Силуэты разведки

Технические секреты его ремесло

— Вырос я во Владивостоке. Поступил в Дальневосточный политехнический институт. До этого в Южно-Сахалинске работал горновым.

С детства меня влекла техника. И в те далекие годы я и подумать не мог, что всю жизнь придется проработать в органах госбезопасности. К счастью, эта работа тоже была связана с техникой. Тогда в политехническом проучился два года. Закончил два курса. И тут вдруг моего отца направляют на учебу в Академию морского флота, в Ленинград. Туда переезжает семья. И я, конечно же, тоже. Таким образом, я перевелся в Ленинградский политехнический институт. Приняли меня более-менее доброжелательно. Но при сопоставлении программ выяснилось, что мне надо досдать порядка семнадцати предметов. На это дело мне отвели один семестр. Можете себе представить, что за семестр был в моей жизни. Но все обошлось благополучно. И уже со второй половины третьего курса я был полноправным студентом.

— А на каком факультете вы обучались?

— На механико-машиностроительном. Этот факультет готовил специалистов высочайшего класса.

И вот после пятого семестра студентов распределили по специальностям. Я попал в группу из восьми человек, которые после института распределились на работу в радиотехническую промышленность. В то время это было нечто совершенно новое. Я так понял, что меня взяли в эту группу, увидев, как я из кожи лез, досдавал экзамены. Словом, меня в число этих восьми включили.

Начинается семестр. Мой научный руководитель ведет меня на завод «Светлана», это огромный концерн, и оформляет на постоянную работу — сотрудником в конструкторское бюро машиностроения. Я спрашиваю: «А как же занятия в институте?». Говорит: «Ты учишься у нас на стационаре, как хочешь, так и приспосабливайся!».

Начал я работать. Все складывается успешно. Работа очень интересная. Единственное, что, кроме работы и учебы у меня, фактически, не было свободного времени. Жил я в общежитии. Возвращаюсь поздним вечером — однокурсники сидят и играют в преферанс на моей койке. Я залазил за их спины и сразу же засыпал. Руководству моя работа нравилась. Они очень хотели, чтобы я остался на заводе. Но в те времена в Ленинграде, как и во многих крупных городах, была запрещена прописка иногородних.

Защитил диплом. На защиту принес часть своего станка, который сам изобрел. Но вопрос с пропиской не продвигался. А потом, через некоторое время, приходит мой «командир» и говорит, что Ворошилов, который был тогда Председателем Президиума Верховного Совета СССР, издал указ, категорически запрещающий прописку в Ленинграде. «Теперь, — говорит начальник, — года полтора вопрос с пропиской мы с места не сдвинем». После этого я, у меня просто другого выхода не было, принимаю решение уехать в Одессу.

— Почему именно в этот город?

— Дело в том, что отца после академии направили в Одессу главным инженером порта. Потому я тоже направился туда. Ясное дело, что никакой, подобной ленинградской, радиотехнической промышленности в Одессе не было. Но было море, пароходство. Решил пойти работать в пароходство. Сдал экзамены, получил диплом моториста второго класса, и меня приняли на работу на судно «Петр Великий». Это была адская работа. Но в чем заключался смысл? Поскольку у меня был диплом инженера, то я, набрав два года плавательного стажа, имел право сдать еще один экзамен и получить диплом механика.

Мотористом я проплавал где-то месяцев восемь. Тогда судно «Петр Великий» отправили в Болгарию перевозить болгарских рабочих на шахты. Во время этих перебросок на борту судна пребывал оперуполномоченный КГБ. И он, как я узнал уже намного позже, присмотревшись ко мне, написал свою положительную рекомендацию в управление КГБ Одесской области. Вскоре мне вручили повестку — явиться в областное управление КГБ. Я явился. Со мной поговорили. Предложили работу.

— Как семья восприняла то, что вам предложили работу в КГБ?

— Дома эйфории по этому поводу не было. Но, слава Богу, никто скандала не устроил, да, но по большому счету, никто серьезно и не возражал.

Вскоре меня отправили в специальное учебное заведение, в Могилев. Там тоже все было нормально. Особенно много времени пришлось уделять английскому языку.

Через два года, по окончании учебы, меня направили в подразделение, которое занималось контрразведывательной работой среди иностранных моряков. Но проработал в этом отделении не очень долго, потому что вскоре меня «забрали» в Киев, где я оказался в Первом управлении комитета, в подразделении, которое занималось политической и технической деятельностью.

— Можете рассказать подробнее о своем новом коллективе?

— Могу только сказать, что у нас был очень небольшой штат. Но в аппарате я проработал немного: вскоре меня направляют под прикрытие Министерства высшего и среднего образования.

— Что это значит?

— Это значит, что в министерстве я получил ответственную должность. Там, на Крещатике, 34, был у меня свой кабинет. И одновременно у меня была должность в Комитете, был объем работы, который я должен был выполнять.

— Как нетрудно догадаться, должность в министерстве была прикрытием для работы на КГБ.

— Н у, конечно.

— Как же вы успевали по времени, ведь, должность-прикрытие, наверное, предполагала определенный объем чисто «министерской» работы?

— Конечно. Объем «министерской» работы никто вместо меня не делал. Большую часть времени я проводил в министерстве. Но у нас же тогда никто не считался со временем. Закончился рабочий день в министерстве, отправляюсь в Комитет и уже там работаю часов до девяти вечера.

— Чем была вызвана такая необходимость — работать «под крышей» внутри страны?

— Это было связано с предстоящей загранкомандировкой.

— Потом, насколько я знаю, вас откомандировали в Канаду?

— Да. И вот здесь и кроется ответ на заданный вами вопрос: в Канаде я был как сотрудник Министерства высшего и среднего образования.

— Чем вы занимались в Канаде?

— Добывал для своей страны информацию, в основном техническую, — ту, в которой страна нуждалась.

— И все же… Может быть, сможете рассказать хоть что-то конкретное?

— Нет, не смогу. Давайте напишем так: там были обычные будни, работал с агентурой.

— Один ваш коллега сказал мне, что в Канаде вы, в основном, работали с нелегалами.

— Имел дело с разными людьми. Потом вернулся домой, в Киев. Но надолго задержаться здесь не пришлось. Меня вызывают в Москву и там оформляют на работу в Министерство внешней торговли, на должность старшего инженера объединения «Электротехника».

— Опять «крыша»?

— Да. Но, опять же, здесь надо было выполнять конкретную работу — официально, по контрактам, завозить в Союз разную технику. Потом меня направили в торговое представительство Союза в Хельсинки, как представителя этой организации. Там наряду с реальными контрактами мы занимались и такими, которые интересовали сугубо КГБ и Военно-промышленную комиссию.

— Но, ведь, Финляндия не является самым передовым центром, как тогда говорили, «научно-технического прогресса».

— А кто сказал, что нас интересовала только Финляндия?..

— То есть, пребывая в Хельсинки, вы работали по другим странам?

— Это даже удобно. Очень неплохо.

— Приходилось слышать, что, работая через третьи страны, КГБ нередко использовало людей «втемную»: человек, например, думает, что он работает на Германию, а на самом деле — трудится на КГБ.

— Очень часто он не обременяет себя подобными вопросами. Он думает только о том, как заработать деньги. Бывало, встречаемся с таким человеком, играем в кегли, и к нему появляются просьбы: «Ты сказал, что в Лондоне живет твой лучший друг, который может то-то и то-то, так давай сделаем то-то и то-то, — и ты на этом деле что-то заработаешь, и он будет что-то иметь». Человек соглашается, и дело пошло-поехало.

В Хельсинки я проработал четыре года. Все нормально. Вернулся в Союз и опять пошел на работу в Министерство внешней торговли Союза. Там проработал несколько лет — делал то, что положено в министерстве и одновременно трудился в разведке. Потом меня «забрали» уже непосредственно в аппарат КГБ Украины. Рабочее место было на Владимирской. Там я уже рос как начальник — начальник отделения, потом — отдела, потом — зам. начальника управления, организуя работу по выполнению заданий Военно-промышленной комиссии. Мы работали неплохо и числились в Москве на хорошем уровне. К нам с большим уважением относились.

— Вы занимались только технической разведкой или еще и политической?

— Только технической. Мы дошли тогда до того, что по сотне позиций выполняли задания Военно-промышленной комиссии.

— Все полученные материалы передавались в Москву или частично оставались в Киеве?

— Часть материалов мы передавали в украинские научно-исследовательские институты. Например, в Институт Патона, где был сосредоточен мощнейший интеллектуальный потенциал.

Вскоре я пришел к выводу, что техническая разведка Украины может быть более эффективной, если будет создана организация, реально существующая, но «крышная» по сути. Убедил в этом руководство, я занялся созданием фирмы «Прогресс», предшественницы «Укрспецэкспорта». В 1990-м году фирма была создана, и мы начали разворачивать ее деятельность.

— Вы были ее руководителем?

— Да. Генеральным директором.

Итак, фирма была создана, начала работать. За год ее деятельности появился пакистанский танковый проект. Тогда Украина поставила в Пакистан боевые машины на сумму более шестьсот миллионов долларов. Вот чем занималась эта организация.

Но в 1992-м году вышел мой возрастной срок, и я ушел на пенсию.

— Это так конспективно выглядит ваша биография. Но в этом рассказе не просматриваются те страсти, которые, вне сомнений, постоянно переполняли вашу жизнь. Чтобы хоть как-то приблизиться к разговору о том, какими небезопасными делами приходилось вам заниматься, расскажите о тех людях, с которыми вы работали.

— Мы работали со множеством источников, которые решали те или иные задачи.

Рассказать попробую, пожалуй, только об одном, на мой взгляд, совершенно удивительном человеке. Этот парень — англичанин. Голова — дом Советов. Компьютерщик божьей милостью. Он все знал, все умел. Будучи еще совсем молодым и малоизвестным специалистом, он открыл в одной европейской стране компьютерный институт. Он втаскивал туда оборудование, то, которое было нужно нам. Он копировал, делал чертежи, закупал дубликаты — и все это перебрасывал нам. На его материалах в Москве в то время работало целое конструкторское бюро, которое было полностью оснащено новейшей зарубежной техникой.

Второе. Он привез гору оборудования, которым до сих пор пользуются в одном из московских институтов ядерных исследований.

Третье. Он притащил в один из московских исследовательских институтов столько компьютерной техники, столько новейших технологических разработок, что, если бы там, на заводе, сидели нормальные люди, то мы бы имели блестящие отечественные автомобили, ни в чем не уступающие западным.

Чертежи, разработки — все это потоком шло к нам. И, конечно же, своей активностью он попал в поле зрения контрразведки.

— Что было потом?

— Его арестовали.

— А помочь ему не было никакой возможности?

— Мы активно включились. Но дело осложнилось тем, что этот наш друг — разведчик-нелегал. Он работал без какого-либо официального прикрытия. Тем не менее, мы довольно эффективно вышли из той ситуации. Он просидел совсем недолго, и через несколько лет привез мне свое уголовное дело.

— Как вам это удалось?

— Там существует такой порядок судопроизводства: после тюрьмы человек может получить свое уголовное дело.

— Я имею в виду — как удалось выкрутиться и отделаться, по большому счету, легким испугом?

— Думаю, мы избрали тогда единственно верную тактику. Было так. Судья открывает заседание и говорит подсудимому: мол, вы обвиняетесь в том-то и том-то, вы признаете себя виновным? Есть два варианта, сказать, что, да, признаю, и сказать: «Не признаю». Если человек не признает себя виновным, открывается следственная процедура, и тогда разматываются и доказываются все эпизоды. Что нам было совершенно ни к чему. Если же человек признает себя виновным, судья доволен: прекрасно! Человек получает свой срок. Маленький. В нашем случае — два года тюрьмы.

— Да, там это называется — сговор со следствием. Кстати, это очень хорошо описано в романе американского писателя Тома Вулфа «Костры амбиций».

— На Западе это широко распространенная практика.

— Как сложилась в дальнейшем его судьба?

— Значит, получил он два года. В тюрьме работал библиотекарем. Выпустили его досрочно. Половину срока «скосили» за примерное поведение. Как только он освободился — сел в самолет и прилетел в Союз, ко мне. Мы встретились.

— Это была ваша первая встреча?

— Нет, их было много. Спрашиваю: «Что будем делать?». Он говорит: «Я готов к дальнейшему сотрудничеству». И работа продолжилась. Это был один из ценнейших наших источников.

— Юрий Михайлович, ответьте, если сможете, на такой вопрос: а какие наиболее значительные устройства, технологии удалось добыть по линии технической разведки?

— Ну, например, уникальную технологию прессования материалов.

— А еще можете привести примеры?

— Еще один пример — и все. Хватит раскручивать эту тему. Так вот, в одном из городов Союза по чертежам, которые мы добыли, построили цех по изготовлению теплоизоляционных материалов, которые используются при строительстве ракетных двигателей.

Кстати, наш западный источник, крупный конструктор и бизнесмен, который передал нам эту технологию, убеждал наших чиновников, что нам немедленно нужно перейти на производство электростали. Потому что, — говорил он, — «ваши мартены никому не нужны, а электросталь даст вам возможность получать изделия с высочайшими параметрами, которые будут отвечать самим высоким требованиям».

Этот же человек, западный немец, поставил нам материалы по технологии производства муравьиной кислоты, которая используется как в военном деле, при изготовлении взрывчатых веществ, так и в гражданском производстве.

— Сможете рассказать о своей почти детективной поездке в Ливию?

— Давайте попробую. Все началось с того, что мой давний друг-ливанец Раби, мы с ним несколько раз были в загранпоездках, в частности в Бейруте, привел ко мне мужика, своего соплеменника-араба, но не ливанца, а ливийца. Этот ливиец говорит: «Ливия готова закупить у вас огромное количество оружия. Я предлагаю, чтобы вы, Юрий Михайлович, приехали к нам и обсудили этот вопрос на самом высоком уровне. Я обо всем договариваюсь, я все организовываю».

Договорились, что Раби и этот деятель вылетают раньше. Они заказывают нам в Триполи фешенебельную гостиницу и организовывают этот визит. Мы вдвоем, еще с одним деятелем, представляющим ВПК, вылетаем позже. Ливия была тогда закрыта, она пребывала под санкциями ООН, и потому мы добирались таким образом: прилетели на остров Джарбу, потом, дальше, еще 350 километров, через пустыню добирались на такси. Там было море проблем, масса историй и приключений. На командировку нам выделили копейки. Нам едва хватило их добраться до столицы. В Триполи подъехали к самому фешенебельному отелю, номера в котором должны были быть для нас забронированы. Дернули за ручку — отель закрыт. Пошли в соседний. Он тоже закрыт. Подошел служка, объяснил, что у них все гостиницы закрыты в связи с торжественными мероприятиями. Кинулись мы искать место ночлега. Оказалось, все приезжие в этот день скопились в одной из самых дешевых гостиниц. Их набралось ужас сколько народа. С огромным трудом нам удалось попасть в номер после двенадцати ночи. Это была старенькая, Бог знает сколько лет не ремонтированная комнатка. На половине стены — обои оборваны, висят. Посреди комнаты — две кучи мусора. Захотели умыться — из крана течет горячая вода из моря. Туалет тоже не убран. Постель мятая. Вот так и ночевали. Но самое главное — вопреки договоренности нас никто не встретил.

На следующий день начали судорожно искать — где раздобыть деньги, чтобы оплатить гостиницу. Нам объяснили: «Слушайте, ребята, вы «делайте ноги» как можно быстрее, потому что через несколько дней границу закроют, и начнется День независимости Ливии: будет военный парад, все гостиницы заселят бедуинами, весь транспорт уже сейчас мобилизован для бедуинов».

— И что, вам пришлось срочно уезжать?

— Нет. Мы все-таки задержались на пару дней.

— Как вы для себя объяснили столь странную ситуацию?

— Для меня есть только одно объяснение. Этот ливиец, как мусульманин, обязан выполнять свои обещания. И когда мы попали в такую нелепую ситуацию, что мы приехали, а двери тридцатипятиэтажных отелей перед нами закрыты, для него это стало таким сильным шоком, что он даже с Раби прервал отношения.

Здесь еще стоит отметить вот что. Национальную особенность арабов. Все просьбы к ним, они, как правило, натыкаются на ответ: «Да. Завтра!». И эти завтра могут продолжаться бесконечно долго. Это у них — манера поведения, манера жизни. И вот на второй день мой компаньон по командировке говорит: «Среди моих знакомых есть офицеры, если хотите, давайте будем звонить». Позвонили. Трубку берет его знакомый. Мы объясняли ему ситуацию, говорили, что пытались выйти на высшее руководство, не получилось, давайте встретимся и поговорим. Отвечает: «Да. Завтра. У вас в гостинице в 14 часов».

На следующий день, в 14 часов — никого. В 14:20 — стучат. Это уже показатель. Пришли ребята, военные разведчики. После объятий и взаимных комплиментов, они говорят: «Мы пришли с конкретными предложениями». Дают нам два тома перечислений различной механики, начиная от болтов и гаек, и, кончая более серьезными вещами. Но никаких танков, никаких самолетов в этом перечне не было. «Хорошо, — говорили, — мы берем это дело в разработку». «Через десять дней, — говорят они, — к вам, в Киев, прибудет наш посланец, через него вы получите дополнительные вопросы и в свою очередь сможете через него передать — какую технику сможете нам продать, какую — нет».

О'кей. Договорились. Эти военные разведчики помогают нам выбраться из страны, и мы возвращаемся в Киев.

Проходит десять дней. Раздается звонок: «Я от таких-то, мне поручено с вами встретиться». Встречаемся. Молодой парень говорит: «Я выпускник Братиславского университета, работаю в Словакии, сами понимаете, «под крышей», с вами буду работать как связник». Мы его спрашивали: «Как будем отправлять, Ливия под санкциями ООН». «А это, — говорит, — будет уже наша головная боль, ваше дело — доставить эту технику небольшими партиями в одну из соседних соцстран».

— Ну и как? — состоялась эта торговая операция?

— Нет.

— Почему?

— По целому ряду казуистических и бюрократических причин. Главное опасение было — как же это переправлять нелегально, да еще и в одну из соцстран. Мол, может быть международный грандиозный скандал. В общем, все остановилось.

— Юрий Михайлович, приходилось слышать мнение, что не все наработки технической разведки могли быть реализованы в Советском Союзе. Почему?

— По причине общего технологического отставания. Наведу вам такой пример. В американском танке стоит великолепная коробка передач. Мы этих коробок притащили в Советский Союз десятки штук. Поручили наладить производство одному нашему крупному заводу. И у них ничего не получилось. Начали выяснять — почему? Оказывается, составляющие детали этой коробки передач делались на высокоточных станках, которых у нас к тому времени не было. А на нашем оборудовании ничего из этой затеи не получается. И вторая причина — масла, которые использовались в этой коробке, они были настолько уникальными, что мы их воспроизвести не смогли.

Так что взять что-нибудь — это еще полдела. Важно суметь воплотить это технологически.

— Занимаясь технической разведкой, вы сотрудничали со спецслужбами соседних соцстран?

— Одно время мы достаточно плотно работали с поляками. Они пошли немножко дальше нас. Скажем, если мы потом сделали фирму-прикрытие, то у них было целое министерство-прикрытие. Причем, принципы работы у них были совершенно другими, чем у нас. Их офицеры в первую очередь были бизнесменами. Они ставили перед собой совершенно конкретные личные задачи. Ну, там что-то сделать для государства — это само собой… Агентура у них была мощнейшая.

Одно из самых уникальных мест в Варшаве — это место боев, когда Варшава защищалась от немцев в последние дни войны, там, в этой мясорубке, участвовали и маленькие поляки — бездомные оборванцы. На том месте, где шел бой, сооружен очень своеобразный памятник — маленькая фигурка ободранного мальчишки с гранатой в руке. Для поляков это место святое. Так вот, «наши друзья» захватили себе под офис здание, которое расположено напротив этого памятника.

Мы ездили с ними по стране. Однажды нас привезли на шикарную виллу. Причем внешне — это довольно неказистое здание, ничем не приметное. Но, когда нас завели внутрь — мы были в шоке: дорогая антикварная мебель, картины-оригиналы мировой живописи, огромнейшие зеркала. Внутренний дворик — фантастика: цветы, птицы поют. Эта вилла — оказывается, место, где они принимают важных гостей.

Однажды начальство, видя нашу отчетность по полякам, решило поставить нам задачу — через поляков добыть ракету «Стингер». Очень долго у нас шла «тяганина» с поляками. Их поставщики требовали много денег. А наше начальство поставило нас перед фактом: больше миллиона ни копейки.

У поляков были свои люди в одной из скандинавских стран. «Наши друзья» говорят нам: «Поставщики могут забрать со склада только упаковку, а в ней — пять штук». Очень долго мы договаривались. И вот в один прекрасный день приходим к финишу. Иду я в наше казначейство. Выдают мне миллион в банковской упаковке. Я-то думал, банковская упаковка — это «дипломат», наполненный пачками стодолларовых купюр. Нет. Упаковка оплетена проволокой с острыми концами.

Прилетаем в Польшу, спрашиваем у «друзей» — как обстановка? «Все в порядке, — говорят, — с голландской базы уже вылетел бельгийский самолет». Нам сообщают, что садится он в Варшаве всего на 15 минут. Говорили: «За пятнадцать минут мы не успеем определить, что они привезли».

В комнату вбегает наш польский коллега Юрек. «Деньги есть?» — спрашивает. «Вот!» — говорю. «Давай положу в сейф», — заблестели глаза Юрека. «Вот тебе!» — показываю ему фигу.

Сидим, ждем. Нам говорят, что вот, самолет взлетел, прибывает туда-то, подходит к польской границе. А потом возле польской границы вдруг разворачивается и улетает совсем в другую сторону. Куда? Почему? По сей день неизвестно.

— И что вы тогда делали?

— Прождали до позднего вечера, поехал я в представительство, отдал на хранение деньги, а на следующий день мы вернулись домой. Надо сказать, что таких эпизодов в работе с поляками было множество.

Помню, возвращались мы тогда из Польши, а со мной был еще один специалист, имеющий отношение к производству военной техники, и он мне говорит: «Юрий, нам незачем все их «трубы», наша «Игла» ничуть не хуже, а даже лучше, нам нужно то, что висит у бойца на ремне — прицельное автоматическое зарядное устройство, которое устанавливает курс и высоту самолета».

Но то, как мы добывали прицельное устройство — это уже совсем другая история.

— Юрий Михайлович, большое спасибо вам за интересное интервью.

За два дня до того, как это интервью было напечатано в газете «2000», Юрий Михайлович Калин умер. Судьба распорядилась так, что его первое в жизни интервью оказалось последним.

Вечная память.