Фронт Имени Освобождения стремительно продвигался на запад, но слухи о его победах разносились ещё быстрее, так что сопротивления никто не оказывал. Население восторженно встречало своих освободителей, а сорняки быстро усвоили спасительную тактику: сбросив повязки, они тут же превращались в «жертвы антинародного режима».
Достойный наследник Туков был очень убедителен в роли героя. Гордо выпятив грудь, и высоко задрав свой породистый нос, он являл собой смесь доблести и благородства.
Обалдевшие от восхищения хоббитянки засыпали его цветами и поцелуями, которые Пеппи благосклонно принимал. Он был счастлив от сознания того, что наконец-то добился давно заслуженной славы.
Ломко Травкинс вообще не просыхал, считая своим долгом выпить за очередную победу со всеми желающими, а от желающих не было отбоя. Молчаливый Фомко Тормоз замыкал процессию с неразлучным копьём, скромно получая свою долю восторгов.
И только Мери Попинса нет-нет, да и посещала предательская мысль: «Уж больно хорошо всё идёт, неужто и Лавриодок Стук с Хрульдигардом Репинсом сдадутся без боя?!»
Его опасения подтвердились. На подступах к столице Хоббитшира городу Мичел Делвинг их встретил крупный отряд охреповцев во главе с самим Стуком, вид которого был настолько зловещим, что трудно было признать в нём хоббита.
«Ну, всё, шутки кончились!» — мрачно подумал Мери.
— Если Репу не копал — значит, Родину продал! — злобно буркнул Лавриодок и выхватил меч.
Охреповцы тут же ощетинились сталью.
— А, это ты — главный сорняк! Наконец-то я до тебя добрался! — обрадовался Пеппи. — Предлагаю во избежание лишних жертв биться один на один. Я отказался от фамилии Прополкинс, но тебя-то я вырву с удовольствием!
«Он не согласится, зачем ему это, ведь их гораздо больше», — подумал Мери, но к его удивлению в глазах шефа СОР сверкнуло торжество.
— Презренный бунтовщик! Тебе крупно повезло, и ты умрёшь от моей руки. Жаль, что ты так и не узнаешь какая тебе выпала честь!
— Его сила прирастает Репой! — заголосил маленький пухленький лысоватый хоббит, в котором Мери сразу узнал Хрульдигарда.
Но Стук смерил тана взглядом, в котором наблюдательный Попинс с изумлением прочёл не только превосходство, но и почти нескрываемое презрение. «Так значит Лавриодок настоящий хозяин Хоббитании, а Репинс лишь ширма!» — внезапно понял Мери. Он с ужасом продолжал следить за Стуком.
Шеф СОР вышел вперёд и высоко поднял меч. В облике его было нечто заставившее всех вздрогнуть, и даже непобедимый Кожаный Чулок, не ведавший что значит страх, отшатнулся.
За Стуком шла густая чёрная тень вдвое выше своего хозяина, от которой веяло замогильным холодом, заставляющим стыть кровь в жилах. Её огромный чёрный меч, казалось, упирался в небо. Эта чудовищная тень явно не могла принадлежать хоббиту.
— Ты ещё не передумал биться? — прогремел голос, от которого все приросли к месту.
Мери понял, что будь Пеппи хоть трижды суперхоббитом сила, которой очевидно было тесно в обличье Лавриодока, ему не по зубам.
И тут гробовую тишину внезапно нарушил чей-то дивный голос:
— Ребята, давайте жить дружно!
Всеобщим вниманием мгновенно завладело благообразное существо, покрытое белым пухом.
— Белый Странник! — ахнул кто-то.
— Вы задумывались когда-нибудь о душе? Что есть тело? Груда костей и мяса, обитель греха и темница души. А душа — это капелька застывшей музыки небесного хора, ждущая своего часа, чтобы влиться в единую мелодию. Душа…
В этот момент взгляд Белого Странника застыл на левой руке Лавриодока, точнее на Кольце, охватывавшем его указательный и средний пальцы.
— Моя прелесть? — пробормотал он неуверенно, как бы стараясь, что-то вспомнить. — Моя прелесть! — И в глазах Смеагорла Просветлённого блеснули нехорошие искры. — Моя преле-с-с-сть!!!
В следующее мгновенье его острые зубы сомкнулись на пальцах Стука. Жуткий вопль огласил весь Хоббитшир, а в ближайших домах полопались стёкла. Из трёхпалой руки вырвался фонтан алой крови и смыл зловещую тень, теперь на траве корчился от боли обыкновенный хоббит.
— Спасибо, брат, ты спас меня! — выкрикнул он сквозь рыдания.
Белый Странник смущенно облизнул кровь с губ.
— Кому бы ещё сделать Добро? — раздался его полный смирения голос.