеспечит благосостояние рабочим, и капитализм, таким образом, постепенно «врастет» в социализм. Отсюда следовал и практический вывод: поскольку в новую эпоху прогресс человеческого общества связан не с пролетариатом, а с буржуазией, с эволюцией самого капитализма, необходимо отказаться от социалистической революции и завоевания рабочим классом политической власти…
Все эти «идеи» Бернштейна были не только актом личного предательства по отношению к Марксу и Энгельсу, это была открытая ревизия всего марксизма, идейно разоружавшая пролетариат в новых условиях классовой борьбы.
Программа партии, принятая II съездом РСДРП, давала принципиально иной ответ на важнейшие вопросы, поставленные эпохой.
Казалось бы, разрабатывая проект этой программы, Ленин определял цели, задачи и методы борьбы лишь применительно к русским условиям. Но Россия начала XX века развивалась по тем же законам, как и любая другая капиталистическая страна. И Владимир Ильич решительно выступал против тех, кто, отрицая это, пытался объяснить основные тенденции социально-экономического и политического развития России в новую эпоху некими сугубо самобытными особенностями, например, присущей ей якобы испокон веков «азиатчиной», порожденной «столетиями монгольского ига».
Безусловно, указывал Ленин, история каждой страны имеет свою специфику, которая накладывает отпечаток и на ее прошлое и на ее настоящее. Но когда ученый или писатель, считающий себя человеком серьезным и
«желающий, чтобы его считали таковым, берет факт монгольского ига и выставляет его как пример в пояснение некоторых событий в Европе XX века, можно ли это считать только игрой, или правильнее отнести это к политическому шарлатанству? Монгольское иго есть исторический факт… Однако немного найдется людей – типа тех, кого французы зовут „национальными клоунами“, – способных претендовать на серьезность и оперировать для иллюстрации происходящего в Европе в XX веке с „фактом“ монгольского ига» [Л: 30, 350].
Ленин высмеивал и попытки тех, кто пытался объяснить всю сложную российскую действительность некими отрицательными особенностями «русской души», которой якобы тоже испокон веков был свойствен особый консерватизм, раболепие и холопство.
«…Вы изволили очень верно сказать про душу, – писал позднее Владимир Ильич Горькому, – только не „русскую“ надо бы говорить, а мещанскую, ибо еврейская, итальянская, английская – все один черт, везде паршивое мещанство одинаково гнусно…» [Л: 48, 227 – 228].
В своем капитальном труде «Развитие капитализма в России», вышедшем в 1899 году, и других работах Ленин доказал, что Россия прочно встала на капиталистический путь развития и, при всех ее особенностях, при всех чудовищных феодальных пережитках, вступила, подобно другим странам, в эпоху империализма. Мало того, именно в России все противоречия новой эпохи проявлялись с особой силой и остротой. Вот почему решение национальных задач, стоящих перед российским пролетариатом, неразрывно связывалось с решением теоретических проблем, имевших международный характер.
Дав глубокий анализ новым явлениям в развитии мирового капитализма, Ленин пришел к выводам, прямо противоположным выводам Бернштейна. При всей эволюции капитализма, указывал Владимир Ильич, он и в новую эпоху отнюдь не сглаживает, а лишь обостряет все глобальные противоречия, переносит их на более широкую мировую арену, порождая повсюду в развитых и отсталых странах, в городе и деревне, колониях и полуколониях – новые социально-экономические и политические потрясения.
Начавшийся в 1900 году мировой экономический кризис и первые кровавые империалистические войны в Африке и Латинской Америке наглядно показали, какими бедствиями и ужасами оборачивается новейшая эволюция капитализма для населения земного шара. Капитализм тормозит мировое общественное развитие, и пролетарская революция даст толчок дальнейшему поступательному развитию человечества – таков главный вывод, который был сделан Лениным.
Работая над проектом программы партии, Владимир Ильич писал в 1899 году, что
«с точки зрения основных идей марксизма, интересы общественного развития выше интересов пролетариата».
Он характеризовал эту мысль как чрезвычайно важную «в теоретическом отношении» и как
«центральный пункт, к которому должна сводиться… вся разнообразная деятельность социал-демократии, состоящая в пропаганде, агитации и организации» [Л: 4, 220].
Против этого важнейшего положения марксизма, казалось бы, не возражали и оппортунисты. Но интересы общественного развития понимались ими крайне односторонне. По существу весь прогресс человеческого общества они сводили к развитию производительных сил и, прежде всего, прогрессу производственно-техническому. А поскольку капитализм до поры до времени решал эту задачу достаточно успешно, такое толкование прогресса открывало самую широкую дорогу для примирения с буржуазной действительностью.
Для Ленина важнейшим критерием прогресса также являлось развитие производительных сил. Но, в отличие от оппортунистов, он, как и положено марксисту, понимал, что производительные силы это прежде всего люди и общественный прогресс носит гуманистический характер лишь постольку, поскольку он совершается в интересах людей, народных масс, в интересах развития самого человека.
Тогда, в начале века, некоторым марксистам казалось, что все эти «нюансы» не столь уж существенны… В проекте программы партии, представленном Плехановым, при определении конечных целей борьбы пролетариата говорилось, например, что социализм и социалистическая организация производства необходимы «для удовлетворения нужд общества… и обеспечения благосостояния всех его членов». Ленин сразу же отметил: «Этого мало…» – и указал на необходимость включения положения о всестороннем гармоническом развитии членов социалистического общества [Л: 6, 199].
Однако и во втором плехановском проекте программы содержалась прежняя видоизмененная формулировка «для удовлетворения нужд как всего общества, так и отдельных его членов». И вновь Ленин пишет:
«Этого мало… Не только для удовлетворения нужд членов, а для обеспечения полного благосостояния и свободного всестороннего развития всех членов общества» [Л: 6, 232].
Со временем выяснилось, что такого рода «нюансы» при определении критериев общественного развития имеют самое существенное не только теоретическое, но и политическое значение. Призыв российского бернштейнианца П. Струве «идти на выучку к капитализму», сформулированный им на рубеже нового столетия, лишь отражал ту общую тенденцию, которая все более распространялась в среде лидеров II Интернационала. В 1919 году Каутский довел эту тенденцию до логического и позорного конца. В обстановке экономической разрухи и обострения классовой борьбы в Европе после окончания мировой войны, когда в повестке дня стоял вопрос о социалистической революции, он предложил рабочим заботиться не о своих «эгоистических» классовых интересах, а прежде всего о развитии капиталистического производства. Это была открытая измена марксизму.
Марксисты никогда не поддерживали любой и всякий «прогресс». История не стоит на месте даже в эпохи жесточайшей общественно-политической реакции.
«Разве можно, не сойдя с ума, – спрашивал Ленин, – отрицать, что бисмарковская Германия и ее социальные законы „лучше“ Германии до 1848 года? Столыпинские реформы „лучше“ России до 1905 года? Разве на этом основании немецкие социал-демократы (они были еще тогда социал-демократами) голосовали за бисмарковские реформы? Разве столыпинские реформы прикрашивались или хотя бы поддерживались русскими социал-демократами…?» [Л: 30, 344].
Отвечая в 1919 году Каутскому, Ленин писал:
«„Думай о производстве!“ говорит сытый буржуа изголодавшемуся и обессиленному от голода рабочему, и Каутский, повторяя эти песни капиталистов якобы под видом „экономической науки“, целиком превращается в лакея буржуазии.
…С полным правом Цеткина заявила Каутскому, что он „скатывается к буржуазной политической экономии. Производство для человека, а не наоборот…“» [Л: 38, 395 – 396].
Вот почему программная формулировка Ленина, указывавшая на человека как на самоцель всего процесса общественного развития, противопоставила оппортунистам принципиально иное, подлинно марксистское, гуманистическое определение исторических задач пролетариата.
Мысль о том, что победоносная классовая борьба рабочих необходима в «интересах всего общественного развития» [Л: 6, 363], что именно пролетариат является носителем общественного прогресса, пронизывала весь ленинский проект программы партии. Именно под углом зрения объективной необходимости революционного низвержения капитализма и завоевания рабочим классом политической власти рассматривал Владимир Ильич и вопрос о диктатуре пролетариата, которая должна была не только закрепить победу, но и стать могучим инструментом социалистических преобразований, экономического и социального прогресса общества.
Тот факт, что вопреки сопротивлению оппортунистов II съезд РСДРП отстоял эти принципиальные положения и впервые в истории международного рабочего движения требование диктатуры пролетариата вошло в программу социалистической партии, свидетельствовал о зрелости делегатов съезда, о верности российской пролетарской партии революционному марксизму.
Съезд решил и другую важнейшую проблему, поставленную перед человечеством новой эпохой.
Развитие империализма несло с собой не только ужасы и страдания населению земного шара. Ширился и фронт борьбы против угнетения и эксплуатации. Когда-то Гёте сравнивал историю человечества с фугой, в которую один за другим вступают голоса различных народов. В XX веке эти голоса постепенно слились в один мощный хор. В освободительное движение втягивались сотни и сотни миллионов людей на всех континентах. Темпы развития исторического процесса необычайно ускорились. И если в период перехода от рабовладения к феодализму исход крупнейших социальных битв решался участием в них тысяч, в период перехода от феодализма к капитализму – участием сотен тысяч, то теперь исход борьбы могли решить только миллионы.
«Здесь оправдывается, – писал позднее Ленин, – одно из самых глубоких положений марксизма, в то же время являющееся самым простым и понятным. Чем больше размах, чем больше широта исторических действий, тем больше число людей, которое в этих действиях участвует, и, наоборот, чем глубже преобразование, которое мы хотим произвести, тем больше надо поднять интерес к нему и сознательное отношение, убедить в этой необходимости новые и новые миллионы и десятки миллионов» [Л: 42, 140].
Пробуждаясь от темноты и забитости к политической жизни, от векового терпения и покорности к борьбе за свое освобождение, миллионы людей в различных частях земного шара спрашивали – к чему им идти? С кем идти? Во имя чего восставать? Не менее трудные вопросы стояли и перед рабочим классом – как относиться к движению этой гигантской непролетарской массы в городе и деревне, колониях и полуколониях? Кто они – враги или союзники рабочих в борьбе за социализм?
Толкуя пролетарские требования и интересы до крайности убого и узко, теоретики II Интернационала полагали, что социализм есть общество рабочих и для рабочих. Поэтому в будущей социалистической революции пролетариату будут противостоять все классы, в том числе и вся мелкая буржуазия, крестьянство и большинство интеллигенции. Ему «придется вести грядущие бои в одиночку», – заключал Каутский[19]. Поэтому рабочим остается лишь ждать тех отдаленных времен, когда все эти классы и слои полностью пролетаризируются.
Ленинская программа РСДРП, принятая II съездом, давала иную историческую перспективу и иной ответ на эти вопросы.
Для партии российского рабочего класса проблема взаимодействия с другими, непролетарскими, освободительными потоками стояла отнюдь не в плане общих, умозрительных рассуждений. Именно Россия была единственной в мире страной, где все эти революционные потоки – и пролетарское, и крестьянское, и национально-освободительное движение – складывались и развивались в рамках одного государства. Вот почему и в данном случае решение задач, стоявших перед русскими рабочими, приобретало не узконациональное, а международное значение.
Еще в 1894 году Ленин писал, что
«русский рабочий – единственный и естественный представитель всего трудящегося и эксплуатируемого населения России» [Л: 1, 310].
Владимир Ильич исходил при этом из известного марксистского положения, согласно которому пролетариат является классом, борющимся за политическое господство не только «для себя». Он не может освободиться, не защищая всех угнетенных, не положив конец всякой эксплуатации.
В этой мысли, сформулированной основоположниками марксизма, не было ни грана идеализации рабочего класса.
«Дело не в том, в чём в данный момент видит свою цель тот или иной пролетарий или даже весь пролетариат. Дело в том, что такое пролетариат на самом деле и что он, сообразно этому своему бытию, исторически вынужден будет делать. Его цель и его историческое дело самым ясным и непреложным образом предуказываются его собственным жизненным положением, равно как и всей организацией современного буржуазного общества» [МЭ: 2, 40].
Вот почему в борьбе за свое собственное освобождение рабочий класс выдвигает требования, которые, казалось бы, лежат вне его непосредственных каждодневных интересов, т.е. является классом, которому, в известном смысле, свойственны идеальные побуждения, стремление к социальному идеалу.
Ленин доказал, что и в новую историческую эпоху это важнейшее положение марксизма полностью сохранило свою силу.
«Пролетариат становится революционным, – писал Владимир Ильич, лишь постольку, поскольку он не замыкается в узкоцеховые рамки, поскольку он выступает во всех проявлениях и на всех поприщах общественной жизни, как вождь всей трудящейся и эксплуатируемой массы…» [Л: 41, 193 – 194].
Мало того, указывал Ленин, в новых условиях объективные возможности для привлечения на сторону рабочего класса всех угнетенных значительно расширились, ибо только социализм мог избавить их от всякого гнета.
Отстояв в схватке с оппортунистами и это положение ленинского проекта программы, II съезд РСДРП впервые в международном пролетарском движении выдвинул перед рабочим классом историческую задачу – завоевать на свою сторону всех трудящихся, сплотить под руководством пролетариата все революционные силы и потоки освободительного движения.
Программа РСДРП решительно выступала против «эксплуатации многомиллионного крестьянства», против расовой и национальной дискриминации за право каждого народа самому решать свою судьбу. Съезд солидаризировался и с революционными выступлениями учащейся молодёжи. Вся эксплуатируемая масса, говорилось в программе, «в интересах ее собственного освобождения» может и должна стать союзником пролетариата в его борьбе за революционное переустройство общества.
Поэтому идеалом пролетарского революционера был для Ленина не партийный или профсоюзный чиновник,
«а народный трибун, умеющий откликаться на все и всякие проявления произвола и гнета, где бы они ни происходили, какого бы слоя или класса они ни касались… умеющий пользоваться каждой мелочью, чтобы излагать пред всеми свои социалистические убеждения и свои демократические требования, чтобы разъяснять всем и каждому всемирно-историческое значение освободительной борьбы пролетариата» [Л: 6, 80 – 81].
Когда в свое время Л. Фейербаха спросили что такое теория? – он ответил: «Это мысль, остающаяся в моей голове». А что такое практика? «Это мысль, перешедшая из моей головы в головы масс»… Приобщение к политической жизни и борьбе миллионов и миллионов людей с самого начала XX столетия с особой остротой поставило еще один сложнейший вопрос о задачах и формах работы и организации сознательного пролетарского авангарда, просвещающего и ведущего за собой народные массы, о том, какой должна быть в этих новых условиях сама партия рабочего класса. Проанализировав в этой связи опыт партий II Интернационала, Ленин пришел к выводу:
«…готовых образцов нам искать негде…» [Л: 4, 190].
Казалось бы, российские социал-демократы, не имевшие в тот период возможности, хотя бы в силу полицейских условий, создать массовую партию, могли лишь завидовать своим европейским коллегам с их многочисленными организациями, газетами и журналами, профсоюзами и солидными фракциями в парламентах. Но для Ленина было очевидным, что эта массовость достигалась и за счет идейной, организационной рыхлости, примиренчества по отношению к оппортунизму, децентрализаций и полной автономии местных ячеек, что весь стиль и характер деятельности этих партий целиком приспособлен к мирным и легальным условиям работы.
В обстановке надвигавшихся социальных битв и потрясений такие партии не годились на роль боевого руководителя революционной борьбы. И это было особенно очевидно для русских социал-демократов, стоявших буквально накануне могучей революции – первой народной революции эпохи империализма.
Ее приближение явственно ощущали и участники II съезда. Дух революционной романтики витал над ними, когда, открывая съезд, Плеханов сказал:
«…каждый из нас, российских социал-демократов, может воскликнуть и, может быть, не раз уже восклицал словами рыцаря-гуманиста: „Весело жить в такое время!“ Ну, а когда весело жить… тогда хочется жить, чтобы продолжать борьбу; в этом заключается весь смысл нашей жизни»[20].
Партия решительной революционной борьбы, партия, тесно связанная с массами, сплоченная идейно и организационно, способная противостоять сильному и опытному противнику, партия народной революции – вот что было нужно рабочему классу. И ленинский проект устава, представленный на рассмотрение съезда, в котором четко фиксировались строжайшая дисциплина и коллегиальность руководства, жесткая централизация, сочетающаяся с широкой инициативой местных групп, как раз и предусматривал создание такой боевой и монолитной партии.
Борьба Ленина и его сторонников с оппортунистами сосредоточилась на съезде вокруг параграфа устава, определявшего членство в партии. Ленинская формулировка была направлена на то, чтобы обеспечить чистоту рядов РСДРП, закрыть доступ в нее случайным и неустойчивым элементам, ибо чем меньше шаткости будет внутри самой партии, тем плодотворнее станет ее влияние на массы.
«Лучше, чтобы десять работающих, – говорил Владимир Ильич, – не называли себя членами партии (действительные работники за чинами не гонятся!), чем чтобы один болтающий имел право и возможность быть членом партии» [Л: 7, 290].
Противники Ленина сплотились вокруг формулировки Мартова, открывавшей дверь в партию различного рода шатающимся и околопартийным элементам. Оппортунистам удалось провести ее на съезде, и по требованию местных организаций она была отменена лишь III съездом РСДРП, восстановившим ленинский первый параграф устава. Но и на II съезде ленинцам удалось отстоять основные принципы, определившие сам тип построения партии, а именно принцип демократического централизма и принцип пролетарского интернационализма. Впервые в международном рабочем движении устав РСДРП четко формулировал и мысль о руководящей роли партии, о партии как руководителе пролетарской борьбы.
Сколько бумаги было исписано и изведено политическими противниками Ленина о его «нетерпимости» и особой склонности к «расколам»… Между тем на протяжении всей своей жизни Владимир Ильич не только постоянно подчеркивал необходимость, но и решительно боролся именно за единство партии, единство всех революционных сил. Только само это единство понимал он не по-мещански, не по-обывательски…
Для обывателя, в том числе и обывателя политического, единство – это смешение в одну кучу самых разнородных и разношерстных элементов при сохранении видимости «семейного мира», это стремление запрячь в один воз все и вся… В противоположность такому подходу Ленин считал необходимым, перед тем как запрягаться с кем-то в один воз, выяснить сначала, куда именно этот воз собираются тащить. И если с этой точки зрения «единство» упряжки будет напоминать крыловских лебедя, рака и щуку, то такое «единство» лишь дискредитирует великую идею.
Но разве при таком подходе не ущемляется «свобода поисков» различных путей борьбы? На этот вопрос в свое время остроумно ответил Плеханов:
«Я был бы совсем плохим социал-демократом, если б не признавал самой полной свободы теоретического исследования. Но я был бы столь же плохим социал-демократом, если б не понимал, что свобода исследования должна сопровождаться и дополняться свободой группировки людей сообразно их взглядам.
Я убежден, – и можно ли не быть убежденным в этом? – что люди, расходящиеся между собой в основных взглядах в теории, имеют полное право разойтись между собой также и на практике, т.е. сгруппироваться по разным лагерям. Я убежден даже в том, что бывают такие „ситуации“, когда они обязаны это сделать. Ведь мы еще со времени Пушкина знаем, что
В одну телегу впрячь не можно
Коня и трепетную лань
…» [П: XVII, 3 – 4].
Партия не была для Ленина группой людей «приятных друг другу во всех отношениях», собравшихся побеседовать или поспорить по тем или иным интересным проблемам. Партия нового типа, создаваемая Лениным, должна была стать боевым авангардом революционного пролетариата, объединенным единством цели и действий.
«Мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки, – писал Владимир Ильич. – Мы окружены со всех сторон врагами, и нам приходится почти всегда идти под их огнем. Мы соединились, по свободно принятому решению, именно для того, чтобы бороться с врагами и не оступаться в соседнее болото, обитатели которого с самого начала порицали нас за то, что мы выделились в особую группу и выбрали путь борьбы, а не путь примирения. И вот некоторые из нас принимаются кричать: пойдемте в это болото! – а когда их начинают стыдить, они возражают: какие вы отсталые люди! и как вам не совестно отрицать за нами свободу звать вас на лучшую дорогу! – О да, господа, вы свободны не только звать, но и идти куда вам угодно, хотя бы в болото; мы находим даже, что ваше настоящее место именно в болоте, и мы готовы оказать вам посильное содействие к вашему переселению туда. Но только оставьте тогда наши руки, не хватайтесь за нас и не пачкайте великого слова свобода, потому что мы ведь тоже „свободны“ идти, куда мы хотим, свободны бороться не только с болотом, но и с теми, кто поворачивает к болоту!» [Л: 6, 9 – 10].
Противники Ленина на II съезде буквально вопили о том, что ленинский устав якобы «закроет дверь» в РСДРП рабочей массе, что партия неизбежно превратится в замкнутую сектантскую группку интеллигентов. «Рабочие, желающие вступить в партию, – отвечал им Плеханов, поддержавший Ленина, – не побоятся войти в организацию. Им не страшна дисциплина». Побоятся как раз лишь те интеллигенты, которые насквозь пропитаны «буржуазным индивидуализмом. Но это-то и хорошо»[21].
Анализ состава партии в те годы позволяет назвать точные цифры: среди вступивших в большевистскую партию до 1905 года рабочие составляли 61 процент, а среди вступивших в 1905 – 1907 годах – 71 процент. Надвигавшаяся революция поднимала к сознательной политической жизни широкие пласты народа, и в первую очередь в борьбу включалась молодежь. Не случайно именно она и преобладала в те годы в рядах большевистской партии: более 50 процентов ее состава приходилось на возраст до 20 и около 30 процентов – на возраст от 21 до 25 лет[22].
Когда оппортунисты с кислой миной кивали на такого рода состав партии, видя в нем признак «незрелости» большевизма, Ленин с негодованием отвечал им:
«Мы партия будущего, а будущее принадлежит молодежи. Мы партия новаторов, а за новаторами всегда охотнее идет молодежь. Мы партия самоотверженной борьбы с старым гнильем, а на самоотверженную борьбу всегда первою пойдет молодежь» [Л: 14, 163].
Можно лишь поражаться той косности, рутинности и догматизму мышления, которые проявили на II съезде оппортунисты. При обсуждении всех важнейших вопросов у них не находилось иных доводов, кроме: «этого нет в европейских программах…», «в немецком уставе говорится не так…», «Каутский указывал…», «Адлер полагал…» и т.д. и т.п. Когда один из лидеров оппортунизма Либер бросил большевикам упрек: «Почему вы, товарищи, каждый раз выставляете новые принципы?», Ленин решительно ответил:
«У нас нет шаблонов»[23].
Объективная обстановка XIX и XX веков, говорил Владимир Ильич, отличается между собой самым явным образом.
«Не обращать внимания на изменившиеся с тех пор условия, отстаивать старые решения марксизма – значит быть верным букве, а не духу учения, значит повторять по памяти прежние выводы, не умея воспользоваться приемами марксистского исследования для анализа новой политической ситуации» [Л: 7, 237].
Именно в таком подходе и проявлялась зрелость и верность большевиков революционному марксистскому учению.
Среди тех, кто на съезде пошел за Лениным, были и ветераны, такие, как: 47-летняя Л. Книпович, начинавшая свою революционную деятельность еще в народовольческих кружках. Были и совсем молодые, такие, как трое рабочих токарей: 23-летний питерец А. Шотман, 27-летний туляк С. Степанов, 28-летний киевлянин Н. Никитин. 27 лет было тогда делегату съезда Р. Землячке, 29 – С. Гусеву, 30 – Н. Бауману. Но у каждого из них за плечами уже стояли годы подпольной работы, аресты, тюрьмы, ссылка. Впрочем, и самому вождю партии большевиков Ленину, которого друзья в шутку называли «стариком», исполнилось в то время лишь 33 года…
«Сила, выразительность, своеобразие и простота речи Ленина, – писал Гусев, – отсутствие всяких „украшений“… великолепное спокойствие и улыбка Ленина, его поразительная простота в отношениях к товарищам… какое-то высшее наслаждение и упоение, с каким он отдавался работе, не уступая ни единой крупицы времени на какую-то „частную“ жизнь… все это уже выделяло Ленина…»[24].
И в исторической победе, которую одержал на II съезде творческий марксизм, была гигантская личная заслуга Владимира Ильича.
За год до II съезда Ленин писал:
«…от съезда Российской социал-демократической рабочей партии все ждут теперь решений, стоящих на высоте всех революционных задач современности…» [Л: 6, 295].
Большевики во главе с Лениным оказались на высоте задач, поставленных новой эпохой, дали ответы на все коренные проблемы российского и международного рабочего движения.
Судьбы идей не менее сложны, чем судьбы самих людей. Немало нашумевших в свое время «теорий» не смогли пережить даже своих создателей. Иная историческая судьба выпала на долю ленинского учения. Марксизм позволил Ленину заглянуть в будущее гораздо дальше, увидеть суть происходящих процессов гораздо глубже, чем кому-либо другому из его современников.
Ленин выдвинул ясную программу революционного решения сложнейших социальных проблем, стоявших перед человечеством, создал пролетарскую партию нового типа, способную возглавить революцию, сплотившую вокруг своего знамени сначала тысячи, а затем миллионы. И никто в мире не смог противопоставить этому каких-либо других идей, требований, целей, столь же полно отвечающих чаяниям миллионов и объективному характеру самого освободительного движения…
Прошло менее двух десятков лет со времени создания ленинской партии, менее трех лет со дня победы Октябрьской революции, и в июле 1920 года делегаты II конгресса Коминтерна решили записать в особую книгу то, что они думают о Ленине. Почему записать? Да потому, что высказать все это самому Ленину практически было невозможно.
Всего за несколько месяцев до этого, в дни 50-летия Ильича, такой опыт уже был проделан. Окончился он довольно неожиданно для устроителей… С «юбилейного» заседания IX съезда партии Ленин ушел, а на торжественную часть вечера, организованного, несмотря на его возражения, Московским комитетом партии, «опоздал». А когда явился, то в своем выступлении высмеял обычай «подобных юбилейных празднеств» и выразил надежду, что
«мы постепенно, не сразу, конечно, создадим более подходящий способ для юбилея, чем тот, который практиковался до сих пор и который иногда создавал повод к удивительно хорошим карикатурам» [Л: 40, 325].
Об этом случае все были хорошо осведомлены.
И вот красная книга «Делегаты Конгресса о товарище Ленине»:
«…великий дух Маркса снова ожил в Ленине» (Том Квелч. Англия);
«…Ленин олицетворяет эпоху пролетарской революции и борьбу между угнетенными и угнетателями. В его имени заключается протест, борьба, освобождение» (Джачинто Серрати. Италия);
«Ленин произвел в политической области более мощный переворот, чем тот, который был вызван в промышленности изобретением паровой машины» (Жак Садуль. Франция);
«Знает, что требуется и как этого добиться!» (Джек Таннер. Англия);
«Ленин локомотив истории» (Джон Рид. Америка);
«Великий борец, философ… Великий мыслитель и деятель и самый большой друг трудящихся» (Исмаил Хакки. Турция);
«Самый благородный представитель человечества» (делегат Индии);
«Смелый, потому что справедливый» (Маринг. Остров Ява);
«Как теоретик он в настоящее время не имеет себе равных» (Уильям Мак-Лейн. Шотландия);
«В Вас я вижу соединенными несравненное чувство реализма русского сельского и городского трудового народа, как оно показано в его лучших литературных произведениях, и универсальность древних греков…» (Д. Вайнкоп. Голландия)…
Пересказывать эту книгу нет смысла. Ее надо читать[25].
Сегодня даже многие противники коммунизма не отрицают того неоспоримого факта, что Ленин является величайшим мыслителем нашей эпохи, мыслителем, обладавшим глубокими знаниями, огромной эрудицией и культурой. Но сказать только об этом – значит не сказать о главном. О том, что все свои знания, всю эрудицию и культуру он отдал одной цели – делу пролетарской революции.
В феврале 1903 года, после того как Ленин выступил с лекциями по аграрному вопросу в парижской Русской высшей школе общественных наук, известный ученый М. Ковалевский воскликнул: «Из него вышел бы великолепный профессор!» Конечно, Владимир Ильич вполне мог стать великолепным профессором или знаменитым адвокатом… Но он предпочел иной путь – путь, сопряженный с опасностями и лишениями, арестами и тюрьмами, ссылкой и эмиграцией, – путь борьбы за освобождение рабочего класса.
И не случайно среди «рабочих кабинетов» этого величайшего мыслителя-революционера, в которых создавались его крупнейшие произведения, были не только гостеприимные и тихие залы Британского музея, библиотек Парижа, Берлина, Женевы, Цюриха, но и одиночка петербургской тюрьмы, и угол деревенской избы в далекой сибирской глуши, и шалаш в Разливе…
Мыслитель, ученый, посвятивший себя поиску истины… и политический деятель, последовательно отстаивающий определенные классовые позиции… Для мещанина, старательно защищающего свою иллюзорную духовную «автономию» от вторжения «идеологии», свято верящего в анекдоты о непрактичных и чудаковатых академиках, такое сочетание может показаться несовместимым.
Поиск истины действительно требует объективности.
«…Человека, стремящегося приспособить науку к такой точке зрения, – писал Маркс, которая почерпнута не из самой науки (как бы последняя ни ошибалась), а извне, к такой точке зрения, которая продиктована чуждыми науке, внешними для нее интересами, – такого человека я называю низким» [МЭ: 26-I, 125].
Столь же решительно высказывался по этому поводу и Энгельс: ученый, у которого результаты исследования корректируются его политическими взглядами,
«не может быть человеком науки, ибо он исходит из предвзятого мнения» [МЭ: 36, 170].
Независимость человека, занимающегося общественными науками, от самого общества и господствующих в нем воззрений, всегда весьма относительна. Он живет и творит в этом обществе и связан с ним тысячами видимых и невидимых нитей. Вот почему, нисколько не отрицая того, что и буржуазные ученые могут «давать самые ценные работы в области фактических, специальных исследований», Ленин вместе с тем предупреждал, что им «нельзя верить ни в одном слове», когда «речь заходит об общей теории» и политических выводах, вытекающих из нее, ибо общественные науки – науки сугубо партийные [см. Л: 18, 363 – 364].
Однако законы развития общества объективны. И общественные науки, отражающие разные классовые позиции, не могут добывать «свои» одинаково объективные (и взаимоисключающие) выводы. В каждой конкретной проблеме истина может быть только одна, и
«правда не должна зависеть от того, – писал Ленин, – кому она должна служить» [Л: 54, 446].
Поэтому ученый-марксист ни в коей мере не должен приспосабливать науку и корректировать результаты своих исследований заранее определенным выводом или политической целью.
«Коль скоро речь идет о „человеке науки“… – пояснял Энгельс, – то у него не должно быть идеала, он вырабатывает научные результаты, а когда он к тому же еще и партийный человек, то он борется за то, чтобы эти результаты были применены на практике» [МЭ: 36, 170].
Борьба пролетариата за коммунизм не нуждается во лжи. Мировоззрение восходящих общественных классов тем и отличается от политической спекуляции и ложного идеологизма, что оно обязывает к поиску истины. И теоретик, ученый может служить интересам рабочего класса только до тех пор, пока он не уклоняется от поиска истины.
«Марксизм должен в посылки своей политики, – указывал Ленин, – ставить только точно и бесспорно доказанные факты» [Л: 49, 319].
Владимир Ильич всегда решительно требовал
«смотреть правде прямо в лицо. В политике это всегда самая лучшая и единственно правильная система» [Л: 25, 130].
Именно такого рода принципиальная и последовательная классовая позиция Ленина позволила ему наиболее объективно и наиболее полно увидеть и оценить глубинную суть процессов, происходящих в XX веке.
Диапазон ленинского идейного наследия поистине огромен.
«В трудах Владимира Ильича получили дальнейшее обогащение и конкретизацию все составные части марксизма философия, политическая экономия, научный коммунизм»[26].
По существу, нет такой проблемы, которая была поставлена в нынешнем столетии перед человечеством – будь то проблемы философского осмысления новейших естественнонаучных открытий или дальнейших перспектив общественно-исторического развития, стратегии и тактики мирового коммунистического и освободительного движения или путей построения социализма, судеб культуры и цивилизации, взаимоотношений личности и общества, человека и природы, – нет такой проблемы, которая не получила бы в ленинских трудах того или иного решения, того или иного ответа…
Не будем в данной работе раскрывать содержание этих идей, все богатство ленинского теоретического наследия. Укажем лишь, что именно эти идеи стали надежным оружием Коммунистической партии, мирового революционного движения, дали ключ к пониманию сложнейших процессов, происходящих в современном мире.
Сознание обывателя, живущего сиюминутными заботами и мелкой повседневной суетой, постоянно демонстрирует нарушение культурной, интеллектуальной преемственности поколений, своего рода «разрыв цивилизации». Он не желает портить свои природные дарования изучением философии, истории и прочих премудростей. Привычно пользуясь цветным телевизором и холодильником, он абсолютно убежден, что нынешняя НТР не только перевернула всю сферу материального производства, быта, но и напрочь отмела все прежние представления о путях развития общества.
Современный ученый обыватель, подвизающийся на поприще буржуазной или реформистской идеологии, настолько снисходителен, что он может даже признать заслуги Ленина перед историей общественной мысли начала века. Но это «признание» делается лишь для того, чтобы причислить Ленина (как и его великих предшественников Маркса и Энгельса) к «гениям эпохи керосиновой лампы».
Что же касается второй половины века, то она якобы не имеет ничего общего с прежним капитализмом, ныне воплотившим в себе «разумные» начала, которые когда-то ассоциировались лишь с идеалами социализма. Национализация отдельных предприятий и даже отраслей народного хозяйства, успехи государственного регулирования экономики все это, по мнению таких ученых, разрушает представления о капитализме, существовавшие 100 – 50 лет тому назад, и опровергает те законы его развития, которые были установлены Марксом, Энгельсом, Лениным.
Что ж, человек может нарушить даже законы природы – на то он и человек, обладающий знанием и волей. В конце концов законы все равно возьмут свое, как это уже не раз бывало… Однако ирония истории заключается в том, что как раз те явления современной жизни, которые приводятся для того, чтобы опровергнуть марксизм, лучше всего подтверждают справедливость марксистского анализа основных тенденций развития капитализма.
Что касается буржуазной «национализации», то еще Энгельс едко высмеял этот «мнимый социализм» на примере полуанекдотического проекта национализации публичных домов, предложенного одним из советников прусского «просвещенного монарха» Фридриха-Вильгельма III. В 1907 году в своем капитальном труде «Аграрная программа социал-демократии в первой русской революции…» В.И. Ленин обстоятельно доказал, что и в условиях современного буржуазного государства национализация сама по себе, рассматриваемая в отрыве от характера власти, осуществляющей ее, не несет в себе ничего социалистического, что эта реформа, содействуя экономическому развитию и меняя лишь «владельца одной части прибавочной стоимости», вполне «логична» в пределах капитализма [см. Л: 16: 271 – 277].
Что же касается государственного регулирования экономики в капиталистических странах и приписываемого марксистам вульгарного предрассудка, согласно которому капитализм отличается от социализма лишь отсутствием планомерности в развитии производства, то еще в 1917 году Ленин по этому поводу говорил:
«Монополистический капитализм переходит в государственно-монополистический капитализм, общественное регулирование производства и распределения, в силу давления обстоятельств, вводится в ряде стран.
…Интересно то, что Энгельс 27 лет тому назад отметил неудовлетворительность такой постановки вопроса о капитализме, которая не учитывает роли трестов, которая говорит: „капитализм отличается отсутствием планомерности“. Энгельс замечает на это: „где есть трест, там нет отсутствия планомерности и есть капитализм“. Это указание тем более уместно сделать теперь, когда мы имеем… государственно-монополистический капитализм. Введение планомерности не избавляет рабочих от того, что они рабы, а капиталисты берут прибыль более „планомерно“. Сейчас мы имеем прямое перерастание капитализма в высшую планомерную форму его» [Л: 31, 443 – 444].
Ленин был свидетелем становления, исследователем и одним из тех, кто творил современную эпоху. И многие из глобальных процессов, которые сегодня стали очевидными для всех, с величайшей прозорливостью выявлялись и прослеживались им уже тогда – в первые десятилетия нашего века, когда семена новой эпохи давали лишь первые ростки.
Сколько иллюзий породили современные ученые-«технократы», пытавшиеся доказать, что нынешнее капиталистическое «индустриальное общество» с помощью новейших ЭВМ и других достижений науки и техники сможет – без всяких социальных потрясений – решить все проблемы, стоящие перед человечеством…
Время подобных иллюзий сегодня, кажется, уже прошло. Ожидания были обмануты. Описание противоречивости социальных последствий научнотехнической революции, критика отрицательных сторон прогресса и пороков нынешней буржуазной цивилизации стали уже общим местом даже в западной литературе и постепенно превращаются в банальность.
В чем же причины крушения этих «технократических» надежд? Почему рост общественного богатства обладает чертами ретроградного движения и вызывает растущие признаки политического и морального упадка? Чем объяснить, что такие великие силы цивилизации, как наука и техника, все более проявляют себя как силы, угрожающие самому существованию человека?
Подлинно научный ответ на эти вопросы впервые дали Маркс и Энгельс. В начале XX века на эти же вопросы ответил Ленин.
Не будем на сей раз обращаться к его фундаментальным работам… Почти 70 лет назад Владимир Ильич опубликовал небольшую популярную статью «Одна из великих побед техники» [см. Л: 23, 93 – 95]. В ней рассказывалось о новейшем (по тем временам) научном открытии – разработке способа подземной газификации угля.
Ленин показал, какие гигантские возможности для человечества заложены в широком практическом применении этого способа: огромный эффект в экономии человеческого труда и энергетических ресурсов планеты, улучшение условий самого труда и окружающей природной среды, реальная основа для ряда социальных преобразований и т.д. и т.п.
«Но последствия этого переворота для всей общественной жизни в современном капиталистическом строе, – писал Ленин, – будут совсем не те…» [Л: 23, 94].
Достижения науки и техники, взятые сами по себе, в известном смысле не являются для человека ни добром, ни злом. Они становятся таковым в зависимости оттого, как их применяет человек. Для магнатов капитала любое научное открытие – это прежде всего более эффективный способ получения прибыли. Хорошо, если достижение этой «высокой цели» не войдет в противоречие с интересами человечества. Ну, а если… О такого рода последствиях открытий в области исследования атомного ядра вряд ли стоит напоминать.
Вот почему, указывал Ленин, решение вопроса о том, станет данное открытие благом или злом для человека, зависит прежде всего от того, в чьи руки оно попадает, во имя чего, а главное, в каких общественных условиях оно реализуется. Вот почему даже такое благо, как экономия человеческого труда, которую сулила подземная газификация угля, в условиях капитализма может обернуться злом – массовой безработицей и ухудшением положения трудящихся.
Это, конечно, не означает, что решить проблему можно было бы на путях технического консерватизма или отказа от благ цивилизации. Тяжкий труд не способствует росту духовного богатства человека, от голода люди звереют. Но и материальное благополучие, комфорт, которые могут создать для человека научно-технические достижения, сами по себе не делают людей нравственно чище. Они создают лишь реальную вещественную основу для этого.
Значит, все дело в том, заключает Ленин, что современная «техника капитализма с каждым днем все более и более перерастает» капиталистические общественные отношения. Остается лишь изменить эти отношения.
Диапазон мыслителя, масштабы и характер его воздействия на эпоху определяются не только кругом затронутых им проблем, но и тем, кому адресует он свои труды.
XX век всколыхнул многомиллионные массы, и надо было дать им те позитивные идеи, которые могли сплотить их, указать цель. Десятки, сотни статей и выступлений Ленина были обращены к читателям и слушателям, осваивавшим лишь азбуку общественных наук, только недавно вступившим или вступающим на путь сознательной революционной борьбы. Надо было уметь донести до них эту азбуку. И этим умением Ленин владел в совершенстве.
Борис Пастернак однажды заметил:
«Обращали ли вы внимание на сходство языка Льва Толстого с языком Ленина? Когда Италия напала на Абиссинию, „Известия“ напечатали отрывки из толстовского дневника времени первого нападения Италии на Абиссинию, в середине девяностых годов. Прочитав выдержки, я был буквально потрясен открывшимся мне сходством. Может быть, я и увлекаюсь, но мне дорого это сходство, удивительное по общности тона, по простоте расправы с благовидными и общепризнанными условностями мещанской цивилизации империализма…»[27].
Но может быть, поэт действительно «увлекся»?
Однажды, после выступления Владимира Ильича на конгрессе Коминтерна, к нему подошла Клара Цеткин:
«Послушайте, товарищ Ленин, у нас председатель какого-нибудь собрания в каком-нибудь уездном городишке боялся бы говорить так просто, так непритязательно, как вы. Он боялся бы казаться „недостаточно образованным“. Я могу сравнить ваше искусство говорить только с одним: с великим искусством Толстого. У вас та же крупная, цельная, законченная линия, то же непреклонное чувство правды. В этом – красота. Может быть, это специфическая отличительная черта славянской натуры?
– Этого я не знаю, – ответил Ленин. – Я знаю только, что, когда я выступал „в качестве оратора“, я все время думал о рабочих и крестьянах как о своих слушателях. Я хотел, чтобы они меня поняли… Впрочем, хорошо, что никто не слыхал о вашей гипотезе по части национальной психологии. Могли бы сказать: вот-вот, старик дает себя опутать комплиментами»[28].
Искусство обладает одним удивительным секретом. Фраза, сказанная великим мастером, приобретает характер непреложной истины. Вспомните начало «Анны Карениной»: «Все счастливые семьи…» и т.д. Вот уже многие десятки лет эти слова старательно выписываются в юношеские дневники; да и не только юношеские… Но поставьте перед собой вопрос, действительно ли все счастливые семьи «счастливы одинаково», а все несчастные – несчастливы «по-разному», и, казалось бы, непререкаемая истина начинает вызывать сомнения…
Пожалуй, еще большую известность имеют слова Горького, повторившего характеристику Ленина, данную одним из рабочих: «прост, как правда»… А существует ли «простая» правда? Даже «дважды два – четыре» становится простым лишь после ликвидации неграмотности…
Некогда апостолы христианства полагали, что темной и неразвитой массе рабов вполне достаточно дать несколько элементарных идей, что вообще любые проблемы, стоящие перед человечеством, можно решить с помощью простых истин и заповедей. Но христианское «не убий» или «не укради» оказалось слабой преградой для тех, кто столетиями грабил и убивал людей. И в XX веке находилось немало охотников решать любые глобальные и сложнейшие проблемы, стоящие перед населением земного шара, с помощью «простых» идей… Ленин иронизировал над такого рода любителями прописных истин.
«…Мало убеждения в том, – писал он, – что лошади кушают овес, для выбора подходящей лошади и уменья на ней ездить» [Л: 16, 15].
Когда-то для таких наук, как физика, математика, было установлено понятие «точные науки», хотя уже Энгельс отмечал известную его относительность. Но это никогда не означало, что науки общественные имеют право быть неточными. Ленин не раз указывал, что именно в этих науках, где «судьбы людские» являются самим предметом науки, упрощение, однозначность решения всегда рискуют обернуться примитивизацией и вульгаризацией.
2 марта 1913 года «Правда» опубликовала его статью «Крупное помещичье и мелкое крестьянское землевладение в России». Тема ее ясна из заголовка. Но как охарактеризовать в небольшой газетной статье эту основу основ аграрных отношений в деревне, как сделать статью доступной для каждого рабочего и крестьянина?
Ленин рисует большой белый четырехугольник. Это – владение крупного помещика. Вокруг четырехугольника он рисует маленькие квадратики – это мелкие крестьянские участки. Всего квадратиков 324, а площадь четырехугольника равна 320 квадратам. Вот то соотношение, которое существует между площадями помещичьего и крестьянского землевладения в европейской России. И Ленин пишет:
«В среднем приходится, значит, на одного крупнейшего помещика около 330 беднейших крестьянских семей, причем у каждой крестьянской семьи земли около 7 (семи) десятин, а у каждого крупнейшего помещика – около 2300 (двух тысяч трехсот) десятин» [Л: 23, 11].
И все. В статье всего лишь два десятка строк, но экономическая и политическая сущность аграрного вопроса изложена. К этому Ленин привел своего читателя с максимумом наглядности и убедительности.
Но что стояло за ленинскими квадратиками? На протяжении ряда лет, работая над «Развитием капитализма в России», «Аграрной программой социал-демократии в первой русской революции 1905 – 1907 годов» и другими исследованиями, Ленин из сотен книг, статей, статистических сборников и обзоров, содержащих богатейший фактический материал, отбирает работы наиболее полные, наиболее объективные и добросовестные. Данные, имеющиеся в этих работах, он еще и еще раз скрупулезно проверяет, уточняет, классифицирует и перегруппировывает, освобождая саму статистику от предвзятых схем и заданных выводов, и, наконец, заново пересчитывает. Лишь после этого приступает он к анализу, который и дает наиболее полную картину действительного положения в России и общественно-экономических отношений в русской деревне со всеми политическими и философскими аспектами затронутых проблем. Вот что стояло за маленькой ленинской статьей! Ленин не раскрывал в статье свою научную лабораторию, весь исследованный им гигантский материал, который и определил параметры квадратов. Он дал минимум представлений и выводов. Но этот минимум представлений опирался на максимум знаний.
Перелистаем ленинские труды, определившие стратегию и тактику нашей партии, исторические судьбы марксизма. Эти фундаментальные произведения сделали бы честь любому прославленному мыслителю человечества. Теоретические ленинские работы были рассчитаны на подготовленного читателя – не в смысле образовательного ценза, но на читателя, знающего, интересующегося, изучающего эти проблемы. Для такого читателя и размышления Ленина о солипсизме Маха и Авенариуса, и выводы по теории дифференциальной ренты, и анализ тенденций развития государственномонополистического капитализма или исторических уроков Парижской коммуны – все звучало удивительно точно, глубоко обоснованно и потому просто. И только изучение всей суммы ленинских произведений может создать ясное представление о Ленине – мыслителе и теоретике.
Авторитет Ленина среди миллионов и миллионов людей сегодня настолько велик, что его именем иногда пытаются прикрыться те, кто не имеет и не должен иметь никакого отношения ни к Ленину, ни к ленинизму. Сегодня ссылки на Ленина мы находим даже в статьях откровенных оппортунистов и антикоммунистов, призывающих пересмотреть «обветшавшие догмы марксизма». Из всего гигантского ленинского наследия они пытаются вырвать какие-то фразы или цитаты для того, чтобы использовать их в своих спекулятивных целях.
Леонид Лиходеев как-то хорошо написал о таких людях:
«Это они для подтверждения своих ничтожных взглядов призывают на помощь классиков и заставляют их поддерживать то, что им даже в голову не приходило. Этим людям нужны не книги, им нужны цитаты. Они выколупливают кирпичи из великих строений духа и швыряют их на головы своим оппонентам»[29].
Ленинские работы основывались на диалектическом единстве фактора исторического, который нельзя отнести к другому времени, не исказив его смысл, и фактора истинного в применении к любому времени. Выдергивание же цитат без вдумчивого анализа этих особенностей ленинского диалектического мышления может привести к самым печальным результатам.
В попытках цепляться за «старые слова» Ленин видел лишь проявление тупого догматизма. Когда реакция, наступившая после поражения революции 1905 – 1907 годов, стала вновь сменяться революционным подъемом, Ленин сразу же указал на необходимость приспособления форм партийного «подполья» к новым условиям борьбы. В ответ на возражения он писал:
«Комики! Гонятся за словом, не вдумываясь, как дьявольски сложна и хитра жизнь, дающая совсем новые формы, лишь частью „уцепленные“ нами.
Люди большей частью (99% из буржуазии, 98% из ликвидаторов, около 60 – 70% из большевиков) не умеют думать, а только заучивают слова. Заучили слово: „подполье“. Твердо. Повторить могут. Наизусть знают.
А как надо изменить его формы в новой обстановке, как для этого заново учиться и думать надо, этого мы не понимаем» [Л: 48, 242 – 243].
В свое время В. Либкнехт сформулировал один из законов политической борьбы: «Если обстоятельства меняются в двадцать четыре часа, то и тактика меняется в двадцать четыре часа». Политическая деятельность Ленина проходила именно в такую эпоху, когда реальная обстановка и расстановка сил на политической арене изменялись непрерывно, когда эти изменения и сама логика борьбы превращали те или иные идеи и лозунги, те или иные формы и методы работы, абсолютно правильные вчера, в свою полную противоположность сегодня. И Ленин – величайший мастер революционной стратегии и тактики – всегда точно реагировал на эти объективные изменения, уточнял или пересматривал вчерашние идеи и лозунги.
Пример, связанный с отношением Ленина к лозунгу «Вся власть Советам!», достаточно известен… В 1917 году на определенном этапе борьбы, когда после свержения самодержавия в стране установилось двоевластие, этот лозунг означал мирный путь развития революции. На другом этапе, когда после июльских событий двоевластие окончилось, меньшевистско-эсеровские лидеры превратили Советы в фиговый листок контрреволюции. Ленин тогда, естественно, требовал временно снять этот лозунг. На третьем этапе, когда в ходе борьбы с корниловщиной Советы проявили себя как подлинно революционные органы, лозунг «Вся власть Советам!» был вновь восстановлен. Но в новых условиях, лишь на несколько дней вновь открыв возможность мирного развития революции, он становится затем уже лозунгом победоносного вооруженного восстания… И все это на протяжении лишь семи месяцев одного года!
Другой пример. В условиях гражданской войны, при государственной монополии на хлебную торговлю, стремление крестьян к свободе торгового оборота Ленин расценивал как противоречащее борьбе за социализм. Ибо без концентрации всех продовольственных ресурсов страны и жесткого централизованного распределения их победа революции была невозможна. Город, рабочий класс просто вымерли бы от голода… Именно в этот период Елизавета Драбкина слышала, как крошечная питерская девчушка, донельзя худая, похожая на старушку, бормотала своей кукле – запеленатому в тряпку чурбанчику: «Варька, не реви, не надрывай ты мне душу! Вот принесу получку, куплю картошки, наварю и поставлю тебе, как царице, полную миску!»[30]. Государственная монополия на торговлю хлебом помогла выстоять и победить. Но когда война окончилась, при переходе к нэпу, Ленин доказывал, что в новых условиях свобода местного торгового оборота не только не противоречит, наоборот, способствует социалистическому строительству.
Выше уже упоминалось о том, что в 90-х годах Ленин решительно выступил против призыва Струве «идти на выучку к капитализму», ибо перед рабочим классом стояла иная задача – свергнуть сначала царизм, а затем и буржуазию. Но после того как буржуазия была свергнута, гражданская война окончена, Ленин на XI съезде партии указывал коммунистам – людям, сидевшим в тюрьмах, отдавшим десятки лет жизни революционной борьбе, на необходимость учиться у капитализма рациональной организации производства, учиться у умных капиталистов тому, как вести коммерческие дела, учиться даже у толкового приказчика, который десятки лет сидел в купеческих лабазах. Ибо без умения наладить производство и организовать экономику, говорил Владимир Ильич, «Советская власть существовать не может» [Л: 45, 80].
В десятках работ, написанных до 1917 года, Ленин иронизировал над утопическими мечтаниями и реакционными идеями теоретиков «кооперативного социализма», полагавших, что социализм можно построить без диктатуры пролетариата с помощью одной лишь кооперации. После победы Советской власти в своей статье «О кооперации» Ленин призывал коммунистов изучать «старых кооператоров» и опыт кооперативного движения, указывал на «совершенно исключительное значение» кооперации в решении задач, стоявших перед диктатурой пролетариата, называл социализм (в определенном смысле) строем «цивилизованных кооператоров».
Правильная революционная теория, указывал Ленин,
«не является догмой, а окончательно складывается лишь в тесной связи с практикой действительно массового и действительно революционного движения» [Л: 41, 7].
Горький выразил эту мысль по-своему… В письме Ромену Роллану он отметил:
«Я – знаю, что он любил людей, а не идеи, вы знаете, как ломал и гнул он идеи, когда этого требовали интересы народа»[31].
Всегда важно понять ход ленинской мысли, условия, в которой она формируется, саму логику его мышления. Ибо ссылка на Ленина не освобождает от необходимости мыслить самому. Она должна помочь мыслить самостоятельно, искать и находить правильные решения «по методу» Ленина.
Владимир Ильич всегда выступал против попыток отделить научную постановку и трактовку тех или иных политических и социальных проблем, предполагающую их сложность и противоречивость, от предназначенной для «массы», допускающей якобы освещение тех же проблем в «облегченном» виде. В 1922 году он сформулировал эту мысль так: популярная литература должна учить массы «не „полунауке“, а всей науке» [см. Л: 54, 210]. И уж совсем нетерпимыми – «отвратительной лицемерной ложью» – считал он те книги «для народа», которые пытались так или иначе приукрасить жизнь, где имел место «полный разрыв книги с практикой жизни… где все было расписано в самом лучшем виде…» [Л: 41, 302].
Статьи для рабочих или крестьян и программные теоретические труды были для Ленина разными классами одной школы.
С большой школой – «низшей, средней и высшей в одно и то же время» – сравнивал нашу партию Ленин. Одна из важнейших задач этой школы – преподавание азбуки, которая должна дать не только начатки знаний, но и начатки самостоятельного мышления. Преподавание азбуки неграмотным – благодарное дело. Его результаты прочны и глубоки, ибо оно поднимает огромную массу людей от «нуля» (внеисторического, полуживотного состояния) до реально измеримых величин (до понимания необходимости изменения своего состояния и борьбы за определенные цели и идеалы).
Но и после этого ступень высших знаний остается доступной лишь во много раз меньшему кругу лиц. Отвергать на этом основании важность и нужность высших знаний, их узкие (по кругу лиц) и в известном смысле «сомнительные» (по сложности, противоречивости, непрерывному изменению) результаты, противопоставлять их широте и бесспорности азбуки было бы, как писал Ленин, «близорукостью невероятной». Это содействовало бы
«полному извращению всего смысла большой школы, ибо игнорирование вопросов высшего знания лишь облегчило бы шарлатанам, демагогам и реакционерам сбить с толку прошедших одну только азбуку людей» [Л: 10, 358].
Это было написано в 1905 году в статье «О смешении политики с педагогикой»… Через 15 лет, три года спустя после Октября, Клара Цеткин в беседе с Лениным сказала ему:
«Товарищ Ленин, не следует так горько жаловаться на безграмотность… В некотором отношении она вам облегчила дело революции. Она предохранила мозги рабочего и крестьянина от того, чтобы быть напичканными буржуазными понятиями и воззрениями и захиреть. Ваша пропаганда и агитация бросает семена на девственную почву. Легче сеять и пожинать там, где не приходится предварительно выкорчевывать целый первобытный лес».
Ленин возразил ей: безграмотность еще как-то уживалась, да и то в известных пределах или, вернее сказать, в определенный период, «с борьбой за власть, с необходимостью разрушить старый государственный аппарат. Но разве мы разрушаем единственно ради разрушения? Мы разрушаем для того, чтобы воссоздать нечто лучшее». А это лучшее, «согласно Марксу, должно быть делом самих рабочих и, прибавлю, крестьян, если они хотят добиться свободы». И вот с решением этой задачи, подчеркнул Ленин, безграмотность не уживается совершенно[32].
2 октября 1920 года, выступая на III съезде комсомола и обращаясь к тем, кто должен был продолжить дело старшего поколения коммунистов-революционеров, Владимир Ильич предупреждал о той величайшей опасности, которую таит в себе не только безграмотность и бескультурье, но и облегченное и поверхностное изучение марксизма, восприятие его лишь как суммы готовых выводов или лозунгов.
Такой подход к коммунистическому учению, указывал Ленин, не только чудовищно и губительно обедняет самого коммуниста как личность, превращает его в коммунистического начетчика или хвастуна. Главное – такие коммунисты вообще не сумеют жить и «действовать так, как того действительно коммунизм требует», и, наконец, самое страшное – в таких руках коммунизм вообще «превратится в пустоту, превратится в пустую вывеску…» [Л: 41, 302, 305].
«Если бы мы вовремя эту опасность не поняли, – говорил Владимир Ильич, – и если бы мы всю нашу работу не направили на то, чтобы эту опасность устранить, тогда наличие полумиллиона или миллиона людей, молодых юношей и девушек, которые после такого обучения коммунизму будут называть себя коммунистами, принесло бы только великий ущерб для дела коммунизма» [Л: 41, 302].
И далее, определяя главные задачи, Ленин указывал:
«Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество … Вы должны не только усвоить их, но усвоить так, чтобы отнестись к ним критически, чтобы не загромождать своего ума тем хламом, который не нужен, а обогатить его знанием всех фактов, без которых не может быть современного образованного человека» [Л: 41, 305].
Те проблемы, которые заставили Владимира Ильича столь остро ставить вопрос о содержании и формах идеологической, агитационно-пропагандистской работы в массах, далеко выходили за рамки сугубо российской специфики.
XX век пробудил к политической жизни и вывел на историческую арену миллионы и миллионы людей. Но это не означает, что они «естественно», сами по себе становятся под знамя социализма, знамя борьбы за передовые идеи эпохи. Среди этих миллионов пролетариат отнюдь не составляет большинства, а мелкобуржуазная масса может стать союзником не только коммунистического движения. После Октября идеи социализма приобрели колоссальное влияние среди угнетенных всего мира. Выступать против этих идей открыто становится необычайно сложным, так же как становится все более невозможным строить «большую политику» без масс, без учета их настроений. И антиподы коммунизма прибегают к мимикрии. Они охотно кричат и о «р-р-революции», и об «интересах народа», используют в своих целях и псевдоантиимпериалистическую и псевдосоциалистическую фразеологию, паразитируя на массовых движениях.
Призывая коммунистов упорно учиться самим и энергичнее работать над просвещением масс в духе коммунистических идей, Ленин предостерегал их от каких бы то ни было «прекраснодушных» иллюзий. В 1922 году, после беседы с итальянскими товарищами, рассказавшими ему о своих первых схватках с фашистами, но не придавших еще должного значения самому факту появления фашизма, Ленин на конгрессе Коминтерна говорил, что именно фашизм должен убедить итальянцев в том, что «они еще недостаточно просвещены и что их страна еще не гарантирована от черной сотни» [Л: 45, 293].
С помощью демагогии, пробуждая фанатизм и низменные инстинкты, опираясь на темноту и политическую неразвитость масс, реакция не раз делала их своим слепым орудием, превращала массы в послушную толпу. И если они выходили на политическую арену в таком качестве, под таким знаменем, делу социализма, делу прогресса и цивилизации наносился неизмеримый ущерб.
Проблема идейной, социальной ориентации многомиллионного движения народов становится проблемой, от которой во многом будут зависеть исторические судьбы человечества. Союз рабочего класса, всех трудящихся и угнетенных народов, всех антиимпериалистических сил в борьбе за мир, демократию, социализм и прогресс – к этому зовут ленинские идеи. Союз «желтых» и «черных» против «белых», «всемирная деревня» против «мирового города» к этому зовут маоисты. И те, кто сегодня пытается сориентировать движение угнетенных народов именно по этому второму пути, совершают преступление против коммунизма, против цивилизации, против всего человечества.
Величайшая заслуга коммунистов и их вождя Ленина перед человечеством заключается в том, что всей своей деятельностью они не только способствовали и способствуют пробуждению масс, но и все свои силы, всю энергию отдают их просвещению и организации. Помогают осознать свои действительные интересы. Поднимают до уровня сознательных борцов за интересы всего народа, всего человечества. То есть превращают их из «страдающего» объекта в субъект истории, в силу, способную сознательно влиять на ее ход. И чем успешнее идет этот процесс, тем шире и глубже распространяются повсюду ленинские идеи. Именно эти глубочайшие социальные сдвиги, проходящие во всем мире, сделали и делают имя Ленина, ленинизм достоянием миллионов.