Штурм Рейхстага

Прорыв на одер

Все наше соединение в конце 1944 года было переброшено на Первый Белорусский фронт. Нам отвели участок обороны рядом с подразделениями возрожденного Войска Польского. Стояли мы в Праге — предместье Варшавы, а за Вислой день и ночь горела столица Польши. Больно было смотреть, как немецко-фашистские войска взрывают и жгут красавицу Варшаву.

Однако жестокость гитлеровских войск уже никого не поражала. Кто видел пепел и руины Новгорода, Великих Лук, Смоленска, Вязьмы, Минска, сотен и тысяч советских сел, того уже не могли удивить никакие новые злодеяния врага.

— Гады! — зло и с ненавистью говорил Степан Семечкин. — Ну, погодите, доберемся мы до вашего логова!

В боевой обстановке все секретно. Особенной тайной окружалась подготовка к большому наступлению. Однако, какие бы меры предосторожности ни принимало командование, солдат многое видел и понимал сам. Вот к нам прибыло подразделение с понтонами. Вскоре саперы пришли в роты и целыми днями изучали берега и течение реки.

— Скоро на тот берег переправляться, — заключили солдаты.

Потом к нам подошли артиллеристы. Затем прибыло подразделение минометчиков.

Продолжительное сидение в окопах надоедает. Но когда почувствовали, что в нашем полку прибывает, то настроение у всех воинов стало подниматься.

А потом нам открыто сказали, что завтра будем вместе с поляками форсировать Вислу.

Шел январь 1945 года. Дни стояли ненастные, часто лили дожди, выпадал снег.

— Что же без авиации? Это плохо! — говорили солдаты, уже привыкшие в каждом наступлении видеть и слышать над головами эскадрильи советских бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей.

Мы не знали тогда, что зимнее наступление 1945 года было предпринято досрочно, в условиях неблагоприятной погоды для того, чтобы оказать помощь нашим англо-американским союзникам, попавшим в беду в Арденнах. В те дни немцы зажали в клещи основные силы американцев и англичан в Бельгии, и, если бы не сокрушительный удар советских войск в Польше, заставивший Гитлера спешно перебрасывать танковые и пехотные армии с Запада на Восток, для них весьма печально кончилась бы битва в Арденнах.

Утро началось мощным артиллерийским наступлением. Многие тысячи советских орудий и минометов обрушили на вражеские позиции тонны раскаленного металла и огня.

Мы потом видели на том берегу Вислы результаты работы наших славных артиллеристов. Передний край обороны врага был буквально смешан с землей. Всюду валялись исковерканные орудия и минометы, скелеты автомашин, остовы сгоревших броневиков. Траншеи были усеяны вражескими трупами.

Висло-Одерская операция советских войск в январе 1945 года отличалась исключительной стремительностью. В бреши, пробитые в обороне врага пехотой и артиллерией, были введены танки, которые с невероятной быстротой стали развивать наступление к границам Германии.

За рекой Варта наша дивизия вступила в пределы гитлеровской Германии. Я помню эти минуты вступления на вражескую землю. Первая немецкая деревня, где только что шел бой, была объята пламенем. Мы шли мимо горящих домов со стиснутыми зубами, крепко сжимая винтовки и карабины. Вдруг улицу огласил отчаянный женский крик. Старший сержант Гришанов подбежал к бьющейся в истерике немке, о чем-то спросил ее и стал снимать с себя вещевой мешок.

— Ты что, эту женщину накормить хочешь? — спросил у него Степан Семечкин.

— Нет, у нее дети вот в этом доме. Сгорят еще…

Семечкин посмотрел на немку, лицо его стало светлым и мягким, и он одним движением сбросил с себя тяжелую походную ношу.

— Ты погоди, — сказал он Гришанову. — Я мигом это оборудую…

Богатырь одним ударом высадил окно и скрылся в горящем доме. Гришанов полез за ним. Батальон остановился. Кое-кто из солдат начал разбирать горящий дом. Иные раздобыли ведра и бежали с ними за водой.

Немка немигающими глазами смотрела на советских солдат, потом перевела взгляд на свой дом, бросилась на землю и стала ползать у моих ног. Ее поднял рядовой Савенко.

— Не убивайся, мамаша, сейчас твои дети будут у тебя на руках, — сказал он ей.

Семечкин тем временем показался в окне. Он держал испуганного мальчика лет четырех. За ним с девочкой, которая была постарше брата, вылез из окна Гришанов. Семечкин был без фуражки, снизу по его гимнастерке змейкой поднимался огонь. Старший лейтенант Николаев окатил его водой из ведра.

Степан подошел к немке и протянул ей мальчишку. Рядом стоял Гришанов с девочкой на руках.

— Бери, мамаша, и знай, что советские солдаты с женщинами и детьми не воюют. Это ваши гитлеровцы у нас злодеями были, а мы русские…

Немка поставила мальчика на землю и со слезами обняла Семечкина. Тот сделал вид, что рассердился.

— Ты своими слезами меня не расстраивай, — сердито сказал Степан. — У меня у самого дома жена и дети… Бери, бери сына… А паренек гут, даже очень гут! — добавил он, обращаясь к нам.

Советский солдат красив в гневе. Еще красивее он в добре.

Я долго думал об этом случае с немецкими детьми. Большие человеческие чувства воспитывают партия и советская власть в нашем народе. Да и все ли немцы звери? Все ли немцы ненавидят нас, ведь многие из них были отравлены ядовитой фашистской пропагандой…

Скоро нам снова пришлось убедиться в том, насколько низко, до уровня зверей, пали гитлеровцы. Наше соединение окружило город Шнайдемюль в Померании. Ввиду того что участь города была по существу решена и положение гарнизона было совершенно безнадежным, советское командование предложило фашистам капитулировать. Наши делегаты, два советских офицера, заявили гитлеровскому генералу:

— В городе много женщин, детей и стариков. Если вы будете сопротивляться, многие из них погибнут. Сдайте оружие — и все обойдется хорошо.

Генерал грубо накричал на наших парламентеров, сказал, что гарнизон будет продолжать борьбу до последнего патрона. На обратном пути советские офицеры, пришедшие во вражеский город с миссией доброй воли, были предательски убиты немцами.

Степан Семечкин, узнав об этом, заплакал. Гришанов ходил хмурым. Весь батальон с каким-то особым остервенением чистил оружие, готовясь к смертельной схватке за Шнайдемюль.

Штурм Шнайдемюля был силен и беспощаден. Военные объекты врага были подвергнуты бомбардировке советской авиацией. Потом более часа била по врагу наша артиллерия. Там и здесь в городе начались пожары.

Наш батальон наступал в районе городского вокзала. Против нас стояла эсэсовская часть. Немцы стреляли из-за углов, из подвалов, с чердаков и крыш.

Если бы не артиллерия, которая сопровождала нас огнем, если бы не танки, за броней которых укрывались наши стрелки, нам бы в Шнайдемюле не продвинуться ни на один шаг.

Эсэсовцы — это гвардия Гитлера. Они дрались с особым упорством и ожесточенностью. Взятые в плен кусались, старались ударить конвоира ногами, головой.

В Шнайдемюле Семечкин захватил в плен эсэсовского офицера. Обезоружив его, сержант приказал немцу следовать впереди себя. Пройдя несколько метров, вражеский офицер изловчился и прыгнул на грудь Семечкину, намереваясь перекусить ему горло. Да не на того напал! Наш сержант оторвал эсэсовца от своей груди и для острастки «легонько» стукнул его об угол дома.

Шнайдемюль был взят, но сколько советской и немецкой крови пролилось на его превращенных в руины улицах!

Продвигаясь с боями к побережью Балтийского моря, батальон в одном из селений натолкнулся на лагерь военнопленных. За многими рядами колючей проволоки, по которой был пропущен электрический ток, в низких и темных бараках томились русские, украинцы, белорусы, французы, югославы, поляки, греки, бельгийцы, датчане. Среди военнопленных было несколько американцев и англичан. Всех нас поразило то, что англичане и американцы жили отдельно от других военнопленных. Они были опрятней одеты, вид у них был не такой изможденный, как у наших или поляков. Оказывается, англичане и американцы получали продовольственные посылки Красного Креста. А наши соотечественники и представители других наций сотнями гибли здесь от голода, холода и непосильной, изнурительной работы.

Но я хочу рассказать не об этом. Все военнопленные были искренне рады своему освобождению, все благодарили наших солдат и офицеров. Один из американцев, увидя на груди младшего сержанта Еремина значок парашютиста, подошел к нему и спросил через переводчика:

— Летчик?

— Парашютным спортом занимался в гражданке, — ответил Еремин.

— А я летчик «Летающей крепости». Знает сержант такие американские самолеты?

— Знаю, — ответил Еремин, — хорошие машины.

Американец улыбнулся и сказал:

— Я раньше не уважал русских. Не знал их. А теперь люблю. Русские молодцы. Я думаю, что без вас мы не смогли бы справиться с фашистами. Англичане воюют очень плохо.

— Мы воевать умеем, — ответил Еремин. — Но по мне лучше мир, чем война.

Американец заулыбался шире.

— Гитлера разобьем, разгромим японцев — и на земле установится вечный мир.

Еремин отрицательно покачал головой.

— Русский не верит в вечный мир? — живо спросил американец.

— Я хочу его, верю в него, только на свете есть очень много злых людей.

— Русский имеет в виду капиталистов?

— Именно капиталистов. Они не оставят нас в покое. Им без войны жизни нет.

— Америка никогда не будет воевать против России. Лично я никогда не подниму оружие против русских, — живо заговорил американец. — Вы богатая страна и мы богатая страна. Будем торговать, будем ездить друг к другу. Хорошо!

Я теперь часто вспоминаю этот разговор. Не думаю, конечно, чтобы простые американцы, вроде этого пленного летчика, хотели воевать против Советского Союза. Но уж очень они терпимы к разным даллесам, маккарти, грюнтерам и другим проповедникам нового военного похода против нашей Родины.

Между прочим, в эти же дни произошел случай, заставивший нас насторожиться и как-то усомниться в искренности наших союзников. Я уже говорил, что наше соединение шло плечом к плечу с Войском Польским. Как-то ночью над нами долго кружил самолет. А утром командир роты старший лейтенант Николаев привел ко мне трех неизвестных в польской форме.

— Сброшены на парашютах ночью, — доложил Николаев. — При задержании оказали сопротивление.

Я их отправил куда следует. Оказалось, что эти трое были агентами эмигрантского польского правительства в Лондоне. Сброшены они были с американского самолета. У них было задание разведать расположение наших частей и вести среди польских солдат антисоветскую пропаганду. Они должны были, в частности, говорить, что скоро на побережье высадятся англо-американские войска, поэтому надо возвращаться домой и ждать клича для войны за освобождение Польши от Советской Армии.

— Кому вы должны были передавать сведения? — спросили агентов.

— Один из нас должен был перейти к немцам, а те доставили бы его в Англию, — ответили они.

— Но ведь гитлеровцы — враги англичан и американцев, — сказали агентам.

— Это ничего, они доставили бы нашего собрата в Англию..

По-моему, в этих кознях и тогда можно было разглядеть грязную руку тех, кто теперь хочет посеять рознь между народами, развязать пожар новой войны.

Что же касается Войска Польского, то оно дралось с врагом очень хорошо. У нас, советских воинов, с польскими солдатами родилась настоящая боевая дружба.

Пока мы шли к берегам Балтийского моря, другие соединения Первого Белорусского фронта победоносно двигались с боями к Одеру. Вскоре и мы получили приказ повернуть к городу Кюстрину и здесь ждать начала новых боевых операций.