Штурм Рейхстага

Советские богатыри

Когда каждый из нас произносит слово «богатырь», то он сам и люди, которые его слушают, представляет себе человека огромного роста с широкими плечами и необыкновенной физической силы. И такие богатыри не раз мне встречались на фронте. Один из них был ординарцем у капитана Иванникова, командира батальона, в который я был направлен после госпиталя. Звали этого ординарца Степаном Семечкиным. Собственно, Семечкин был не ординарцем, а разведчиком и обязанности по обслуживанию командира взял на себя добровольно, так как любил капитана. Ростом он был в сажень, в двери крестьянских изб входил не иначе, как боком и согнувшись, носил сапоги сорок восьмой номер, а двухпудовой гирей играл, как мячом.

Уже в самом начале войны Степан Семечкин был награжден орденом Боевого Красного Знамени. Он рассказывал о себе неохотно, но мне удалось все-таки узнать подробности подвига, который был им совершен. Семечкин родом из Горького, работал там грузчиком в порту. В июле 1941 года он был призван в армию, и вскоре часть, в которую был зачислен Семечкин, отправилась на фронт. Первый эшелон с солдатами этой части доехал до какого-то маленького разъезда за Вязьмой. Случилось так, что разъезд к тому времени оказался в руках фашистов, и они тут же атаковали поезд.

Гитлеровцы, думая посеять в рядах защитников эшелона панику, отважились броситься в рукопашную. Это был один из редких, случаев за время всей войны, когда враг сам пошел на рукопашную схватку. В эшелоне был штабной вагон — обыкновенный пассажирский вагон. В нем ехали офицеры. Естественно, что фашисты в первую очередь атаковали именно его.

Видя, что штабному вагону угрожает опасность, Семечкин перебросил за спину винтовку, схватил кусок заржавленного рельса и с ним бросился на врагов. Двумя ударами богатырь сбил с ног нескольких гитлеровцев. Как потом оказалось, в живых из них осталось только двое. Затем Семечкин отшвырнул рельс и ударил первого попавшегося под руку фашиста по уху. Тот упал замертво. Второго вражеского солдата Степан Семечкин поднял на воздух и с силой ударил о землю.

А когда на помощь Семечкину прибежали другие наши солдаты, богатырь с криком «ура» увлек их в атаку на каменное строение, где пытались укрыться немцы.

Этот эпизод был переломным моментом в бою. Вскоре заговорили наши пулеметы, раздались выстрелы батальонных пушек.

Разъезд был очищен от врага и благополучно принял еще два воинских эшелона.

Не правда ли, настоящий богатырь этот Степан Семечкин!

Когда я прибыл в батальон, — а он находился в то время в Литве, — на груди Семечкина было уже три ордена и две медали.

Семечкиным гордился весь батальон, его одинаково любили солдаты и офицеры. Однако сам Степан был не очень высокого мнения о своих подвигах.

— С моей силой что, а вы вон поглядите на старшину Иванова — тот герой! Я ему и в подметки не гожусь!

Вячеслав Иванов был тоже разведчиком и другом Степана Семечкина. Внешне в нем совсем не было ничего богатырского. Ростом он был ниже среднего, худой, неразговорчивый. Говорили, что он может в ушко иголки пролезть. Гражданская специальность Иванова — библиотекарь. Жил и работал он в городе Алма-Ате.

Иванов имел хороший голос, и когда у него было настроение, так прекрасно исполнял народные и солдатские песни, что хватало за душу.

За несколько дней до моего приезда Иванов три дня бродил по немецким тылам и вернулся оттуда, с «языком» — немецким майором. Да, я забыл сказать, что Иванов хорошо говорил по-немецки.

На боевые задания Иванов и Семечкин чаще всего уходили вместе, причем старшим всегда назначался Иванов.

Уже на моей памяти оба разведчика, однажды не вернулись с задания к назначенному сроку. Не пришли они и на другой день. Весь батальон был в тревоге, а пуще всего — капитан Иванников. Капитан перестал есть, не отдыхал и подолгу не отходил от телефона. Названивал в роты, к соседям, в полк и все спрашивал:

— Семечкин и Иванов не пришли?

А случилось вот что. Уже с «языком» Иванов и Семечкин возвращались ползком к месту, где они должны были перейти передний край немецкой обороны. Совершенно случайно разведчики сбились с пути и попали на заминированный врагом участок. Одна мина взорвалась, и Семечкину в руки, живот и ноги впились десятки мелких осколков. Он мог идти, чувствовал себя вообще терпимо, но ползти не мог. При передвижении ползком, как известно, большая нагрузка падает на руки, в частности на локти, колени… А в колени и локти Семечкина как раз и попало больше всего осколков. Вставать, да еще при таком росте, нельзя было. Какое-то время Семечкин полз животом вверх — на спине. Вскоре и этого делать не мог. Тогда его взвалил на себя Иванов и пополз с тяжелой ношей. Пленного гитлеровца пришлось приколоть. Утро застало разведчиков в трехстах метрах от наших позиций. Иванов выбрал авиационную воронку, укрыл в ней раненого друга, замаскировал его травой и кустами. Сам устроился рядом и весь день вел наблюдения за врагом. Думал: «Если пленного не приведем, тогда доставим сведения об обороне врага». Ночью Иванов снова потащил друга на себе.

Сильный огонь сначала нашей, а потом и вражеской артиллерии преградил разведчикам путь. Пришлось еще на один день искать укрытия. Семечкин потерял много крови и заметно ослаб. Он все время просил у Иванова пить. А Иванов знал, как было бы полезно раненому не только попить, но и поесть. Что было делать? И Иванов решился на отчаянный шаг. Как только стемнело, он вернулся к пленному, переоделся в его платье и попытался проникнуть в ближайший немецкий блиндаж. Сойти за немецкого ефрейтора, конечно, не удалось. Иванов в это и сам мало верил и взял с собой кинжал. С необычайной ловкостью и быстротой этот тщедушный на вид человек прикончил двух немецких пулеметчиков, забрал все съестное, что нашел в блиндаже, снял с пулемета замок и вернулся к Семечкину.

Уже потом Семечкина спрашивали, не опасался ли он, что Иванов его бросит.

— Что вы, что вы! — обиделся за друга Семечкин. — Или мы не русские люди!

Напоив и накормив Семечкина, Иванов сказал ему:

— Что будем теперь делать, Степа? Двоим нам с тобой передний край не перейти. Пойду к своим предупрежу…

— Что ты меня спрашиваешь, Слава? — ответил Семечкин. — Как надо, делать, так и делай.

Но раненого друга Иванов даже на несколько часов так оставить не мог. Он принял еще одно необыкновенное решение. Вернувшись на минное поле, он с риском для жизни снял две мины и установил их недалеко от Семечкина со стороны возможного появления гитлеровцев.

И вот капитану Иванникову из второй роты докладывают, что с ним хочет говорить Иванов.

— Где Степан? — с тревогой спросил разведчика командир батальона.

— Ранен.

— И ты его бросил?

— Я его оставил, чтобы попросить вас прикрыть огнем меня и других товарищей, которые пойдут за ним.

— Я с вами сам пойду. Ждите меня.

Командиру батальона идти на такой риск нельзя, но, учитывая его боевую дружбу с Семечкиным, командир полка и командир дивизии разрешили Иванникову вызволить разведчика из беды.

— А если мы атакуем немцев всем батальоном? — спросил Иванников командира полка.

— Ответ будет дан через полчаса, — ответил командир полка.

Боевая дружба — самая крепкая дружба. Если хоть один советский человек попал в беду, к нему на помощь придут десятки, сотни, тысячи людей.

Разрешение на атаку было получено. Артиллеристы получили приказ поддержать атаку батальона.

На рассвете все приготовления были закончены, и на вражеские позиции обрушился огненный смерч. С первыми артиллерийскими залпами Иванников и Иванов устремились к месту, где лежал Семечкин.

Солдаты вышли из окопов с криками:

— За Семечкина! За Степу! Ура!..

Ну, разве это не настоящие богатыри, советские солдаты!

Семечкин вернулся из санбата сейчас же, как только вынули из его тела осколки.

Батальон оборудовал новые позиции, только вчера захваченные у врага. В блиндаже капитана Иванникова лежал Семечкин, а около него сидел щупленький Иванов и заливался соловьем. Я вошел в блиндаж, когда старшина пел «Есть на Волге утес». У Семечкина на глазах навернулись слезы. Я спросил его:

— Больно, сержант?

— Что вы, что вы! Это песня до души дотронулась…

Так вот мы и жили, так воевали. Но война есть война.

На войне, как говорит Сергей Васильевич Пешехонов, бывает всякое.

И вот что вскоре случилось. Наш батальон атаковал селение Тылты. Я шел с одной из рот, когда меня догнал Семечкин и каким-то диким голосом закричал:

— Убит капитан!

Иванников был сражен вражеской миной в тот момент, когда менял свой наблюдательный пункт. Я принял командование батальоном на себя. Иванов и Семечкин не отходили от меня.

Атака наша не удалась. Населенный пункт остался в руках у врага.

Вечером мы хоронили нашего капитана. Представители всех рот на коленях поклялись отомстить врагу за смерти любимого командира.

После похорон мы с Ивановым и Семечкиным остались втроем.

Долгое время каждый из нас молчал. Семечкин вдруг сказал:

— Товарищ командир, что-то надо придумать. Неужели фашисты и сегодня ночью будут в этих Тылтах, за которые отдал жизнь наш капитан?

Я вынул карту и внимательно посмотрел ее. Было ясно, что селение с фронта взять очень трудно. Кругом села лежали болота. А что если по болотам зайти в тыл фашистам? Что если на войне попробовать сделать то, что когда-то сделал младший командир Анисимов на учении?

И я изложил план разведчикам. Они должны были обследовать болото этой ночью, а следующей ночью провести батальон в тыл врага.

Командир полка одобрил этот замысел.

Утром Иванов и Семечкин вернулись из разведки.

— Путь очень трудный, — сказали они. — Но наши солдаты пройдут.

Ночью мы пошли по болотам в обход села. Орудия, минометы и пулеметы несли на руках. Я вспомнил овраг, по которому на Дальнем Востоке шел за Анисимовым. Как нельзя лужу сравнить с морем, так нельзя сравнить трудности, которые пришлось преодолевать тогда и теперь, в Литве. В иных местах солдаты проваливались в болото по самые плечи, помогали друг другу…

Атака была злой и стремительной. Ни один фашистский солдат не ушел из села. Нам достались богатые трофеи, было взято много пленных.

В первых рядах атакующих шли наши богатыри Иванов и Семечкин. Иванов был ранен в бедро. Семечкин сам перевязал его, взял на руки. Иванов часто терял сознание, а когда приходил в себя, спрашивал:

— Где мы, Степа, не в Тылтах?

На площади села Семечкин положил своего друга на землю и сказал:

— Вот тебе, Слава, и Тылты. Земля эта наша, советская. Это же Литва.

— Вижу, Степа. Спасибо тебе, спасибо всем, кто постарался нынче… Теперь неси меня в госпиталь. Вылечусь — вернусь. Опять будем вместе воевать.