Шумерские ночи. Том 3

— Банрабишу! Приди, Нарилуггалдиммеранкиа! Деда пугает южный ветер, сделай северный!

Шестая Эмблема Мардука, кажется, нарочно избрал себе такое длинное и непроизносимое имя, чтобы его пореже призывали. Он Страж Игиги и Ануннаков, он сражает маскимов и оберегает от зла. Но еще он повелевает Демонами Ветра, и потому его часто беспокоят именно ради подобного — изменить направление ветра, прекратить ураган или наполнить паруса.

Он не отказал. Через несколько секунд южный ветер начал стихать, зато подул северный — и гораздо сильнее. В нем словно звучал искрящийся смех, а Креолу вдруг подумалось, что Балиха это бы повеселило, и на его чело набежала тень.

Астролог поблагодарил Креола несколько сухо, без приязни. Но все-таки поблагодарил, потому что новый придворный маг хотя и облил его грязью, но просьбу исполнил быстро и точь-в-точь.

Потом потянулись другие просители, и каждый чего-то от Креола хотел. Одни приходили с дарами, другие просто с поклонами, третьи вообще пытались приказывать магу, словно слуге… но этим он отказывал сразу же.

— Я подчиняюсь только императору и Верховному магу, — резко отрезал Креол, когда к нему пришел великий мытарь и потребовал, чтобы маг помог счесть собранные налоги. — Хочешь моей помощи — иди к императору. Пусть он… приказывает, если посчитает нужным.

— Астрологу ты помог и так! — возмутился мытарь. — А смена ветра — это не государственное дело!

— А он попросил. Учтиво. А в государственные дела я без позволения императора не полезу.

— Нет, выслушай, это же мелочь!.. Эллильнерари всегда…

— Пошел вон, — захлопнул дверь Креол.

Маг разложил пергамент и начал писать письмо. Пусть, что ли, Шамшуддин прилетит в гости, а то тошно немного. Стал придворным магом, вторым человеком в Гильдии, а радости почему-то нет. Все друзья остались в Уре, рабы тоже, и только Хубаксис все время мозолит глаза.

Где он, кстати?.. Креол прикрыл глаза, поискал своего джинна и распахнул сундук с платьем. Дрыхнущий Хубаксис раскинулся там и пускал слюни на стопку чистых туник.

Маг взвесил на руке жезл, размышляя, не стукнуть ли это ничтожество посильнее. Но все-таки не стал. Он дописал письмо, нарисовал последний клинышек и почему-то вспомнил наложницу, которая всегда умела поднять ему настроение. Злила иногда, порой бесила даже, но с ней Креол радовался каждой прожитой минуте. Сейчас бы она прильнула к нему вот так и начала перебирать бороду…

Сколько лет уже прошло?.. двадцать?.. нет, двадцать два. Сейчас его сыну было бы двадцать два года. Вероятно, он учился бы Искусству, навещал отца… если бы он пошел в мать, они бы с Балихом точно сдружились… и ему сейчас тоже было бы двадцать два…

От этих мыслей Креол преисполнился черной желчи, все-таки шарахнул жезлом Хубаксиса, и когда тот заорал — сунул в зубы свиток пергамента, велев лететь к Шамшуддину.

Шамшуддин не заставил себя долго ждать. Вот на кого-кого, а на него Креол всегда мог положиться. Уже к вечеру он сидел за столом, озаряя покои белозубой улыбкой. В чашах плескалось лучшее каджитское, плешивый кушит о чем-то добродушно говорил, а Креол украдкой подталкивал зары, обдумывая следующий ход.

У стенной ниши перебирала кувшины Мей’Кнони. Она тоже заглянула поздравить Креола с новым постом, и не с пустыми руками.

Креол не мог сказать о себе и Мей’Кнони, что они близкие друзья. Она друг скорее Шамшуддину, и то больше потому, что их в Гильдии всего двое таких, с черной кожей. Это их как-то сблизило, сроднило, а через Шамшуддина она сдружилась и с Креолом, Хе-Келем, Хиоро. Но все-таки она получше других магов Гильдии… это не так уж много, потому что большая часть Гильдии — кадушка с дерьмом и змеями, но тем не менее.

— Поздравляю, Креол, — произнесла Мей’Кнони. — Когда император погонит тебя прочь за твой поганый характер, замолви за меня словечко.

— Ты даже не архимаг, — только и фыркнул Креол.

— Архимагом даже ты стал, — пожала плечами женщина, наконец выбрав кувшин. — Это несложно.

Вот теперь Креол бросил на нее злой взгляд, но ничего не сказал. Мей’Кнони еще и потому сдружилась с Шамшуддином — ей тоже нравятся определенного сорта насмешки. Креол подозревал, что тот проклятый марципан придумала и в основном создавала именно она.

Честно говоря, она не самый сильный маг, ее способности не впечатляют. Но упорство и настойчивость таковы, что уже к тридцати пяти годам она стала мастером, а к сорока пяти — магистром. Родилась рабыней, но сумела освободиться, сумела выучиться Искусству… и теперь вот магистр.

И Креол понемногу проникся к ней уважением, пусть она и всего лишь женщина. Он не мог не признавать, что ему, в сравнении с ней, все досталось гораздо легче — он-то родился сыном архимага, получил богатое наследство, был изрядно одарен Искусством.

— Богатые у тебя покои, — заметила Мей’Кнони. — Но когда их займу я, то все тут переставлю.

— Ты можешь занять их хоть сегодня, — раздался противный голосок. — Мы с хозяином не возражаем.

Мей’Кнони привычно сделала пасс, и Хубаксиса скрутило в узел. Он так же привычно стал раскручиваться, отвязывать хвост от крыльев, не отрывая от магессы сального взгляда. В свои пятьдесят лет Мей’Кнони по-прежнему отличалась редкой красотой, и ее визиты всегда вызывали у похотливого джинна слюнотечение.

— Креол, можешь засунуть его куда-нибудь? — поморщилась магесса, разливая всем вино. — Твой питомец меня раздражает.

Креол не глядя схватил Хубаксиса и запихал в медный жбан. Такие просьбы он охотно исполнял для кого угодно.

— Я ничего не сделал! — донеслось из жбана.

— Ну, за нашего нового придворного мага! — поднял чашу Шамшуддин.

— И его блистательную, хотя и — предвижу! — недолгую карьеру на этом поприще! — присоединилась Мей’Кнони.

— Очень смешно, — двинул фишку Креол. — Шамшуддин, я выиграл, с тебя три сикля. А с придворного мага я перейду только в кресло Верховного. Я не собираюсь ссориться с императором.

— Тогда за мир и дружбу, — улыбнулась Мей’Кнони, подвигая к себе доску.

Креол действительно не собирался ссориться с императором. По крайней мере до тех пор, пока не станет для того незаменимым. Но в первые дни император Креола и не беспокоил, пред свои очи не призывал. Он и сам был очень занятым человеком, все его время от пробуждения до отхода ко сну распределялось по минутам.

Он издавал указы и отдавал приказы. Принимал чужеземных послов. Выслушивал донесения приближенных. А будучи еще и эном, верховным жрецом всего Шумера, он проводил церемонии и ритуалы, руководил празднествами и приносил торжественные жертвы.

Свободные же от государственных забот часы император проводил со своими женами, пировал с царедворцами или отправлялся на охоту. Охота была его самой большой страстью. Если Шумер не вел войну, Энмеркар непременно выделял время, чтобы погоняться за ланью или косулей, убить копьем кабана или затравить волка. Словно сам Мардук с оруженосцем его Забабой, он истреблял диких зверей, и добытая императором дичь подавалась потом на пирах.

В военное время, конечно, охотиться некогда, но воевать Энмеркар любил ничуть не меньше, а потому и не огорчался. Однако последние несколько лет выдались мирными, лугали не садились на колесницы, копья лежали без дела, а на луках не было тетив.

Но спустя некоторое время и император вспомнил о своем придворном маге. Вспомнил — и решил чем-нибудь озадачить. Потому что когда придворный маг ничем не озадачен, это может закончиться бьющими с небес молниями, нашествием нежити, всепоглощающим кубом слизи или чем-нибудь иным, что происходит, если мага надолго оставить наедине с самим собой.

— Мы не дети, государь, — произнес Креол, сумрачно выслушав такое рассуждение Энмеркара. — У меня все всегда под контролем.

— Да?.. а я видел тот куб слизи. Ты же помнишь, как погиб Эллильнерари?

Креол отвел взгляд. Все в Гильдии помнят, как погиб Эллильнерари. Креол был в числе тех, кто вычищал потом его покои от… субстанции.

— Эксперименты иногда выходят из-под контроля, — признал наконец придворный маг. — Но я не собираюсь экспериментировать во дворце. Мои опыты слишком опасны для этого.

— Благодарю, что обнадежил, — с явной иронией сказал император. — Вот, знаешь, маг, не будь вы такими полезными, я бы вас не терпел. Я бы вас всех… не знаю, сам придумай, что с вами сделать, ты лучше знаешь, как истребить мага, чтобы точно не вернулся.

— Можно четвертовать и сжечь, — любезно подсказал Креол. — После такого даже архимаг обычно не возвращается.

— Возьму на заметку, — пообещал император. — Но теперь давай обсудим, чем ты можешь помочь Шумеру, пока еще не четвертован. Я помню, когда я у тебя гостил, ты мне кое-что обещал — а так и не исполнил. А ведь я считал, что слово мага нерушимо.

— Что я обещал?.. — нахмурился Креол.

Он не помнил. Все-таки десять лет — это десять лет, Креол давно забыл большую часть того высочайшего визита. В памяти осталась гибель глашатая Эр-Темметху, из-за которой и сорвалось присвоение титула архимага, да… да и все, в общем-то, остальные пустяки сдуло ветром времени.

— Погреб, маг, — терпеливо напомнил Энмеркар. — Подвал, в котором всегда царит холод. Я тогда попросил об этом Эллильнерари, и у него получилось неплохо, но в прошлом году чары, кажется, стали иссякать. Буду очень тебе признателен, если ты с этим что-нибудь сделаешь. Это разгрузит моих поваров, и мы все будем чаще есть свежее мясо и фрукты.

— Только-то! — с облегчением воскликнул Креол. — Сейчас же этим займусь, государь.

С императором Креол сдерживал свой природный нрав, говорил с почтением. Все-таки это не кто-нибудь там, а государь Шумера, его родной страны. Человек, который скрепляет своей фигурой миллионы других людей.

И маг немедленно исполнил эту пустячную просьбу, чем заслужил личную благодарность дворцового управителя. Огромный магический ледник действительно играл неоценимую роль в жизни Эанлугакура, и чары покойного Эллильнерари действительно уже иссякали, мановый заряд почти исчерпался. Креол возобновил его, освежил руны и вычистил следы остаточной магии.

Потом пришлось помогать великому зодчему. Тот сносил старое здание и не укладывался в сроки, потому пришел со слезной мольбой к придворному магу. К Креолу как раз кстати прилетел в гости Шамшуддин, и они еще немного выпили, а потом устроили на пару небольшое контролируемое землетрясение. Работать в дуэте побратимам давно было привычно, и уже через полчаса на месте древней постройки высилась гора щебня, а великий зодчий прижимал руки к груди и сулил своим благодетелям вечную дружбу.

И не только царедворцы ходили за помощью. Был, например, богатый землевладелец, в чьих угодьях разразился мор. Он плакал, как ребенок, жалуясь, что лишился трех четвертей своих рабов, а на носу сбор урожая, рук не хватает, новых рабов быстро не закупить, и урожай сгниет на корню.

И Креол помог ему. Выручил. Просто отправился вместе с богачом к яме, куда стащили трупы, да и применил старую добрую некромантию. Уже на следующее утро умершие рабы вернулись к работе, а Креол подвесил к поясу снизку блестящих сиклей.

Так, в трудах и заботах, текли дни и месяцы. Это не было счастливое время, но оно было неплохим. Во дворце невозможно было обрести истинных друзей, но Креолу они давно и не требовались. Все друзья, в которых он нуждался, встретились ему еще в юности. А семья… ну… в Шахшаноре у него ее тоже нет.

А император не мог нарадоваться на нового придворного мага. Креол снова стал присутствовать на судебных заседаниях, как когда-то в Нимруде, с достойнейшим и справедливейшим эном Натх-Будуром, да будут благословенны его мудрые уста и доброе сердце.

Теперь он снова восседал по левую руку от судьи, только им был уже не городской эн, а сам император. По правую руку обычно садился лугаль Агарзанн, и они трое приняли немало судьбоносных решений и услышали немало любопытных историй.

Сегодня в основном была рутина. Дрязги знати, тяжбы и ссоры. Жрец, у которого разграбили фамильную гробницу. Три брата, не способные поделить наследство отца. Вдова, которую ложно обвинили в убийстве мужа. Все это были случаи либо значительные, касающиеся важных персон, либо сложные, требующие мудрости самого императора.

Однако все дела великий Энмеркар благополучно разрешил с помощью своих советников. И осталось только одно, которое Агарзанн по его неприятной привычке припас напоследок.

— … О государь, услышь, в чем вина этого человека, — произнес лугаль, указывая на дрожащего юношу, которого держали два стражника. — Я знаю его лично, мы в дальнем родстве, и прежде ни в чем предосудительном он не был замечен. Но пять дней назад он вдруг выбежал в кар с мечом и принялся рубить людей направо и налево. Прежде, чем его схватили и отняли меч, он предал смерти шестерых, и еще троих сильно ранил. В темнице же он сначала смеялся и хулил богов, но с наступлением полуночи — пришел в ужас и принялся биться головой о стену. Таков его проступок.

— Проступок тяжелый, — кивнул император. — Что послужило тому причиной, человек? Отвечай, и помни, что Энки отвернется от тебя, если солжешь.

Убийца уставился на шумерского государя, дико вращая глазами. Его нижняя челюсть мелко задрожала, а потом он отрывисто выкрикнул:

— Я… я застрял в одном дне! Прости меня, о государь, это правда! Каждый день в полночь я возвращался в начало все того же самого дня! Чего я только ни делал, чтобы это прекратить… В конце концов я стал… творить что вздумается! Ведь день заканчивался… и все становилось как прежде! Я уже несколько раз убивал кучу народа — и все они в следующем витке воскресали!

— Но мой добрый лугаль сказал, что твое преступление было совершено пять дней назад, — сказал Энмеркар, ничем не выразив изумления. — Правда ли это?

— Правда! Правда! На этот раз день закончился по-настоящему! Я наконец-то прошел дальше! Прошел дальше… слава богам!.. Но… но почему именно в этот раз⁈ У меня же была куча отличных дней! Я однажды даже соблазнил царевну!..

Вот теперь император не смог скрыть удивления. Его брови поползли вверх, и он повернулся к Креолу. Придворный маг, казалось, дремал, сложив руки на животе, но на деле он слушал каждое слово и пристально всматривался в ауру. Искал следы лжи, но не находил — убийца верил в свои слова, искренне считал, что говорит правду.

Однако его Френес, его мыслительный дух, был поврежден. В нем будто дымился призрачный червь.

— Он безумен, как Азаг-Тот, — наконец прорек Креол. — И я исцелять скорбных разумом не умею, на это во всей нашей Гильдии способен только мой друг Хиоро.

— Хиоро, Хиоро… — задумчиво молвил император. — Да, помню такого. Он же, кажется, до сих пор не архимаг?

— Только магистр, государь, но он заслуживает архимага, как никто иной.

Император кивнул, разглядывая трясущегося безумца.

— Ты!.. Креол, сын Креола!.. — вдруг воскликнул тот, пялясь на мага. — Я приходил к тебе!.. просил о помощи!.. помнишь⁈ А, нет, это было в другом витке!..

— Сделать бывшее небывшим не под силу даже богам, — отмахнулся Креол. — Государь, он точно безумен.

— Я могу доказать!.. Я могу описать твои покои!..

И безумец затараторил, принялся перечислять вещи Креола, рассказывать о том, что где у него лежит. Он даже поведал, что Креол ел пять дней назад, сказал, что приходил к нему раз пятнадцать, и три из его посещений пришлись на обед, а два — на ужин. Он упомянул и те слова, которые Креол ему говорил, и это вызвало у мага оторопь, потому что да, именно так бы он и сказал.

Он вгляделся еще пристальней. Точно ли это сумасшедший? Не играет ли с ним шутку кто-то из Гильдии, хорошо его знающий? Не замаскированный ли это маг? Мешен’Руж-ах, например, известен своей страстью к причудливым розыгрышам, и он много лет точит на Креола зуб.

— Какая необычная история, — произнес император, с живым интересом глядящий на безумца. — За убийство, конечно, его следует казнить, потому что даже если он не безумен, то он сам признался, что убил людей просто ради забавы. Потому что думал, что они… кто?..

— Мороки, — произнес безумец. — Миражи-однодневки. Я многих убил, когда отчаялся покинуть тот день. Они всегда воскресали в полночь!.. почему не в этот раз⁈

— Что скажешь, маг? — спросил император. — Может, проклятье?

— Я не могу понять, — честно признал Креол. — Я смотрю в его душу и все еще вижу безумие, но… там есть что-то еще. Это не мой профиль, государь. Но мне интересно, что это. Если на то будет твоя воля, отправь его пока в темницу, а я призову Хиоро и Галивию. Думаю, их заинтересует этот человек.

— Я хотел сам до них дойти, но мне не хватало времени! — провыл безумец. — Абгаль Хиоро слишком далеко!..

— Галивия в Вавилоне, — заметил Креол.

— Я не мог к ней попасть!..

— Она уже много лет не покидала башен Гильдии.

— Да!.. но я не мог получить туда допуск в течение дня!.. мне каждый раз говорили, чтобы я пришел завтра!.. пару раз я прорывался, убивал привратников, даже магов удавалось… но в конце концов меня всегда убивали…

— Кого ты убивал? — уже с любопытством спросил Креол.

— Его звали… Эхтант, — наморщив лоб, сказал безумец. — Кассит, кажется.

Креол ничего не сказал, но ему все меньше нравилось происходящее. Способно ли какое-то проклятье на столь сложный, детализированный морок? Этот человек знает, кто стоит на вратах Гильдии… занятно, что это все еще Эхтант Ага Беш… хотя он давно уже Эхтант Джи Беш. Видимо, верх его способностей… как и предполагал Креол.

Нет, это можно было узнать и так. Люди иногда приходят в Гильдию с прошениями, с делами, они часто нуждаются в помощи магов. Просто туда нельзя пройти кому попало, всего лишь выдав нелепую историю. Галивия — архивариус, она архимаг и не принимает посторонних без серьезной нужды.

— Кем, говоришь, он был? — повернулся к лугалю император. — Ты сказал, что знал его лично?

— Знал… думал, что знаю, — произнес Агарзанн. — Его имя Уруку, и он был дворцовым стражником, причем подающим надежды. Только поэтому его и взяли живым — другого зарубили бы на месте. Я не знаю, безумен ли он, проклят или одержим, но вот, говорю: реши его судьбу, государь.

Император крепко задумался. Это не было простое дело, которое можно разрешить не сходя с места и пойти трапезничать. Здесь пахнет скверным, пахнет злой магией или нечистой силой, и проблема может заключаться не только в несчастном безумце.

Энмеркар прекрасно помнил, как Верховный маг Менгске рассказал о случившемся в Эреду. В ту ночь молодого императора мучали кошмары, да и потом он еще долго тревожился, наказывал магам и лугалям бдить, боялся возвращения Царя Червей.

— Разберись с этим, маг, — повернулся он к Креолу. — Выясни доподлинно, в чем тут дело, ибо я желаю это знать. Это моя личная просьба.

Креол обещал приложить все усилия, и молодого стражника передали в его распоряжение.

Уже на следующий день во дворец явилась архимаг Галивия. Архивариус Гильдии была уже очень стара и ее придерживали под руки два доппеля, но смотрела она бодро и ум ее был ясен. Первым делом она принялась просвечивать память Уруку, а Креол в это время стоял в стороне.

Маг жадно наблюдал. Сам он владел лишь начатками Искусства Зрящих, мог воздействовать только на слабые умы и только в бессознательном состоянии. С чтением чужих мыслей у него и вовсе не ладилось, хотя в юности он пытался.

— Он верит в свои слова, — сказала наконец Галивия. — Но это ты и без меня понял, чаю. И он действительно помнит все то, о чем рассказывал. Морок это или нет, но он это видел и переживал. Он помнит, как приходил к тебе… снова и снова, в один и тот же день.

— Невозможно, — нахмурился Креол.

— Невозможно, — согласилась Галивия. — Или все, что мы знаем, придется пересматривать.

Маги помолчали, пока Уруку тоскливо сидел, сложа руки на коленях. Галивия с позволения Креола взяла его за руку и поделилась увиденным в памяти бедняги. Теперь и Креол обрел эти воспоминания, с изумлением увидел, как стражник и вправду снова и снова говорит с ним самим, как пытается прорваться в башню Гильдии, как убивает Эхтанта Джи Беш… и много еще чего увидел.

— Сколько всего раз повторялся этот день? — спросил маг.

— Я сбился со счета на второй сотне, — пробормотал Уруку. — Возможно, года три.

— Его разум перегружен, — сообщила Галивия. — Словно эти три года случились за…

— … Один день, — закончил Креол.

— И есть еще кое-что… — добавила архивариус.

Она замолчала и коснулась висков Уруку сухонькими ладошками. У того замерцали глаза, а голова мелко затряслась — Галивия выкачивала все, что тот знал, что помнил. Глядела в самое сердце, добралась до самого дна омута памяти.

— Да… тут. Вроде бы и ничего, но такое ощущение, будто бы здесь что-то… вырезали. Затем добавили… очень аккуратно…

— Кто в Гильдии такое может? — спросил Креол.

— Я могу, — сказала Галивия. — А кроме… так, чтобы я не разобралась, никто не может.

— Но ты же разобралась.

— Не вполне. Я вижу только само воздействие. Не то, что вырезали и что добавили. И тот, кто это сделал, на том не остановился. Он… он зациклил разум на одном и том же отрезке времени, ввел в состояние кошмарного повторяющегося сна. Сна наяву. Очень, очень… он даровал подлинное отображение Вавилона, полный слепок его жителей. И запер там разум.

— Но магия времени тут ни при чем? — уточнил Креол.

— Нет, конечно. Это магия разума… очень сильный колдун, который не входит в Гильдию, или что-то еще.

— Колдун?.. — въедливо уточнил Креол. — Не маг?

— Колдун, маг… какая разница?

Креол нахмурился. Между этими двумя словами еще какая разница… но это сейчас неважно.

— Я послал весточку Хиоро, — помолчав, сказал он. — Мой раб улетел к нему с письмом. Но он, как обычно, странствует, и я не знаю, когда он сможет прибыть. Тебя можно будет снова потревожить, если понадобится?

— Вызывай в любое время, внучок, — усмехнулась старуха. — А кроме того… мне нужно поговорить с императором.

— Зачем тебе с ним говорить? — ревниво спросил Креол. — Скажи мне, я передам.

— Внучок, я знала Энмеркара, когда он был еще вот такусеньким, — посмеялась Галивия. — А тебя знаю еще дольше. Ты бесконечно талантлив, но не так хорош в магии разума, чтобы защитить монаршую особу. Тот, кто это сделал, вряд ли хотел всего лишь подшутить над простым стражником. За этим стоит кто-то очень сильный, и это лишь часть чего-то большего… чего-то загадочного. Надо распутать клубочек. А владыка Шумера тем временем должен быть в безопасности.

— Ты права, — согласился Креол. — Менгске извещать будем?

— А что он сделает, твой Менгске? — хмыкнула Галивия. — Нам же и скажет, чтобы разбирались, а его не отвлекали от дел важных. То ли ты его не знаешь, внучок?

Креол тоже хмыкнул. Он знал Менгске. Вся Гильдия знает Менгске.

Уруку теперь поселился в его покоях, в отдельной каморке. Стерег его тупой, но крепкий и послушный зомби — Креол поднял одного из убитых этим безумцем и приказал не спускать с Уруку глаз. Сам же маг поболтал с духами Семи Сфер, призвал Человека-Скорпиона, заплатил дубовой корой канцлеру Кайдашкану, но ничего полезного не узнал.

Он даже задумался о ритуале Восьми Мертвецов, тайну которого привез из Праквантеша и тем очень впечатлил Гильдию, но все-таки решил, что дело того не стоит. Креол опасался, что ему демоны Дома Боли не услужат с той же охотой, что и Тай-Керу.

— … Нет, Восемь Мертвецов — слишком великий ритуал для столь жалкой цели, — сказал Креол, тряся в кулаке зары. — Чрево Тиамат, клянусь ее разрубленным надвое сердцем, сегодня победа будет за мной!

— Спешишь, опять спешишь, — произнес лугаль Агарзанн, пристально следя за игральными костями. — У меня все еще остались шансы. Уруку, сын моей племянницы, подай мне еще вина. А ты, маг, скажи, удалось ли узнать хоть что-нибудь?

— Мы работаем, — ответил Креол. — Человек-Скорпион сказал кое-что любопытное, но я пока ничего не извлек. Ответ точно надо искать где-то в первом дне из им прожитых или же в предшествующем… но он их толком не помнит. Для него прошло три года за один день. Галивия вывернула его память наизнанку, но там все вырезали и подчистили. Она увидела только… нет, даже не увидела. Услышала. Там кто-то смеялся.

— Смеялся, говоришь, — повторил лугаль.

— Да. Она три раза в него погружалась. Еще дальше нельзя, в последний раз он едва не лег в гробницу.

Агарзанн передвинул фишку и задумался над второй. Креол терпеливо ждал.

Они не в первый уже раз играли так в шек-трак после ужина. Первое впечатление оказалось ложным, старый лугаль и новый придворный маг нашли общий язык, хотя и не стали друзьями.

И о юном Уруку Агарзанн тоже не в первый раз уж справлялся. Отчасти из родственных чувств, отчасти из-за того, что желал разгадать тайну. Креола она и самого захватила, и он постепенно собирал кусочки этой разбитой амфоры, постепенно подвигался к цели, хотя и много медленней, чем ему хотелось.

— Сам он не помнит, но я спросил у дворцового управителя, — произнес Креол, когда ход снова перешел к нему. — В ночь перед тем, как это с ним случилось, он охранял вход в гарем. Это так?

— Вполне возможно, — кивнул Агарзанн. — Я не веду записей и не запоминаю, кто в какой день где стережет, но если так говорит управитель, то это должно быть правдой.

— И это еще не все. Я расспрашивал слуг и других стражников, а мой раб услышал кое-какие разговоры, для его ушей не предназначенные. В последнее время в Эанлугакуре неспокойно. По ночам в коридорах видят тени. Слышат шепотки и… смех. А еще пропала пара человек.

— Все так, — снова кивнул Агарзанн. — Я не желал отвлекать тебя такой малостью, но… думаешь, это связано?

— Я не узнаю, пока не узнаю, — ответил Креол. — Поэтому ты мне и нужен. Во дворец действительно что-то проникло, но оно хорошо себя скрывает. Я понял, где оно угнездилось, но мне нельзя туда зайти.

— Императорский гарем, — сходу догадался лугаль. — Да, туда не смей даже смотреть.

— Знаю. Но проблема в том, что мне туда надо. Но государь не поймет.

— На основании только подозрений — нет, — согласился Агарзанн.

Следующую дюжину ходов они молчали, размышляя об одном и том же. Император Энмеркар уже не молод, но еще и не стар. Своих жен и наложниц он любит, каждую из них. Дорожит самой последней из гаремных девок и коршуном следит, чтобы никто даже не приближался к той части дворца, где те обитают.

— Этой ночью у гарема несут стражу Гуппи и Нингаш, — промедлив, произнес лугаль. — Гуппи прожорлив, ленив и глуп, а Нингаш глуп, ленив и прожорлив. Пусть они будут живы утром, маг.

Креол не произнес ни слова, но своим молчанием это пообещал. Они с лугалем оба молча друг другу пообещали, что Креол сделает все, как должно, а Агарзанн сделает вид, что ни о чем не подозревает.

Была глухая полночь, когда придворный маг вышел из своих покоев, оставив Уруку под охраной зомби и Хубаксиса, колотящего в стенки медного жбана. В другой ситуации Креол взял бы верного джинна с собой, но сегодня ему лучше остаться дома.

Стоял месяц ган-ган-эд. Время, когда Нергал выходит из подземного мира и царствует среди живых. Это лучший месяц, чтобы лечь в гробницу, и он особенно любим у нечистой силы. Ночи в ган-ган-эд все еще жаркие и душные, но с севера уже дует порой прохладный ветер, и Уту-Шамаш все раньше заканчивает бег по небу. Скоро наступит равноденствие, а потом ночи станут длиннее дней.

Во дворце спали все, кроме ночной стражи. Огни горели лишь кое-где, и в их свете колебались неверные тени. Тишину нарушал только звук шагов, да иногда глухое звяканье, если неловко повернувшийся стражник задевал мечом о щит.

Придворный маг не тревожил их. Он шествовал невидимым и неслышимым, прикрывшись чарами Невидимости и Звукоподавления. Словно бестелесный призрак, он пересек внутренний двор, что размерами мог посостязаться с небольшой площадью, прошел мимо воистину царственного фонтана и на пару ударов сердца замер перед громадным бронзовым големом.

Выше крепостной стены, тот стоял недвижимо и казался обычной статуей, но одно слово императора — и творение Менгске сокрушит любого врага… и попутно половину дворца. Такое пару раз уже случалось, так что император страшится приводить в движение самого могучего из своих слуг.

Великий Эанлугакур был выстроен еще при Энмеркаре Первом и устроен в общих чертах так же, как Шахшанор, да и большинство домов Шумера. Просто гораздо больше, а так все то же самое. Внутренний двор, домашнее кладбище, спальни, купальня, помещение для стражи, помещение для рабов, поварня, кладовые и прочая, прочая, прочая.

Еще, конечно, тронный зал, дворцовый архив, школа писцов, покои придворного мага и гарем. Он отделен от остального дворца и имеет собственную поварню, собственную купальню и собственное помещение для рабов.

Они там либо женщины, либо скопцы, конечно.

Креол поднялся на второй этаж и сказал заклятие Света. Придал ему такое свойство, чтобы лучи видел только он, а больше никто. Светильники в этой части дворца не горели, а ночь выдалась безлунная.

В голубом магическом свете появились белый, покрытый штуком пол и расписные стены. Лучшие мастера Шумера трудились над ними, украшая побелку цветными изображениями растений и животных, людей и богов, а то и просто геометрическими узорами.

Самый короткий путь пролегал через школу писцов. Ночью тут, конечно, никого не было. Из покоев придворного мудреца доносился храп, а в учебных комнатах сиротели ряды скамеек. В сосудах для размачивания табличек осталась грязная вода, а на постаменте улыбалась статуя Нисабы, богини письма, счета и знаний.

А вот и святая святых. Тяжелые двустворчатые двери, у которых застыли ленивые стражники. Креол даже не замедлил шага, просто послав на обоих заклятие Сна. А наложив руки на засовы — сказал Вскрытие Замков.

Взбреди Креолу Урскому такое желание, он мог бы ходить в императорский гарем хоть каждую ночь. Но прежде в этом не было никакой нужды, и он ни разу туда не наведывался. Строго запрещал и Хубаксису, сразу предупредив, что если тот будет докучать императорской семье, Креол исполнит его мечту и сделает гаремным стражем.

Предварительно оскопив, конечно.

За этими дверями словно скрывался отдельный мир. Дворец во дворце, куда из мужчин с неотсеченной свечой могут вступать лишь сам император, да малолетние царевичи. Если Креола уличат, его ждет… трудно сказать, что именно. По закону раба за такое преступление ожидает смертная казнь, свободного авилума — оскопление. Однако муж, которому гарем принадлежит, вправе помиловать прелюбодея, и тогда закон его пощадит. Или же, если гнев его велик, муж вправе убить прелюбодея собственноручно, и наказания за убийство не последует.

Убить Креола собственноручно вряд ли получится хоть у кого-то в подлунном мире. То есть его попробуют оскопить… но это у них тоже вряд ли выйдет, если только Шамшуддин опять не поставит закон выше дружбы.

Император не скупился на своих наложниц. Тут пахло маслами и притираниями, повсюду были золотая утварь и цянские шелка. Кровати — не просто каменные возвышения или ниши в стенах, но искусные изделия на сохах и с кровлей. То тут, то там на парчовых подушках покоились хорошенькие головки, и к каждой Креол приглядывался, рассматривал в истинном зрении.

Его не интересовали прелести императорских жен. Он искал следы проклятий. Затаившуюся нечисть. Скверную магию. Что угодно, чему здесь не место…

— … Например, тебе! — шикнул Креол, хватая на лету существо с парой крылышек, рогом во лбу и полным похоти глазом.

— Хозяин, но нам же разрешили!.. — взмолился шепотом Хубаксис.

— Кто тебе разрешил⁈ Кто тебе разрешил, собачье дерьмо⁈ Как ты вообще выбрался из жбана⁈

— Я был очень мотивирован, хозяин, — сказал Хубаксис и укусил ладонь Креола.

Никогда в жизни Хубаксис ибн Касаритес не был настолько близок к смерти. Лицо Креола почернело от ярости, и он не принялся крушить все вокруг лишь потому, что рядом по-прежнему спали одалиски.

Так что он просто схватил Хубаксиса за шею и стиснул так, что у того едва не вывалился глаз. О, маг умел сделать так, чтобы джинн не развоплотился, не скользнул прямо сквозь его руку!

Но тут до него донеслось… присутствие. Не звук, не запах, но что-то неуловимое, колебание эфира, которое заметил бы только опытный маг.

Креол повернулся, не выпуская Хубаксиса. Его ноздри раздулись, маг пытался ощутить присутствие четче. Кто, что, где?..

В ароматы масел и притираний вкралась чужеродная нотка. Тоже сладко-приторная, но с привкусом… гнильцы. Тлена. Разложения.

Креол не так искусно различал нечистых тварей, как старуха Галивия или его собственный дед, но этих уж распознал. Лилу! Скверные создания ночи, что соблазняют и подчиняют себе женщин! Под покровом тьмы они прокрадываются в гаремы и там украдкой ласкают чужих жен, сосут их энергию, а иногда оставляют с полными животами и так порождают новых лилу.

Не будь гарем запретным для него местом, Креол давно бы обнаружил этих тварей. Встречай он хоть иногда императорских жен, давно бы обнаружил в них изменения. Сейчас он всматривался и замечал то в одной, то в другой следы злых чар, будто дымные клубы над головами, общую чахлость и увядание.

Сколько здесь этих тварей? Как давно они сюда проникли?

Креол быстро отметил одного, второго, третьего… минимум пять, но скорее еще больше. Одни прячутся в сундуках и чуланах, под кроватями и за занавесями. Другие… другие маскируются под одалисок и сейчас украдкой следят за Креолом. Надеются, что он их не распознает, что уйдет несолоно хлебавши.

Маг взял себя в руки. Пока они не знают, что разоблачены, будут сидеть смирно. Лилу — твари никчемные, дохляки, но если резко спугнуть — могут суметь сбежать, а то и навредить наложницам. Этого допустить нельзя, император придет в страшный гнев, если его жены пострадают.

Так что Креол нащупал в суме благовоние Зкауба и одними губами произнес Замешательство. Он мог запереть лилу в гареме Удержанием или даже взять под контроль Подчинением… хотя на всех благовония может не хватить… неважно, это все равно не годится.

Все осложняют наложницы. Креолу всегда плохо давались избирательные чары.

Пожалуй, разумнее всего — просто изгнать.

Креол щепотью рассеял благовоние и мерным шагом двинулся вдоль стены. Для вида браня Хубаксиса, суля ему все кары земные и небесные, другой рукой он осенял пространство знаками, оставлял незримые печати, которые по его воле вспыхнут все разом.

Вот маг сделал еще шаг. Еще. Замер на пороге. Почувствовал кожей, как замерли и лилу в своих укрытиях. Сейчас… если Креол сейчас выйдет за порог, они не сдвинутся с места. Если повернется к ним лицом — разом бросятся.

Креол не вышел и не повернулся. Он резко сжал кулаки и выкрикнул:

— Тхе-борра-пхен!

Слово Изгнания зажгло все печати! Они замерцали так, что стало больно глазам, и лилу завыли в голос!..

В сундуках и чуланах, под кроватями и за занавесями раздавались хлопки. Нечистые твари исчезали, с воплями удирали обратно в Кур. Несколько прекрасных женщин обернулись мохнатыми карликами с остроконечными ушами… и тоже исчезли, тоже удрали в Кур.

Или не в Кур. Креол понятия не имел, где обретаются лилу, за пределами обычных пространств таится бездна тонких миров, и то, что из них просачивается, обычно человеку враждебно.

Но эти больше не вернутся. По крайней мере в ближайшие годы. Чары изгнания ведь не просто выбрасывают нечисть туда, где ей предначертано быть, но и закрывают обратный путь. Налагают запрет на возвращение.

Сделать все бесшумно не вышло. От огней и воя одалиски стали просыпаться. Креол мог сказать Усыпление, но оно не подействует на многих разом, а Великое Усыпление он пока что не освоил.

Потому он просто снова сказал Невидимость и замер, удерживая за пазухой Хубаксиса. Одалиски беспокойно озирались, верещали, болтали на нескольких языках, но постепенно стали затихать. Они, кажется, даже не заметили, что несколько из них пропали, а значит, с изгнанием лилу морок спал, и женщины перестали помнить тех, кого считали сестрами по гарему.

Креол уже собирался незаметно уйти, когда вдруг заметил, что одна наложница не возвращается в постель. Более того — она смотрит прямо на него, и на карминовых губах змеится улыбка.

Она не была из лилу. Лилу — мужчины, инкубы, эта же… Креол вгляделся в ауру, и на одно мгновение в груди замерло сердце. Показалось, что он снова увидел ту, что являлась когда-то под видом харимту.

Но нет… нет. Не она. Аура иная, совсем. В ней тоже прячется та невозможная красота, что заставляет переставать дышать, но другого сорта.

Это существо — не богиня, а наоборот.

У нее были смоляные волосы и бледная кожа. Она шагнула к Креолу, и иллюзорный лик начал сползать, таять под жестким взглядом мага. Появились клыки, появились длинные когти.

Потусторонняя хищница. Вальяжная и грациозная. Она улыбнулась тому, кто увидел ее такой, какова она есть, и Креол с сомнением спросил:

— Ты лилиту?

— А тебе бы хотелось? — вкрадчиво спросила демоница.

— Ты не лилиту, — решил Креол. — У тебя волосы черные.

Демоница аж рассмеялась. Смех у нее был как пение соловьев. Плеск играющей в сумерках рыбы. Шелест деревьев под ночным бризом.

— Профессионал!.. — прикрыла она губы веером. — Но ты что же, впрямь считаешь, что мы все златоволосы?

— Так в книгах написано, — сказал Креол.

— Должно быть, этим книгам много лет. Мода меняется… Креол.

Маг мрачно уставился на нее, размышляя. Раз у нее черные волосы, она либо не лилиту, либо какая-то ущербная лилиту, и плевать, что она там говорит. Нет, волосы у нее красивые, водопадом ниспадающие на шею и грудь… так, не думать об этом. Черноволосая лилиту должна быть слабой, ей хватит одного заклятия. Надо убить ее прямо сейчас… мысли путаются.

Нет уж!.. его даже Прекраснейшая не… он был в Башне Похоти и не… какой-то суккуб — ничто!..

Тем временем лилиту изящно перетекла в кресло и уселась, закинув ногу на ногу.

— Нравлюсь? — ласково спросила она. — Иди ко мне.

За пазухой забилось. Хубаксис пытался вырваться. Он вонзил когти в грудь хозяина и мерзко, похотливо заверещал:

— Иду, иду, любимая!.. пусти, хозяин, я ей служить буду!..

Креол моргнул. Эти вопли его отрезвили. Он вдруг понял, что уже сделал два шага вперед, словно обычный смертный. Понял, что в его разум забрались властные руки и шарят там, как в своем чулане.

Необыкновенное могущество. Это не просто лилиту. Воистину се владычица человеческих желаний и помышлений.

— Это ты, — произнес он. — Ты заколдовала того мальчишку.

— Он меня увидел, — сразу догадалась лилиту. — Ничего не понял, но мешал мне. Но он был так юн и хорош собой, что я не тронула его, а наоборот. Вознаградила лишними годами жизни, пусть и… немного монотонными. Кстати, что с ним сталось?

— Он убил шестерых и едва не сошел с ума.

— Ах, какая жалость… а ведь он мог исцелиться иначе. Решить все свои проблемы. Вынести ценный урок. Если бы он каждый день проживал достойно, то среди них оказался бы и единственный настоящий…

— Он упоминал, что однажды соблазнил царевну, — зачем-то сказал Креол.

— Каким бы прекрасным это стало завершением! Но что ж, ему не повезло. Посмотрим, повезет ли тебе.

Креола словно ударили в лицо. Вокруг все завертелось, он мгновенно погрузился в сон, в навеянный нечистой тварью морок… сон, способный длиться годами и десятилетиями, вместить в себя целую жизнь и выпустить мгновение спустя, но обезумевшим и не помнящим себя.

Но Креол отличался от мальчишки Уруку. Всякий маг умеет контролировать свои сны, для этого даже магия не требуется. Если бы еще Креол не знал, что спит, у лилиту могло что-то получиться… но он знал.

Знал — и развеял кошмар усилием воли.

— Я архимаг, нечистая тварь, — растянул губы в улыбке Креол.

А потом взметнулась цепь.

— … Ты говоришь, что часть моих одалисок были замаскированными… лилу? — медленно, не в силах поверить, повторил император Шумера. — Сколько всего их было⁈

— Не стоит тебе это знать, государь, — произнес Креол, глядя на Энмеркара с искренним сочувствием.

На императоре не было лица. Битва с лилиту не прошла незаметно — жены и наложницы снова пробудились, поднялся шум и гвалт, растолкали рабов и усыпленных Креолом стражников. Придворного мага при других обстоятельствах судили бы, и сейчас Энмеркар с тяжелым сердцем размышлял бы, помиловать ли бесчестного ублюдка или приговорить к оскоплению одного из своих архимагов.

Но разоблаченные ночные твари сделали его проступок ничтожным.

— Ты направлялся в гарем… скажи мне, Креол, ты направлялся в гарем исключительно с целью разоблачить лилу? — въедливо спросил Менгске, которого тоже призвали во дворец. — Или случайно обнаружил лилу, пока занимался… иным? Смотри в глаза и помни, что я отличу ложь от правды.

— Главное, чтоб ты эту правду за мной повторил, — ответил Креол, скрестив руки на груди. — Клянешься, что не сделаешь подлость, о Верховный маг?

Менгске гневно стиснул челюсти. Да как он смеет⁈

— Да я тебя!.. — процедил он.

Энмеркар поморщился. Он взмахнул рукой, желая молчания, и попросил своего придворного мага изложить все с самого начала. И Креол охотно поведал, как слушал голоса духов, как заподозрил неладное и в конце концов пришел к выводу, что зло поселилось в святая святых, куда ему доступа не было.

— Если бы я сказал тебе об этом, ты бы не позволил мне войти, государь, — прямо заявил Креол. — Ты отправил бы кого-то из магесс, но даже великая Галивия не справилась бы там, где справился я. Если же мы протянули бы время, лилу бы все узнали, потому что лилу известны помышления людей. Подтверди!..

Он дернул цепь, и сидящая рядом лилиту зло зашипела. Взятая живой, она стала лучшим доказательством, и от нее аж плыли волны возмущения, ярости, гнева… а еще стыда и страха.

Вонючий смертный не должен был победить! Не должен был увидеть ее в истинном обличье!

И теперь ее наверняка убьют.

— Она… она изменилась, но это точно Кекет, — произнес император. — Дар владыки Нила…

— Это может ничего не значить, государь, — произнес лугаль Агарзанн. — Демон мог заморочить и его.

— Да-да… скажи, маг, а остальные лилу… они все такими были? — с надеждой спросил император.

— Это лилиту, государь, — нехотя сказал Креол. — А лилу — мужеского пола. Они малы ростом, мохнаты, уродливы и…

— Я думаю, государь понял! — прервал его Менгске, глядя на Креола с нешуточной злостью.

Какое-то время царило неловкое молчание. Потом император поднялся с трона, прошел к скованной лилиту, взял ее за подбородок и спросил:

— Что ты хотела от меня, Кекет?

— Ничего, о лучший из земных царей, — слабо улыбнулась ночная тварь. — Это неважно уже.

— Говори, — стиснул сильнее Энмеркар.

— Всего лишь быть с тобою рядом, — отвела взгляд Кекет. — Мне… мне возмечталось стать владычицей земного царства, и вначале я вошла в дом фараона Та-Кемет, но он оказался слаб и не мужествен, а вся власть в его царстве принадлежит жрецу Гор-Тутмосу. Я колдовством принудила его передарить меня тебе, и ты оказался совсем иным.

— А эти лилу? — потребовал ответа император.

— Моя свита, — равнодушно сказала Кекет. — Я ревнива, и не хотела делить тебя с другими, так что призвала малых инкубов, чтобы они постепенно уморили и состарили всех прочих твоих жен.

Взгляд императора стал жестким и холодным. Он отбросил от себя лилиту, и та опала с тоскливым стоном.

— Что ты повелишь с ней сделать, государь? — осведомился Креол. — Я могу ее прикончить, могу изгнать, могу запечатать…

— А ты можешь ее… усмирить? — с надеждой спросил Энмеркар.

— Государь, это не очень хорошая идея, — заволновался Менгске. — К твоим услугам все красавицы мира. Не стоит подпускать к себе демоницу.

— Могу, — пожал плечами Креол. — Я могу связать ее нерушимыми клятвами, наложить печати и сделать твоей покорной рабой.

— Тогда сделай это, — вскинул подбородок император. — Так мы накажем ее за все зло, что она совершила.

Менгске закатил глаза и издал невнятный звук. Но он не стал спорить с владыкой Шумера, и лишь отвесил ему короткий, почти презрительный поклон. Креол же осведомился:

— Могу ли я еще что-то для тебя сделать, государь?

— Да, — пробормотал Энмеркар, глядя на придворного мага со смесью благодарности и чего-то еще. — Когда закончишь с демоницей, убери вон ту гору.

Креол посмотрел в окно. Гора была не столько горой, сколько грядой каменистых холмов, но все равно…

— А что не так с этой горой, государь? — спросил он. — Красивая.

— Река красивее, — угрюмо ответил Энмеркар. — Она за горой. Ты можешь ее убрать или нет?

— Могу, — процедил Креол, идя к террасе.

Ему немного разонравилось быть придворным магом.

Подвиги царевича Лугальбанды

Это был воистину величественный караван. Запряженные в колесницы ламассу шествовали чинно и с достоинством. Но их было немного, и везли они лишь самого императора, придворного мага и других важных царедворцев. Большая часть свиты ехала на обычных онаграх, но это были лучшие онагры Шумера, ухоженные и украшенные, в золоченой упряжи и с погремушками.

Трубили рога и звенели цимбалы. Унылая в обычные дни пустыня стала местом праздника, торжественного выезда владыки Шумера.

Император Энмеркар отправлялся на охоту. Заканчивался месяц гуд-си-са и приближался месяц сиг-у-шуб-ба-гар, по всей империи чистили оросительные каналы и уже принимались заготавливать кирпичи, пустыня цвела весенними огнями, а сорок с лихвой колесниц несли вельмож и простых воинов на запад, в приграничные земли.

Охотиться владыка Шумера любил безумно. Не всегда удавалось сыскать для этого время, но уж когда время находилось — он отдыхал душой. В диких лесах и на просторах степи государь был как дома, с луком и копьем радовался жизни сильней, чем на троне со скипетром. А сегодня его еще и ожидала охота необычная, особо интересная… и опасная, но опасность только сильней горячит кровь мужчины.

Гули. Вечный бич Аморейской пустыни, что разделяет плодородный Шумер и обильные городами земли Ханаана. Люди живут и в этих бесплодных краях, но это суровая, бедная жизнь. Многие из аморейцев — разбойники, что не пашут и не жнут. Немудрено, что именно здесь в таком множестве обретаются гули — одичавшие и выродившиеся джинны.

Они во всем подобны живым мертвецам и пожирают людскую плоть. Давно утратили способности к превращениям, власть над материей, да и большую часть разума. И когда Креол в беседе с императором обмолвился, что может устроить охоту на такую дичь, которую тот еще ни разу не полевал… о, владыка Шумера загорелся сразу же!

Памятного Креолу оазиса достигли к вечеру девятого дня. В нем разбили лагерь — слуги поставили шатры, лугаль назначил стражу, придворный маг расспросил духов, много ли в округе гулей.

Ночь прошла спокойно. Дул нежный весенний ветер, звезды с небес шептали свои сказки, а Креол сидел у костра и дулся с Агарзанном в шек-трак. Они оба бодрствовали, ибо места дикие, опасные. И разбойничья шайка может налететь, и стая гулей прибрести на запах раньше времени.

Так что маг и лугаль до рассвета играли и пили. Потом Креол ушел в свой шатер и проснулся, когда солнце стояло уже высоко. Императорская свита разбрелась по всему оазису, повсюду были люди. Одни готовили укрытия на деревьях, другие поили онагров и ламассу, третьи стряпали обед.

Император позировал для портрета. Одетый в широкую, вышитую фигурами накидку, он опирался на золотой посох-скипетр, а у ног его сидела лилиту Кекет с такой улыбкой, словно все ее думы были о том, как бы сожрать своего господина с костями.

Еще у ног императора стояло ведерко сырой глины, а на коленях лежал чертеж здания. Его рисовали в «позе строителя». Художник уже изобразил зиккурат и множество маленьких фигурок — подданных императора. Ему самому же он намалевал большие оттопыренные уши, потому что в ушах сосредоточена мудрость, и владыкам часто льстят, увеличивая их на портрете.

— Да будешь ты жив, цел, здрав, государь, — произнес ритуальную фразу Креол, совершив омовение. — Могу я чем-нибудь тебе услужить? Может, избавить наконец от этого существа?

Император пропустил его слова мимо ушей. Креол периодически предлагал все-таки уничтожить или хотя бы изгнать Кекет, но та и в истинном облике сумела приворожить Энмеркара. Без магии, без своей темной силы — это все Креол завязал ей на сто узлов. Но она и сама по себе была ураганно красивой женщиной, знавшей все мужские желания и умеющей их исполнять.

Сейчас она перевела на Креола взгляд из-под полуопущенных ресниц. Тот не предвещал ничего хорошего.

— Оставь это, маг, — отмахнулся император. — Лучше сделай что-нибудь с этой жарой. Омой нас дождем… хотя нет, лучше сделай для нас всех водоем побольше.

Креол огляделся. Озеро в оазисе совсем обмелело, его хватало только напоить скотину, да ополоснуть лицо, но уж никак не погрузиться целиком. А солнце палило нещадно, и зонтиконосец прикрывал императора от его лучей, а опахальщик овевал так усердно, что вспотел, но это все мало помогало.

Полистав книгу, Креол нашел заклятие Искусственного Водоема. Он омочил ладонь, подул на воду и сказал:

Энлиль, повелитель водных глубин,

Открой путь к священному источнику,

Соделай его божественными руками,

Преврати землю в водяные просторы,

Пусть волны твоей силы создадут благословение,

Где каждой капле будет вместо розы жемчуг.

Слушай мой зов, владыка всех потоков,

Исполни мою волю.

Воздух забурлил. Из него стали выделяться капли. От рук архимага хлынули волны силы. Прямо на траве вспух, вырос и разнесся во все стороны огромный водяной куб. Он оставался устойчив, и только стенки немного колебались.

От такой водяной массы воздух сразу же посвежел, а император довольно улыбнулся. Он царственно кивнул Креолу и сказал:

— Так, водоем я вижу, это ты молодец. Но где же в нем прекрасные одалиски? Они должны манить и обещать мне удовольствия.

Креол закатил глаза, побормотал и соткал соответствующую иллюзию. Вышло довольно убедительно, разве что лица у всех одинаковы, да пальцев не у каждой девы десять, но в воде такие мелочи незаметны.

Все обрадовались такому чуду от придворного мага, и оазис наполнился смехом, пением, веселыми шутками. Император, довольный, что выбрался из дворца, уехал подальше от опостылевшего Вавилона, пришел в доброе расположение духа… а ведь впереди еще и главное развлечение!

В ожидании заката Креол наконец совершил то, что готовил последние три месяца. Ритуал Ядовитой Крови. Он никогда не был умел в метаморфозах, превращения ему абсолютно не давались, но Креолу хотелось добиться и в этой области Искусства хоть чего-то, поставить, так сказать, клинышек в табличке. И трудясь в часы досуга, он содеял над собой постоянную метаморфозу.

Не слишком серьезную. Просто его кровь стала ядовитой, причем не все время, а только если взять ее насильно. Если Креол сам сцедит чарку и преподнесет той же Кекет, да отвернется от нее Мардук, ничего с демоницей плохого не случится.

Но вот если тварь подкрадется ночью и вопьется Креолу в горло, взятая кровь обернется для нее ядом, прольется в горло жидким огнем, отравит и обожжет.

Так ли уж Креол в этом нуждался? Да совсем нет. Но некоторые чары он творил просто потому, что хотел их сотворить. Потому что было интересно, возможно ли это, а еще интереснее — способен ли он?

Оказалось, что способен. Ну и слава богам.

Неплохо бы теперь проверить на практике.

…Хубаксис, джинн из джиннов, великий и могущественный, рассказывал о своих подвигах и деяниях сидящим у костра слугам. Те жадно ловили каждое его слово, и он только собирался поведать, как однажды спустился на дно Лэнга, мира Бездны, и встретил там ужасных дьяволиц, когда его прервал на полуслове хозяин.

— Раб, тебе ни в коем случае нельзя пить мою кровь, — произнес Креол, хватая Хубаксиса и почти тыкая лицом в свое запястье.

— Э-э-э… я и не собирался, хозяин!.. — оторопел джинн.

— Нет, ты не понял. Я ЗАПРЕЩАЮ тебе пить мою кровь.

— Слушаю и повинуюсь, хозяин!

Маг злобно уставился на своего раба. Тупица не понимает намеков, а если ему все разъяснить или прямо приказать, чары не подействуют.

— Слушай и не говори, что не слышал, — сказал Креол. — Я запретил тебе пить мою кровь, чтобы ты сообразил, что тебе нужно выпить мою кровь. Чтобы проверить заклятье.

Единственный глаз Хубаксиса наполнился непониманием. Хозяин… сошел с ума, видимо.

Хубаксис всегда боялся, что это случится. Потому что хозяин, конечно, и так не светоч здравомыслия, но вдруг однажды он совсем рехнется? Что тогда делать бедному маленькому джинну, чья жизнь зависит от воли спятившего колдуна?..

Мага. Хозяин — маг. Об этом надо помнить.

Креол испытал заклятие ночью. Когда началась императорская охота. Искусственный Водоем к тому времени совсем расплескался, пополнив собой обмелевшее озерцо, и Креол произнес заклинание Кровавой Стены.

По воле мага вода обратилась кровью, и тягучий запах поплыл над пустыней. Час, какой-то час еще было тихо, а потом во мраке зажглись огоньки.

Но это не звезды светились на горизонте. То мерцали глаза голодных гулей.

Люди сидели тихо. На каждом дереве прятался лучник, и в иное время гули сразу бы их почуяли. Но сейчас сладкий для них запах забивался куда более сильным. Целое озеро крови манило ночных тварей, дурманило, заставляло забыть обо всем на свете.

И когда они припали, когда принялись лакать — засвистели стрелы.

— Виа-а-а-а!.. вии-и-и-и!.. — раздались душераздирающие визги.

— В голову!.. — рявкнул Агарзанн. — В голову цельтесь!..

— Если наконечники серебряные — можно хоть в пятку, — хмуро сказал Креол. — А если не серебряные, то хоть в сердце, хоть в глаз — будет просто торчать.

— Но без глаз, думаю, найти нас будет трудней? — хмыкнул Энмеркар, натягивая лук.

О, император Шумера бил точно в глаз! Не родись он по колено в золоте и по локоть в серебре — уж верно бы стал охотником. В ночи пылали факелы, и жадно в их свете горели глаза Энмеркара Второго. У него никогда не было такой дичи, никогда не было такой охоты, и сейчас он радовался, как ребенок.

Жаль, что сама по себе дичь бесполезна. Мясо несъедобно, и даже шкуры гулей не годны ни для чего. По просьбе Креола пару туш прибрали на ингредиенты, но и только-то.

Зато пустыня станет безопасней. Это давно следовало сделать, и домой император возвращался с гордо вскинутой головой. До утра оставаться в оазисе не стали, слишком уж все пропахло кровью и мертвечиной, так что снялись сразу же. Впереди ехали три огромные колесницы — придворного мага, лугаля и самого императора.

— Как знать, — задумчиво молвил Энмеркар. — Еще несколько таких охот, и наши потомки уже не увидят живых гулей. Будут считать их побасенками выживших из ума дедов.

— Было бы неплохо, — мрачно сказал Агарзанн.

— Пока в мире есть магия, будет и нечисть, — отмахнулся Креол. — А магия в мире будет всегда.

— Выходит, вы, маги, боретесь со злом, которое порождаете сами? — перевел на него взгляд Энмеркар.

— Нет, это не из-за нас, — поморщился Креол. — То есть часть из-за нас, но колдующие люди — не самая великая часть магического мира. Просто нечисть и магия исходят из одного источника. Это две стороны одной таблички.

— Выходит, Эр-Темметху все же был в чем-то прав, — заметил император. — Хоть и дурак.

— В воде, бывает, тонут люди, — произнес Креол. — И крокодилы там живут. И потопы иногда случаются. Это же не значит, что вода — зло, и нужно избавиться от всех водоносов и рыбаков.

— Да, конечно. К Хубуру это все, маг. Ты порадовал меня, и я тебя щедро вознагражу. Проси у меня, что пожелаешь.

Креол только хмыкнул. Ох уж эти земные владыки с их дутым величием. Император в самом деле считает, что способен дать своему магу что-то такое, чего тот не получит сам, коли захочет.

Но император и не ждал ответа. Он уже весело говорил лугалю, чтобы все казни, какие будут ждать их по возвращении, перенести на другой день. А еще… да, еще пришла пора помазать новых архимагов. Даже не одного в этот раз, а сразу двоих, Менгске дал им свои рекомендации.

— Что насчет них думаешь, кстати, ты, о маг? — снова повернулся к Креолу Энмеркар. — Тебе известны маги именами Хиоро и Мешен’Руж-ах? Заслуживают ли они священного елея на лбах?

— Хиоро заслуживает и этого, и многого другого, — кивнул Креол, не раздумывая. — Он лучший целитель в мире, государь, с ним в этом сравнятся разве что боги. Что же до этого, второго… это отродье змеи и крокодила я тоже давно знаю. Твоя воля, мазать ли его лоб елеем или дерьмом, но елей я бы на него не тратил.

— Твое мнение услышано, — кивнул император. — У тебя с ним личные счеты, я понял. А вот насчет целителя я сомневался, но больше нет, ибо если его хвалишь ты, он должен быть и впрямь незауряден. Кстати, я придумал, чем тебя вознаградить. Начинается весна, маг, лучшая пора в году. Ты живешь в Эанлугакуре уже год и тебе, верно, надоело сидеть в четырех стенах. Я дам тебе легкое и приятное поручение, оно станет тебе отдыхом и забавой.

— Слушаю, — только и сказал Креол, охваченный дурными подозрениями.

Они оправдались. Император, наклонившись так, чтобы больше их никто не слышал, попросил Креола о личном одолжении.

— Мой старший сын и наследник… — вполголоса произнес он. — Ты ведь знаком с царевичем Лугальбандой?

— Нет, — ответил Креол.

Он и впрямь ни разу с тем не встречался. Царевич редко бывал в Эанлугакуре, да и вообще в Вавилоне. Лугальбанда вырос неугомонным, как капелька ртути, и все время рвался что-нибудь делать. Отец поощрял его и с охотой поручал то одно занятие, то другое, но беда в том, что все они Лугальбанде быстро прискучивали.

Он то помогал на строительстве зиккурата, то получал под командование отряд копейщиков, то занимался сбором миксума, то пас коз, ровно простой пастух. Лугальбанде хотелось преуспеть во всем, но он слишком быстро все бросал, чтобы успеть чего-то достичь или хотя бы чему-то научиться. Из него не выходило ни зодчего, ни лугаля, ни мытаря, ни даже пастуха.

— Сейчас он трудится на каналах, — закончил император. — Мой мальчик желает помогать своему отцу. Но месяц гуд-си-са почти закончился, а он говорил, что когда тот закончится, то он отправится в странствие на восток, чтобы совершить подвиги и прославить свое имя. Я прошу, чтобы ты сопровождал его, о маг.

— Я?.. — изумился Креол.

— Кому еще я могу доверить судьбу своего наследника? — пожал плечами Энмеркар. — Лугальбанде только шестнадцать, но он уже мужчина, так что остановить я не смогу, да и не желаю. Но я не хочу, чтобы он даром сложил голову, а отправить с ним войско будет посрамлением. Другое дело — всего один верный спутник, что поможет добрым советом и выручит в трудный час. Ты сделаешь это для меня, маг?

Что мог Креол ответить на такой вопрос? Он уже год придворный маг, и между ним и императором давно установилась негласная договоренность — Креол выполняет любую просьбу Энмеркара, а Энмеркар не просит того, что Креол может не захотеть сделать. Мудрый государь чувствовал, где проходит грань, и ни разу еще ее не переступал.

Не переступил и сейчас. Попроси он побыть пестуном при любом другом юнце, Креол бы воспринял это как оскорбление, но царевич, наследник трона… это совсем иное.

— Твоя просьба велика, государь, — произнес он ровным тоном. — Но я выполню ее, как велит мой долг. Где те каналы, на которых трудится твой сын?

— На Евфрате, во впадине Хаббания.

Лил весенний дождь, когда Креол прибыл в места, где среди прочих трудился сам царевич Лугальбанда, наследник трона всего Шумера. На великое строительство, где маг, к радости своей, встретил Хе-Келя. Тот руководил великим начинанием — превращением обширной впадины в искусственное озеро. Воды Евфрата хлынут туда в изобилии, и даже в периоды великих засух каналы будут полны, и на полях будет вода.

Шумер неплохо живет и без этого водохранилища. Боги даровали ему две великих реки, благодатные Тигр и Евфрат. Каждый год, когда в горах тают снега, эти артерии державы разливаются, и богатая илом вода течет к полям и садам. Не только поливает, но и удобряет.

Но можно сделать больше. Плывя с Хе-Келем по Евфрату на тростниковой лодке-плоте, Креол благодушно слушал, какое наступит изобилие, когда тот закончит свой великий труд. Как расцветут степи и пустыни, как повсюду врежутся каналы, и Шумер перестанет зависеть от ежегодных разливов двух рек.

— … Эрре-Билал трудится на морском побережье, — говорил Хе-Кель. — Шамшуддина мы тоже запрягли в соху. Дела еще на годы, но когда закончим, Хаббания станет полна воды.

— Может, помочь чем? — предложил Креол. — Я могу совершить Длань Энлиля.

— Эрре-Билал ее уже совершал и совершит еще, когда придет час. Но одной Дланью тут не обойдешься. Спасибо, Креол, я знаю, что ты всегда поможешь, но здесь твои умения мало где пригодятся, а если я суну тебе в руки заступ, ты скинешь меня в Евфрат.

Креол осклабился, вспомнив работы на Вавилонской башне, где они с Хе-Келем впервые встретились. Тот был над ними с Шамшуддином десятником, и да, однажды они кинули его в пруд, когда тот слишком уж раскомандовался.

Но это было давно. Они все были еще только учениками, а теперь Креол — архимаг, Хе-Кель — магистр… и тоже наверняка станет архимагом через несколько лет. Он этого заслуживает. Он даже Верховным магом стать заслуживает, его сами боги предназначили, чтобы управлять и руководить.

Но в какой-нибудь другой стране, конечно. В Шумере Верховным магом станет Креол… впрочем, если Гильдия решит, что Шамшуддин или Хе-Кель заслуживают того больше, он не станет с ними сражаться. С кем-то другим — да, но не с этими двоими.

А за Хиоро Креол и сам бы проголосовал, потому что нет в Шумере человека лучше, чем Хиоро. Но Хиоро боги ударили по голове, так что он уж точно откажется. Богатство и власть настолько ему неинтересны, что он ходит в лохмотьях и не имеет крыши над головой.

— Давай выпьем за будущее озеро, — сказал Креол, разливая сикеру. — Но раз я не могу тебе помочь, помоги мне ты. Я ищу царского сына.

— Лугальбанду? — хмыкнул Хе-Кель, беря чашу. — Если скажешь Дальний Взор, увидишь его сам. Во-о-он на том канале.

Креол чуть приподнялся. За речным поворотом открылось несметное многолюдье. Сотни землекопов орудовали заступами, расчищая илистые берега. Хе-Кель коснулся магического стола, на котором высился сложный вольт, малая модель окрестных земель, стер несколько капель, и в реальном канале вода тоже пересохла, освобождая место трудникам.

— Хорошую магию мы тогда придумали, — хмыкнул он, разминая пальцы. — А царевич… вон он, на том возвышении. Я поставил его гугалем, но дал в помощники другого гугаля, старого и опытного… я сказал ему, чтобы царевича слушал, но приказов его не выполнял, а делал все по своему разумению.

— И для чего такие сложности? — недопонял Креол.

— Когда Лугальбанда действительно управляет работами, все потом приходится переделывать, — пожал плечами Хе-Кель. — Он абсолютно бесполезен и все портит.

— Так что ж ты его просто не прогонишь?

— Он сын императора.

— Ах да, точно.

— Пойми меня правильно, он не безнадежен, — говорил Хе-Кель, правя к берегу. — Но у меня нет времени им заниматься. Ему нужен учитель с большой палкой. Но у меня уже есть ученики, и я их учу действительно важным вещам.

— Магии, — кивнул Креол.

— Да. Мне не до царевича.

Юный Лугальбанда оказался невысок и худощав. Его кожа была орехового оттенка, а волосы — черными и кудрявыми. Когда Креол и Хе-Кель подошли к нему, он воодушевленно покрикивал на землекопов, не замечая, что те совсем его не слушают, а вместо того следят за жестами старика в потертой тунике.

— Мир тебе, о царственный отрок! — воскликнул Хе-Кель, подходя к юноше.

Лугальбанда сердито вскинулся, сморщился и замахал руками. Подскочив к магам, он вполголоса шикнул:

— Говорил же тебе, абгаль, не называй меня так! Не надо, чтобы люди знали, кто я!

И взяв мага под локоть, царевич стал втолковывать, что желает заслужить уважение будущих подданных своими делами, а не одним только правом рождения. Пусть думают, что он равен им, а не раболепствуют.

— Тогда ты начал не с того, — хмыкнул Креол. — Тебе надо было поработать с заступом, как все они.

— Кто ты? — требовательно посмотрел на него Лугальбанда.

— Это Креол, сын Креола, — представил его Хе-Кель. — Мой старый друг и…

— Наш придворный маг, — узнал царевич. — Ты… ты мудр, абгаль Креол. Ты совершенно прав. Я должен начать с самых низов и преуспеть в понимании зодческого дела начиная с… да, ведь и здание начинают строить с фундамента!

И он, недолго думая, спрыгнул в канал, выхватил у первого же землекопа заступ и принялся неумело рыть землю.

— Чрево Тиамат, сколько же в нем энергии, — покачал головой Креол, садясь на ближайший камень.

— Как в старательном щенке, — кивнул Хе-Кель, присаживаясь рядом. — Дурном, но старательном. Как продвигается, мастер Ахухуту?

— Милостью богов, абгаль, — хрипло ответил старый гугаль. — Царевич неправильно держит заступ, абгаль.

— Он все делает неправильно, — пожал плечами Хе-Кель. — Подождем, пока ему надоест.

Креол недовольно покосился на Хе-Келя. Ему вспомнился Халай Джи Беш. Вспомнилось, как тот подолгу смотрел на старания учеников, чтобы потом избить их палкой и назвать тупыми грязными недоносками, потому что они все делают неправильно и он с ними только теряет время.

Вместо того, чтобы сразу так и сказать.

Креол поклялся, что никогда не будет таким, как Халай.

Но если сейчас Креол спустится в канал и начнет учить Лугальбанду держать лопату, то лишь потеряет лицо. Он и сам ее толком держать не умеет, хотя и помогал строить Вавилонскую башню.

Так что он вместе с Хе-Келем дождался, пока царевичу надоест самому. Это и правда случилось быстро, хотя и не так быстро, как ожидал Хе-Кель. Они с Креолом побились об заклад, и Хе-Кель заявил, что Лугальбанда отбросит заступ не позднее чем через сорок минут.

Но тот продержался пятьдесят две, и Креол разбогател на три сикля серебра.

— Думаю, незачем мне растрачиваться на труд, который способен исполнять даже зомби, — невозмутимо сказал царевич, подходя к магам. — У тебя есть для меня задача поинтереснее, абгаль?

Хе-Кель подпер кулаком щеку. Креол вовсе не поднял глаз — маг подстригал ногти на ногах, и это занимало его куда сильней, чем наследник шумерского трона.

— Можно мне немного внимания? — требовательно спросил юноша.

— Изволь, царевич, — поднял голову Креол, высыпая обрезки ногтей в огонь. — Твой отец поручил мне сопровождать тебя в… куда ты там собрался?

— А, вот оно что, — нахмурился Лугальбанда. — Я передал ему с нарочным, что покину строительство к концу гуд-си-са, и он, конечно, прислал мне пестуна. Я давно не ребенок, маг.

— А я не пестун, — поморщился Креол. — Мне это нравится не больше, чем тебе, но я дал слово твоему отцу. Давай так: мы просто поедем в одном направлении. Ты делай что хочешь, я тоже буду делать, что хочу. Если попадешь в беду и позовешь на помощь, я помогу. Если не позовешь — буду смотреть, как ты дохнешь, а потом отвезу государю твой труп. Идет?

Лугальбанда с недоверием уставился на мага. Тот издевается?.. Дразнит его, царевича?..

— А что помешает мне просто казнить тебя на месте за твою дерзость? — осведомился Лугальбанда.

— Я, — отрезал Креол.

— Так-так, давайте все выпьем прекрасного вина с родины моего отца и успокоимся, — предложил Хе-Кель.

— Я спокоен, — одновременно сказали Креол и Лугальбанда.

Еще немного поершившись, царевич все же согласился на сопровождение. Он заявил, что отправится в свое путешествие завтра на рассвете, а сейчас будет отдыхать. Юноша выпил с магами та-кеметского вина, преломил с ними хлеб, а затем скрылся в шатре. Креол же с Хе-Келем остались приглядывать за строительством и вспоминать былые приключения.

…Лугальбанда проснулся задолго до рассвета. Он лишь для вида дал согласие, сам же еще затемно собрал мешок, пристегнул к поясу меч и взошел на колесницу. К тому времени, как придворный маг проснется, он будет уже далеко.

Несколько часов онагры несли его на восток. Царевич крепко держал поводья и ухмылялся, представляя, какая рожа будет у заносчивого колдуна.

Тоже выдумали — таскать с собой этого старика!

Взошло солнце, озаряя яркую зелень. Земли меж Тигром и Евфратом — лучшие в подлунном мире, плодородные и прекрасные. Когда-то именно здесь жили боги, говорят жрецы. Уж верно, это правда, потому что если где и жить богам, то в низовьях двух величайших рек.

Лугальбанда родился здесь и вырос, он ненавидел прозябание в дворцовых стенах и обожал вольный воздух. Иногда тоска брала его при мысли о том, что однажды отец умрет и ему придется воссесть на трон, навечно прирасти к нему и погрязнуть в постылых делах.

Навсегда посвятить себя чему-то одному — что может быть хуже?

Конечно, так живут почти все люди. Пахарь день за днем ходит за своими волами, гончар день за днем вращает свой круг, стражник день за днем таскает свое копье, а жрец день за днем стоит у своего алтаря. Бытие почти каждого человека заключено в бесконечный цикл, цепь повторов, и если поначалу любое занятие кажется интересным, то через месяц-другой становится скучным и ненавистным.

На том стоит мир, к сожалению. Любое изменение полезно до поры до времени, но потом жизнь должна вернуться к исходной точке. Ама-ги — так называют очередной поворот колеса судеб. Всякий государь, придя к власти, первым делом отменяет все нововведения предшественника. Этот принцип зовется нам-тар-ра-уд-би-та, стабильная неизменность, и благодаря ему Шумер процветает уже полторы тысячи лет.

В надежде сыскать что-нибудь новенькое Лугальбанда и решил отправиться за горизонт, в дальнее путешествие. Прежде он был, пожалуй, слишком юн, но теперь ему уже шестнадцать, он выучился сражаться и править колесницей, у него с собой три снизки золота, а меч остер, как бритва.

Он ехал на восток. На юге Лугальбанда бывал уж не раз, там много больших городов и плещутся морские волны. На западе Аморейская пустыня, и хотя за ней простираются волшебные Ханаан и Та-Кемет, туда Лугальбанду не тянуло. На севере же захолустье, все эти мелкие городки, в которых мало занимательного.

Но восток! Огромные, дикие и малолюдные страны, где всегда есть место подвигу! Аратта и Гандхара, Хараппа и Маргия!

У Лугальбанды кружилась голова, когда он слышал эти названия.

Когда солнце взошло еще выше и стало жарко, царевич с досадой понял, что забыл бурдюк с водой. Конечно, он хотел его взять, он же не тупой. Просто слишком торопился ускользнуть незамеченным и оставил где-то там.

Как же так?

В этих краях, конечно, от жажды умереть мудрено. Реки и ручьи повсюду, повсюду вода и заболоченные земли. Лугальбанда и остановился у одного ручья — напоил онагров и напился сам.

Но бурдюк нужен, как без него в дороге? За долиной двух рек, говорят, земли куда суше, там без запаса воды долго не пространствуешь. Царевич взвесил в руке снизку золота и повернул колесницу ниже по ручью, к скоплению тростниковых хижин.

Это была часть большого храмового хозяйства. Местный владетель сдавал земли в аренду общинникам и получал в уплату долю от урожая, кормясь таким образом сам и содержа храм. Растили в основном фасоль и чечевицу, поодаль белело овечье стадо.

Лугальбанда умел пасти овец. Три месяца он трудился простым пастухом и нашел в этом ни с чем не сравнимую прелесть. Но со временем ему надоело, и однажды он просто встал и ушел, оставив стадо на произвол судьбы.

Царевич не сказал общинникам, что он царевич. Назвался царским гонцом, выпил холодного молока, съел свежую лепешку и получил новехонький бурдюк, заплатив за все блестящим золотым сиклем.

Кажется, плата оказалась чересчур щедрой. Общинники кланялись так, что Лугальбанда испугался, не оторвутся ли у них головы. Он даже хотел кинуть им еще сикль, но подумал, что это может быть неуместно. Они же не нищие. Могут и оскорбиться.

Он бы оскорбился.

Да и по правде говоря, деньги стоит приберечь. Ему предстоит долгое путешествие. Конечно, по дороге могут встретиться разбойничьи клады или драконьи сокровища, но что-то подсказывало Лугальбанде, что в жизни они все-таки встречаются не так часто, как в сказках, что рассказывала матушка.

Лугальбанда не заметил, что парочка дюжих молодцов смотрит ему вслед с недобрым интересом. Он с такой легкостью отдал целый сикль золота, что и дурак бы понял — таких сиклей у него еще полным-полно. Пояс лже-гонца прикрывала пола плаща, но взгляды Тиану и Харсага сразу прилипли к месту, где все подвешивают снизки монет…

…Онагры везли Лугальбанду по большаку. По широкой, наезженной дороге, которую окрестный люд исправно чинит в исполнение илькума.

Здесь самое сердце Шумера. Лугальбанда еще даже не приблизился к берегам Тигра. Поверни он обратно — и через два дня будет в Вавилоне. В этих краях сильна власть императора, здесь нечего и некого бояться… был уверен царевич, пока впереди не раздвинулись кусты.

Он не знал, что через лес ведет короткая тропа, по которой и пробежали Тиану с Харсагом. Эти увальни не первый раз уж подстерегали так одиноких путников.

У них тут и лесины были припасены в укромном местечке. Со стороны кто глянет — так просто жерди валяются. А сейчас вот взметнулись в воздух, да замахнулись!.. онагры закричали, встали, как вкопанные!.. царевич потянул из ножен меч!..

Он не успел. Лесина со свистом врезалась в грудь, Лугальбанда услышал страшный хруст… и это было последним, что он услышал. Все исчезло, сознание померкло…

…Когда он очнулся, вокруг пахло жареным мясом. Царевич потянул носом, оперся на локти, приподнялся… и увидел придворного мага. Абгаль Креол сидел, скрестив ноги, и смотрел на Лугальбанду с неизбывным отвращением.

Костра рядом не было. Никакой еды тоже. Царевич снова потянул носом и все-таки спросил:

— Что это так пахнет?

— Магия, — коротко ответил Креол.

— Магия пахнет жареным мясом?..

— Горелой плотью она пахнет.

Лугальбанда поднялся на ноги. Повертел головой. Его глаза вылезли из орбит, когда он увидел два скрюченных почерневших скелета. Вокруг все было покрыто пеплом, трава сгорела, а земля все еще дымилась.

— Я не звал на помощь, — сказал царевич.

— Не звал, — кивнул Креол. — Но когда ты сдох, я решил, что соглашение стоит пересмотреть.

— В каком смысле сдох⁈ — закричал Лугальбанда.

— А ты не понял? — хмыкнул Креол. — Ты умер. Погиб. Тебе хребет сломали. Но, к счастью, мозг не задели, так что я тебя воскресил. Благодарить не нужно.

Лугальбанда так и сел наземь. Он начал что-то припоминать.

Креол на него не смотрел. Он медитировал и злился. Маг долгое время следовал за колесницей царевича по воздуху, невидимый, но та пара разбойников появилась очень уж внезапно и сразу же отправила мальчишку в Кур.

Стоило наложить на него Личную Защиту. Креолу не пришло это в голову, он был уверен, что в случае чего успеет помочь, но недооценил таланты царевича.

Когда были пойманы и успокоены убежавшие онагры, когда Лугальбанда убедился, что ограбить его не успели, а Креол полностью восполнил ману, юноша скупо и неохотно произнес:

— Я благодарю тебя, абгаль. Думаю, моему отцу незачем знать об этом случае.

— Да уж незачем, — хмыкнул Креол. — Путешествовать ты еще не передумал?

— Нет, конечно! — вспыхнули глаза царевича. — Это была досадная случайность, больше она не повторится!

— Да уж думаю, — поднялся Креол.

По крайней мере, больше Лугальбанда не возражал против сопровождения. Его колесница была рассчитана на двоих, так что Креол тоже взошел на нее, и дальше они ехали уже вместе.

Первое время оба молчали и смотрели только на дорогу. Царевич пытался осознать, как это так — он умер, но вернулся к жизни. Размышлял, где бы он сейчас был, если бы ему все-таки удалось ускользнуть от придворного мага. Думал о Куре и еде, у которой вкус пепла.

— Я ничего не помню, — наконец сказал он. — Я не видел Хубут-Табала и… и всего остального. Там точно что-то есть? Я просто закрыл глаза… и открыл глаза.

— Ты забыл, — ответил Креол. — Большая часть виденного на той стороне забывается, если ты вернулся. Как забываются сны.

Через несколько часов, когда онагры притомились, а Креол нарисовал на земле круги и сотворил изысканные кушанья, в том числе прекрасный шоколад, Лугальбанда решил, что не так и плохо иметь мага своим спутником. Разламывая панцирь морского ежа и сдабривая мясо медом и уксусом, царевич спросил:

— А ты сам много ли путешествовал, абгаль?

— Случалось, — коротко ответил Креол.

— Самая далекая страна, в какой ты бывал?..

— Из тех, что в этом мире?

— Есть другие миры⁈

Креол только хмыкнул. Даже дети царей не знают того, что известно любому магу.

— Я был в мире джиннов, — ответил он. — И в мире демонов. И еще одном, населенном людьми и всякими тварями.

— А, то есть в нашем, — кивнул Лугальбанда.

— Нет, другом мире.

Царевич еще немного помолчал, а потом спросил:

— Они где-то за морями, да? Эти другие миры?

Креол задумался, как вкратце объяснить то, что ему самому вдалбливали пятнадцать лет, причем не без помощи палки, а потом махнул рукой и сказал:

— Да, за морями.

— Я хочу однажды добраться и до них, — заблестели глаза Лугальбанды. — Ты плавал туда на корабле?

— Не плавал, летал.

— Летал!.. о!.. сам, как птица? Или на летучей лодье?

— На каменной… птице, — ответил Креол, думая о путешествии в Праквантеш.

— Ух!.. а где она?

— Утонула в болоте. Я потом достал, но в ней что-то сломалось.

— А починить было нельзя? — заволновался царевич.

— Не захотел возиться. Я потом новую сделаю.

— Когда?

— Когда будет настроение.

— Надеюсь, оно будет у тебя скоро. Я бы хотел полетать среди птиц. Сколько тебе лет, абгаль?

— Шестьдесят пять.

— Хм-м… это очень много. Я не знал, что ты так стар. Думал, что тебе не больше пятидесяти.

— Маги живут дольше простых смертных. Правда…

Креол вспомнил о договоре с Элигором и помрачнел.

Наутро они вновь ехали на восток. Пересекли великий Тигр и оказались в междуречье его левых притоков — Индикладе. Говорят, именно отсюда в незапамятной древности началась государственность Шумера, но сейчас Индиклада — просто обширная земля без больших городов. Кочуют по ней общинники-скотоводы, да ходят караванами купцы из Аньшаня.

Но в Индикладе Креол с Лугальбандой надолго не задержались. Колесница ехала навстречу солнцу, кружились колесные ободы, перебирали ногами онагры, а царевич расспрашивал мага о его путешествиях, жадно слушая о черных людях Куша, о гигантских пирамидах Та-Кемет, о богопротивных жителях Содома, о чудесах сказочной страны Праквантеш…

— Ты постранствовал!.. — восхищенно молвил Лугальбанда, когда шумерские земли остались за спиной, и начались густые леса Аратты. — А где находятся горы Каф?

— На краю земли, — с иронией сказал Креол, вспомнив собственные юношеские представления. — Они опоясывают ее кольцом. Оттуда пришли первые люди и там живут джинны и злые птицы анка.

Это царевич понял легко. Такое уместить в голове проще, чем мир за пределами мира, пространство вне пространства. Он жадно закивал, и Креол стал рассказывать о своем странствии в мире трех солнц, о сражениях с джиннами, о Великой Гуле и дворце Великого Хана.

— Как удивительно!.. и говоришь, абгаль Хе-Кель тоже там был?.. но да не врешь ли ты мне, маг?..

Вместо ответа Креол сунул руку в сумку и достал уснувшего там Хубаксиса. Будучи джинном, тот без труда мог спать целыми днями, и иногда так и делал, когда вокруг не происходило ничего интересного.

— Расскажи царевичу о Кафе, — приказал Креол, когда Хубаксис распахнул единственный глаз.

Вот уж кого дважды упрашивать не требовалось! Хубаксис мгновенно расцветил сухой рассказ Креола такими подробностями, что царевич аж хлопнул в ладоши от восторга.

— У твоего путешествия есть какая-нибудь цель? — спросил Креол, когда даже фантазия Хубаксиса иссякла.

— Цель?.. — не понял Лугальбанда. — Я еду, куда ведет меня дорога.

— Бесцельные странствия — для идиотов, — грубо произнес маг. — Куда хотя бы мы направляемся? В Гандхару?

— Возможно, даже в Хараппу, — задумался Лугальбанда.

— В Хараппе нет ничего интересного. Сейчас они под властью Мохенджо-Даро, там даже нет царя, правит совет старейшин. Если тебе нужны подвиги, их легко сыскать и в Аратте.

— Ты прав, абгаль, — легко согласился Лугальбанда. — Я слышал о золотоносной пустыне, где водятся муравьи размером с собаку. Это где-то за Кутийскими горами.

— О такой ничего не знаю, — задумался Креол. — Но если тебе хочется сокровищ, я укажу к ним путь.

Среди ночи, когда царевич крепко спал, наслушавшись баек Хубаксиса, Креол сотворил печать и призвал Дархея, одного из легиона Элигора. Похожий на жирного, коротконогого человека, он мог просто отсыпать призвавшему золота из своей бездонной мошны, но Креол попросил о ином. Демонам ведомы сокрытые в земле сокровища, клады разбойников и древних царей.

— Гхе-хе-хе, — осклабился Дархей, угощаясь бараньей ногой. — Так ты хочешь еще и потрудиться, маг?

— Я просто призвал бы Зикку, но я делал это не столь давно и не хочу злоупотреблять, — ответил Креол, тряся мех, в котором закончилось вино. — Ты можешь исполнить это желание или я зря тебя призвал?

— Могу, — не стал кобениться демон. — У тебя есть чертеж этих земель?.. ладно, вот, я сам нарисую. Вы в трех днях пути от алмазного ущелья, где полно самоцветов. Кому иному я бы раскрыл хитрость, как их добыть, но тебе это не нужно. А еще на самом ее краю высится гробница грандия Мумму, и если тебе лень добывать алмазы самому, можешь просто заглянуть туда. Ты доволен моей помощью, смертный?

— Доволен, проваливай.

Утром Креол сказал царевичу, что ночью ему было видение, он говорил с духами, и те поведали, где сокрыты великие сокровища. Царевич снова начал что-то бубнить о золотоносной пустыне и муравьях, которым нужно скармливать верблюдов, но Креол только отмахнулся.

— Бабьи сказки, — сказал он, запрягая онагров. — Нет никакой золотоносной пустыни. Зато есть ущелье, полное алмазов.

— Я хотел посмотреть на гигантских муравьев, — поджал губы Лугальбанда.

Креолу теперь тоже захотелось на них посмотреть, но он слишком решительно отказал миру в их существовании, так что не мог так сразу передумать. Да и что же получается, призыв демона был напрасным?

— Сначала алмазы, — сказал он. — Где они, я знаю. Где твоя пустыня, не знаю. Думаю, ее и вовсе нет. А алмазы точно есть.

— Потому что ты так сказал?..

— Да. Я маг, царевич. Если я раскрываю рот, то говорю истину.

Лугальбанда уставился на Креола с некоторым сомнением. Критически оглядел с головы до ног и словно бы мысленно его взвесил.

— Хорошо, давай отправимся к твоим алмазам, — согласился он. — Но там точно нет гигантских муравьев?

— Есть гигантские орлы, — пообещал Креол.

Как и сказал Дархей, путь занял три дня. Поначалу среди лесов, великих дубов и сосен, а изредка диких груш и фисташек, но те быстро закончились, сменившись горами. В самые небеса устремились скальные кручи, и онагры замедлили бег, боясь споткнуться на узкой тропе. Меж горами гуляло эхо, и каждое слово повторялось несколько раз, отдавалось гулом, словно путников передразнивали великаны.

Тут водились горные бараны. При виде людей они сразу удирали, оглушительно стуча копытами, но одного царевич все же подстрелил из лука, и в этот день путники ели свежую баранину. Та не была столь же безупречна, как наколдованные Креолом яства, корочка обуглилась, зато внутри осталась кровь, но Лугальбанда все же ел с наслаждением, облизывая пальцы. Он словно желал доказать миру, что маг-пестун ему не нужен, что и без Креола не пропал бы в своем путешествии.

Люди в Кутийских горах встречались редко. За три дня Креол с Лугальбандой лишь раз видели человека, такого же странника, как они сами. Тот шел пешком, в стоптанных сандалиях, и очень обрадовался, получив в дар часть баранины. Когда царевич спросил его о алмазном ущелье — только скривился, поведав, что ущелье вроде как и есть, но что-то оттуда достать лучше даже и не надеяться.

Места становились все глуше и пустынней, и только в небе порой кружили горные орлы. Дышать стало труднее, воздуха при вдохе как будто приходило меньше. Все сильнее и холодало, приближались горные снега. Но Креол невозмутимо смотрел вперед, иногда сверяясь с клочком папируса.

Когда до цели оставалось почти ничего, Лугальбанда в изумлении натянул поводья. Горную тропу прерывала широкая трещина, но через нее перекинулся мост. И не просто какое-нибудь бревно, а добротный каменный мост, с перилами и башенками. Старинный, но на диво прочный и красивый.

Креол спешился и взял онагров под уздцы. Подойдя к самому мосту, он трижды громко топнул и то же самое велел сделать царевичу.

— Это мост дэвов, — пояснил он. — Они живут в горах Белых Снегов, но встречаются и в Кутийских. Трижды ударив ногой, ты выказываешь дэву-строителю уважение, и тогда через его мост можно пройти.

— А если этого не сделать? — спросил Лугальбанда, высматривая дэвов.

— Дэв считает себя вправе напасть на тебя и сожрать.

Самого дэва Лугальбанда так и не увидел. Возможно, их тут и нет давно, а придворный маг просто не захотел без нужды рисковать. Царевич уже понял, что при всем своем могуществе тот осторожен и не любит ввязываться в битвы, если можно обойтись без этого.

Креол тем временем пристально следил за каждым шагом Лугальбанды. Если царственный отрок сверзится в пропасть, то может повредить мозг даже с Личной Защитой. И тогда Креол не сможет его воскресить. И тогда придется объяснять императору, что Креол угробил его наследника.

И в то же время нельзя оберегать царевича слишком сильно. Если тот заметит, то оскорбится. А он все-таки будущий император.

— Вот оно, алмазное ущелье, — сказал Креол, прикладывая к глазу кулак. — Когда-то в этих краях Мардук сражался со змеедемоном Балой, одним из князей Тиамат. Он выпустил стрелу-молнию из своего лука-радуги, и Бала окаменел, превратившись в огромную скалу. А когда он рухнул на землю, то рассыпался на мелкие кусочки — алмазы. С тех пор уже в этом виде он вредит людям, принося несчастья и страдания.

Лугальбанда жадно слушал и еще жаднее смотрел. Внизу простиралась укромная долина — отрезанная от мира, отсеченная крутыми утесами. Там блестела вода, зеленела трава, тут и там в камни вцепились кривые деревца.

Но не на это смотрел царевич. Он выглядывал другой блеск.

Алмазные россыпи. Они и в самом деле выступали на поверхность. В разломах скал, на дне ущелья. Кое-где сверкали на солнце так, что видно издали.

Оставалась одна проблема — к ним было невозможно спуститься.

Лугальбанда стал расхаживать туда и сюда по крутой тропке. Та обрывалась у края пропасти. Тут явно когда-то случилось землетрясение, одна из гор раскололась, образовав этот провал и вывалив на обозрение богатства подземных богов.

Но только на обозрение. Спуститься по этой круче не сможет и горный козел. Царевич взял из колесницы веревку, и это хорошая веревка, длинная и прочная… но ее не хватит и на четверть спуска. Примерившись в одном месте, примерившись в другом, он уселся на самый край, без боязни спустив ноги в бездну, и крепко задумался.

Креол его не отвлекал. Он творил еду. Расчерчивал круги, писал в них названия блюд на с’мшите и размышлял, хочется ли ему больше козлятины или баранины. И чем лучше ее запить — ячменным пивом или вином из фиников?

Это занимало мага куда сильнее, чем волнение царевича.

— Я придумал! — наконец воскликнул тот. — Орлы!.. ты говорил, что здесь живут гигантские орлы!..

— Да, вон они, — махнул рукой Креол.

На скалистом уступе и правда было гнездо, в котором сидела на яйцах орлица. Лугальбанда прищурился, глядя на нее против солнца, и разочарованно молвил:

— Не такие уж они и гигантские. Просто крупные.

— Ничем тебе не угодишь, — фыркнул Креол. — Про муравьев то же самое скажешь.

— Это обычный орел!

— Обычные в полтора раза мельче. Это гигантские.

— В полтора раза — это просто крупные. А гигантские должны быть со слона!

— Кто тебе сказал эту чушь?

— Папа.

— А, ну я имел в виду… император, конечно, мудр… в своем величии. Но он немного преувеличил. Или имел в виду птицу Рух. Вот она, да, большая. Может унести в когтях не ягненка, как орел, а слона или каркаданна.

— А где водится птица Рух? — заинтересовался царевич.

— Не уверен, — честно признался Креол. — То ли в Хараппе, то ли в Мохенджо-Даро, то ли на островах к югу от Офира и Куша.

— Но не здесь?

— Не здесь. Здесь — гигантские орлы… и алмазы. Они тебе нужны или мы зря поднимались в такую высь? Онагры есть хотят.

— Ну пусть едят, — отмахнулся царевич. — Я им не мешаю. А из-за тебя, абгаль, я позабыл, что придумал… а, нет, вспомнил. Орлы! Алмазы!.. Мы возьмем овцу, освежуем ее и бросим тушу в ущелье. Алмазы к ней прилипнут, а орлы подберут и взлетят с ней на вершину! Там мы их прогоним и соберем алмазы!

Креол долго молчал. У него возникло много вопросов. Но с другой стороны…

— Давай искать овцу, — согласился он.

Овцы, конечно, на такой высоте не водились. Но Креол отправил на разведку Хубаксиса, и когда тот вернулся с добрыми вестями — предложил царевичу пойти в одну сторону, а сам пошел в другую, но за поворотом поднялся в воздух и спустился в низины, где паслось стадо. Пастуха вполне удовлетворил полновесный сикль золота, и Креол, тут же перерезав овце горло, вознесся обратно на вершины.

— Вот тебе овца, — сказал он, сваливая с плеч тушу. — Жирная и свежая, только что блеяла.

Креол без труда мог спуститься сам. Он отлично умел летать. Но ему было интересно, куда это все заведет. Что сделает царевич, когда обнаружит, что способ не самый удачный.

Пока что он этого не обнаружил. Лугальбанда умело, словно опытный мясник, освежевал тушу, срезал несколько лучших кусков для себя, а остальное, постаравшись не перепачкаться, столкнул в пропасть.

Он выбрал место так, чтобы туша, падая, зацепила побольше сверкающих на солнце огоньков. И принялся ждать.

И орлы действительно заинтересовались свежим мясом. Сразу несколько их поднялось в воздух и ринулось вниз, к мертвой овце. Птицы то были и впрямь необычайно крупные, с огромными крыльями, так что издали и впрямь казались гигантскими.

Но… они были не настолько крупнее обычных орлов. Они не сумели поднять в воздух взрослую упитанную овцу. Да и пытаться не стали — зачем бы им это делать? Они просто принялись рвать ее кривыми клювами, и часть мяса проглотили сразу же, а часть отнесли своим орлицам в гнезда.

Царевич следил за этим с печалью в глазах.

— По крайней мере, мы покормили редких птиц, — положил ему руку на плечо Креол. — Они благодарны тебе, царевич. Хотя алмазов за это не принесут.

— Я понял, понял! — стряхнул его руку Лугальбанда. — Ты же с самого начала знал, что так будет⁈ Почему ты не остановил меня⁈

— Потому что это преподало тебе ценный урок, царевич, — растянул губы в улыбке маг. — Будь благодарен за него, как благодарны тебе птицы.

И он полетел вниз — отколупывать алмазы.

— Эй, а я⁈ — крикнул вслед Лугальбанда.

Креол поднял голову. Он хотел предложить царевичу сходить за новой овцой и продолжить испытания, но потом все-таки смилостивился. Уперевшись в Лугальбанду взглядом, маг незримо протянул руку, поднял царевича в воздух и осторожно опустил вниз.

— Я лечу!.. я лечу, абгаль!.. — возопил тот возбужденно. — Я лечу, как птица!..

— Летишь, летишь, — хмыкнул Креол, бережно приземляя царевича рядом с собой.

Он не любил поднимать людей телекинезом. Мощи-то Креолу хватало всегда, но вот искусности Шамшуддина он в этой магии так и не добился.

А без искусности здесь никуда. Вложишь слишком много силы — ранишь объект. Вложишь слишком мало — уронишь. Будешь двигать слишком быстро — Лугальбанда с размаху впечатается в камень. Слишком медленно… начнет капризно орать и решит, что Креол ни на что не годен.

Летать самому у Креола получалось лучше.

Они набрали полные сумки самоцветов. Выбирали самые лучшие, самые крупные. Чистые и неповрежденные, которые после огранки станут истинным сокровищем.

Впрочем, качеством похуже Креол тоже набрал. Их можно растолочь в алмазную пыль — а она очень ценна в артефакторике и применяется в сложных ритуалах. Чистые алмазы на такое тратить жалко, а вот те, что подешевле, похуже…

— Сколько же здесь богатств! — покачал головой Лугальбанда, когда его сума отяжелела. — Даже жалко уходить!

— Это все ерунда рядом с тем, что сокрыто вон там, — указал Креол. — Там упокоился грандий Мумму, царь-чародей, который владел этими горами, сгреб к себе все богатства и выморил всех подданных. Вот это все, что мы тут собрали — просто дрязг, которым он побрезговал.

Глаза Лугальбанды загорелись… нет, глаза Лугальбанды запылали. Он жадно уставился на приютившуюся среди скал руину, которую до того принимал за просто изъеденный ветрами утес.

— Что же ты раньше не сказал⁈ — воскликнул он, бросая свою суму без всякого сожаления.

Креол молча поднял ее и повесил на плечо. Сокровища грандия пока еще в неизвестности, их может там и не оказаться, а алмазы со дна ущелья уже здесь, уже собраны. Если они не нужны Лугальбанде — пригодятся Креолу.

— Приготовься, — велел он. — Подниматься труднее, чем спускаться.

В алмазном ущелье царило безветрие. Со всех сторон оберегали его скалы. Но едва маг и царевич поднялись повыше, едва Креол взлетел сам и потащил вверх Лугальбанду, как поднялся настоящий ураган! Царевич, которого маг отпустил на самом краю уступа, пошатнулся и едва не полетел обратно, но Креол схватил его за руку и с силой дернул.

— Не падай, человека нельзя воскресить более одного раза, — хмуро произнес маг.

— Правда⁈ — удивился царевич. — Почему⁈

— Не знаю. Так боги велели.

На самом деле Креол сомневался, что это действительно так. Его учил этому Халай Джи Беш, но без объяснений, просто запомни это, щенок, и не вздумай забыть, если не хочешь отведать палки. И Креол все собирался, но забывал проверить это на каком-нибудь рабе.

Возможно, в ближайшее время он проверит это на шумерском царевиче.

Гробницу грандия Мумму выстроили лет пятьсот назад или еще раньше. Она примостилась так близко к небесам, что вряд ли многие сюда добирались. И возводили ее явно не люди — те просто не смогли бы сделать нечто подобное в таком месте.

— Это строили джинны, хозяин, — со знанием дела сказал Хубаксис, когда они вскарабкались к самому входу. — Я узнаю работу маридов. Может, на черновых работах еще кутрубы были, но…

— Почему в мире теперь так мало волшебства? — озадаченно спросил Лугальбанда. — Все время что-то было раньше. В древности. А теперь уже нет.

— Не знаю, мне хватает, — хмыкнул Креол.

Он втянул носом воздух. Тот еще хранил остатки старых чар. Грандий явно наложил на свою усыпальницу Высшее Скрытие, и оно держалось веками, но к нынешнему времени почти выветрилось. Потому о его гробнице и узнал Дархей… а раз он так спокойно рассказал о ней Креолу, ничего особенно ценного там и нет.

Или же все-таки есть, но надежно защищенное.

Солнце шло уже на закат. Горные вершины налились золотом, но быстро тускнели. Креол проверил, есть ли на царевиче Личная Защита, и потянул за каменную створу, пока Лугальбанда тянул за другую. Тяжелые плиты нехотя провернулись, и скрежет отдался эхом в алмазном ущелье. Донеслось хлопанье крыльев — один из орлов соорудил гнездо прямо на гробнице, и принес теперь орлице кусок все той же овечьей туши.

— Переночуем здесь, — сказал Креол, входя внутрь и запуская заклятие Света.

— Нет, правда, — не унимался Лугальбанда, глазея на искусно выполненные барельефы. — Вот хотел я победить дракона — драконов нет. Представляешь? Ни одного!

— Я победил дракона однажды, — проворчал Креол. — Хотя как дракона… гигантскую змею… змеебогиню. Дочь Улликумми-Тифона.

— Жаль, что меня не было с тобой! — воскликнул Лугальбанда.

— Тебя тогда еще не было на свете.

— Все равно жаль! Я бы помог тебе! А в Шумере драконов нет. Я хотел победить серпопарда — но и серпопардов нет. Я в таком отчаянии, что готов начать их разводить! Лишь бы найти хоть одну разнополую пару! Только для того, чтобы потом их побеждать!

— Кого, драконов? — заинтересовался Креол. — Или серпопардов?

— Всех!

— Перед тем, как поехать к тебе, я устроил для твоего отца охоту на гулей в Аморейской пустыне, — сообщил Креол. — Там было много гулей… теперь мало.

— А почему меня не позвали⁈

— Не знаю, — пожал плечами Креол. — Спроси отца.

Лугальбанда уселся на пол и стал перебирать алмазы в сумке. Те не слишком его радовали. Не ради этих блестящих камней он пустился в путь.

— Я слышал, где-то в Аратте живет божественная птица Анзуд, — вздохнул царевич, кладя на колени меч. — Не знаешь, где сыскать ее, абгаль?

— Не знаю, — в который уже раз ответил Креол. — Я не знаю всех волшебных созданий на свете лично. Ужинать будешь?

— Или вот боги, — продолжал рассуждать Лугальбанда, ломая лепешку. — Раньше они все время посещали Шумер. Ходили по нему среди людей.

— Они и сейчас ходят, — хмыкнул Креол. — Просто тебе не докладываются.

— Ты встречался с богами, абгаль? — прищурился царевич.

— Да, — нехотя ответил маг.

— А с кем из них⁈ — аж подался вперед Лугальбанда.

— Неважно. Это было таинство. Ешь.

Тишина воцарилась в гробнице. Царевич сердито ел баранину с нутом и думал, что вот, ему уже шестнадцать лет, а он до сих пор ничем себя не прославил. Так и вся жизнь пройдет впустую. Он станет старым, как отец и придворный маг, а о нем по-прежнему нельзя будет сказать ничего путного.

И когда придворный маг уснул прямо на каменном полу, подложив под голову кулак, Лугальбанда тихо поднялся и ткнул пальцем малютку-джинна, дрыхнущего со свернутыми крыльями.

— Тихо, не разбуди своего хозяина, — шепнул царевич. — Помоги мне, а?

Взгляд Хубаксиса стал хитрым. Он все путешествие из кожи вон лез, чтобы угодить будущему императору. Все-таки его хозяин смертен, а из-за договора с демонами и вовсе проживет что-то совсем по меркам джиннов невеликое. Если он умрет, никому перед смертью Хубаксиса не передав, Великий Хан может и вспомнить о погубителе кейфа.

Такие вещи джинны не прощают.

— Все, что будет тебе угодно, о попирающий стопами землю и небеса, — льстиво сказал Хубаксис.

Лугальбанда невольно задумался, как нужно раскорячиться, чтобы такое проделать, но тут же забыл об этом. Он попросил джинна сопровождать себя, потому что ему пришло желание изучить гробницу в одиночку, пока спит докучливый маг, а единственный здесь источник света — его заклинание.

— Ты же сможешь осветить мне путь? — спросил царевич.

Хубаксис без труда создал голубой огонек. Иллюзии у него с каждым годом получались все лучше, и хотя они оставались маленькими, зато удивительно верными и правдоподобными. Озаренные тусклым светом, юноша и крохотный джинн двинулись вглубь гробницы.

Та по большей части размещалась внутри скалы. Узкая кишка с крутыми ступенями извивалась так, что приходилось держаться за стены. В темноте Лугальбанда давно бы споткнулся и полетел вверх тормашками, сломав все, что только можно сломать.

Но сейчас он ступал уверенно, держась за рукоять меча. Конечно, никого живого в этом склепе нет и быть не может, но по земле его отцов ходят не только живые. Не в одной Аморейской пустыне водятся гули.

Грандий Мумму. Лугальбанда пытался вспомнить все, что слышал об этом древнем царе-чародее, но даже само его имя лишь смутно брезжило на задворках памяти. Он жил и умер в какие-то совсем незапамятные времена, еще до императора Ашимбаббара, и до сего дня Лугальбанда не знал даже, какими землями он правил.

Вот этими самыми, значит. Задворками Аратты.

Когда лестница закончилась, Хубаксис взлетел повыше. Он-то думал, что тут будет просто зал с саркофагом или несколькими, если в гробнице упокоился не один человек. Но здесь открылась настоящая галерея, уходящая вдаль пещера, становящаяся чем дальше, тем просторнее.

— Ничего себе… — выдохнул Лугальбанда, тоже дивясь подземному чертогу.

Хубаксис поднатужился, давая больше света. Все залило голубым сиянием… потом оно на секунду померкло и раздался хлопок… но сразу за этим свет вспыхнул снова.

— Что это было? — завертел головой Лугальбанда. — Серой пахнет…

— Я тоже чувствую, юный государь, — поддакнул джинн, глядя куда-то в сторону. — Непонятное что-то.

В стенах были ниши. Сотни углублений, и в каждом высился саркофаг. Древние истлевшие кости, и больше ничего. Никаких сокровищ, самоцветных камней или золота. Лугальбанда шагал все дальше во тьму, ища усыпальницу самого грандия.

Шаги его понемногу замедлялись. Он все явственней слышал звуки. Журчание воды… и шорох. Чуть слышное шуршание, слабый хруст… словно кто-то грызет кость.

При мысли об этом Лугальбанда еще сильнее замедлил шаг.

Но царевич собрал волю в кулак, выдвинул меч из ножен и зашагал, не обращая внимания, что Хубаксис все сильнее отстает, держится уже не над плечом, а где-то позади. Света из-за этого становилось все меньше, и завернув за поворот, Лугальбанда запнулся о порожек.

Он споткнулся и полетел лицом вниз. Меч вылетел из руки и зазвенел на всю гробницу.

Шорох и хруст стихли.

Очень-очень медленно Лугальбанда поднял голову. Очень-очень медленно поднялся на ноги сам. Хубаксис испарился, оставил царевича одного, но здесь оказался свет и помимо него. Всего в десятке шагов протекал подземный ручей, а над ним в скале была трещина. Судя по розовому свету, наверху занималась заря.

Но Лугальбанда смотрел не на ручей и не на трещину. Он смотрел на приютившееся в большой щели гнездо. Вокруг валялись кости, виднелись кровавые потеки, но и на них Лугальбанда не смотрел.

Его взор не отрывался от двух сжавшихся в комки зверей. Они перестали грызть овечью ногу и со страхом таращились на вторгшегося в пещеру человека. Красная шерсть поднялась дыбом, крохотные крылышки прижались к спинам, скорпионьи хвостики мелко задергались.

Мантикора. Два детеныша мантикоры. Это почти так же хорошо, как дракон, и уж точно лучше серпопарда.

Возможно, это последние мантикоры под луной!

Лугальбанда облизнул пересохшие губы. Котята размером со взрослых кошек, но им, конечно, хватит одного удара. Охотиться сами точно еще не могут, еду им кто-то носит. Значит, где-то рядом мать. Прикончить зверенышей, пока не вернулась — и это будут царские трофеи!

Царевич поднял меч. Котята прижались к стенке и зашипели. Лугальбанда несколько секунд стоял замерши… а потом рука обмякла. Со взрослой бы мантикорой не дрогнул, а вот детеныши… ну как тут найти силы?

Конечно, они потом вырастут в огромных чудовищ, которые, быть может, начнут жрать людей. Лугальбанда слышал о мантикорах только плохое. Разумней всего прибить их сейчас, пока они маленькие… но как найти силы?

— Эх, — вложил меч в ножны Лугальбанда. — Живите уж. Я не обижаю малышей.

— Твое счастье, — раздался рокочущий голос. — Значит, и сам жив останешься.

Лугальбанда замер. Из мрака бесшумно выступила другая фигура — словно огромный алый тигр, только с перепончатыми крыльями и скорпионьим хвостом.

Взрослая мантикора!

— Ты говоришь! — выдохнул царевич. — А… а летать ты умеешь⁈

Мантикора выпустила сабельные когти. На юношу она глядела с насмешкой, склонив голову набок. Морда у нее была не кошачья, а скорее уж львиная и даже немного обезьянья.

— А для чего, ты думаешь, мне крылья? — все же спросила она.

— Ну-у-у… ламассу плохо летают, вот я и спросил. Я не видел мантикор.

— Хочешь выяснить, помогут ли мне крылья в бою? — медленно обошло его чудовище.

— Да… нет… не уверен. Просто интересно.

— Я отпущу тебя живым, человечек, — сказала мантикора. — Если поклянешься, что не расскажешь о моем гнезде.

— Клянусь, что не расскажу, — с готовностью сказал царевич. — Ни о гнезде, ни о тебе с детьми. Правда… если однажды вы начнете есть людей, мне придется снова прийти.

Мантикора издала странное фырчание. Лугальбанда вздрогнул, схватился за меч, но тут же понял, что зверь так смеется.

— Приходи, коли желаешь, — сказала мантикора. — А теперь ступай.

— Я хотел еще походить по гробнице! — с вызовом сказал Лугальбанда.

— Она здесь заканчивается, — ответила мантикора. — Хозяин не собирал земных богатств, что бы кто ни говорил.

— А сокровища⁈

— Ты не видел алмазного ущелья? Остатки казны грандия разбросаны по дну.

Теперь Лугальбанда понял, отчего самоцветы в той пропасти такие разные и почему среди них много ограненных. Это и впрямь было странно, но он над этим не задумывался, потому что мало ли какие чудеса могут быть в подлунном мире? Здесь ведь жил чародей, и Мардук сражался с демоном.

— Ступай, — с нажимом произнесла мантикора, и царевич отступил назад, во мрак.

Маленький джинн его бросил, так что он шагал вслепую, по памяти. Но сделав всего десяток шагов — ощутил на плече чью-то руку.

— Не стал убивать? — раздался голос в темноте. — А что так?

— Детей — не хочу, а их мать… ну… без матери они не выживут…

— Ну-ну, — только и ответил Креол, возжигая заклятие Света.

Обратно они шли медленно. Лугальбанда все-таки не до конца поверил чудовищу и пристально все осматривал, надеясь сыскать еще самоцветов или волшебный меч, а то корону грандия…

Но он ничего не нашел. Гробница оказалась просто гробницей. Не было в ней ничего интересного, кроме ужасной мантикоры, а ту Лугальбанда пощадил.

— Добыча и без того достойна императора, — утешил его Креол, когда они вернулись к онаграм и колеснице. — Твой отец будет тобой гордиться.

— Конечно, — согласился Лугальбанда, глядя в землю. — Но это просто камни. Я никого не убил…

— А ты поехал так далеко, чтобы кого-то убить? — не понял Креол. — В чем смысл? Ты добыл две сумки алмазов — чего тебе еще?

— Подвиг…

— Кого-нибудь убить — это не подвиг. Но если тебе так хочется привезти домой трофей…

Креол задумался о чудовищах, что можно повстречать в шумерских лесах. Их мало осталось, да и всегда было мало, но если задаться такой целью, приколотить чью-нибудь рогатую башку к стене можно. Где искать некоторых из них, Креол знал, хотя и не потому, что его это интересовало, а просто если ты архимаг, то волей-неволей знаешь уйму разных вещей.

— Дракона не обещаю, но его речного родича, если хочешь, можно изловить, — предложил Креол. — Только придется слушаться меня во всем.

Царевич часто закивал.

Они сильно забрали к северу, возвращаясь в Индикладу. За несколько дней пересекли Аньшань, а спускаясь с гор, оказались в верховьях Тигра. Здесь долго ехали по берегу, пока Креол не углядел рыбацкую лодку. Он свистнул, подозвал рыбака и спросил, сколько тот хочет за свои сети и дротики.

Рыбак удивился, что хорошо одетым путникам нужны его старые сети, но увидев пару сиклей золота, провозгласил, что это лучшие сети на левом побережье.

— Смотри, господин! — воскликнул он. — Меня этому способу их вязать учил дед! Это кушитский узел! И плетение тоже необычное! Я их плету…

— Три сикля, — сказал Креол.

— Да пребудут с тобой боги. Возьми еще и мангара, только сегодня выловил.

От подарка Креол не отказался. И пока царевич посыпал солью жарящуюся над костром рыбину, маг зачаровывал сети и дротик.

— Твоему отцу я устроил охоту, — произнес он, накладывая на дротик чары Возврата. — Тебе устрою рыбалку. У тебя есть в этом опыт?

— Я ходил в море и удил там рыбу, если ты об этом, — ответил царевич. — Но мы ведь не за рыбой?

— Не за обычной рыбой, — уклончиво ответил маг.

— Ах-ха-а… и что это будет? К чему я должен быть готов?

— В основном — не обмарать свой набедренник.